Приглашение на пощаду
Сообразно с законом, Цинциннату Ц. приговор был объявлен шепотом:
- Самоизоляция…
Шепот жаркий, сочувственный («ты и я – одно»), на грани плача.
Последующий поцелуй в щеку, как того требовало «Положение о дополнительном информировании», был холоден, колюч и быстр.
И Цинциннат понял, вспомнил чуть позже, когда его поздравляли, наваливая на бессильные руки букеты, что поцелуй означал самое страшное - самоизоляцию добровольную.
Шептал и целовал Судья. Специально для поцелуя двое суток не брившийся. Он же первым, уже без парика и мантии, подошел обнять под грянувшие звуки «Коронации». За ним Прокуроры (три, по старшинству), Товарищ Защитника (деланно потупив глаза), Секретарь, свидетели, зрители… Последними в очереди стояли мать, некогда прекрасная Цецилия и Марфинька. Они Цинцинната забирали домой.
После процедуры Поздравления коробку с цветами (без разбора сваливали в кучу) унесли.
- Храни Господь! –всхлипнул Судья и вышел. За ним Прокуроры, Товарищ Защитника…
Когда зал опустел (на переднем ряду сидел лишь Цинциннат, Марфинька и Цецилия, утирающая тихие слезы), ушел и конвой. Но тотчас, царапнув ведром о дверь, втолкнулась уборщица, та же самая строгая дама, успевшая сменить бело-матовую форму охранницы на черный застиранный халат.
Первым делом она распахнула окна, выпуская на улицу накопившийся за время долгого заседания тяжелый воздух, принявший в себя выдохи присутствовавших: табачный перегар, конфетную кислинку, намеки на нездоровье желудка.
Затем Борисовна взялась за мытье. Смело, но равнодушно – тряпку в мыльное ведро, отжать крепкими лапами, неуловимым движением обмотать ею швабру и начать елозить между проходами. Предварительно не подметая – весь мусор с тряпкой обратно в пену. Что-то при этом напевая себе под нос. Цинцинната и женщин совершенно не замечая. Но заметила, вновь появившись перед ними после уборки и собираясь запирать:
- Ну?! Так и будем сидеть? – вспотевшее лицо Борисовны выражало презрительную иронию. – Чего ждем, граждане? Домой пора!
Громко, как глухим. Чуть наклоняясь к седой Цецилии.
- Кончилося кино. Что мне из-за вас ночевать тута?
Вопрос можно было принять, как разрешение – согласно «Правилам Поведения Осужденного», он и его родственники покидают судебный зал последними. Если родственников нет, то их функции обязаны исполнить соседи по квартире, общежитию или односельчане.
- Вот видите? Параграф семьдесят девятый, – довольно молодой для занимаемой должности Товарищ Защитника указывал (еще тогда) в «Правилах Поведения» на нужное место длинным, похожим на женский ногтем. – Но вам это запоминать не обязательно. А все остальное уж будьте любезны. Тем паче, времени у вас вагон, пока разберемся. Еще от скуки изнывать начнете. Это уж после приговора дни полетят, как часы. А сейчас – спи, ешь, учи китайский. Шучу, голуба. Учите «Правила».
Цинциннат встал со скамьи, Марфинька помогла подняться матери.
- А ноги?! - Борисовна запустила ручищи в мутно-коричневый бульон, извлекла тряпку, мигом отжала и уложила перед выходом. - Нечего заразу разность.
Домой поехали на трамвае. Так захотел Цинциннат – Марфинька говорила, что дома его ждет торжественная встреча. Какое-то время видеть большое количество людей он не мог. Да и с городом хотелось попрощаться, этой его частью, которую до возвращения из самоизоляции ему посещать нельзя. С этим вот освещенным фонарями поздним вечером, пахнущим свежестью сухого ноября, сохранившего на деревьях разноцветную, еще не начавшую по-настоящему падать листву.
Вагон был почти пуст – два-три пассажира, занятые книгами. Не считая кондуктора – рослого плечистого парня, сразу понявшего, откуда они. Продав билет, он специально сел так, чтобы Цинцинната можно было не только видеть, но и слышать - уже давно ни для кого не было секретном, кто и зачем работает в кондукторах.
Цинциннат молчал, повернув лицо к окну. За Цинциннатом сидели Марфинька (тоже у окна) и Цецилия, уже «удар судьбы принявшая», уже занятая мыслями о предстоящих сборах – во что белье, можно ли забирать с собою чай, и сколько пачек?
Срок своей «Добровольной Самоизоляции» Цинциннат узнает, как говорил Секретарь, закрывая заседание, через неделю, дней десять не раньше. Принесет почтальон заказным письмом. Что ожидать?
