Потом я поехал в Дартмурский парк дикой природы в надежде, что Эллис примет меня на оплачиваемую работу и я смогу применить знания, полученные в Айдахо, в общении с моей спаркуэллской волчьей семьей. Эллис мне очень обрадовался и с интересом выслушал рассказ о моих американских приключениях. Сезон уже заканчивался, но за лето из парка уволилось несколько смотрителей, и нужен был человек для ухода за крупными хищниками — не только за волками, но еще и за львами и тиграми. Вдобавок я получал бесплатное жилье и пансион. Мне отвели комнату в том же крыле здания, где я частенько ночевал раньше, и предоставили возможность питаться в местной столовой.
Все складывалось просто замечательно, кроме того, что Эллис не мог позволить себе платить нам зимой, когда в Парке не было посетителей. И хотя я теперь имел крышу над головой и столь желанную работу с волками, фактически я не получал за нее денег. Но, как говорится, нет худа без добра — к началу лета на моем счету образовалась приличная сумма за отработанные месяцы. Хотя репутация Эллиса была далеко не однозначной, ко мне он всегда был добр, и я его очень уважал. Он старался заботиться о животных, как только мог, и презирал бюрократию, сопутствовавшую его работе.
Эллис стал хозяином Парка еще в начале шестидесятых, и его раздражали новые требования по охране труда и технике безопасности. Его методы были своеобразными, но, руководствуясь ими, он много лет успешно ухаживал за животными. Например, в Парке жил старый бизон, злобный как черт. Эллис усаживался на него верхом, чтобы загнать в стойло на ночь. Он совершенно не боялся животных — никаких. Если же кто-то указывал ему, как вести дела, он приходил в ярость. Когда инспекторы приезжали с очередной проверкой, его старались к ним не пускать, чтобы он сгоряча не высказал все, что о них думает.
|
|
Я искренне восхищался Эллисом, но от некоторых его методов даже у самых смелых смотрителей зоопарка волосы вставали дыбом. Взять хотя бы перемещение тигров. У них было два вольера — дневной, просторный, где их могли наблюдать посетители, и ночной, где они спали. Чтобы перевести тигров из одного в другой, нужно было пройти с ними метров триста через самый центр парка, мимо обезьян, волков и енотов. Тигры очень любят покушать, поэтому переводили их следующим образом. Один из смотрителей прикреплял цепь к ошейнику тигра и крепко держал ее конец, а другой со всех ног бежал в другой вольер с большим куском мяса в руках. Целью было достичь ворот быстрее тигра, чтобы закинуть мясо внутрь и потом спокойно запереть зверя. В это время человек на другом конце цепи волочился позади тигра, как на водных лыжах, так что успех всей операции зависел, в сущности, от его веса. Если тигру случалось догнать того, кто нес мясо, он бросался на него всем телом (четыре центнера!), сбивал с ног, садился сверху и жадно пожирал приманку. Иногда этим человеком оказывался я. После трапезы тигр отнюдь не спешил в вольер. Ведь в парке столько всего интересного! Тогда нам приходилось несладко.
Это было еще полбеды, но когда Эллис со своим внуком привез из города гору старых полицейских щитов, которые используются при подавлении массовых беспорядков, и сообщил, что ими впредь надлежит защищаться от тигров, мы дружно заявили: с нас довольно!
|
|
Я с грустью обнаружил, что за время моего отсутствия волчья семья сильно уменьшилась. Когда я жил с ними, их было шестеро, и все примерно одного возраста, причем весьма преклонного. (В те времена это была обычная проблема с волками, живущими в неволе.) Теперь их осталось только трое: Зак, альфа-самец, и две самки — Лаки и Дакота. Дакота была позаимствована в другом зоопарке, и вскоре после моего приезда ее вернули обратно. Потом умерла Лаки. Я провел рядом с ней последние полторы недели, тщетно пытаясь вернуть ее к жизни. Волчица лежала, пристроив голову на моих коленях, а я по капле вливал ей в рот воду. В конце концов она тихонько ускользнула в небытие.
