Сидим в кабинете О.Пащенко в «Красноярской газете», пьем чай. Председатель ЗС края Усс, Пащенко, я. За окном сибирский мороз -25°.
Обращаюсь к Уссу:
«Александр Викторович, кто сейчас задвигает Быкова?»
«Для меня самого это вопрос. Есть несколько версий. Первую озвучили новые хозяева КрАЗа: утверждают, что это вопрос политический. Дескать, «криминал рвется во власть», и на его примере хотят показать, что не пройдет. Вторая версия — это инициатива конкурентов по алюминию. Стремление забрать акции. Третья версия — Лебедь. Он же во время первого ареста Быкова заявил, что Быков будет сидеть. Теперь он не хочет выглядеть пустословом.
В беседе с ним я ему говорил: «Толя, нельзя воевать со всеми и всегда». Нужно было сделать какие-то прагматические шаги. Но понты дороже денег. Он самоуверен, на первом этапе самоуверенность сыграла хорошую роль. Все боялись лезть в большой бизнес. А он как в «конструктор» играют — сделай сам,— пацаны, давай, пошли… И получалось».
Вячеслав Новиков:
«Остановил его «Русский алюминий». Роль Лебедя преувеличена. В правительство было направлено письмо, подписанное Алексеем Лебедем, по просьбе Дерипаски,— пересказ статей Тарасова и просьба остановить криминал. Это Дерипаска поставил в Хакасии губернатором Алексея Лебедя. Потом началось другое. Быков, как неофит, считал, что все ему по плечу. Появилась проблема появления его в Госдуме. Тут уж… Два миллиона за двоих депутатов Быкова получил Жириновский. Управление этим процессом происходило из СИЗО Будапешта.»
Евгений Громыко:
«Жириновский встречался с Быковым. Быков сам вышел на Жириновского. Жириновский соглашается: ты мне даешь деньги на кампанию, я тебе даю второе место. /…/ Тогда вышел Вешняков. И тут появляется домик при конюшне, который вы видели. Акимочкин Юрий Валентинович, бывший замначальника налоговой полиции протестовал, что это нечестно. /…/
Быкова умело добивают. 28% только КрАЗа в недрах «Сибирского алюминия» — очень мало, с этим можно не считаться. Работают с Уставом КрАЗа. Будет другой уставной капитал и порядок внесения изменений. Цель власти — показательно додавить Быкова…»
Геннадий Димитров:
«Этап первоначального накопления прошел, и Быков вошел в цивилизованное русло.
Кто его задвигает? Очень здорово перешел дорогу Лебедю. Якобы Березовский прилетал в «Сосны» (резиденцию Лебедя) и Лебедь послал их подальше, и Березовского, и Быкова. После этого состоялся приезд Колесникова. Второе — это акции КрАЗа, сейчас от него хотят акции. После этого или физически уберут, или будет жить в Швейцарии… Колесников и иже — не очень чистоплотные люди… Стал сторониться преступного прошлого. Потому пошел в политику… Не дали. На сегодняшний день не дали. Несправедливое отстранение от выборов все увидели».
Евгений Громыко:
«Лебедю надо было доказать, что он согласен играть по общим правилам. Потому Лебедь привел в Ачинский округ Генералова, бывшего министра энергетики. Ачинск и Назарове голосовали против всех. Назаровский и Ачинский горизбирком заставили отчитаться через три часа: оказалось 76% голосов — против. (Речь идет о выборах в Госдуму в одномандатном Ачинском округе, в котором Быков был снят как кандидат на основании лживой махинации с домиком при конюшне.) Городская избирательная комиссия отчиталась через три часа, а окружной избирком только через трое суток! А они помещаются в одном здании! И по их отчету Генералов набрал больше! Лебедь тут же доказал, что он не против Москвы. Генералов стал депутатом Госдумы и купил себе «Красуголь», вытащив угольную отрасль за хвост в Москву. Наши деньги ушли из нашего бюджета. Алюминий забирает «Сибирский алюминий», он становится не региональный, а сибирский…»
Всеволод Севастьянов:
«Одна из моих встреч с Быковым. Осенью 98 года, октябрь, он еще с Лебедем. Быков заходит в мой кабинет: «Надо договориться, и чтобы так: как договоримся, так и будет». Я: «Анатолий Петрович, давно хотел вам сказать. У меня в жизни есть такой факт биографии. Я две недели прожил на Сицилии. Интересовался жизнью мафии. Встречался с начальником полиции, с местными коммунистами, с муниципальными чиновниками. И усвоил некоторые принципы. Важнейший из них — крестный отец никогда не идет в политику. И что интересно, что это правило нигде в законе не прописано. Народный закон». Быков, помолчав: «А зачем вы мне это говорите?» — «Для сведения. Для сведения».
