Порядок чтений, согласно календарю: Лит. Мф., 58 зач., XIV, 14–22.
Перевод РБО:
14. Когда Иисус сошел на берег и увидел большую толпу, Он сжалился над людьми и исцелил больных, которые были среди них.
15. Наступил вечер. Ученики Иисуса подошли к Нему и сказали:
– Место здесь пустынное, и уже поздно. Отпусти народ, пусть пойдут в ближайшие селения и купят себе еды.
16. Иисус ответил:
– Им не нужно уходить отсюда. Вы дайте им есть.
17. – Но у нас только пять хлебов и две рыбы, – ответили ученики.
18. – Принесите все это ко Мне, – сказал Иисус.
19. Он велел народу расположиться на траве, взял эти пять хлебов и две рыбы и, подняв глаза к небу, благословил пищу. Затем Он стал разламывать хлебы и давать ученикам, а те – народу. 20. Все ели и насытились, и собрали еще двенадцать полных корзин остатков. 21. Всего же ело пять тысяч мужчин, не считая женщин и детей.
22. Сразу после этого Иисус велел ученикам сесть в лодку и переправиться на другую сторону озера, а Сам Он оставался, пока не отпустил народ.
Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев). Евангелие от Матфея. Беседы на радио «Град Петров». Беседа № 50.
Итак, Иисус на лодке переправляется из Капернаума в пустынное место. Когда евангелист сообщает, что Он был один, то не имеет в виду, что Он был абсолютно один. Нет, как видно из дальнейшего, с Ним были Его ученики. То есть «один» – значит без толпы людей, которые следовали за Ним, куда бы Он ни пошел, в поисках, конечно, не столько Его учения, сколько чудес. Вот и теперь, когда Иисус хочет побыть в относительном одиночестве, Ему это не удаётся. Большая толпа, увидев, что Он удаляется в лодке, пешком следует за Ним из разных прибрежных городков. Любопытная картина: когда Иисус с учениками вышли из лодки на пустынном берегу, этот берег, где Иисус желал обрести хоть немного покоя, был уже не пустынном. Он видит, что Его ожидает толпа, и толпа, как мы читаем, очень большая – пять тысяч мужчин. А сколько с ними еще женщин и детей! Даже если это символическое преувеличение, всё равно народу было, видимо, очень много. Среди них были больные. Вряд ли эти больные были хромыми или слепыми, ибо такие не могли бы прибежать на место высадки Иисуса прежде Него. Евангелист не уточняет характер тех болезней, от которых Иисус тотчас исцелил нуждающихся. Для Матфея важнее то, что Иисус не был раздражен помехой Его одиночеству, но, увидев множество людей, сжалился над ними. Как уточняет евангелист Марк, Он «сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря» (Мк 6:34).
Далее следует знаменитый рассказ о насыщении большой толпы пятью хлебами и двумя рыбами. Начинается рассказ с того, что ученики обращаются к Иисусу: «Место здесь пустынное и время уже позднее; отпусти народ, чтобы они пошли в селения и купили себе пищи». Иначе говоря, ученики предлагают Иисусу избавиться от назойливой толпы: пусть все они уйдут и, поскольку голодны, позаботятся о себе. «Но Иисус сказал им: не нужно им идти, вы дайте им есть». Здесь евангелист Матфей немного сокращает рассказ Марка, в котором ученики начинают сопротивляться словам Иисуса, указывая Ему на то, что для того, чтобы накормить толпу, им самим придется идти в селения за хлебом. Но у них просто нет денег для покупки такого большого количества хлеба: 200 динариев – шутка ли сказать! Но, как мы знаем, евангелист Матфей при редакции предания Марка, в своем Евангелии не допускает никаких моментов, которые могли бы бросить хотя бы маленькую тень на апостолов. Поэтому у него ученики не противоречат, а лишь констатируют: «У нас здесь только пять хлебов и две рыбы». На это Иисус сказал: «Принесите их Мне сюда». И тут мы видим чудо: в Его руках малое становится великим. Как это описано? – Очень кратко, предельно скупыми штрихами.
Иисус повелел народу возлечь на траву (что указывает на Пасхальное время ранней весны), после чего взял пять хлебов и две рыбы и благословил эту пищу, то есть произнес традиционную молитву: «Благословен Ты, Господи, Бог наш, Царь вселенной, производящий хлеб из земли!». Затем Он преломил хлебы, дал их ученикам, а те – народу.
И вот чудо! Хватило всем пяти тысячам, не считая женщин и детей. Все насытились, и набрали оставшихся кусков двенадцать полных коробóв, то есть значительно больше того, что было вначале.
