Мэрилин Мюррей
Узник иной войны
Удивительный путь
исцеления от детской травмы
Моим внукам
Биджею, Дженел и Эшли
Будьте свободны!
Часть первая. Возникновение контролирующего ребенка
Часть вторая. Высвобождение обиженного плачущего ребенка
Часть третья. Обретение естественного ребенка
От редакции оригинального издания
Все события, описанные в этой книге, произошли в реальности. Редакторы лично переговорили с большинством главных действующих лиц и получили разрешение использовать имена и соответствующие подробности их жизни. Чтобы сохранить конфиденциальность в отношении других лиц, и особенно членов их семей, многие детали были опущены. С той же целью имена терапевтических клиентов Мэрилин Мюррей были либо изменены, а их истории либо модифицированы, либо скомбинированы. Следует также отметить, что диалоги на страницах переданы не дословно, а воспроизведены автором по памяти.
Вступление
Боль и шок
Доводилось ли вам пережить несчастный случай, результатом которого стали переломы или серьезные ранения?
«Как-то раз мой спортивный автомобиль перевернулся. Я разбился всмятку, получив множественные переломы обеих ног. Вдобавок и сломал ключицу и несколько ребер. Но при этом я был совершенно спокоен и в течение нескольких дней совсем ничего не чувствовал. Я и сейчас не помню, как это случилось и что было потом»
«Мне было лет десять, когда я бежал со стекляшкой в руке и упал. Порез оказался очень глубоким. Пришлось наложить более тридцати швов: но боль я ощутил только через несколько часов».
«я был ранен во Вьетнаме, где командовал ротой. Однажды я стоял перед десантным самолетом, как вдруг начался обстрел, и я утонул в ослепительной вспышке света. Когда атака была отбита, я взглянул на свою левую руку и обнаружил, что она залита кровью и безжизненно висит вдоль тела. Я пошевелил пальцами, и у меня промелькнуло в голове: «По крайней мере, рука на месте!». Однако большую часть мышц плеча срезало осколками противотанкового снаряда вьетконговцев. Я долго ждал, когда меня подберет вертолет. Какое-то время я не чувствовал боли. Когда же наконец боль появилась, врач дал мне морфий».
|
|
Все эти воспоминания – последнее принадлежит одному из моих терапевтов, доктору Питеру Денилчаку, – объединяет реакция физического шока и оставленной боли. Когда человек получает телесные повреждения, в его организме автоматически срабатывает система защиты. Мозгу не обязательно подавлять сознательную команду: «Не боли!». Ответная реакция, подавляющая боль, возникает сама собой.
Большинство из нас знает, что мы обладаем врожденными физиологическими защитными механизмом, который не позволяет нам в полной мере ощутить физическую боль от получения повреждений. Временная блокировка боли позволяет организму направить энергию в нужное русло. Шок заглушает не только физическую боль, но и эмоциональную реакцию на травме.
Это состояние шока необходимо для нашего выживания. Оно оберегает нас до тех пор, пока мы не обретем способность справиться с болью. Тем не менее, каким бы необходимым ни было предохраняющий механизм шока, он действует лишь временно. Боль также необходима нам. Не ощутив боли, мы не узнаем о полученных повреждениях. К примеру, если ваше тело не чувствует боли, вы можете облокотиться на горячую плиту и сильно обжечься. Боль также может подавать нам сигнал о том, что мы нуждаемся в помощи.
|
|
Я убеждена, что у нас есть также и эмоциональный защитный механизм, который не дает нам ощутить всю силу эмоциональной боли. В случае телесного ранения он срабатывает одновременно с физическим шоком. Но бывают случаи, когда задействует один только механизм эмоционального шока.
Когда вы страдаете в связи со смертью любимого человека, чувства притупляются, и это нормально. Вы можете не ощутить всей глубины этой потери в течение недель или даже месяцев всей глубины этой потери в течение недель или даже месяцев. Такая реакция – обычное дело на войне, когда несколько травмирующих событий происходит одновременно. В подобных обстоятельствах эмоциональный шок может заставить нас подавлять свои воспоминания. Это явление часто наблюдается у ветеранов войны, страдающих от посттравматических стрессовых нарушений. Многие жертвы холокоста испытали омертвление чувств, когда подавляли в себе воспоминания о пережитых ужасах.
Что же делать с болезненными переживаниями, которое было забыто и о котором сам человек не имеет ни малейшего понятия?
Оно – лишь смутный след воспоминания, который мелькает то и дело во сне или вспыхивает вдруг в отсветах прошлого. Насколько это вообще нормально?
Я убеждена, что это нормально. И не только нормально, но и необходимо для выживания – на некоторое время. Когда человек, особенно ребенок, испытывает нечто болезненное и не в состоянии высвободить чувства, связанные с этим болезненным событием, в течение короткого периода времени, он пытается «похоронить» эту боль через неосознанное подавление, сходное с физическим шоком.
|
|
Чтобы произошло такое подавление, травма не обязательно должна быть значительной. Травмирующие события могут быть самыми разными. Это могут быть не только несчастный случай или полученная на войне рана, но также и вербальное, эмоциональное, физическое и сексуальное насилие. Количество «захороненных» воспоминаний и степень их подавленности у всех людей разные.
Точно так же, и физический шок, эмоциональный шок должен быть временным. Когда эмоциональный шок длится неопределенное время, когда он становится хроническим, он наносит серьезный ущерб. Если не лечить телесную рану, она начинает гноиться и причиняет еще более серьезный, подчас угрожающий жизни вред.
Таким же образом и эмоциональная боль, которая отрицается или подавлена хроническим шоком, непременно напоминает о себе в свое время. Эмоциональная рана приведет к нарыву, который либо прорвется, либо уйдет вглубь, чтобы дать о себе знать иными проявлениями.
Эмоциональная «инфекция» может проявляться в деструктивном поведении, зависимостях, депрессии, нарушенных взаимоотношений и физической боли. Она может проявляться и в так называемых приемлемых моделях поведения – перфекционизме, трудоголизме и чрезмерной заботе о других.
В ходе своей работы, когда я говорила с профессионалами и непрофессионалами о детских травмах и насилии, я встретила множество страдающих людей. Эти люди – жертвы войны. Речь идет не только о ветеранах таких известных войн, как Вторая мировая, война в Корее, Вьетнаме или Персидском заливе. Вновь и вновь я слышу рассказы жертв иной войны, которая не прекращается в тишине спален, на спортивных площадках, в школах, в школах и парках, в обыкновенных городах – таких, как Уичито в штате Канзас. Эта война не имеет географических границ. Эта война не связана с национальной и расовой принадлежностью, возрастом, полом, классом или религиозными убеждениями.
Жертв этой войны не так легко узнать, как узники Дахау или Дананга. У них нет ни татуированных номеров на запястьях, или шрамов, безмолвно напоминающих о пробившей плечо или бедро пуле. Они – неизвестные жертвы войны, которая втайне идет в каждом поселке, городке или мегаполисе по всему миру. Эти жертвы – узники иной войны, пленники боли, скрытой и их прошлом. Словно в камерах – одиночках, они заперты в скрытых кавернах своего разума – и это точно такие же тюрьмы, как те, что сделаны из бетона и стали.
Это история о борьбе узника за свое освобождение.
Это подлинная история.
Этот узник – я.
Часть первая