Всеволод Севастьянов — тучный седовласый профессор, коммунист. И сцена представляется вполне живой. Сидит напротив совсем пацаном выглядящий Быков и слушает. Хотя однажды Быков назвал Севастьянова среди тех, кто «лег под Лебедя».
Олег Пащенко:
«8 января 1998 года был первый день сессии нового состава Законодательного собрания. Диковато смотрелся он как депутат, с двумя телохранителями. Стройный, прямой, как коричневый карандаш. И важничал, и стеснялся — одновременно. Не суетился. Руки в карманах. Не выступал, реплики с места не бросал. Присматривался, прислушивался. Следил за своим лицом, но иногда забывал следить: рот откроет и мальчишески засмеется, как за партой, потом спохватится и посерьезнеет, тихонько оглядит зал заседания…
Практик. Умозрительных и расплывчатых суждений не терпел. Досадовал, когда депутаты пикировались: «Я по процедуре…» — «А я по регламенту».— «А какая тут формулировка?» — «А что скажет экспертная группа?» И я головой вертел и на часы посматривал: газета без меня стоит, надо бежать, а тут сессия, ребята ее затягивают. И так далее. И y Быкова — бизнес, встречи, «стрелки», расписание, совет алюминиевых директоров, поездки по округу…»
«Красноярская газета», диалог А.Статейнова и Пащенко:
Вопрос: «Мы так и не ответили на вопрос, за что его опять посадили второй раз? Цветомузыка — повод. Почти все Быкову сочувствуют в этом аресте, тем более что Москва арестовала, выкрала его, как Отто Скорцени в свое время выкрал дуче!»
Пащенко: «Не знаю, за что. Могу лишь пересказать вам некоторые мнения. Первое. Якобы Путину умело представили устремление Быкова к креслу мэра Красноярска, а затем и к должности сенатора в Москве. Второе: идут «разборки» алюминиевых магнатов между собой (с привлечением отдельных госструктур); вот спустит задарма свои 28% акций КрАЗа — и свободен. Правда, и тогда его будут «мочить» свои же. Слишком силен, удачлив и много лишнего знает о бизнесе в России времен первоначального накопления капитала. Третьи думают, что Быков сел из-за того, что решил серьезно взяться за возрождение гиганта — экскаваторного завода. Он и мне говорил: «Возьмусь, докажу свою силу и опыт. Будут работать все мощности. Построю жилые массивы. Десяткам тысяч рабочих дам рабочие места. Привлеку инвестиции, заставлю работать на людей края, а не на Москву или Америку». И тогда, мол, сильные мира сего повязали Быкова, чтобы не дать ему проявить способности, тут же нашлись возражающие: «Ну да. Вот если бы Быков взялся, поднял завод, тогда бы при нашем «рынке» и сплошных беззакониях жулики стали решать: как отнять у Быкова завод?» А четвертые говорят: «Бог ему послал испытания. Выдержит, закалится, тогда много пользы еще принесет краю и России. Человек явно незаурядный, и растущий»».
Сколько у Быкова денег
Алюминий — первоклассный предмет экспорта, наряду с нефтью, газом и лесом: за него платят полноценными зелеными долларами, и платят ой как хорошо! Потому если в подавляющем большинстве своем производство в России катастрофически упало, то производство алюминия в России с 1990 по 1999 год увеличилось на 8%. С 2,8 миллионов тонн в 1990 году до 3,1 миллионов тонн в 1999 году.
Цены на алюминий растут. Если на 1 января 1999 года цена алюминия на Лондонской бирже металлов составляла 1.249 долларов за тонну, то к середине года она выросла до 1.554,8 долларов, а в первое полугодие 2000 года цены поднялись до 1.750 долларов. Так что не удивительно, что убили Кантора, Яфесова, Львова и многих других. Матери еще нарожают, а вот 1.750 долларов за тонну! Что еще у нас можно продать по такой цене! Потому понятна страсть Дерипаски к алюминию; как бы он ни держал рабочих в черном теле, чуть лучше, чуть хуже, он свои семнадцать стодолларовых за тонну получит. Его Саянский завод произвел 386,4 тыс. тонн алюминия в 1999 году, из них на экспорт ушли 324,9 тысяч тонн. Даже если учесть, что «Сибирский алюминий» контролирует ТОЛЬКО 80% акций завода, то возьмите калькулятор и посчитайте сколько будет 80% от 324,9 тысяч тонн, и умножьте это на 1554,8 — цену алюминия в середине 1999 года. Удовольствие пустить слюну — оставляю вам. Считайте. Захлебывайтесь слюной!
Хорошо, а сколько денег у Быкова?