Как нам это себе представить? Разумеется, в рассказе есть символика. Например, числовая: пять хлебов, две рыбы, двенадцать корзин. И не только числовая. Но об этом чуть ниже. Мы задумываемся о том, возможно ли такое чудо в реальности вообще. Большинство наших современников скажет, что, буквально воспринятое, такое событие невозможно и немыслимо. А если такое невозможно, то что мы должны думать о нашем рассказе?
Следует сказать, что большинство современников евангелиста Матфея, разумеется, тоже немало удивлялось чуду насыщения пяти тысяч. Но, в отличие от нас, отнюдь не считало такое чудо невозможным. Христиане того времени рассказывали о чудесах с великим удовольствием, ничуть в них не сомневаясь. Вспомним рассказы о Симоне волхве, который умел превращаться то в мальчика, то в старца, то в цветущего юношу, да и по воздуху летал[1]. Если уж слуга дьявола Симон волхв умел такое делать, то неужели Сам Спаситель Иисус Христос не мог совершать чудес, подобных тем, о которых повествует и Священное Писание? Все ведь читали и знали рассказы о пророке Елисее. Например, такой из 4-й книги Царств:
«Пришел некто … и принес человеку Божию … двадцать ячменных хлебцев и сырые зерна в шелухе. И сказал Елисей: отдай людям, пусть едят. И сказал слуга его: что тут я дам ста человекам? И сказал он: отдай людям, пусть едят, ибо так говорит Господь: “насытятся, и останется”. Он подал им, и они насытились, и еще осталось, по слову Господню» (4 Цар 4:42-44). – Мы замечаем, кстати, частичное дословное совпадение с евангельским рассказом в некоторых словесных деталях. Так что ни для израильтян, ни для древних читателей и слушателей Евангелия не было основания сомневаться в реальности истории о насыщении.
Впрочем, как и все в Священной истории, евангельское событие умножение хлебов несло в себе также духовный и символический смысл. Для евангелиста Матфея важнее не упомянутые рассказы о пророке Елисее. Мы уже отмечали, что именно в его Евангелии Иисус Христос представлен как «новый Моисей», «новый Спаситель». Чудо умножения хлебов в пустынном месте представлено как знамение наступления века спасения. Об этом знамении говорится в более позднем и в богословском отношении более насыщенном Евангелии от Иоанна, где от Иисуса требуют «дать знамение», доказывающее, что Он – новый Моисей, Спаситель, превосходящий Моисея:
«Сказали Ему: “Какое Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? что Ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть”. Иисус же сказал им: “Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру”. На это сказали Ему: “Господи! подавай нам всегда такой хлеб”. Иисус же сказал им: “Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда”» (Ин 6: 30-35).
Переосмысляя в свете этих слов рассказ об умножении хлебов, надо вспомнить, что манна небесная, которая насытила людей, избавленных от египетского рабства, для верующих была символом ветхозаветного учения, Торы, Закона Моисея. Теперь через Иисуса Христа как Нового Моисея люди избавляются от рабства греху и получают насыщающую их «новую манну» – как символ нового учения, которое сводится не к Закону, а к Личности Самого Иисуса – сошедшей с небес Премудрости Божией.
Не удивительно, что в рассказе о насыщении хлебами мы замечаем много параллелей к рассказу о центральном событии во время Тайной Вечери: «Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф 26:26).
Это глубоко символическое значение евангельского чуда и его связь с таинством святой Евхаристии непосредственно отражено в Евангелии от Иоанна, где Иисус говорит: «Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин 6:48-51).
Так Иисус Христос представлен, с одной стороны, как обещанный «второй Моисей», раздаятель чудесной манны в пустыне. С другой стороны, мы видим прообраз эсхатологической праздничной трапезы Церкви – реализацию прошения молитвы Господней Отче наш: «хлебъ нашъ насущный даждь намъ днесь» (Мф 6:11).
Что касается числовой символики, то практически все древние толкователи видели здесь аллегорию: 5 хлебов – это Пятикнижие Моисея, то есть Закон, или Ветхий Завет. 2 рыбы толковались или как Псалтирь и Пророки, или как Евангелие и Апостол, то есть Новый Завет. Двенадцать коробóв, разумеется, символизируют полноту народа Божия, напоминая о 12-ти коленах Израиля и о 12-ти апостолах, которые будут нести эти 12 полных коробóв хлеба всем народам земли, собирая их в эсхатологическое Царствие Божие.