Зак остался в одиночестве, и я составлял ему компанию в течение полугода, пока для парка подыскивали новых волков. Днем я выполнял свою обычную работу, а ночь проводил с ним в вольере. Каждый раз при встрече Зак выполнял один и тот же ритуал. Сначала он терся о мои ступни, потом о голени, постепенно продвигаясь все выше, к голове, и, если я утрачивал бдительность, он внезапно оказывался у меня за спиной и кусал в затылок — как правило, до крови. Таким образом он испытывал меня, демонстрируя, что если он способен обойти меня сзади и напасть, то сможет и враг. Это значило, что я плохо справляюсь с должностью защитника стаи.
Незадолго до того, как Дакота покинула парк, ее снимали для передачи «Беседы с животными», которую вела Шарлотт Уленброк. Часть заставки заключалась в том, что Шарлотт выла по-волчьи, а Дакота как будто бы ей отвечала. Это, конечно, был монтаж, на самом деле Дакота и не думала вступать в диалог. Только львиный рык вызывал у нее нужную реакцию. А поскольку моей задачей, как смотрителя, было заставлять Дакоту участвовать в представлении, мне приходилось бегать к вольеру со львами и дразнить их, пока кто-нибудь не зарычит, — тогда в ответ раздавался вой Дакоты. Так я впервые приложил руку к созданию телепрограммы.
|
|
Тогда же состоялось мое знакомство с волками из Лонглитского сафари-парка. Им было суждено сыграть в моей жизни большую роль несколько лет спустя. Именно там снимали основную часть передачи. Лонглит по праву считался ведущим парком дикой природы во всей Англии, а может, и во всем мире. Я много раз бывал там в качестве посетителя, но как профессионал посетил его впервые. Тамошние волки были гораздо более дикими, чем спаркуэллские, они практически не имели никаких контактов с людьми. Посетители наблюдали за ними из окон автомобилей, да и смотрители, как правило, обслуживали их с транспортных средств. Я очень надеялся, что однажды вернусь сюда.
Как-то зимой я взял отпуск в Спаркуэлле и на несколько месяцев уехал в Канаду. Мне уже доводилось бывать там — наш полк одно время базировался под Уэйн-райтом, в провинции Альберта. Я тогда очень хотел увидеть койота, но это удалось мне только единожды, да и то мельком. Эти зверьки очень пугливы. Теперь я, в составе группы волонтеров, намеревался исследовать пути их миграции и по возможности составить карту. Койоты стали все чаще нападать на домашних птиц, и было выдвинуто предположение, что причина — в захвате их привычных мест обитания человеком.
Задача нашей группы состояла в том, чтобы по двенадцать ночей дежурить в разных местах — смотреть, слушать и пытаться определить, где находятся койоты и в каком направлении они движутся. И вот, я провел там три месяца, ночь за ночью сидя в темноте и высматривая животное, которое индейцы называют шутником, и, представьте себе, за все это время мне удалось увидеть только трех койотов, причем все они были мертвы — сбиты машинами на трассе. Живых экземпляров не попадалось.
Ирония ситуации заключалась в том, что койоты-то как раз меня видели. Под конец одного из наших бесплодных дежурств на морозе мы с товарищем-волонтером встретили местного индейца. Он отвел нас к краю скалистой площадки, на которой располагался наш наблюдательный пункт. Там, всего метрах в двадцати от стоянки, мы увидели в грязи множество свежих отпечатков маленьких лап. Койот Вилли и его друзья все это время наблюдали за нами и, без сомнения, животики надрывали от хохота. Моим приятелям из резервации понравилась бы эта история.
Эта поездка напомнила мне о счастливой жизни в Айдахо, и я почувствовал непреодолимое желание вновь встретиться со своими индейскими братьями. Я позвонил Леви и спросил, нельзя ли к ним приехать. Я знал, что он не сможет платить мне за работу, но сейчас это не имело значения. Мне просто необходимо было находиться там. Благодаря Эллису с его нестандартной финансовой схемой той зимой у меня на руках оказалась почти целая годовая зарплата. К тому же я время от времени подрабатывал охранником в ночных клубах Плимута, так что денег накопилось вполне достаточно для нового путешествия.
Я взял билет до Льюистона — ближайшего к Винчестеру аэропорта, так что на этот раз не пришлось долго ехать на машине через снега. Я испытал фантастическое чувство, вновь очутившись на просторе, под бездонным небом, среди гигантских деревьев, гор, озер. Я с наслаждением вдыхал чистейший горный воздух и блаженствовал, слушая скрип жесткого, глубокого снега под ногами, звуки природы и голоса существ, населяющих эту волшебную страну. Я обрадовался даже своему старому дырявому типи.