Сам я деньги в чужом кармане считать отказываюсь. Обратимся к тем, кто их уже посчитал, им положение позволяет. Таковых было немного. Но прежде всего обратимся к враждебной оценке «Когтя»:
«По расчетам аналитиков, за счет предприятий, организованных вокруг КрАЗа и ФПГ «ТАНАКО», группировка Быкова ежегодно получает неконтролируемый налоговыми службами доход, размер которого оценивается в 40—50 миллионов долларов США. Указанная сумма не включает «черного нала», получаемого бригадами быковской ОПГ за предоставление «крыши» значительному числу коммерческих фирм».
Аноним №2:
«В 1998 году Быков, согласно легенде, зарабатывал лично один миллион долларов в день.
Говорят, состояние Быкова более 100 миллионов долларов. За каждого прошедшего в Госдуму депутата он заплатил по 1,5 миллиона долларов. Демин, и Семенков, и Гузанов. Общая сумма была 6 миллионов».
Вячеслав Новиков:
«Доход 97, 98, 99 годов по 100 миллионов в год. Поскольку это толлинг, то смотрите на выпуск алюминия и цену на продукт. Анисимов, Черной, Быков имели по 30%. Доход был около 300 миллионов».
Вера Пашина:
«Сколько бы получил Анатолий Петрович, если бы получил дивиденды за 1999 год? Я посчитала… (Смущаясь.) Около 1 миллиарда рублей…»
Мне лично все эти груды долларов представляются преувеличением. Но назвать реальную цифру доходов Быкова я не могу, не компетентен.
Заключение
Когда начинаешь расследование — то ничего не знаешь. Как в незнакомый город приехал-поселился. Ничего не известно. Уравнение со всеми неизвестными. Обошел первые соседние улицы — уже чуть ориентируешься. Стал наглым, ушел вдаль по незнакомому переулку — заблудился. С расследованием тоже. О Быкове я читал статью в «Совершенно секретно». Пару статей в «Коммерсанте», в «Независимой газете». Видел телерепортажи. Но более всего повлиял этот случайный визит в «Яхонт» — Тихомиров, Сидоренко привели меня туда по памятным местам Красноярска: вот здесь у нашего сибирского Вито Карлеоне был офис, а здесь — его ресторан, а это его группа. И я «подсел» на Быкова. Приехал, опросил многие десятки людей.
И вот уже я в середине ситуации. И вот уже те, чьи фамилии я видел на бумаге,— для меня живые люди. Более того, они создают новые ситуации, вступают в коалиции, бродят как тесто, взрываются, становятся чем-то иным, нежели были. Тот же Струганов — когда я первый раз приезжал в мае, он еще не был врагом Быкова.
10 декабря состоялись выборы в городской совет Красноярска. «Блок Быкова» взял около 41% голосов, первое место, в то время как блок мэра города Пимашкова взял второе, у них 34%, а блок «Честь и Родина» Лебедя скандально пришел последним — 1,7%. В Горсовет прошла и Марина Добровольская, и тренер хоккейной команды Ломанов… Короче, ура! Мы ломим! Победили! Быков из Лефортово через адвокатов давал указания Рогаченко, и у меня сохранилась одна страничка из распоряжений Быкова, высланных из «Лефортово»,— воспроизвожу ее здесь.
Для Рогаченко:
«Необходимо привлекать молодежь к участию в выборах, поскольку она в основном на выборы не ходит. В программе необходимо отразить социальные льготы для ветеранов всех войн и малоимущих, необходимо подчеркивать, что мы стремимся к принятию законов, касающихся представления таких льгот. Как ранее было сказано, необходимо организовывать как можно больше встреч в промышленных районах, на заводах, предприятиях, во всех вузах, в больших клиниках, с ветеранами как труда, так и войн. Просьба присылать отчеты не только по регистрации, но и по проведенным встречам, по осуществленным мероприятиям».
Для Блинова:
«Включить в программу: возрождение дворовых клубов (как спортивных — мини-футбол, хоккей и т.д., так и «по интересам» — типа клуба юных техников и т.п.). Цель — как можно больше детей должно быть «под присмотром», а не шататься по подвалам и подъездам. Все сегодня переживают за своих детей, но ждут, что досуг детей кто-то организует. ОВД пойдут навстречу, если им будут предложены конкретные проекты и условия их реализации. Необходимо обратить внимание на беспризорников. Можно организовать столовую для беспризорников. Возродить АНД, организовать во дворах опорные пункты».
Ну что можно сказать, разумные распоряжения. Они выиграли, и я позвонил Рогаченко и его поздравил. К тому времени он не обращался ко мне недели три, почти четыре. Самое время восстановить отношения, когда как не во второй половине дня 11 декабря, после победы. Забудем старое! Хотя он отстранился.
