Хуан Линц
Надлом демократических режимов
Элементы надлома
Кажется ясным, что два основных типа многопартийной системы, выделенных Сартори, имеют некоторое отношение к проблеме стабильности демократии. Сартори правильно заметил, что крайне сегментированные многопартийные системы, партии в которых отличны друг от друга более чем по одному параметру, не соревнуются друг с другом, поскольку им гарантирована доля электората, выделяемого по этнокультурному, территориальному или религиозному признакам – как, например, в Израиле, Швейцарии или Нидерландах – представляют особые случаи. Если их исключить, соотношение между нестабильностью и крайней многопартийностью станет еще более заметным. (Невозможно, да и нет необходимости представлять здесь его сложной анализ динамики крайних центробежных поляризованных идеологических многопартийных систем.)
Поляризованный плюрализм – это система из пяти или более реально действующих партий (могущих участвовать в коалициях или оказывать давление), характеризующаяся следующим:
1) Присутствие антисистемных партий (подрывающих легитимность режима);
2) Двусторонняя [обоюдосторонняя] оппозиция (контроппозиции, которые, в конструктивном смысле, несовместимы);
3) Центральное положение одной партии (ХДП в Италии) или группы партий (Веймар);
4) Поляризация, или появление двух боковых полюсов, ввиду идеологической дистанции;
5) Преобладание в электорате скорее центробежных, нежели центростремительных тенденций;
6) Преобладание идеологических схем как форм мышления над прагматической ментальностью при дифференциации партий;
7) Наличие безответственной оппозиции, появившейся благодаря скорее перетеканию голосов периферийных избирателей, чем альтернативным коалициям, устойчивой оппозиции антисистемным партиям, и полубезответственной оппозиции из тех фланговых партий, которые вынуждены конкурировать с ними;
8) Выдвижение обещаний, имеющих все более и более высокую цену.
Вот динамические характеристики, что раскрывают потенциал надлома в этих системах: в особенности, поляризация, центробежные тенденции, тенденции к безответственности и завышенным обещаниям.
Иной путь прояснить проблему – изучить те системы крайней многопартийности (в смысле, вложенном в это выражение Сартори), которые в течение длительного периода смогли противостоять тенденциям к надлому или противостоят по сей день: это, в особенности, 3-я республика во Франции, 4-я – в течение ряда лет, и Италия после 1945 г. и Джузеппе ди Пальма, и сам Сартори указывали на некоторые из факторов, имеющих отношение к делу.
Несомненно, опыт недемократического правления и страх перед ним вели к тому, что значительное число избирателей продолжало оказывать поддержку «центру» как безопасной позиции, тому, что наилучшим образом гарантирует сохранение существующей демократии, вопреки всем разочарованиям в ее совершенстве и действенности.
Существует ли иной вариант динамики крайне поляризованных многопартийных систем? Сартори указывает – со скептицизмом – на релегитимацию антисистемных партий. Этот процесс предполагает релегитимацию антисистемных партий среди своих сторонников, системы и системных партий. Такой процесс, доказывает он, должен быть явным, а не опираться только на тайные договоренности (пункт, на который обратил внимание также Дж. ди Пальма). Даже если антисистемная партия предпримет усилия в этом направлении, нет гарантии, что ей поверят и оппоненты и последователи, поскольку наступит долгий период обоюдной делегитимации. Центростремительное схождение на невидимом уровне парламентариев, местных политиков, групп интересов и клиентел может противостоять центробежным системным характеристикам и стремлению «спастись без правительства». Но в конечном счете это не всегда предотвращает продолжение процесса распада, в частности, насильственной антисистемной деятельности групп с обеих сторон политического спектра и «неразрешимых проблем».Позвольте нам сохранить для нашего анализа идею, что крайняя многопартийность сама по себе не предопределяет надлом демократии, но усиливает его вероятность. Случай Италии показывает, что такая система может просуществовать долгие годы, не приходя к печальному концу.
Чтобы подойти к надлому, антисистемные партии должны явно действовать как нелояльная оппозиция, те партии, которые располагаются рядом с ними, на флангах – как полулояльные, в то время как центр (партия или партии) теряет силы, сталкиваясь с электоральным поражением, «неразрешимыми проблемами» или лишаясь воли править. Сартори проанализировал, почему в системах крайней многопартийности подобные ситуации имеют тенденцию к развитию (отчасти из-за динамики межпартийной конкуренции), но наша задача – более конкретно показать, как развивается данный процесс.