Леви встретил меня радушно, хотя никогда нельзя было точно сказать, что у него на уме. Кроме вождя и еще пары знакомых биологов, в лагере я увидел сплошь новые лица. А жаль. Ребята вечно дразнили меня за английскую страсть к крепкому пиву, и я прихватил из дому бутылочку, чтобы их угостить. Впрочем, с новым коллективом оно тоже пошло неплохо, так что мы быстро подружились. Мои рабочие обязанности остались прежними, так что освоился я моментально — будто никуда и не уезжал. Это было самое настоящее возвращение домой. Здесь я находился на своем месте и мог быть самим собой. Чем-то индейцы меня приворожили — в Англии я постоянно ощущал, будто часть меня оставалась у подножия Скалистых гор. Как здорово было снова слушать рассказы старейшин по вечерам или погружаться в душный жар паровой бани, где можно сидеть часами в абсолютной гармонии с окружающим миром.
Единственная серьезная перемена произошла с волками — то есть там, где я меньше всего ожидал перемен. Когда я покидал стаю, в ней преобладало мирное равновесие, а теперь каждое кормление сопровождалось мелочными ссорами и грызней. Иерархия нарушилась, дисциплина ослабла. Я в общем-то не рассчитывал, что волки вспомнят меня. Уверен, они и не вспомнили. Мне просто вновь позволили присоединиться к стае. Я опять прошел ритуал посвящения, который не зависел от того, отсутствовал ли я несколько месяцев или всего несколько часов: я оказывал почести особям высшего ранга, позволял им испытывать меня и делиться со мной своим запахом. Я вел себя как любой волк, на время покидавший стаю. Он приветствует остальных, припадая к земле, и таким образом заново утверждает свой статус.
Мне присвоили звание полевого биолога-ассистента, и теперь я регулярно ездил с коллегами наблюдать за перемещениями диких волков. Леви предполагал, что они обитали в Скалистых горах задолго до того, как в 1995-м в рамках программы выпустили на свободу канадских волков. Он утверждал, что дикие волки могли вернуться на эту территорию по старому миграционному коридору между Канадой, Монтаной и Айдахо. Мы пытались проверить это. Судя по всему, он был прав. Выпущенные волки были снабжены радиомаяками, но люди не вмешивались в их дальнейшее существование. Мониторинг показывал, что волки, выпущенные попарно, тут же расходились в разные стороны. Это свидетельствовало о том, что они искали другие стаи, к которым могли присоединиться.
Всего было выпущено на волю тридцать пять волков. Но программа столкнулась с упорным сопротивлением. Местные фермеры в последний момент снова подали в суд на ученых, опасаясь за свой скот, но власти не откликнулись на их призывы. Школьники, узнав о программе, захотели дать всем волкам имена, но это тоже вызвало бурное возмущение общественности. Родители боялись, что в таком случае дети станут считать волков милыми и Дружелюбными и попытаются подойти к ним при случайной встрече. Поэтому вместо имен волкам дали порядковые номера — по принципу В2М, B3F, B4F, В5М. Буквы «М» и «F» означали пол[4]. К 1998 году количество волков в регионе увеличилось до ста двадцати одного. Это опять же подтверждало гипотезу Леви о том, что изначально волков было больше, чем предполагалось.
Удобнее всего было отслеживать перемещения волков зимой, когда земля покрыта снегом и на ней хорошо видны следы. Ведь, как и все животные, которые охраняют свою территорию, волки метят ее и активно патрулируют. Поэтому, определив границы территорий по снегу, мы потом легко могли их найти в любое другое время года. И снова мне на помощь приходили армейские навыки — умение добывать пищу, сохранять тепло, избегать перегрева или обезвоживания организма. При отрицательных температурах люди чаще гибнут от подобных вещей, чем собственно от холода.
В Айдахо меня поражал ярко выраженный контраст между временами года. Это напоминало мне детство — я так любил следить за изменениями в природе: вот новый оттенок листвы в зарослях, день становится длиннее или короче, воздух — теплее или холоднее. Правда, в Скалистых горах краски были другие, непривычные, но совершенно феерические. Леви однажды рассказал мне легенду о том, почему осенью все становится таким разноцветным. Мы с ним часто бродили по лесу вместе, совсем как когда-то с дедушкой, и он точно так же останавливался тут и там и опускался на колени, чтобы рассмотреть чей-нибудь помет или следы животного. Однажды во время прогулки он в очередной раз припал к земле, как вдруг я увидел меньше чем в сорока метрах от нас большущего медведя. «Медведь!» — воскликнул я в ужасе. «Я знаю, — невозмутимо ответил Леви, — он наблюдает за нами уже минут двадцать».
