Уоткинс-Холл встретил привычным, вплавляющимся в каждую клеточку знакомым, родным гулом — тепла, насмешливости и будто витающих в воздухе резковатых шуток. Сознание, как всегда, тут же слегка приглушилось, мягко впитывая зудящую, переливчатую атмосферу сотен живущих здесь магов. Гарри прикрыл глаза и улыбнулся, захлопывая за собой ворота, вдыхая запах заснеженного парка и утреннего гомона.
Он был дома.
Стоило потерять это ощущение, оставаясь здесь, чтобы обрести вновь, выйдя, наконец, за черту.
Обволакивающе мягкое тепло Луны мерцало со стороны башни заботой, интересом и нежностью — малыша кормит, машинально подумал Гарри. Панси не наблюдалось вообще, но это и не удивляло. С решительностью и изяществом гиппогрифа выдрав из растерянного Малфоя обязанности контактера с Министерством, девушка процедила ему в лицо все, что имела сказать о шовинистах и домашних тиранах, унижающих ее магические во всех смыслах этого слова способности. После чего чмокнула сына, выдала Добби полуторачасовую лекцию о правильном уходе за грудным ребенком, взяла с Лавгуд чуть ли не нерушимую клятву, что та не станет больше «делать глупости», и спокойно отчалила в Лондон.
Судя по тому, что совы от Пэнс прилетали исправно, со способностями у нее и впрямь все оказалось в порядке. Ждать ее раньше следующей недели, в общем-то, было бы даже наивно.
Четкая, сияющая, как прозрачный слепящий хрусталь, собранная и тихая задумчивость Драко притягивала, как магнит — откуда-то со стороны восточного крыла. Гарри аппарировал прежде, чем успел еще раз вдохнуть — плевать, что ощущать Малфоя, даже находясь вдали от него, оказалось так же успокаивающе и знакомо, как спать с ним бок о бок.
Видеть его — это все равно совершенно другое. Не необходимость. Просто — счастье.
Оказавшись у двери фехтовального зала, Гарри не удивился. Наверное, будь у него время подумать, он бы даже успел припомнить, какой именно урок Драко должен вести сегодня с утра… но теперь, как только он заглянул внутрь, мысли закончились.
Тонкий и гибкий, в простой белой рубашке и джинсах, Малфой двигался — плавно, медленно, отставив назад левую руку, смеющийся, но цепкий взгляд был направлен на наступающую Кэтрин Томпсон. Ленивые, протяжные интонации его подбадривающих возгласов, восхищенная заинтересованность замерших у стен ребят, какая-то хищная кошачья грация Кэти, на доли секунды бросающейся вперед — и сверкающие шпаги, каждый раз взрывающиеся при этом упругим звоном… Бьющий из окон свет, растрепавшиеся волосы Драко, его обманчивая медлительность и одновременно — легкость… словно Малфой касался сейчас ногами пола исключительно потому, что мог и так тоже.
Впрочем, оцепенело всматривающемуся в него Гарри все равно казалось, что толком и — не касался.
Качнувшись на носках, Кэтрин, наконец, решившись, резко двинулась влево, в ту же секунду выбросив шпагу вперед на добрые пять футов — Гарри ошеломленно моргнул — и Драко, изогнувшись, легко подался назад, одним коротким движением выбив оружие из руки девушки. Та взвизгнула, группа выдохнула — и Гарри только сейчас понял, что едва сдерживается, чтобы не броситься в зал.
Не сейчас, одернул он самого себя, не в силах отвести взгляда от улыбающегося Драко, откидывающего со лба волосы, его обтянутой светлой тканью рубашки спины, обнаженных запястий. Не сейчас. Пусть ребята уйдут… хотя бы…
Они аппарировали парами, кто — возбужденно переговариваясь, кто — мрачно смеясь. Гарри едва дождался, пока зал почти опустел — и вдруг так и не обернувшийся в его сторону Малфой тоже исчез.
Сволочь, хищно усмехнулся Поттер. В этом замке я тебя догоню, где угодно.