Нелояльная, полулояльная и лояльная оппозиция
Изменения режима происходят при переходе (трансфере) легитимности от одной группы политических институтов к другой. Они бывают вызваны действиями одной или нескольких нелояльных оппозиций (оппозиционных групп), ставящих под вопрос существование режима под вопрос и задавшихся целью изменить его. Такая оппозиция не может быть подавлена или изолирована; в ситуации кризиса она может опереться на интенсивную и действенную поддержку и различными способами либо взять власть, либо снискать преданность населения, что может повести к гражданской войне. В определенных уникальных обстоятельствах правители, избранные демократическим путем, столкнувшись с тем, что они воспринимают как массовую нелояльную оппозицию, оказывались в состоянии изменить демократические правила игры и вновь стабилизировать демократию, создав таким образом новый режим. Подобное изменение произошло во время перехода от 4-ой к 5-ой Республике во Франции и в Финляндии в 1930-е гг. (Анализ последнего случая см. в главе Аллапуро и Аллардта в этом томе). Не исключено, как показывает случай Эстонии, что они могут попытаться спасти режим от непосредственной угрозы со стороны нелояльной оппозиции движением в сторону авторитаризма.
Ни один из режимов, по крайней мере, из демократических, позволяющих артикулировать и организовывать все политические позиции, не лишен нелояльной оппозиции. С другой стороны, в большинстве обществ существующие режимы стремятся завоевать благорасположение или, по крайней мере, нейтралитет значительной части общества. Кроме кризисных ситуации, это позволяет им изолировать и обескуражить нелояльную оппозицию, обычно являющуюся меньшинством, приобретающим значение лишь в процессе надлома. Эти факты придают в процессе потери власти демократическими режимами и осуществлении полу- или псевдозаконного переворота огромную роль полулояльной оппозиции. Полулояльность трудно определить, даже а постериори. Границу между полулояльностью и двусмысленной или условной лояльностью провести нелегко, в частности, потому, что демократический процесс стремится к включению аутсайдеров в систему как участвующую лояльную оппозицию. В политической системе, характеризуемой ограниченным консенсусом, глубоким расколом и подозрительностью между ведущими участниками (политического процесса), полулояльность одними участниками легко отождествляется с нелояльностью, в то время как другие упускают или недооценивают эту угрозу и подчеркивают потенциал лояльности у тех, кто подозревается в двусмысленности. Эта неопределенность вносит решающий вклад в кризисную атмосферу политического процесса. Но чтобы уяснить это понятие полностью, нам нужно сначала определить нелояльную оппозицию.
Это партии, движения и организации, которые определенно отвергают политические системы, основанные на существовании государственной власти или любой центральной власти, имеющей право принуждения. Чистый пример этого – анархо-синдикалисты, которые безусловно считают себя нелояльными по отношению к любому демократическому режиму и ждут исторической возможности для совершения своей утопической революции.
Другой очевидный источник нелояльной оппозиции – сецессионистские или ирредентистские националистические движения, чья цель – установление отдельного нового государства или союз с другим соседним государством-нацией. Однако выявить сецессионистскую партию не всегда легко, поскольку такие группы обычно начинают с заявлений в защиту культурной, административной или политической автономии внутри государства или федеральных институтов. Иногда трудно различить националистическую риторику, совместимую с многонациональным государством, и призывы к созданию отдельного государства-нации, особенно когда эта риторика пропагандируется партиями, действующими и на национальном, и на региональном уровне, выработавшими определенный стиль и разделение ролей среди руководства. Такие партии часто вступают в соревнование с экстремистами и радикалами, заимствующим риторику более широкого движения, и основные партии вынуждают их, в кризисных ситуациях, к действиям, которые являются или кажутся нелояльными по отношению скорее к государству, чем к режиму. Они, вероятно, воспринимаются как нелояльные даже тогда, когда они лишь полулояльны. Принципиальная приверженность этих партий одной сверхцели или интересу меньшинства нации, культурного или лингвистического меньшинства населения заставляет их быть крайне оппортунистичными по отношению к поддерживающим режим силам, что вносит дополнительный вклад в то недоверие, с которым они воспринимаются. Сотрудничество таких партий с демократическим режимом при их явной двусмысленности, неопределенности по отношению к государству, режиму и перспективам долговременного сотрудничества с ними, дает возможность тем нелояльным оппонентам режима, которые выступают с яро патриотических позиций [ букв.: «сильно привержены сохранению государства» ], ставить под вопрос лояльность [ государству ] режимных партий, принимающих участие в этих усилиях с целью выработки согласованных решений. В кризисных ситуациях экстремистские ультралоялисты, противостоящие требованиями региональных националистов об автономии, находят возможность задать неудобные вопросы, цитируя националистическую риторику и требуя публичных заверений в лояльности государству, понимаемому ими как государство-нация. Отказ становится доводом против режимных партий, сотрудничающих с националистами. Это также подталкивает колеблющихся националистов к более нелояльным или явно нелояльным позициям.