Я не мог побороть охватившей меня паники. «Но это же настоящий огромный медведь, а нам негде спрятаться, у нас нет даже машины, и мы здесь совсем одни!» Я где-то слышал, что медведи способны бегать быстро, как лошади, и карабкаться на деревья. Но Леви спокойно посоветовал мне расслабиться. Он сказал, что его народ заключил мир с медведями, поэтому бояться нам нечего. «Когда-то, давным-давно, — неторопливо продолжал он, пока я лихорадочно продумывал пути к отступлению, — трое охотников преследовали по лесу медведя. Раненный в спину, он отыскал самую высокую и неприступную гору и залез на ее вершину, куда почти невозможно было добраться. Но охотники не отставали. Тогда, в отчаянии, медведь прыгнул на небо и продолжал бежать там. Охотники последовали за ним. Их можно увидеть и по сей день — в созвездии Большой Медведицы. Каждую осень, достигнув края неба, медведь переворачивается и начинает бежать в обратную сторону. В это время кровь из его раны капает на землю и окрашивает багрянцем листья».
Сказки сказками, но реальность была такова, что в горах водилось полным-полно опасных животных. Одна из студенток в тот год занималась бегом. Два раза в день — утром и вечером — она пробегала в направлении города мили три или четыре и возвращалась обратно. Как-то раз я выехал из лагеря за едой для волков и увидел следы девушки на свежем снегу. Спустя примерно милю к ним присоединились следы большой кошки. Это был огромный кугуар, который явно заинтересовался студенткой и шел за ней незамеченным почти до самого лагеря. Возможно, он следил за ней и раньше — эти животные могут по нескольку дней выслеживать добычу прежде, чем напасть. А она уже три недели повторяла один и тот же маршрут. После этого девушка решила не испытывать судьбу и прекратила свои пробежки.
Но опасности таились не только в лесу. Каждую неделю мы ездили в Винчестер, чтобы принять душ и выпить пинту-другую пива. В один из таких вечеров мы случайно попали в паб, где проходил турнир по караоке. На моей родине, в Англии, караоке считалось не более чем развлечением для подвыпивших людей. Я, бывало, любил подрать глотку, залив в нее предварительно пива столько, что хоть этикетку клей. Чем больше я пью — тем веселее мне становится. Откуда мне было знать, что у местных жителей совсем другое отношение к караоке — все певцы у них полупрофессионалы, и проводятся даже региональные первенства. И вот дернул же меня черт вызваться поучаствовать. Как только я запел собственную версию хита «Битлз» Yesterday: Leprosy… I'т just half the man I used to he… — которая всегда вызывала бурю восторга у моих армейских друзей, — меня чуть не линчевали на месте, и я вынужден был спасаться бегством.
Я никогда не злоупотреблял спиртным, но один из работников Центра регулярно напивался до поросячьего визга и по утрам возвращался в лагерь, еле держась на ногах. Его типи стоял совсем рядом с волчьим вольером, и он плелся домой вдоль ограды. Мы стали замечать, что каждую субботу, когда он шел мимо, пьяный в хлам, шатаясь и распространяя запах перегара, волки буквально впадали в бешенство. Они хорошо знали этого человека и тем не менее вели себя как при виде добычи — кидались на ограду, носились взад-вперед в охотничьем задоре. Мы решили, что, скорее всего, на них так действуют пары алкоголя, потому как вообще-то они никогда не проявляли агрессии по отношению к людям — а к тем, кто ухаживал за ними, и подавно.
Мы провели небольшой эксперимент. Сначала мы полили этого человека спиртом и попросили его пройти мимо ограды ровной походкой, как ни в чем не бывало. Волки и ухом не повели. Но когда он, будучи трезвым как стекло, начал шататься и спотыкаться — тут они словно с цепи сорвались. Мы засняли все это на видео, чтобы разобраться, в чем тут дело. А потом один из биологов принес сделанную им видеозапись, где волки охотились на стадо бизонов. Один из телят был ранен. Когда мы сравнили его походку с пьяной поступью нашего товарища, то сразу все поняли. Запах алкоголя был тут ни при чем. Просто волки видели в нем добычу, которую без труда смогут завалить — если только доберутся до нее. И надо сказать, наше открытие поставило под вопрос его дальнейшую работу со стаей.