- А кто-ж его, батенька, знает! - Товарищ Защитника, непринужденно положил ногу на ногу (еще тогда). - Одному Богу известно. И комиссии по рассмотрению апелляций. Апелляция мною будет подана сразу после оглашения приговора, в этом не сомневайтесь. А мягкость (он сдвинул черные брови) приговора зависит от вас, мой дорогой. От вашего поведения. Статью мы поменять вряд ли сможем, но пункты вполне. Ежели вы будете паинькой. Как на суде, так и здесь. И перестанете держать себя молчаливым букой. Иначе рассчитывать на снисхождение вряд ли нужно. А разница, замечу, есть. Между «добровольной» и «вынужденной». Колоссальная. А сложного, батенька, мало – демонстрировать то, что от вас ждут. Все делают утреннюю зарядку, и вы извольте. Смотрят футбол – так будьте любезны, возьмите стул и участвуйте. Если домино, так домино. Ставят клизму, уж и вы, будьте добры, предоставьте-с. И только. Просто повторяйте за всеми, просто будьте в строю, а не в сторонке.
Карие глаза Товарища Защитника поползали по серым стенам палаты: кусочками хлеба прилепленный журнальный снимок с яхтой (стоящему у штурвала капитану были пририсованы кавалерийские усы), остановившиеся когда-то ходики в виде скворечника (восемнадцать ноль-ноль) над узкой шконкой Цинцинната, в углу на божнице старинная тханка с зеленым Буддой Амогаксиддхи, под ней колесный штатив для капельницы.
- Не кобеньтесь, мой дорогой. И тогда защищать мне вас будет значительно проще. Значительно! Вы помогаете мне, я помогаю вам, вместе мы помогаем вашей мамаше. О ней подумайте. Хотите папиросу? Забыл, не курите! А я с вашего позволения подымлю.
Он достал из кармана сюртука спички, чиркнул, глубоко затянулся и держал дым, пока не нашел во что же бросить спичку. Сгоревшая до пальцев спичка полетела в плоскую керамическую ступку, стоящую на столике с медикаментами. Из ноздрей изошли упругие голубоватые струи.
- Какое удовольствие! Но закончу мысль. После того, как осужденному становится известен срок, то есть, с того момента, когда он поставит свою подпись в почтовой ведомости, для него начинается период так называемых «Сборов». Длятся они семь календарных дней. Что включает в себя военно-спортивный термин «сборы»? Во-первых, возможную продажу личного имущества. Все, вам теперь ненужное, спешите конвертировать в наличность. Зачем? А вот здесь, сударь, нужно различать. Максимум и минимум. В вашем случае, желанным минимумом мы будем считать самоизоляцию «вынужденную». Разберем. При «вынужденной» вы избавлены от первого неверного шага. Место самоизоляции вам назначают. Обычно на севере, в экономически неэффективных районах. Или прямиком в степь. Не вижу ничего плохого. Это лучшие, чем в где-нибудь в разреженных горах или комариных метановых болотах. Далее. Вас туда доставляют. За казенный счет. Не первым классом, но и не с чумаками, везущими соль. Обычно, товарный вагон - в одном углу сено, во втором бадья с парашей. Все персонально ваше – спальное и отхожие места вы ни с кем не делите. Акцентирую на том, что срок вынужденки, как мы ее называем, начинает отсчитываться с того дня, когда началось путешествие. У меня был клиент, который добирался до пункта назначения полгода. Приехал и, можно сказать, почти сразу обратно. Далее. Когда вы прибыли, ночевать на вокзале вам не придется. Почему? Да потому, голубчик, что местные социальные структуры обязаны обеспечить… м-м-м изолянта пригодным к длительному существованию помещением. Это их проблемы, а не ваши. А это «уже половина вопроса», как любил повторять мой покойный родитель. Далее. Раз в полгода разрешено свидание. То есть, вы можете принять у себя гостя. Любого пола. Раз в месяц получить посылку. Раз в неделю центральные газеты. Мне кажется, есть за что бороться. Тем паче, никакой борьбы от вас и не требуется. Упаси Господь! Никакой! Полная лояльность. Которую вы не скрываете. Не хотите скрывать. Скрывать не можете! При полном осознании вины и раскаянии. Такова наша линия.
Он погасил окурок, встал со стула и с хрустом потянулся. Снова сел.
- Теперь худшее. Просто чтобы вы знали, в какие ситуации люди могут попасть. Не вы - люди. По своему тупому упрямству. Всё, абсолютно всё (голос адвоката надавил на «абсолютно») вы делаете сами, мой дорогой! Почему? Потому что самоизоляция «добровольная»! Юридически - это ваше решение. Соответственно, вы сами выбираете место – раз. Как будто у вас есть выбор! Есть? Нет у вас выбора! А только два кружочка на карте, которую вместе со справкой, где указан срок самоизоляции, вы найдете в конверте. Болото или скалистое плато. Все! Выбрав, допустим, плато, вы сами обязаны туда добраться. Это два. Вот для этого вам и понадобятся наличные деньги. На дорогу, прежде всего. Включая наем проводника, носильщиков и прочая. А также, мой любезный, чтобы иметь возможность приобрести необходимый инструмент. «Какой инструмент?» - спросите вы. Отвечу – рабочий, а не медицинский или математический. «Зачем?!» А затем, батенька, чтобы построить «помещение для самоизоляции». «А почему должен строить я?» - опять полюбопытствуете вы. А кто же? Это же самоизоляция! Само! Причем «добровольная». Кому стараться, как не вам? У других людей свои заботы. Сразу. Максимальная площадь помещения не может превышать десяти квадратных метров, включая печь или отопительные приборы. Одно окно размером пятьдесят сантиметров на тридцать. Почему не на сорок или восемьдесят? Вопрос не ко мне. Материал, допустимый при строительстве помещения, – деревянный брус, некалиброванное бревно, кирпич, газобетон, фанера, брезент. Гаражное железо исключается.