И я набрал номер и услышал его голос. И говорил с ним пару минут, нет, думаю, полторы. Он даже увлекся и рассказал мне о подробностях победы. Но потом он, видимо, спохватился и попросил: «Эдуард, можно я вам перезвоню минут через пятнадцать?» Мой тяжелый жизненный опыт подсказал мне, что романтик из ЦК ВЛКСМ, брюнет с темными кругами под глазами мне не перезвонит. Бесполезно было даже размышлять о причине этой перемены. Скорее всего, специально вброшенная ФСБ информация обо мне. Какая-нибудь херня, неважно, правдоподобная или нет, в постоянно охваченном подозрением Рогаченко (такая служба!) должна была вызвать отклик. Мне нужен был Быков, а не добрые отношения дружбы и сотрудничества с Георгием Рогаченко, но Быков находился в «Лефортово». И у меня был на него один выход: Рогаченко. (Потом, вроде, появились другие.)
13 декабря пришел майор Щипанов и поведал мне, что я приехал с целью провокации. Я, правда, не понял, по отношению к кому я буду совершать провокацию. К Красноярску в целом? К Быкову? Как? Расспрашивать было не к лицу, неудобно. Но, блин, мне нужны были ровные, нормальные отношения с людьми, которых я исследую, с которыми я встречаюсь. Хрен я чего расследую, если они будут меня чураться! 14-го около полудня я позвонил Рогаченко. «Георгий! Я знаю, что вам сказали обо мне, что я приехал в Красноярск с целью провокации. ФСБ, эти интриганы…» — почти закричал я, потому что, ей-богу, вся эта шпионская детективщина меня достала. И непростой Георгий тоже. Как дети…
«Хорошо, хорошо — надо объясниться,— сказал Георгий.— Я пришлю машину. Без четверти два у вас под окном будет белая «Волга».
Люди попроще, сотрудники избирательного штаба «Блока Быкова», радушно приветствовали меня. Трясли руку. «Что-то вас не видать…»
«Уезжал»,— отвечал я. И ведь действительно «отъезжал».
Я прошел к руководству. Волосы Рогаченко, намоченные и причесанные утром, засохли прядями. Крут под глазами были ярче обычного, какого-то красновато-коричневого цвета. Я сказал: «Ну и что вам известно?»
«Что вы приехали в Красноярск с целью достать денег для покупки оружия»,— просто сказал Рогаченко. Без эмоций, без осуждения. Констатация факта.
Я даже не нашелся сказать что-нибудь остроумное. Только фыркнул: «Во как!»
Далее он сообщил, что будет писать заявление об уходе. Решил. Раздумывает. Так как у него пытаются украсть победу. Некоторые личности оспаривают его роль в победе «Блока Быкова». Что Быкову собираются продлить следствие еще на шесть месяцев.
«Помните, вы сказали, что Анатолий Петрович — исторический человек,— напомнил я.— В случае, если он примет ваше заявление, вы вынуждены будете покинуть Историю, то историческое пространство, в котором действует Быков. Я не советую вам писать заявление, если вас интересует мое мнение. Оставайтесь в Истории». Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что ему кажется неожиданным такое мнение и он поразмышляет над сказанным мною. А с родственниками он ничем не может помочь. Поразмышляет. Хотя все было ясно: человек с литературно устроенным мозгом, Георгий, конечно, понимал, что живет в сказке, ну как управляющим маркиза Карабаса, и хотя маркиз временами попадает в королевскую тюрьму, но его жизнь интересует все королевство, ежеминутно. Любой чих маркиза интересует население, других вельмож, заморские страны. А уйти из управляющих — будешь жить обыденно. Спадет темп жизни, исчезнет ритм и возбуждение трагедии. Сейчас Георгий Рогаченко живет в окружении атрибутики трагедии: предполагаемые мертвые тела, устилающие путь маркиза, тюрьмы маркиза, т.е. застенки, в которых он томится, его враги — предатели ростом в 3 метра. Все значительно, все мощно, симфония. А уйти из этой жизни — дальше будут какие-нибудь какающие полевые песенки, и только. Георгий был прав, когда сам назвал Быкова историческим — Быков уже и сам собой давно не управляет. Но подчиняется трагедии. РАЗЫГРЫВАЕТСЯ СУДЬБА АРХЕТИПА, рок. Человек обычный и вульгарный не может увидеть то, о чем я сейчас говорю, но это вещи очевидные, такие же реальные, как буханка хлеба.
Я попрощался с Георгием и уехал в той же «Волге». Было такое ощущение, что мы больше не увидимся. Во всяком случае, он создал такое ощущение. Может, Быков отказал ему в доверии? Уже?