Глава 11
На зов природы
Эти волки родились в неволе, но сохранили все инстинкты диких животных. Их поведение всегда было непредсказуемым, а пребывание среди них — опасным. Нельзя было ни на миг позволить себе расслабиться и утратить бдительность. Со временем я стал все чаще задумываться о том, что может представлять собой совершенно дикая стая волков, которые никогда не видели людей. Примут ли они меня? Вот было бы воистину захватывающее приключение! К тому же хотелось проверить теорию Леви о том, что в Скалистых горах давно обитают дикие волки, использовавшие для своего перемещения древние маршруты, и выяснить, что это за маршруты.
Биологи из нашего лагеря приняли мой план в штыки. Они заявили, что он противоречит не только науке, но и здравому смыслу и всю эту идею иначе как самоубийством не назовешь. Для них я был всего-навсего бродягой-неучем, да к тому же иностранцем — и с этим трудно было поспорить. То, что я собирался сделать, шло вразрез со всеми традиционными принципами. Биологи изучали предмет, не вступая с ним в контакт и следуя при этом четкой методологии. Но я-то не был ученым и не имел репутации в научных кругах, которую опасался бы испортить. Я не боялся провала, мне фактически было нечего терять, зато я мог многое приобрести.
У них имелось множество аргументов «против». Например, они беспокоились, как бы из-за меня волки не перестали бояться людей и не начали бесцеремонно подходить к ним вблизи ферм и деревень. Отнюдь не беспочвенные опасения — однако я, напротив, надеялся привить волкам некоторые знания о людях прежде, чем кто-то из них встретит мать, ведущую в школу малолетнего сынишку.
Не было никаких гарантий, что мне вообще удастся отыскать стаю диких волков, а тем более присоединиться к ним, более того — если я найду их, отпустят ли они меня живым? Но я твердо решил попробовать. Последнее слово, однако, оставалось за Леви. А он не стал меня останавливать — такой уж это человек. Я чувствовал, что многие индейцы, и даже сам Леви, втайне немножко завидуют мне. Им и самим хотелось бы отправиться в лес, но у них были семьи, работа, и они не могли так просто все бросить.
Я подготовился к путешествию самым тщательным образом. Физически я был в отличной форме — занимался бегом, ходьбой, накачивал мышцы не один месяц. Я изучал карты местности, читал книги и много беседовал о волках со старейшинами племени. К тому же перед отъездом из Англии мне удалось заполучить в личное пользование замечательные вещи. Я просто отправился в магазин, где продавалось снаряжение для экстремальных видов спорта, объяснил, что мне нужно, и часть товара они предоставили мне бесплатно для «испытания в полевых условиях». Так я стал счастливым обладателем трех пар носков, которые пропускали воздух и якобы не требовали стирки, и термобелья, сидевшего как вторая кожа, которое грело в мороз и охлаждало в жару. А ботинки для ходьбы на дальние дистанции и чудесный водонепроницаемый стеганый комбинезон с вентиляционными панелями под мышками я у них честно купил. Остальную мою одежду составляли джинсы, пара свитеров, перчатки и шапка.
Я решил не брать с собой ни палатку, ни спальный мешок. Готовить еду в пути я тоже не собирался. Мне нужно было стать как можно более похожим на волка-одиночку. Поэтому костер автоматически исключался, да и спальник был бы лишним. Я положил в рюкзак бутылку воды, таблетки для очищения желудка, нож, проволоку и бечевку, чтобы мастерить силки, сигнальный фонарь на случай, если мне понадобится помощь, компас, карту, блокнот, карандаш и кусок солонины — вдруг возникнут трудности с добыванием пищи.