Он уже не рассуждал и не думал — тело отреагировало само, нацеливаясь на ясно различимую, такую знакомую точку. Мимоходом сбросив с плеч мантию на подвернувшийся диван, Гарри огляделся — очертания собственной спальни и звук включившейся в душе воды если и удивили, то он не обратил на это внимания.
Пальцы торопливо дернули пуговицы, молнию, стянули мешающуюся одежду. Руки толкнули дверь, распахнули ее…
Малфой стоял под душем, обхватив себя за шею и запрокинув голову. Прислонившись к стене, с закрытыми глазами, он тщетно пытался выровнять дыхание.
Гарри молча перекрыл ледяную воду, добавив теплой — и шагнул вперед, сгребая протестующе застонавшего Драко в объятия.
— Поттер, я тебя убью нахрен в следующий раз, какого Мерл…
Затыкать ему рот поцелуем — и чувствовать, как он хрипло дышит и будто плавится весь в твоих руках, дрожащий, горячий, отзывчивый… сопротивляющийся…
— Твою мать, как я соскучился… — на мгновение отрываясь, выдохнул Гарри.
— С ума сошел, у меня же… мпф… следующий класс через полчаса…
Голодный, жадный блеск в потемневших глазах Драко. Пьянящая мягкость его губ. Тепло влажной кожи — ладони слепо бродят, вжимаясь в знакомые косточки и изгибы, притягивая, вспоминая… узнавая заново…
— Чертова туча времени, — возразил Гарри, впиваясь поцелуем в шею, прикусывая кожу.
Малфой охнул и со стоном запрокинул голову, руки скользнули вниз — Гарри уже трясло от нетерпения, от желания, от этого хриплого дыхания Драко и его сбивчивого шепота, от оглушающего, обрушивающегося сверху волной ощущения — мой, мой, весь мой, хочу, прямо сейчас хочу, как будто тысячу лет не видел, не чувствовал, как будто всем телом, каждой клеткой истосковался, до остервенения, до яростных вскриков, укусов, до пелены в глазах — только мой, только ты, только тебя…
— Иди сюда… — простонал Гарри, хватая его за бедра.
— Поттер… — Драко задыхался — и льнул к нему всем телом, словно оно не слушалось его. — Стоя… в ванной… Ну ты точно сдурел…
Гарри зарычал — и одним движением вскинул его на руки, подхватывая под ягодицы и прижимая спиной к стене. Податливый, покорный, обманчиво хрупкий Малфой, тяжело дыша, смотрел на него сверху вниз, и Гарри казалось, что он тонет, пропадает, теряясь в нем. Проваливаясь в этот взгляд целиком.
Руки Драко обвились вокруг его шеи — и Гарри рванулся, снова накрывая губами полуоткрытый рот, чувствуя, как Малфой дрожит и извивается в его руках, трется, прижимается к нему — и дурея от этого, от стонов, от низких коротких вскриков до безумия, вжимаясь, вколачиваясь, насаживая на себя, глубже, еще глубже…
Он кончил, едва сам успев заметить приближение оргазма. Целуя и не находя в себе сил оторваться, рухнул на пол, поддерживая Малфоя вмиг ослабевшими руками, зарываясь в его волосы, сжимая плечи, лаская спину…
Весь — мой. Только мой, Драко. Всегда.
Навсегда.
Неужели ты этого не чувствуешь? Неужели тебе не сносит крышу от того, что это — не прекратится, не закончится, никогда?
Если даже после всего, что было, это — вот так…
Целовать кончающего Малфоя, сжимая ладонью его член, притягивая к себе за плечи и не давая вывернуться, под потоками льющейся сверху воды, а потом прижиматься к разгоряченным щекам, к вискам, к подбородку… Гарри до сих пор терял способность соображать при одной мысли, что это — не сон. Не воспоминание.
Что он оставил Драко так надолго, на столько бесконечных месяцев — и тот снова его дождался. Снова смог вернуть его — самому себе. Им.
Обратно.
— Если ты еще раз… — переводя дыхание, пробормотал Малфой.
— Что? — Гарри прикоснулся губами к его мокрому лбу.