Небольшим экстремистским партиям можно позволить быть принципиальной оппозицией, даже радикальной и насильственной; но когда такие партии получают широкую поддержку, инфильтруются или контролируют большие группы интересов и начинают восприниматься как серьезные претенденты на власть, они, вероятно, переходят к более двусмысленной, неопределенной риторике, чтобы подтвердить свою радикальную оппозицию системе и в то же время заявить о том, что их цель - законный приход к власти. Плебисцитарная концепция демократии, идентификация со скрытым большинством и дисквалификация большинства как нелегитимного позволяет этим партиям утвердиться в своих претензиях на власть, и граница между нелояльностью и полулояльностью запутывает многих участников [политического процесса ]. В этом смысле фашистские и отчасти коммунистические партии после 2-ой мировой войны были нелояльны совершенно иным образом, нежели анархисты, антилиберальные и антидемократические монархисты 19 в. и некоторые национально-освободительные движения. Эта амбивалентность антисистемных партий, которые в том или ином пункте определяются как нелояльные, сделала возможными как легальный захват власти и разрушение демократии, так и медленный, сложный процесс интеграции в конкурентную демократическую систему. Фашистские партии в межвоенной Европе и коммунисты в странах Восточной Европы с ограниченной демократией после 2-ой мировой войны – первые примеры нелояльной оппозиции, которая возражает против обвинений в нелояльности, в то же время оправдывая разрушение системы как равноправные ее участники. И некоторые социалистические партии в конце 19 в. и в период перед 1-ой мировой войной воспринимались в то время из-за своей марксисткой идеологии как нелояльная оппозиция, хотя фактически они медленно интегрировались в демократическую политику. Подобным же образом некоторые из политических движений, идентифицировавших себя с католической церковью и вдохновляемые инвективами «Силлабуса» против либеральных демократий, стали во второй половине ХХ в. крепкой опорой различных демократических систем.
Что же является надежным критерием лояльности демократическому режиму? Очевидное доказательство - это публичное взятие на себя обязательств пользоваться для прихода к власти лишь законными средствами и отрицание применения силы. Уклончивость в принятии подобных обязательств, не опровергаемая надлежащими доказательствами, есть, конечно, свидетельство полулояльности, но не всегда, как мы увидим, нелояльности.
При определенных обстоятельствах, когда власть государства не в состоянии принудить разоружиться всех участников политического процесса и защитить все партии от насилия со стороны какой-либо из них, легко заявить, что наличие военизированных организаций и угроза силы – исключительно оборонительные или превентивные меры. В обществах, где вооруженные силы традиционно выступают как сдерживающая сила и вмешиваются в политический процесс, партии могут заявлять, что некоторые из их мобилизационных мер – только оборонительные и направленные на поддержку режима. Это опять-таки затуманивает различие между нелояльностью и полулояльностью, поскольку разные участники [ политического процесса ] определяют действия партий совершенно по-разному.