Я вышел из лагеря на рассвете, чудным осенним утром, и выбрал старую тропу вдоль берега реки Салмон. По ней легендарный вождь Джозеф вел нез-персэ в 1877 году, спасаясь от кавалерии Соединенных Штатов, прежде чем окончательно сдаться в Монтане. Это считается лучшим военным отступлением в истории Америки. С племенем в семьсот человек, из которых менее двухсот были воинами, он умудрялся противостоять двухтысячной армии американских солдат и остался в памяти своего народа как великий гуманист и миротворец. Старейшины могли бесконечно рассказывать о вожде Джозефе и об истории племени — о том, как их земли планомерно отбирались белым человеком. Умирающий отец вождя Джозефа взял с него обещание, что тот никогда не подпишет договор о продаже земли, в которой лежат кости его отца и матери. По преданию, он сказал: «Человек, неспособный защитить могилу своего отца, хуже дикого зверя». Но в конце концов Джозеф решил, что лучше нарушить данное отцу слово, чем продолжать бессмысленное кровопролитие.
По этой тропе летом водили туристов. Вид отсюда открывался весьма эффектный. Яркие цвета поражали воображение, но я понимал, что эта красота обманчива и лес таит в себе множество опасностей. Чтобы выжить там, мне потребуются все мои навыки — и значительная доля везения. Скалистые горы занимали огромную территорию. Вопреки всем предостережениям, я отправлялся в полную неизвестность, и кто знает, как долго мне суждено там продержаться. Температура по ночам падала до критических значений. А если меня не погубят мороз или волки — всегда оставалась вероятность встречи с голодным медведем или каким-нибудь другим хищником. Хотя я уже имел некоторый опыт общения с медведями, мысли о них не переставали пугать меня. Биологи выдумывали что-то насчет оружия, радиостанции, сотового телефона, выхода на связь каждые двенадцать часов — но все это могло отпугнуть волков. Я очень хотел добиться успеха в своем предприятии и ради этого готов был рисковать, как, возможно, никто другой. Я нарушал все правила безопасности, известные людям, но таков уж был мой путь. А он всегда лежал в стороне от протоптанной дорожки.
Хотелось бы сказать, что я вскоре перестал бояться, вспомнил все, чему меня учили, и сосредоточился на выживании. Но это была бы ложь. Потому что первые две или три недели я пребывал в шоковом состоянии, думая лишь о том, как мне повезет, если я выберусь отсюда живым. Все, что я делал в тот период, — просто перемещался, подобно животному, осторожно исследующему новую территорию. Я не решался далеко уходить от безопасного места, о котором думал как о заветной карточке «Бесплатно освободитесь из тюрьмы» из игры «Монополия». Мы с Леви назначили отправную точку, где я оставлю свой рюкзак, а он или кто-нибудь другой из лагеря будет приезжать раз в пару дней, проверить, все ли со мной в порядке. Захоти я вернуться домой — мне следовало просто подождать там. Для переписки мы использовали блокнот. Зимой, конечно, дороги обещали стать непроходимыми, но в качестве запасного варианта оставался вертолет Службы спасения, да и на моих товарищей из лагеря вполне можно было положиться. Хотя, например, в случае встречи с голодным медведем или другим крупным хищником никакие предосторожности мне не помогли бы.
Первые несколько недель я не отходил от места, где лежал рюкзак, более чем на двадцать — двадцать пять километров. Мое твердое намерение найти волков все норовил подорвать некий рассудительный внутренний голос, который был смертельно напуган и всячески противился явному самоубийству. Я так боялся хищников, что поначалу не отваживался разгуливать по лесу ночью, а спал на дереве, хотя какой уж тут сон… Я лежал, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, время от времени проваливаясь в беспокойную дрему. Лишь на пятую ночь, ненароком свалившись с дерева, я начал спать на земле. Падать было не очень высоко — не больше пяти метров, но я представил себе, что если такое случится вновь и я, не дай бог, получу серьезную травму, то меня ждет верная смерть от холода или голода. Индейцы говорят: каждый воин мечтает о гибели в честном бою. И я представил себе, что меня ждет слава человека, который бесстрашно входил в клетку с волками, а умер, свалившись с дерева.