— Припрешься ко мне на занятие… С такими, мать твою… мыслями, Поттер…
Гарри не выдержав, фыркнул — и беззвучно рассмеялся, зарываясь лицом в открытую шею.
— Там дышать было нечем от твоих фантазий!.. — прошипел Малфой, отталкивая его. — Что это за уроки, после которых учителя под холодный душ мчатся.
— Под душем тоже хорошо… — заметил Гарри, продолжая целовать его. — Я… черт, Драко, ты…
Ладони упрямо не желали останавливаться.
— Тебя шпаги возбуждают, я понял…
Никогда он ничего не поймет, улыбаясь, подумал Гарри. Он никогда не видел себя со стороны и просто не понимает, как сильно его можно любить — как я с ума схожу, когда смотрю на него. Когда думаю о том, что могу дотронуться — и почувствовать, как сбивается его дыхание, как он плавится в моих руках… как прижимается ко мне…
И о том, что он снова рядом. Снова, Мерлин…
Мысли не уходили весь день, кружась неназойливым, мягким и теплым фоном. Они оставались — и когда Гарри вел урок у земных магов, и когда в обед внезапно объявилась Панси, как ни в чем не бывало выбравшись из камина, и вечером, и во время разговора за ужином…
И когда Тони уже на ночь глядя ввалился с отчетами, плавно свел беседу к личным темам и просидел с Гарри в кабинете чуть не полтора часа.
Избавиться от вышибающего предательскую улыбку ощущения — я дома — не получалось все равно. Да и не хотелось уже, по большому счету.
— Как там Северус, расскажешь хоть?.. — поинтересовался Драко, когда Тони, наконец, успокоился и ушел, а Гарри смог добраться до спальни.
— Раз я все еще жив, значит — лучше. Иначе он бы меня просто убил.
Малфой поморщился и закинул руки за голову, вытягиваясь на полу. Он видел больше, чем хотел показывать, и Гарри был признателен ему за это. Обсуждать Снейпа до сих пор было сложно — даже наедине с самим собой. А сейчас и вовсе хотелось только сидеть в кресле и рассеянно скользить взглядом по обнаженному телу. Хотя бы один вечер. Прийти в себя и попробовать понять самому — как там Северус. Как они оба.
— Все не так плохо, Драко, — негромко добавил он. — Просто… ему нужно время. И повод — чтобы вернуться.
— О, да, — вздохнул Малфой. — Спонтанности ему даже ты, я чувствую, не добавил… хотя уж лучше бы добавил. Глядишь, у самого бы поубавилось хоть немного.
Гарри ухмыльнулся.
— Ты недоволен?
— Ужасно, — протянул Драко. — Мне мешают работать, отвлекают меня… Не дают высыпаться по ночам — я так скоро функционировать перестану. Да еще и сбегают в резервацию, бросая меня здесь одного.
Он выпрямился и сел, глядя на Поттера снизу вверх. Пристально — и его глаза не смеялись.
— Ты правда смог провести там ночь без нас? — чуть слышно спросил Драко.
Гарри молча кивнул.
— Это так просто, оказывается, — прошептал он в ответ. — Надо только… чувствовать разницу. Между «с тобой» и «без тебя». А я ее никогда, наверное, теперь не забуду…
Малфой подобрался ближе и, поставив локти ему на колени, потянул к себе за талию. Гарри не мог сформулировать словами, что именно сейчас видел во взгляде Драко. Он только на мгновение ощутил, как это нечеловечески тяжело — жить в одиночестве. С каждым днем все отчетливее понимая, что теряешь того, кого любишь так сильно — и сходить с ума от невозможности помочь. Даже просто понять — почему? Почему на этот раз — снова?..
Ладонь осторожно тронула волосы Малфоя, легла на затылок — Драко перехватил ее и стал целовать пальцы, медленно касаясь губами. Я больше не исчезну — хотел было сказать Гарри.
Я и в прошлый раз думал, что больше ты через это из-за меня не пройдешь, пришла вдруг непрошенная мысль. Но…
Драко притянул его ближе, подмял под себя, целуя, с силой сжимая плечи. Гарри задохнулся, обхватывая ногами его бедра — он не умел выразить то, что сейчас чувствовал, да и не знал — как. Он хотел только одного — чтобы Малфой перестал думать о том, что было сейчас всего лишь бессмысленной болью.