Другим основным критерием может быть неприемлемость обращения за поддержкой к вооруженным силам [ букв. «стука в казармы» ]. Опять-таки в нестабильной ситуации, когда другие участники политического процесса, даже лояльные, воспринимаются как нелояльные, партии, поддерживающие режим, должны испытывать искушение установить контакты с командованием или близкими им фракциями в вооруженных силах. В этом случае критерий отчасти двусмыслен, поскольку даже поддерживающие систему партии, по всей видимости, домогаются в ходе кризиса от военных такой поддержки, которая превышает их обычную лояльность режиму, ожидаемую в нормальных условиях.
Еще одним критерием должно быть отрицание легитимности как участников политического процесса партий, заявляющих, что они – лояльные участники, тех партий, которые имеют право править благодаря поддержке, полученной ими от электората. Одним из примеров этого может быть «ретраймиенто», традиционная модель оппозиционного поведения в Испании и Латинской Америке, состоящая в уходе из законодательного собрания и отказа принимать участие в парламентских дебатах или в свободных выборах, что приводит к делегитимации. Другой индикатор нелояльности – использование массового давления профсоюзами, налогоплательщиками или гражданами в форме массовых забастовок или массовых протестов, препятствующих действиям правительства. Но опять-таки подобные действия не столь однозначны, поскольку даже партии, поддерживающие систему, могут прибегнуть к этой тактике, когда они чувствуют, что нет возможности для справедливого и честного соревнования на выборах. Системные партии, когда они сталкиваются с формальным, законным захватом власти со стороны антисистемной партии, прибегают к этой тактике как к последнему выходу для защиты системы. Как мы можем судить такое поведения, не судя о лояльности тех, против кого направлены подобные действия?
Еще одним тесно связанным с предыдущими показателем может быть готовность ограничить гражданские права лидеров и сторонников партий, пытающихся использовать конституционно гарантированные свободы,. Строгое применение данного критерия лишит демократические режимы многих законных защитных мер. Конечно, многие из таких мер, как запрет на ношение униформы, ограничения на большие скопления людей в общественных местах, строгий контроль за ношением оружия и цензурные ограничения на призывы к насилию, могут быть истолкованы как незаконные ограничения гражданских прав и сделают правительства, вводящие их, уязвимыми [ по отношению ] к обвинениям в медленном ограничении гражданских свобод.
Очевидно, что атаки на политическую систему в целом, а не на отдельные партии или действующих лиц, систематическое поношение политиков системных партий, постоянная обструкция парламентского процесса, поддержка предложений, сделанных другими по всей вероятности нелояльными партиями с подрывными целями, совместные действия с ними в ситуациях кризиса и угрозы падения правительств, не оставляя тем никаких возможностей для создания нового большинства - всё это типичные действия нелояльной оппозиции. Однако некоторые из этих действий могут совершаться в тот или иной момент и теми партиями, относительно которых мы бы не стали заходить столь далеко, чтобы называть нелояльными.
Межпартийная борьба, усилия по дискредитации оппонентов и характеристика других партий как представителей частных интересов, находящихся в конфликте с интересами общества в целом – нормальные, естественные и легитимные составляющие политического процесса. Стиль, интенсивность и справедливость в совершении таких действий пролагают границу между лояльной и нелояльной оппозицией. Для нелояльной оппозиции ее противники обычно орудия тайных заговорщических групп – масонов, коммунизма, международного капитализма, Ватикана или иностранных держав. Поскольку при демократической политике коррупция становится видимой, оппозиция имеет возможность дискредитировать как коррупционеров не только лидеров (и их окружение), но и всю партию, а в случае с нелояльной оппозицией – всю систему. Когда к подобному политическому стилю обращаются системные партии, то это, поскольку не опровергается надлежащими доказательствами, свидетельство их сдвига к полулояльности. Существует значительная корреляция между образом политиков или политического класса в целом как нечестного и готовностью к совершению насильственных действий… [ приведена сводная таблица ответов сторонников некоммунистических партий 4-ой республики во Франции ]
Скандалы вокруг лидеров системных партий, если нелояльная оппозиция умно их использует, дают возможность навести мосты между другими системными партиями и нелояльной оппозицией с законной претензией выявить коррупцию системы. Они таким образом вносят свой вклад в сдвиг к полулояльности.