Есть в драматургии понятия: основная сюжетная линия и побочная сюжетная линия, или две, или даже три, если это многоактовое, многосложное драматическое построение. В драме, которую я расследовал, есть герой — некто Анатолий Быков. Когда я вторгся в драму его жизни, вошел внутрь, драма уже превратилась в трагедию. Уже шел по меньшей мере 3-й акт, не последний, но третий. В драме может быть пять актов. Уже было немало сражений. И тут появился я и своим появлением создал дополнительную побочную сюжетную линию: мое появление подключило ФСБ, которые, очевидно, подпрыгнули от удовольствия: во, сейчас, дело появилось — образовалась интрига, заговор. Хозяйка с потерянными ключами; Рогаченко («Достать денег для покупки оружия»); майор Щипанов («Вы прибыли с целью провокации»), человек с кавказским акцентом — требовавший адрес Лимонова, наружное наблюдение, обыск… Словом, полнокровная дополнительная сюжетная линия, образовалась она вследствие факта: Лимонов пишет книгу. Я уверен, в Москву они докладывают что-то вроде:
«Существует реальная опасность смычки криминальных денег с радикальной политикой, бандитских капиталов с радикальной националистической партией. И ее идеологией».
В «Когте» ведь они приблизительно такие вещи докладывали. В «Когте» ведь даже вполне бездарного Лебедя-старшего обвиняли в том, что он попытается отделить Красноярский край в Русскую республику…
20 декабря от главного адвоката Быкова Генриха Падвы стало известно, что прокуратура Северо-Западного округа Москвы продлила следствие о покушении на Павла Струганова до 21 марта 2001 года. Следователь Лапин заявил «Коммерсанту»:
«Решение о продлении срока было вызвано необходимостью проведения ряда психологических экспертиз в отношении как самого Быкова, так и свидетелей по его делу».
Все, что можно было расследовать в моем индивидуальном следствии по делу Анатолия Петровича Быкова, я расследовал. Оставались области, куда я не мог проникнуть. Шли еще сведения о некоторых второстепенных фигурах следствия, о Лебеде-младшем и Дерипаске. Но эти крохи я подбирал на ходу. Кое о каких своих нерасчетливых поступках я пожалел, но было поздно. Так, я жалел, что дал телеинтервью аналитику и политологу Новикову, в котором я говорил о моем отношении к Быкову и предстал всему краю политически голым, объяснился на полную катушку, признался в своем экстремизме. Интервью прошло по экранам в самом конце ноября. И по-видимому, председатель Национал-большевистской партии Лимонов напугал людей, которые могли бы рассказать интересные вещи о Быкове писателю Лимонову. Я был разъярен и сожалел, что параноидное ФСБ распространило обо мне свои сведения и тем напугало всех, кому эти сведения забросили. Русские вообще пугливы. Те, кто разговаривал со мной раз, не встретились второй, а те, кто планировал встретиться, не встретились вообще. Получалось, что круг расследования замкнулся. Надо было подбивать баланс и собирать пожитки. Я объяснил свои проблемы Федору Сидоренко, и он посоветовал мне написать письмо Быкову; якобы открылся канал, по которому с ним стало возможным общаться письменно. Я написал Быкову в «Лефортово» об ФСБ, об оружии и о неумеренной подозрительности некоторых его товарищей. Федор Сидоренко сообщил мне, что его кабинет и еще два кабинета в «Авто-Радио», оказывается, прослушиваются. Доброжелатель пересказал Федору содержание нескольких его разговоров, проведенных «с глазу на глаз». Правда, было неясно, кто прослушивает: ФСБ, менты, конкуренты, люди Быкова? И было непонятно, кого подслушивают: Э.Лимонова или «Авто-Радио».
Федор также посоветовал мне встретиться и с Мариной Добровольской, так сказать, обратиться к сторонникам Быкова через голову Рогаченко. И я последовал совету: приехал на ТВК и объяснил Марине ситуацию, сообщил и о том, что меня не допускают к родственникам. Оказалось, поведала Марина, среди быковцев давно зрело и вот началось восстание против романтичного Рогаченко, и свои письма недовольства им уже отправили Быкову некоторые важные для Быкова люди. Я не стал вмешиваться в их восстание против москвича. Это не мое дело. Марина Добровольская связала меня с личной секретаршей Быкова, и та в тот же день связалась с женой Анатолия Петровича.
Однако никаких сдвигов не случилось. «Марина Быкова в Москве, она очень устала, вы же понимаете, в каком она состоянии, давайте подождем»,— сказала мне личная секретарша Ирина. Я сказал, что понимаю. Но вот, понимаете, есть договор — есть издатель. Мы договорились, что свяжемся. В довершение всего не появился еще раз майор Щипанов. Решил, наверное, что хватит, и так много наговорил.