— Ш-ш-ш… — шепнул Гарри, ловя губами его губы, лаская спину. — Драко…
И беззвучно ахнул, запрокидывая голову от сильного и глубокого толчка. Прогибаясь и подаваясь навстречу, цепляясь за шею Малфоя, сливаясь с его телом и теряясь в его дыхании, в его сбивчивом шепоте — Гарри, Гарри… Гарри… Обнимая его и сжимаясь вокруг него, впуская в себя, отдаваясь его рукам, утопая в его горечи и нежности, и тепле, и мягкой, настойчивой уверенности — только ты, Гарри. Кто бы ни был кроме тебя, куда бы ты ни влез опять, куда бы ни пропал, есть то, чем всегда будешь — только ты…
— М-м-м, о-ох, черт, ну… — поцелуй мешал даже протестовать против рваного ритма.
А ласкающая ладонь и вовсе лишала слов.
Гарри всхлипнул, выгибаясь в этих родных руках — и, только когда снова смог начать хоть немного соображать, почувствовал, что они все еще держат его, крепко-крепко, словно хотят никогда больше не отпускать.
Мерлин, как тебя хватает на то, чтобы оставаться со мной… — задыхаясь под поцелуями, подумал Гарри. Чтобы верить… и ждать… каждый раз — даже когда ты точно знал, что я мертв и мне уже не помочь… Даже когда видел, во что я превращаюсь — с каждым днем все сильнее отдаляясь и от тебя, и от самого себя…
— Никогда ты этого не поймешь… — самодовольно и тихо сказал ему на ухо Драко, не разжимая объятий.
* * *
Мертвенный, запредельный холод, уже почти вросший в самую суть, вглубь, пустивший корни и зацепившийся за каждую клеточку, пропитывая ее, проникая в нее, заколебался — и, неохотно вздохнув, отступил. Снова. Грань, за которой само тело начинало становиться сгустком холода, в очередной раз отдалилась, качнувшись, и от короткого, безотчетного облегчения — я жив, я существую, я все еще здесь — едва не вышибало рассудок.
Попытки контролировать хоть что-нибудь просто убивали своей никчемной беспомощностью. Сколько ни напирай на сосредоточение, снова и снова отыскивая свое «я» в хаотичном, бесцельном потоке слепящего мрака, оно ускользает сквозь пальцы, истончается, сменяясь томительной, бездумной усталостью — и покорностью, и… Мерлин, с каждой секундой становилось все безразличнее — что есть жизнь? Что есть — я? За что я цепляюсь?..
— Возвращайся… — всплывал в памяти чей-то обволакивающий шепот, то приближаясь, то отдаляясь, находясь как будто — везде, притягивая с бешеной силой.
И на несколько мгновений мир вновь обретал четкость.
Голова раскалывалась от звенящего, срывающегося на визг шума в ушах, и все отчетливее накрывало пугающее понимание — это неправильно. Так не должно быть, и дело не в том, что Доминик впервые за пять с лишним лет вышел за пределы Уоткинс-Холла.
В Хогвартсе, куда он перенесся из школы по каминной сети и где провел несколько часов, прежде чем выполнил все поручения и отправился дальше, все было в порядке. Он чувствовал себя прекрасно — а, значит, дело не в расстояниях.
Дело в самом городишке, чьи улицы похожи на тонкие иглы, а стены домов, кажется, готовы царапать спину, не позволяя прислониться и отдохнуть. В густом, удушливом воздухе и разлитом в нем нарастающем монотонном звоне, и тусклом, безжизненном свете солнца, и людях, чьи слишком быстрые, неровные движения превращают мешанину красок и звуков в одну засасывающую, мрачную круговерть.
И врезавшемся в память, в сознание, в мозг ощущении — здесь одни мертвецы. Здесь все — мертвые.