Мы перечислили большое число критериев полулояльности, ни один из которых не кажется необходимым и достаточным, поскольку оппозиционные группы, которые могут быть в конечном итоге интегрированы в систему как лояльные ее сторонники, порой подпадают под некоторые из них, в частности, когда сталкиваются с политическими силами, воспринимающими их как нелояльных. Конечно, нелояльность партий, которые не выступают открыто за свержение или полное преобразование системы [ в случае ], если будут избраны, не является неясной. Именно в этом основная неясность определения нелояльности, если не брать небольшие, высокоидеологизированные и принципиально антисистемные антидемократические партии, которая делает столь нелегкой защиту демократии, приготовившейся обороняться, и предотвращение молчаливого захвата власти антидемократическими партиями. Комбинация большого числа таких индикаторов позволит нам описать синдром нелояльности к демократии со стороны политических сил. Даже если это не нелояльность, политическая сила с подобными характеристиками вполне может восприниматься некоторыми из участников [ политического процесса ] как нелояльность демократической конкуренции и намного большим числом – как полулояльность. Когда партия, действующая по одной или нескольким описанным схемам, находится у власти, ее оппоненты не преминут заклеймить ее действия как угрозу демократии, даже когда она воздерживается от взятия власти недемократическим путем или приостановки процесса демократических выборов и необходимых гражданских свобод. Кто в такой ситуации должен решать, оправдывает ли этот ярлык антидемократические амбиции оппонентов или защиту демократии адемократическим путем? Очевидный ответ может дать лишь исход конфликта, но, к несчастью, защита демократии адемократическими способами не всегда приводит к ее восстановлению.
Непостоянное, в ослабленной или неопределенной форме, наличие тех характеристик, которые мы использовали для определения политических сил, нелояльных к демократической системе, типично также и для полулояльных партий и акторов. В дополнение к этому нелояльность определяют некоторые другие характеристики, прежде всего желание политических лидеров вести тайные переговоры в поисках основы для сотрудничества на уровне правительства с партиями, которые они (и другие вместе с ними) воспринимают как нелояльные. Этот показатель не подразумевает намерения свергнуть систему или радикально ее изменить, поскольку может диктоваться желанием интегрировать в систему силы, которые можно в нее включить, утихомирить, а иногда и расколоть путем таких переговоров. Данные свидетельствуют, что подобные усилия чаще приводили к кончине демократических институтов. Но также есть случаи, когда удавалось нейтрализовать и в конечном итоге разбить антидемократические силы, как в Финляндии, но ценой некоторого отхода от чистой либеральной демократии.
Показателем полулояльного поведения и источником представлений, ведущих к постановке вопроса о лояльности той или иной партии системе является склонность ободрять, покрывать, терпеть, относиться снисходительно, извинять и оправдывать действия других участников [ политического процесса ], которые выходят за рамки мирных и легитимных образцов демократической политики. Партии становятся подозрительны, когда они, исходя из идеологической близости, согласия по некоторым конечным целям или частным политическим вопросам начинают проводить различие между средствами и целями. Они отрицают определенные средства как недостойные и экстремистские, но извиняют их или не осуждают ввиду согласия с целями, преследуемыми в этом случае. Такое соглашение в принципе и несогласие по тактике – частый показатель полулояльности. Политическое насилие, убийства, заговоры, неудачные военные перевороты и провалившиеся революционные попытки есть ситуации, в которых проверяется полулояльность. Склонность к оправданию незаконных действий различных нелояльных оппонентов вносит дополнительные штрихи в образ полулояльности. Еще одна ситуация проверки на полулояльность – дарование амнистии оппонентам демократической системы или отказ от таковой. Правительства, имеющие нелояльную оппозицию на любом из краев политического спектра или же получившие поддержку от партий, которые были нелояльны по отношению к предыдущему правительству, оказываются в трудном положении, когда бывают вынуждены одновременно укреплять свою власть и расширять базу своей политической поддержки. В таких обстоятельствах подозрения в полулояльности становятся почти неизбежны. Партии разнородного состава, образованные слиянием различных элементов, унаследовавшие от прежнего режима своих лидеров и сторонников и раздираемые фракционными конфликтами, в подобных ситуациях не могут занять определенной позиции, оказавшись расколотыми. Недостаток дисциплины осложняет лидерам партий дезавуирование заявлений и действий их заместителей и подчиненных, а их собственные публичные заявления могут быть недостаточными для возвращения доверия. В межвоенные годы в Европе часто встречалась следующая модель радикализации молодежных партийных и студенческих организаций: руководство «взрослой» партии не может отречься от них, не потеряв некоторых из своих активных и деятельных последователей. То же самое порой справедливо и для групп интересов, тесно связанных с политическими партиями.