Я сел подбивать баланс. Вот что получилось.
Баланс
Первые 28 лет жизни Анатолия Петровича не вызывают в обществе жарких споров. Вплоть до окончания педагогического института в 1987 году и еще одного учебного года (1987/88), когда он преподавал начальную военную подготовку в школе №2 родного города Назарова. До лета 1988 года Быков был типичным русским советским парнем и его биография полностью укладывалась в рамки самой строгой морали того (и уж тем более позднейшего) времени. Если бы Анатолий Петрович Быков остался в социальном смысле там же и только продолжил бы шагать по той колее, на которую ступил, сделавшись преподавателем, стал бы завучем, может быть, директором школы, то никаких споров в обществе он не вызвал бы. По той простой причине, что он никому не был бы известен, кроме своих близких и учителей школы №2 города Назарова.
Указ Горбачева о кооперативной деятельности дал Быкову шанс, возможность сойти с колеи и пойти непроторенными тропами. То, что он не обратился к противоправной деятельности до 1988 года, говорит о законопослушности Быкова, о его полной социальной ответственности. Ведь организаторские способности были у него всегда, и так же, как на полевых работах в техникуме ли, на строительстве общежитий в летнее время, учась в институте, он мог уже тогда легко сформировать бригаду спортсменов и заниматься противоправной деятельностью. Но он этого не сделал. И не пытался делать. Он дождался разрешения государства и только тогда, после появления Указа о кооперативной деятельности, сменил колею и стал, присоединившись к Телятникову, коммерсантом.
Последующие шесть лет жизни Быкова являются наиболее спорными в его биографии. Отделить головы от хвостов, разобраться в той сложной эпохе с 1988 по конец 1994 года представляется трудным. Но показания милицейских начальников и просто свидетелей позволяют понять, что параллельно с появлением первых богатых появился и криминал, возглавляемый «старыми», еще советских времен, урками, и начал охоту на богатых. Безусловно, Быков, активный и энергичный, попытался защитить свой и телятниковский бизнес в «Мебели» и в «Мечте» от рэкета. Но границу, где защита от рэкета превращается в рэкет, наверное, переходили, и не раз, и не два, и не три. Ведь и милиция обильно торгует своей «крышей» по всей Руси, соперничая в этом с криминалом. Одни свидетели настаивают, что Быков ненавидел «синих», другие свидетели утверждают, что он с ними активно общался, посещал их дни рождения, и даже, согласно легенде, менты и «синие» поручили «комсомольцу» Быкову наведение порядка в городе. На самом деле и то и то правда: и то, что «ненавидел», и то, что общался. Во-первых, в жизни не все типы — чистые. Тот же Липнягов, Ляпа, хотя и был бесспорным лидером ОПГ и его все менты и журналисты всегда относили к «авторитетам»,— был спортсменом, мастером спорта и несудимым. Быков с ним тесно общался. Общался он и с теми лидерами и авторитетами, кто был откровенно «синим». Почему? А потому что у него не было выбора. Усс пытался его позднее научить ленинской мудрости, что нужно работать с тем материалом, который есть. Но Быков и сам это прекрасно знал, интуитивно, от Бога. Всегда. Других авторитетов в Красноярском крае не было — если ты хотел быть в высшей лиге Красноярска, надо было играть с этими.
Если бы Быков оказался брезглив, ему надо было вернуться в преподаватели, в Назарове. Но он не мог. Потому что был способен на большее. Вот тут мы упираемся в иррациональное. В изначальное различие всех человеческих существ. Один дремлет в жизни, с дивана на диван кое-как перемещаясь, а другой кометой с утра взлетает и не торопиться лечь. Время от времени тут и там рождаются беспорядочно и в простых семьях, и не в простых, люди с особенно большим запасом энергии. Есть еще такой показатель: высокая социальная мобильность. Это когда человек в течение одной лишь своей жизни взлетает с самого дна на самый верх, перескакивая через ступени иерархической лестницы. Бывают эпохи, которые потворствуют таким прытким личностям. Вспомним, сколько простых солдат, торговцев, людей низкого звания блистательно взлетели к 30 годам в маршалы во время Французской революции и при Наполеоне. Русская революция дала ход множеству героев, которые без революционного климата мирно состарились бы на ничтожных должностях. Сколько 20-летних командармов было в Красной Армии! Нестор Иванович Махно — сельский учитель и зек — командовал сотнями тысяч штыков и основал свою республику!