Доминик впервые так отчетливо понял, что значит — сходить с ума. Рука еще не успела опустить палочку, а губы — сомкнуться, произнеся переместившее его в захолустный городок на побережье заклинание аппарации, как легкие уже вдохнули вязкий, сгущающийся кошмар этого дикого места. И с каждой минутой, с каждым следующим вдохом это только усиливалось… пока не возвращался все тот же шепот — умоляющий, горький и смутно знакомый. Дом цеплялся за него, как за соломинку, дающую возможность ненадолго взять себя в руки и привычными, доведенными до автоматизма за годы в школе действиями отстраниться от паники, вычленяя из происходящего суть, основу, варианты причин.
А потом шепот стихал — и кошмар возвращался, проникая под кожу мириадами игл холода.
— Не истери, — вгрызся в сознание чей-то далекий глухой голос. — А то потом еще и тебя откачивать придется.
Доминик уцепился за звуки, изо всех сил сосредотачиваясь на их тихой и печальной какой-то нежности — и тут же осознал, что холода снаружи больше не существует. Он клубится только внутри, постепенно рассасываясь, как дымка, оставляя покрытую изморозью, заиндевевшую душу. Даже толком не способную почувствовать, что вокруг — снова тепло.
От накатившего волной облегчения отчаянно захотелось расплакаться.
— Как ты его услышала? — горько поинтересовался другой голос. — Или тебя кто-то из учителей позвал?
Вздох. И тоже горечь — хоть и немного другая. Совершенно, точнее, другая.
— Мне больше интересно — как я все эти дни не слышала, что с ним там что-то творится. А здесь — он как только из камина выпал, как будто… не знаю — ужасом полыхнуло сразу… И сразу стало понятно, откуда ощущение. Куда бежать…
Долгая, бесконечно долгая пауза. Тишина — и едва не сшибающее в истерику ощущение мягкого, обволакивающего покоя. Подступающего со всех сторон, убаюкивающего, от которого холод медленно расползается, как ночной морок в лучах утреннего солнца.
— Спасибо… — вдруг шепнул голос. — Кэти, я… Ч-черт…
— Эй, ты чего? — обеспокоенность. Шорох, скрип — стула? Кресла? — Да перестань ты уже, — едва ли не шипение сквозь зубы. — Если он за столько дней там не свихнулся и не окочурился, здесь бы с ним тем более уже ничего не случилось! Тони, твою мать, прекрати. Живо.
Сдавленный вдох. Еще один. Как будто кто-то с трудом балансирует на грани то ли слез, то ли крика.
— Ага, — неестественно ровно. — Уже. Иди сюда.
Снова шорох.
— Знаешь, — нерешительно. — Это… так сближает. Оказывается…
Нервное фырканье.
— Когда видишь, что его лицо превратилось в обтянутый кожей череп? Что он смотрит на тебя и не то что не узнает — даже не замечает? Кэт, тебе так хотелось увидеть его полумертвым, чтобы, типа, сильнее с ним сблизиться? Точно говорят — все бабы на романтике вконец повернуты.
— Идиот, — прорывающаяся ярость. — Пошел на хрен.
— Давай, пни меня. Черт… ты только это и умеешь толком…
Злость? — рассеянно подумал Доминик, вслушиваясь в странные голоса. Странно знакомые. Странно… не чужие. Не чужие.
Мои, — пришло вдруг отчетливо ясное ощущение. Это — мое. Я слышу их — значит, я… дома.
Вздрогнув, он пошевелился — пальцы наткнулись на что-то мягкое. В щеку врезался край подушки.
— И еще раз — идиот… — буркнула Кэти. — Я о нас с тобой говорила, вообще-то. Сдуру показалось, что такое зрелище даже из тебя пристойного мага сделать способно.
Тони промолчал — как будто даже немного задумчиво. И виновато.
— Ты что-нибудь видела? — наконец спросил он. — Ну… там. В мысливе. Ты ж из него это вытаскивала, в конце концов…
Слово «мыслив» отозвалось тошнотворной, подступающей к горлу комком дурнотой, от которой вновь с отчаянной неизбежностью повело разум. Здесь одни мертвецы, всплыла откуда-то повторяющаяся фраза. Здесь все — мертвые. Все.