В кармане адвокатского сюртука раздалась мелодия.
- Минуточку, мне звонят.
Он вышел из палаты. Плохо удушенный окурок все еще пускал тонкую дымную струйку.
Через несколько минут с грохотом отпало наружу узкое смотровое окошко, снова захлопнулось, и в камеру вернулся Товарищ Защитника. Извлекая что-то из передних зубов своим длинным женским ногтем.
- А недурно, замечу. Я об обеде: салат, бифштекс, компот. Не смог устоять. Не понимаю, зачем вам голодать? Это же вызов! Поза! Насмешка, даже. Можете отказаться от салата, вылить за окно компот. Но бифштекс? Он-то в чем перед вами виноват? Но я отвлекся. В семь дней «сборов» самоизолирующийся – любой категории - имеет право. Первое. Посетить районную библиотеку. Вернуть книги и закрыть абонемент. Или в читальном зале узнать что-то нужное. Как класть печи, скажем. Второе. В сопровождении ближайшего родственника или соседа не запрещено ходить в хозяйственные и строительные магазины, в ближайшем радиусе, разумеется. Третье. Вызвать на дом нотариуса, если возникнет потребность в его услугах – дарственная, завещание, отчуждение… Так же вы можете совершить продажу не только жилищного имущества, но и своего транспортного средства, дачного участка и так далее, вплоть до самолета. Шучу, голубчик, не хмурьтесь. Вижу, устали. Ухожу. А вы поразмыслите над моими словами.
Еще когда поднимались по лестнице, Цинциннат уловил запах приготовленной еды – разнообразие приготовленных блюд сделало его невыносимым. Их ждали. Цинцинната встречали. Всей квартирой, но по очередности.
Едва Цинциннат переступил порог (оказалось, пока они шли по двору, за ними из окна своей каморки наблюдал Родриг Иванович, успел сообщить, и каждый теперь готовился вручить свой «подарочек»), как попал в стальную жесткость объятий Петра Ильича, целиком отдавшего свою, жизнь заводской пропахшей копотью кузнице.
- Я так и знал! - басил он в ухо, касаясь концами усов левого глаза Цинцинната, в глаз ими колко попадая, - Так и знал. Нам уже звонили. Завидую. Завидую и от души поздравляю! Дайте я вас…
Петр Ильич перестал обниматься. На холодные губы Цинцинната перешла соленая влага горячих губ Петра Ильича.
- А вот это от меня… - Петр Ильич в тусклом свете прихожей стал темно-багровым от смущения, - вам. Пригодится в любой ситуации.
И протянул Цинциннату страшных размеров складной нож, помимо набора лезвий начиненный бог знает, чем. Протянул, и не дотянул:
- Смотрите! Вот это отвертка, здесь штопор, в этой выемке вилка. Еще не раз помянете меня добрым словом. Держите.
Возле вешалок, сгорая от нетерпения, стоял Родриг Иванович.
- Позвольте пожать! – обеими руками он вцепился в кисть Цинцинната и начал ее трясти. – Восхищен! Вашим самообладанием в первую очередь. Не дай бог такого и врагу. Я имею в виду приговор. Но бог даст, после апелляции смягчат. Это же для публики, для нас по самое, простите, «некуда». Вот примите.
Родриг Иванович протянул Цинциннату обернутую калькой толстую книгу.
- Чехов! Сборник рассказов и пьесы. Все самое лучшее, на что сподобился Антон Павлович. С Чеховым и на каторгу можно, и на необитаемый остров. Наслаждайтесь.
- Примите мои соболезнования, мадам! – Родриг Иванович схватил сухонькую руку Цецилии и громко чмокнул морщинистую кожу. – Будем молить бога о снисхождении.
Не успел Цинциннат снять пальто, как за спиной раздался грохот. Запахло серой, и ему на голову посыпались разноцветные кружочки конфетти. Это из новогодней хлопушки стрельнула Эммочка, дочь сторожа Родиона - чрезмерно развитая девочка двенадцати лет в коротком до колена платьице с матросским воротником.
- А я знаю! А я знаю! – тяжело запрыгала она. Но так, чтобы были видны ее женские бедра и розовые трусики. – Марфинька опять делала это! Пока вас не было. Опять! К ней приходил…
Оставшаяся часть рукописи пропала во время наводнения