В нормальное время нормальные люди карабкаются по социальной лестнице медленно, поколениями. Отец был рабочим, сын стал инженером, внук окончил аспирантуру, пошел работать в НИИ. Это еще в лучшем случае, без биологической деградации, если семья здоровая, если нет алкоголиков…
Быков оказался человеком с бешеной социальной мобильностью. Эпоха, замахиваясь на демократическую революцию (почти тотчас Россия испугалась, революцию прикрыли, остановили), все же успела создать на некоторое время климат, при котором осуществлялось невозможное, совершалось небывалое. Разыгралась всенародная трагедия, но можно было стать из «никем» — «всем».
Как я сказал, Быков играл в той лиге, куда смог прорваться. Он отыгрывал для себя власть в Красноярске, не ту, которую имели секретари обкомов, директор тюрьмы, начальник УВД, директор Рыбо-Мясо-Треста, но власть на улицах, власть взимать налоги (рэкет — это налоговая инспекция того времени) с тех, кто разбогател, торговать бытовыми товарами, и в той его лиге, где он играл, у него были конкуренты. Как он их победил, что в этих победах было случайностью, где ему подыграла судьба, а где он отлично и оперативно сыграл сам? Этого полностью мы никогда не узнаем. Или вообще не узнаем.
Если бы я сел сейчас напротив Анатолия Петровича и сказал бы проникновенным, задушевным голосом: «Ну, Анатолий Петрович Быков, ну, между нами, скажите мне, скольких людей вы убили, расчищая себе путь наверх, к алюминиевому бизнесу?» Ясно, что Анатолий Петрович мне ничего не скажет, отмолчится или улыбнется, пожмет плечами, скажет тихо: «Да никого я никогда не убивал, байки все это, Эдуард Вениаминович…»
На основании моего расследования я пришел к выводу, что в возвышении Анатолия Петровича Быкова в той лиге, в которой он играл в 1988—94 годах, ему очень подыграла судьба. У меня есть все основания полагать, что большую часть крайне жестоких убийств уголовных авторитетов в Красноярске в 1993—94 годах совершила таинственная бригада Голованова.
Бригада Голованова вычистила город для Быкова. Сам Голованов хотел убить Быкова, говорил о том, что «в конце концов застрелит Быкова», возможно, пытался взорвать его автомобиль, но был казнен своими же боевиками. Не может быть совпадением, что с казнью Голованова массовые убийства авторитетов прекратились. Почему никто до меня не заметил этого? А может быть, и замечали, но к тому времени Быков уже был «крестным отцом» в умах и сердцах, и многим было выгодно, чтоб он таким и оставался. И сам Быков разумно не очень-то и покушался на свой миф «великого и ужасного», понимая выгоды, которые можно извлечь из обладания такой репутацией.
В ноябре 1994 года, придя в союзники к гендиректору КрАЗа Колпакову (на стороне его был и губернатор Зубов, и все городские власти), Быков впервые вырвался из своей прежней лиги теневых лидеров города, «авторитетов» и просто уголовников, и засветился в другой — куда более высокой. «Яхонт» из рабочего общежития переделывается в бизнес-центр с офисами Быкова (и Дружинина). Быков счастлив. Он никогда ведь не хотел, не любил играть среди «синих», алкоголиков, наркоманов. Наконец он от них освободился! Он хочет в мир, который ему нравится. А нравится ему мир такой, в каком родился и жил мой босс — американский мультимиллионер Питер Спрэг. Загородный дом возле Назарова построен именно по стандартам такой жизни, а не стандартам жизни «синих».
Это я подбиваю баланс, потому повторю: в основном у российского общества есть претензии к Быкову за эти шесть лет: 1988—1994. К последующим годам и поступкам Быкова претензий намного меньше. Тут следует обратить внимание и на само общество, хотя бы на его моральное право судить кого-либо; хочу воскликнуть: «А судьи кто?» Общество, без сопротивления позволившее распасться своему государству, позволившее тотально ограбить население лунатику-вивисектору Гайдару, есть общество растерявшееся и потерявшее критерии существования, лишившееся моральных норм и правил. Оно может, конечно, посылать инвективы и осуждать, однако грош им цена. Этим инвективам! Вдобавок, если еще принять во внимание, что мнения и взгляды этого общества слагаются под влиянием недостоверной, часто несправедливой и тенденциозной, поверхностной телеинформации, то цена этим суждениям еще более низкая. Наше общество знает о Быкове по телестрашилкам и залихватским «обзорным» черным сериалам Тарасова в «Известиях», сплетням чекистов в «Когте» или упражнениям в социал-дарвинизме в «Комсомольской правде», где прогрессивный Дерипаска противопоставляется устаревшему Быкову. Такое общество должно заткнуться до тех пор, пока в нем не появится какой-нибудь высокоморальный Ганди или хотя бы наивный, но честный Сахаров: жестокий критик всего этого бедлама, принявшего сейчас добропорядочный вид обманчиво порядочного Путина, который только и делает, что совершает непрерывные поездки за рубеж. Но все равно наша страна — кошмар и бедлам, хоть вы показывайте 24 часа в сутки по ящику кремлевские тахты и кресла и Путина, Путина, Путина… во всех странах мира!