— Видела… — мрачно проговорила Кэтрин. — Как будто фильм ужасов посмотрела.
— Да что там случилось-то?
— Не знаю. Но если он чувствовал себя так, да еще — столько времени… Не понимаю, какого Мерлина он сразу оттуда не смылся. Зачем было тормозить?
Смешок. Теплый такой — непривычный. Смесь восхищения, гордости и горькой, зашкаливающей нежности.
— Это же Доминик, дурочка. Ты совсем его не знаешь, похоже… Он бы никогда не сбежал, не разобравшись. И, если он вернулся сюда, значит, уже понял, что там произошло, и почему, и как именно. Значит, уже раскопал все, до чего можно было дотянуться на месте. А ты рылась в его мозгах…
— Не рылась, а воспоминания вытаскивала, — почему-то возникло ощущение, что девушка машинально поежилась. — Тони, меня одним фоном так шибануло, что на картинки смотреть… ни желания, ни смелости не осталось, в общем… Мистер Драко потом разберется. Или мисс Панси — они логики, им заживо гореть, на это глядя, может, и не придется.
Гореть? — непонимающе моргнул Доминик. Почему — гореть? Там ведь — холод…
Пространство медленно расползалось в клочки, превращая непроглядный, загробный мрак в полутьму освещенной камином комнаты. В игру теней на стенах и потолке, и частично закрывающее обзор натянутое до уха одеяло, и два силуэта в отблесках огня…
Я придурок, с горечью подумал Дом, обводя изумленным взглядом знакомую спальню, вдыхая ее запах — запах дома, тепла и света, не всегда разумного и понимающего, но ежесекундно, всякий раз — искреннего и яркого, бьющего во все стороны, всепоглощающего, не рассуждающего и не меряющего собственную силу… Способного светить и верить — всегда.
Какой же я придурок…
Кажется, он застонал, потому что они дернулись оба, в одно мгновение сорвавшись с места и оказавшись рядом. Взволнованные глаза Кэтрин и горячие ладони МакКейна, обхватившие плечи, его лоб, порывисто ткнувшийся в затылок Доминика, дрожащие губы Кэт — Дом не удержался и попытался потянуться, прикоснуться к ним, чувствуя, как все сильнее сжимаются вокруг него знакомые крепкие руки.
Потянуться не удалось — тело практически не слушалось, будто налившись свинцом.
— Я — придурок… — прошептал он, улыбаясь, откидывая голову назад, к Тони.
— Вот уж точно! — нервно выпалила Кэти, забираясь с ногами на кровать. — А еще говорят — воздушные маги практичны и рассудительны! Этот притон безнадежен, вообще, если такой идиот, как ты, считается здесь самым лучшим.
— Ники… — выдохнул МакКейн куда-то в шею Доминика.
Оказалось так непривычно и так пугающе странно чувствовать Тони рядом, выгибаться ему навстречу — и при этом осознавать, что в его рваных движениях, поцелуях, ладонях впервые нет перешибающего рассудок желания. Оно отодвинулось, смылось куда-то в дальние уголки волной облегчения, тепла и заботы, и даже как будто — радости.
— Все хорошо, — машинально откликнулся Доминик, перехватывая его пальцы и поглядывая на Кэтрин.
Привычка успокаивать Тони всякий раз, когда он взволнован — хоть чем — видимо, когда-то успела врасти в него всеми корнями, так глубоко, что с наскока, пожалуй, уже и не выведешь.
МакКейн торопливо помотал головой.
— Подожди, — пробормотал он. — Дай мне сказать. Только молчи пока, ладно? А то наговоришь сейчас… опять…
Кэтрин устало закатила глаза.
— Дай ты ему отдохнуть! — чуть не по слогам произнесла она. — У него еще Мерлин знает сколько восстановление займет. Обязательно разборки прямо сейчас устраивать? А потом говоришь — это бабы повернуты на романтике.
— Иди сюда, — негромко сказал ей Доминик. — Я соскучился. По вам обоим.
Переход к объятиям всегда было лучшим способом остановить перепалку в зародыше, когда любой из них набирал воздуха в грудь и начинал раздражаться. Правда, применять подобное, когда рядом — они оба, Дом еще никогда не решался.