В конечном счёте, полулояльность в основном системно ориентированной партии может отождествляться с большей близостью к экстремистам на своей стороне политического спектра, чем к системным партиям, тяготеющим к противоположной стороне. (Центробежная, а не центростремительная направленность полулояльной оппозиции.) К несчастью, в высоко поляризованном обществе, когда экстремистские партии вовлечены в насилие и обладают возможностью привлекать к себе сегменты системных партий и их электората, системные партии, вероятно, ведут себя таким образом, что кажутся полулояльными, даже если не являются таковыми. Одна из характеристик финальной стадии процесса надлома состоит в том, что с каждым шагом партии, чьей главной целью должна быть защита конституционного и демократического характера политического процесса, вовлекаются в действия, что подтверждают представление об их нелояльности в глазах других участников [ политического процесса ].
Кризисная ситуация, спровоцированная неразрешимыми проблемами и присутствием нелояльной оппозиции, с [ присущими той ] волюнтаризмом и сознанием исторической миссии, обещающей разрешение всех этих проблем «здесь и сейчас» и не чувствующей обязанности точно разъяснить свой политический курс, которая может завоевать поддержку большинства, создает условия для возникновения полулояльных политических сил. Однако предпосылки подобного развития могут быть зачастую обнаружены в ранних, более стабильных периодах. Одна из них, часто встречающаяся во вновь установленных политических режимах, - это тенденция его сторонников отождествлять демократию с их собственным социальным и культурным политическим курсом. Большинство, оказавшись в новом демократическом режиме, поражено его силой и слабостью социального слоя, идентифицируемого с предшествующим режимом. [ Соответственно основная ] задача часто усматривается не только в том, чтобы установить институциональную структуру для демократических процессов, но и в том, чтобы «застолбить», «вбить» в конституцию целый ряд достаточно специфических политических решений. На этом основании любая оппозиция этой политике воспринимается как антидемократические действия, а не усилие изменить решения временного большинства. Такое исключающее определение демократии толкает тех, кто мог бы быть лояльной оппозицией, в полулояльность, как мы ее определили. Выражение испанских республиканцев «Республика для республиканцев», в котором под «республиканцами» понимаются те, кто безусловно поддерживает политические меры, проводимые основателями режима, имело, конечно, именно такой эффект. Многие демократические реформаторские партии тяготеют к неверному восприятию любой оппозиции конкретной конституции или основным социальным, экономическим и религиозным изменениям как антидемократической, тогда как такой оппозиции в демократическом конституционном устройстве нашлось бы место. Демократия, в частности, в первые трудные годы, нуждается в механизме, что позволил бы оппозиции, если та намерена подчиняться закону, иметь значительную долю власти. Включение оппозиции могло бы завершиться предоставлением ей возможности участвовать в законодательном процессе посредством рабочих комитетов, связанным с ней группам интересов - доступу к власти, и иногда разрешением представительства ее в корпоративных институтах. Децентрализация, местное или региональное самоуправление могут смягчить чувство исключенности у тех, кто не принимает участия в создании нового режима. Систематическое исключение или дискриминация сторонников оппозиции во многих сферах общественной жизни, таких, как бюрократия, вооруженные силы или оказание экономического посредничества, могут подтолкнуть тех, кто готов стать лояльной оппозицией, на полу- или нелояльные позиции. Такие элементы легко могут стать активными защитниками полулояльных позиций, а по прошествии многих лет внести свой вклад в надлом режима.