Постепенно я более-менее освоился и начал исследовать местность в дневное время. Я отыскивал экскременты и пытался определить по ним, что за животные обитают на этих нехоженых землях. Потом я осмелел настолько, что стал бродить по ночам. У меня изменился режим, но все равно мой сон никак нельзя было назвать «объятиями Морфея». Разница состояла лишь в том, что теперь я клевал носом и ненадолго засыпал в основном в светлое время суток. Мне казалось жизненно важным не оставлять никаких следов, способных привлечь внимание хищников. Я мастерил примитивные силки из проволоки, бечевки и гибких прутиков и оставлял их на тропинках, где животные проходили каждый день. Так я поймал своего первого кролика, и, к счастью, это случилось раньше, чем кончился мой запас солонины. Я освежевал и выпотрошил его, но съел только ноги. Мне и раньше доводилось есть кролика сырым. Это сытная пища, с резким запахом. Но мне пришлось по-настоящему проголодаться, чтобы съесть остальное, а содержимое желудка я одолел лишь на грани голодного обморока. Я ловил также птиц, грызунов и прочую мелочь вроде белок. Я не зарился ни на кого крупнее кролика, так как, будучи один, не мог позволить себе напороться на оленьи рога или что-нибудь в этом роде. Лишившись физической возможности охотиться, я наверняка умер бы с голоду.
Убийство не было мне в тягость. Во времена армейских учений каждому из нас, солдат, после обеда иногда выдавали по мягкому, пушистому кролику, о котором до вечера надлежало заботиться. Спустя пять или шесть часов следовал приказ убить зверька и съесть на ужин. Мои приятели, грубияны и забияки, приходили от этого в ужас, так что мне одному приходилось отдуваться за всех. Проблема тут, в лесу, вставала другая: как бы кто из хищников не нашел добычу раньше меня. Моя диета была близка к волчьей, с ее ориентацией на качество, а не количество. Поев сырого мяса один раз, я получал большой запас энергии, которая медленно высвобождалась в течение примерно полутора суток. Иной раз я пополнял свой рацион орехами или ягодами, но всегда тщательно проверял, не ядовита ли пища, прежде чем набить ею желудок.
Шли недели. Я совсем привык к такой жизни и установил границы своей зоны комфорта. Иногда я слышал оленей, барсуков и сов, волка или койота, но ни разу не видел их. Так продолжалось четыре недели. Я был в своей стихии — один на один с дикой природой, окруженный пейзажем, от которого захватывало дух, сам себе добывал пропитание, выслеживал волков. Я чувствовал себя как начинающий водитель, который только что сдал экзамен и получил долгожданную свободу — сел за руль собственной машины. Я был полон решимости и самонадеянности, так что, кажется, с удовольствием остался бы там навсегда.
Вскоре меня спустили с небес на землю. Погода внезапно испортилась, и на четыре дня разыгралась самая настоящая буря. Вокруг все замерло, животные попрятались, а мои источники пищи иссякли. Я понял, что, когда бушует непогода, вся природа затихает и ждет. У меня не было другого выбора, кроме как поступить так же. Я спрятался под низкими ветвями каких-то вечнозеленых деревьев и впал в хандру и уныние. До сих пор ежедневные заботы поддерживали во мне боевой дух. А теперь я был голоден, лишен возможности перемещаться, и мои тело и разум начали угасать. Тогда я вспомнил, чему меня учили в армии: во что бы то ни стало сохранять позитивный настрой. Не важно, в какой ситуации ты находишься и насколько безнадежной она кажется, — нужно сосредоточиться на своих возможностях, а именно: где раздобыть еды, что можно использовать, чтобы обезопасить себя и перевязать свои раны? Нельзя терять бодрость духа — иначе считай, что ты уже мертв. Волки устроены точно так же. Они никогда не сдаются, не жалеют себя и продолжают бежать, даже будучи смертельно ранены. А я больше всего на свете хотел уподобиться волку. Обычно люди склонны наделять любимых животных своими чертами. У меня же все было наоборот — я мечтал сам стать как они.
Прошло два с половиной месяца, прежде чем мне удалось напасть на след. Я уже совсем было отчаялся, когда вдруг однажды увидел в мягкой грязи небольшую ямку, заполненную водой. Возле нее красовался отпечаток лапы большого волка, видимо, самца. Это был волнующий момент, но вместе с тем и обескураживающий. Других следов вокруг не было, и я сделал вывод, что отпечаток, скорее всего, принадлежит волку-одиночке. Я решил покараулить здесь ночью и, когда закат догорел, издал протяжный вой. Это было смело до нелепости — или глупо, так как с головой выдавало меня всем хищникам в округе. И что я получил в ответ? Ничего! Я был разочарован, но не особенно удивлен. Той ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз — я лежал под деревом, слушал, как обитатели леса ворчат, сопят и кричат в темноте, и сетовал, что так неразумно подверг себя опасности.