Напрягшийся было Тони остолбенело замер. Даже, кажется, дышать перестал.
Только попробуй сейчас на что-нибудь возмутиться, предупреждающе подумал Доминик. Вот только, МакКейн, твою мать, попробуй. Не посмотрю, что ты — огненный и здраво рассуждать по определению не очень способен.
— Ники… — каким-то мертвым голосом позвал его Тони. — Ты… передумал?
— Что именно?
Рухнувшая было рядом на подушку Кэтрин подняла голову и непонимающе уставилась на них.
Тони помолчал, подбирая слова.
— Ты останешься? — наконец глухо спросил он. — С… нами. Да?
Доминик оторопело моргнул. Он что, решил, что я… ох. Ну да. Что я наговорил ему перед отъездом, вообще? Под горячую-то руку?..
— Он все-таки не настолько крышей уехал, — насмешливо заметила МакКейну Кэтрин. — Конечно, останется. Кто его куда отсюда отпустит-то.
Ее пальцы, сжавшие кулак Дома, говорили куда больше, чем слова. Она знает, глядя на закушенные губы девушки, изумленно подумал Доминик. То ли Тони ей успел рассказать, то ли… просто знает. Что я больше так не могу… не мог.
Потому что сейчас кажется — смог бы еще хоть тысячу лет.
Но одно то, что они оба рядом, что можно лежать в объятиях Тони, глядя на пытающуюся быть сильной, растерянную, сжимающую его пальцы Кэтрин… Этого уже слишком много. Так много, что, кажется — я все же сошел с ума и теперь варюсь в собственных фантазиях.
Руки МакКейна, такие крепкие и знакомые, такие… уверенные. Даже когда Тони сам не уверен. Его прерывистое — пытается успокоиться? — горячее дыхание, обжигающее шею. Его…
Доминик вдруг поймал себя на странной мысли — как бы это было, если бы Тони… сейчас… и целовать Кэт при этом… ласкать ее, смотреть ей в глаза… чувствуя, как Тони, сзади…
МакКейн вдруг резко выдохнул, с силой стискивая его плечи и одновременно немного отстраняясь. Услышал, вспыхнул Доминик. Черт…
Тут же захотелось отвернуться и уткнуться в подушку. Чтобы не видеть, как расплывается в нехорошей предвкушающей ухмылке потягивающаяся, как кошка, Кэтрин. Твою мать! Нашел, где размечтаться — лежа между двух огненных магов!
— Убью, — с глухой яростью прошипел сзади Тони. — Прямо сейчас и начну, Рэммет, а от переизбытка секса, говорят, сдохнуть запросто можно. Не посмотрю, что тебе еще, вроде как, восстанавливаться надо.
Кэт пристально впивалась взглядом в губы Доминика, явно с трудом заставляя себя оставаться на месте. Не придвигаться ближе.
— Знаешь… — не отрываясь, проговорила она. — Я, кажется, помогу. Если он прямо сейчас не заткнется фантазировать.
Полузабытое и полустертое, давно затерявшееся в глубине дней сладкое чувство беспомощности, покорности бешеному потоку чужой энергии, не рассуждающей и не спрашивающей, способной просто прийти — и взять, именно тебя — нахлынуло на Доминика такой волной, что тот задохнулся, закрывая глаза. Мне не хватало этого, с отчаянием подумал он, перехватывая кулачки Кэти и стискивая их в ладонях, выгибаясь и прижимаясь к Тони всем телом. Мерлин, как мне этого не хватало. Именно этого.
— Мне тоже… — то ли шепнул, то ли громко подумал МакКейн. — Не сейчас, Ники, — попросил он вслух. — Пожалуйста.
Судя по нервным скользящим движениям его рук, сдерживаться ему и впрямь было сложно.
— Секс, говорят, лучше всего восстанавливает, — не открывая глаз, осторожно намекнул Доминик. — Мистер Драко всегда очень рекомендовал. Особенно с огненными магами.