Но если мы снова зададимся вопросом о, так сказать, «материальной» возможности чуда умножения хлебов, то придется сделать небольшое отступление и напомнить то, о чем в наших Беседах уже некогда шла речь. Многие евангельские сообщения подобны «словесным иконам». Мы знаем, что иконописцы совсем не преследуют цель дать реалистическое изображение. Напротив, выделяя существенное и опуская второстепенное, иконописцы стремятся изобразить духовный смысл изображаемого. При этом, следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства они используют определенные живописные образцы, или каноны. И никто из нас не упрекнет иконописца в неправдоподобии, видя на иконе апостола Петра с ключами или апостола Павла с мечём. Мы прекрасно понимаем, что эти атрибуты суть символы, помогающие нам понять Павла, имеющего обоюдоострый меч Слова Божия, а Петра – как того, кому вручены ключи Царства Небесного (Мф 16:19).
Но то, что мы привычно относим к живописным изображениям, применимо и к изображениям словесным, литературным. Ведь евангелисты, тоже следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства часто использовали определенные литературные образцы, или каноны.
Давно прошли те времена, когда библейские, а в нашем случае евангельские чудеса примитивно отрицались как нелепые выдумки или сознательный обман. Прошли и те времена, когда защитники евангельских чудес наивно пытались как-то рационально их объяснить – то с помощью физики, то с помощью психологии…. Вот уже столетие как наука о Писании, библеистика, исследуя становление устных и письменных преданий, пришла к выводу о том, что в Евангелиях мы имеем дело с разнообразными литературными формами, или жанрами. Каждая из этих форм обладает собственными устойчивыми свойствами. В нашей обыденной жизни мы постоянно с этим сталкиваемся. Ведь мы прекрасно отдаем себе отчет, что существуют романы, поэмы, сказки, былины, басни, загадки, научные трактаты, математические теоремы и так далее и тому подобное. И каждая из этих форм обладает собственными законами и свойствами. Но то же самое мы наблюдаем в сложном узоре евангельских повествований. Здесь мы находим исторические повествования, рассказы об исцелениях, притчи, дискуссии о Законе, изречения Премудрости, повествование о Страстях Господних, литургические формулы и так далее. Среди таких евангельских форм, сформированных преданием I века, есть так называемые «мессианские истории», или «истории о Христе», которые призваны высветить в Иисусе мессианские черты[2]. Они не были видны современникам Иисуса при Его земной жизни, но они были. И эти мессианские черты в развитом предании изображаются символами, почерпнутыми из неиссякающего источника образов Ветхого Завета. Всё как в иконах. С такими «мессианскими историями» мы уже в наших Беседах встречались. Например, история Крещения Иисуса в Иордане. Никто не усомнится в том, что Иисус крестился от Иоанна. Но почитайте, как это рассказано. Почти никаких несущественных деталей, но много условных символов, которые указывают на то, что именно этот Иисус из Назарета – Мессия, Христос. И не такой Мессия, какого ожидает Израиль, а совсем, совсем другой, неожиданный, но истинный, чтó и подтверждает небесный голос.
Итак, некоторые моменты жизни Иисуса в предании после Воскресения и Пятидесятницы постепенно обретали символические «иконописные» черты с использованием, как и в иконе, канонических образов из Ветхого Завета. Это присуще рассказу о насыщении пяти тысяч, где Иисус представлен как новый Моисей, то есть Мессия. То же самое мы можем с уверенностью утверждать и о следующем повествовании в Евангелии от Матфея, о чуде хождении Иисуса Христа по водам.
Как только пятитысячная толпа была насыщена, Иисус, желая остаться в одиночестве, «понудил Своих учеников войти в лодку и отправиться на другую сторону [Галилейского моря], пока Он отпустит народ». Златоуст комментирует это так: «И в других случаях, совершив что-нибудь великое, Христос отсылает от Себя народ и учеников, внушая нам через это никогда не гоняться за людской славой и не привлекать к себе толпу. А словом: «понудил» [то есть «заставил»] евангелист выражает, что ученики не охотно разлучались с Ним» [3].
Из слов Евангелия можно сделать вывод, что Иисус желал остаться один для молитвы. В параллельном месте Евангелия от Иоанна есть и несколько иное объяснение. Иисус хотел избавиться от толпы, которая испытала на себе чудо умножения хлебов, насытилась, поняла всё по-своему, а потому захотела внезапно схватить Его и поставить своим национальным царем: «Тогда люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир. Иисус же, узнав, что хотят придти, нечаянно взять его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Ин 6:14-15). Как бы то ни было, Иисус, оставшись один, взошел на гору помолиться. Это маленькое примечание о молитве неслучайно. В Евангелиях Иисус всегда молится, то есть общается с Богом, к Которому Он обращался как к Отцу, в одиночестве.
[1]Апокриф «Страсти апостолов Петра и Павла», 14.
[2] О литературной форме «мессианские истории» (Messiasgeschichten) см. в Ролофф Юрген. Введение в Новый Завет. М., 2011. С. 31-34.
[3] Св. Иоанн Златоуст. Беседы на Мф. Беседа 49:3.