Миф о Быкове, сказание о «крестном отце», гласит, что в 1998 году Быков привел в край Лебедя.
Быков ответственен самое большее на 1/3 за то, что в край вселился Лебедь, а возможно и меньше. (Что до Березовского, которого любят ставить за каждым кустом, то, может, он и был духовным наставником Лебедя, но что касается денег, то покажите мне человека, который сумел получить деньги от Березовского!) Но когда Лебедь вселился, Быков, контролировавший к тому времени так или иначе около 30 крупных предприятий края, должен был с ним работать. Помимо своих интересов он представлял интересы Льва Черного и Анисимова. И тут началась война. Вряд ли по вине Быкова, хотя он и выступил, как мы знаем, первым. Везде, куда прибывал Лебедь,— начиналась война. Так было в Приднестровье со Смирновым и всем правительством республики, так случилось с Рогозиным и Строевым. Лебедь — самый неповоротливый из всех слонов России.
По логике аккумулирования, собирания власти Быков закономерно должен был пойти в политику. Ибо экономическая власть, которой он владел в крае, была далеко не безграничной, и к экономической ему не хватало политической силы, дабы поддерживать экономическую мощь. Упреки и политолога Новикова, и депутатов Усса и Севастьянова к Быкову — зачем, мол, полез в политику — несостоятельны. Полез потому, что иначе не мог, власть всегда стремится стать абсолютной. С миллионами долларов ты можешь много, но далеко не все. И напротив, в политике ты не очень развернешься без миллионов. Лебедь первым обратил внимание Примакова, тогда премьер-министра, что в Красноярском крае «криминал рвется во власть». По ящику показали какие-то любительские съемки и фотки, где человек, похожий на Быкова, сидел недалеко от человека похожего на Япончика. Да хоть бы и так. Все сидят или стоят рядом с кем-то. Я стоял рядом с Коржаковым, с Лифшицем, с Зюгановым. Однако с первыми двумя у меня ничего общего, с последним очень мало общего. Быков не хотел быть «крестным отцом» в 1998 году, как не хотел быть «синим» в 1988 году. Он хотел подняться выше. Его потолок был еще далек. Он хотел, может, как Александр (правильно, Рогаченко) плакать в шатре недалеко от края земли трое суток, что воины не хотят идти дальше, а он ведь поклялся дойти до края Земли. Он наблюдал во время своей кампании по выборам в ЗС, как бегут толпы людей, чтобы поглядеть на него. Ему это понравилось. Он готов был раздать этим людям все деньги, на деньги ему было наплевать… Такие, как он, имеют мотивацией свою собственную энергию, а не деньги. Выбранный в Законодательное собрание края, он там посидел, поудивлялся и понял, что это еще не власть. А так себе, предбанник власти.
Умеющий перескакивать через иерархические ступеньки, он быстро запрезирал ЗС. Нечто высокомерное, покровительственное, патерналистское чувствуется в высказываниях о нем коллег-депутатов ЗС. Дескать, вот он тут наивен. А на самом деле он знал все, что знают они. Только они читали, учили по книгам, путем размышлений. А Быков просто знал, уже родился с этим. Кто учил рыбу плавать? А Сталина кто учил управлять государством? А он отлично управлял им, как пастух отарой овец в горах Кавказа.
Почти такие, как Быков, в России есть. И их тоже вызвало к жизни землетрясение перестройки и Закон о кооперации. Я упоминал Коняхина (ну, у этого меньший гораздо масштаб, но импульсы те же), Андрей Климентьев похож на Быкова, есть шумный Брынцалов, есть неумный Довгань, немало есть. Почти, но не такие. С Быковым большая проблема. Быков хороший парень. Вот что необычно в этой истории. Он так хорош со своей улыбкой до ушей, с неунывающим нравом, с мамой-уборщицей и отцом-печником, с трагическими детьми в «Иван-да-Марье», с раздачами всего, чего можно, пенсионерам, с попыткой восстановить советскую модель функционирования промышленности края, так хорош, что должен раздражать всех. Он «обаял», сообщил Усс, следователей. Он лучше, ярче, порядочнее тех, кого нам выдвигают в модели нашего общества. Он лучше Путина, ей-богу, никому не известного, выброшенного Ельциным из рукава. Кому Путин от своего пирога дал, кому стиральную машину подарил, ком