Они фыркнули и, вмиг почему-то расслабившись, расхохотались, обнимая его с двух сторон. Дом оцепенел. Они никогда не смеялись вместе… вот так. Легко. По-настоящему.
— Только ты можешь сейчас о рекомендациях думать! — все еще улыбаясь, протянула Кэти. — Ник, я тебя обожаю.
— Ради этого стоило даже умереть, — философски констатировал Доминик. — Хотя, по-моему, я все-таки умер. Все воздушные маги умирают, варясь в своих сокровенных иллюзиях.
Ладонь Тони скользнула вверх и обхватила его за горло.
— Иллюзии душить могут? — слегка сжимая пальцы, поинтересовался он. — И ты не умер. Ты столько информации притащил, что Кэт чуть сама головой не подвинулась, пока из тебя ее выгребала.
Дом перевел на девушку вопросительный взгляд.
— Я не подсматривала, — ответила та на незаданный вопрос. — Шибает слишком сильно. Учителям отдала, потом все вместе разбираться будем… что там случилось.
— Я и так знаю, что, — медленно сказал Доминик. — Там направленный психический удар случился. По стихийным магам. Все до единого, кого я сумел найти — мертвы. А людям — хоть бы хрен, естественно. Ходят и, судя по всему, ничего особенно выдающегося не чувствуют. На них эта штука… не действует.
— Эта штука? — выпрямляясь и садясь, переспросил Тони.
Теперь он почти заглядывал Доминику в глаза.
— Я даже примерный район, вычислил, откуда она излучает, — добавил тот. — Радиус действия ограниченный, чем дальше, тем слабее воздействие. А к некоторым кварталам захочешь — не подойдешь. Даже я не смог.
— Ты там что — знал, что в городе действует нацеленная на стихийных магов психоатака, а сам по улицам шлялся и излучение мерил?! — Тони задохнулся от возмущения. — Да ты… Ты…
— Если я не умер мгновенно, как только переместился туда, значит, я мог ей противостоять, — жестко возразил Доминик, буравя его пристальным взглядом. — Хуже мне не становилось. Примерно одинаково тяжело все дни было, с самого начала. Я даже почти нащупал, как ей вовсе не поддаваться…
— А если бы она действовала по нарастающей?! — не сдержавшись, заорал Тони. — Если бы ты просто сдох, как они, в конечном итоге?
— Что-то подсказывало, что — не сдохну, — спокойно ответил Дом. — Что для меня это безвредно. Просто я кое-что не так сделал… и потому тоже чуть не поддался. И даже уже знаю, что именно.
МакКейн сжимал побелевшие губы, изо всех сил стараясь дышать ровнее.
— И что же? — спросил он наконец.
— От тебя чуть не отказался, — пожал плечами Доминик. — Хорошо, что — хоть ты меня действительно любишь. Пусть даже и — как умеешь. А то бы я точно вернуться не смог… Одна Кэти меня бы не вытащила. Маги другого пола, они… как бы это сказать — при более близком контакте работают… На расстоянии связь истончается.
— Откуда ты знаешь? — перебила его Кэт.
— Понятия не имею, — напряженно откликнулся Дом. — Понял, пока с ума сходил. Надо почаще… гм, что ли… А!
Боль в вывернутом плече, на которое навалился разъяренный Тони, заломив его руку в сторону и назад, перевернув лицом вниз, едва не ослепила багровой вспышкой.
— Думай, что говоришь, — тяжело дыша, процедил МакКейн ему в ухо. — Не понимаешь простым языком — буду так воспитывать. Не смей. Шутить. С этим.
Судя по взгляду Кэтрин, когда Тони, наконец, отодвинулся, на этот раз она, что удивительно, была совершенно не расположена спорить с наставником.
* * *
Еще не вынырнув из не отступившего толком сна, Натан машинально вытянул руку — и нащупал рядом знакомую пустоту. Ему давно уже не нужно было просыпаться, чтобы почувствовать — что-то не так. Что-то неправильно.
Ощущение возвращалось всегда, как только чертов мальчишка исчезал за пределы видимости, и привыкшего к определенности Натана все сильнее раздражала невозможность найти этому логичное объяснения.