Много сложностей на начальном этапе вызывает различение, какие группы и отдельные личности от оппозиции, особенно последние, могут стать лояльными или честно нейтральными, но согласными [ с режимом ] гражданами. Искушение от разочарования в политике часто достаточно сильно, чтобы допустить такой процесс интеграции. Несомненно, ненужные личные конфликты внутри политической элиты могут помешать будущему сотрудничеству правительства и лояльной оппозиции. Эти конфликты не столь значительны, когда демократическая политическая система медленно развилась из более ограниченной политической системы, такой, как полуконституционная монархия с представительными институтами, олигархическая демократия, в которой демократические реформаторы уже принимали участие в роли меньшинства, или система двойной власти, как в Индии накануне независимости. Они бывают ожесточеннее, когда восстановлению демократии предшествовал длительный период авторитарного правления, не предоставлявший возможностей для создания контрэлит и взаимодействия на таких политических сценах, как законодательные и муниципальные органы или торг в группах интересов.
Установление демократии после авторитарного режима дает возможность его участникам поставить вопрос о доверии многим интересам в общества, среди которых лидеры оппозиции, сотрудничавшие с прежним режимом. В этом отношении режимы, преемствующие высоко идеологизированным и исключающим тоталитарным режимам, обладавшим четко выделенной политической элитой – активистами единственной партии – сталкиваются с менее трудной задачей, чем режимы, преемствующие аморфным авторитарным режимам. Если создатели нового режима наклеивают на любого, кто был связан с предыдущим режимом, ярлык негодного для участия в демократическом процессе, если он не отрекся от своего прошлого, они вносят свою лепту в осуществление самореализующегося пророчества о создании полулояльной или даже нелояльной оппозиции. Лояльность новому режиму в демократии не может иметь обратную силу, за исключением крайних случаев, когда все общество почти единодушно отвергает прежний режим по моральным основаниям. В этом отношении посттоталитарные демократии в Германии и Италии после 2-ой мировой войны находились в совершенно иной ситуации, чем демократия, установленная в Испании после диктатуры Примо де Риверы или в Аргентине после Перона. В двух последних случаях авторитарный режим поддерживался большей частью населения; и несмотря на ошибки, приведшие к их падению, их легитимность, отвергаемая в соответствии с либерально-демократическими стандартами, не отвергалась по моральным основаниям большей частью населения. Понятное исключение прежних сторонников режима не позволит им стать полулояльной оппозицией с возможностью интеграции и уж тем более – частью лояльной оппозиции.
Поворот Испании к демократии в 1976-77 гг., после смерти Франко и почти сорока лет авторитарного режима, имеет особые характеристики. Подобно повороту к демократии Турции в 1945 г., изменение носит уникальный характер в том отношении, что оно имело место не после краха режима, но по инициативе правителей при внутреннем и внешнем давлении. К настоящему времени (после выборов 1977 г.) оно привело не к передаче власти главным оппозиционным силам, но процессу разделения власти, легитимизированным свободными соревновательными выборами. Изменение через реформу, а не руптуру ставит особые проблемы для новых демократических институтов. Эти институты были созданы в соответствии с процедурами формальных конституционных изменений в конституции Франко, тем не менее они противоречат духу фундаментальных законов в процессе, который имел много общего с антидемократическим извращением демократических конституций, но с обратным результатом. Некоторые из проблем, связанных с восстановлением и реставрацией в отмеченном выше испанском случае, приобретают новую и неожиданную сложность.
Одна из центральных характеристик кризисной демократии – в том, что даже партии, создавшие систему, стремятся уклониться от идеала партии, лояльной системе, когда сталкиваются с экстремистами любой части спектра. Ситуация подталкивает всех к некоторой форме полулояльности, даже полулояльности по отношению к демократической системе.
Конечно, акторы политического процесса в охваченной кризисом демократии даже менее компетентны, чем историки и социальные ученые, которые идут за ними, чтобы определить, что из остальных участников лояльный, полулояльный и нелояльный. Эта неопределенность делает защиту демократического политического процесса очень нелегкой и вносит свою лепту в медленный, но неуклонный процесс крушения. Присутствие одной, а тем более двух поляризованных нелояльных оппозиций, пользующихся значительной поддержкой, ведет к появлению полулояльных политических акторов, их поляризации и возрастающей изоляции тех, кто однозначно лоялен демократической соревновательной политической системе.
Именно эта неясность, внутренне присущая политическому процессу в кризисных ситуациях столь часто делает моральные суждения о том или ином факте столь опасными и иногда несправедливыми. В то же время лишь интенсивное взаимодействие и коммуникация между элитами, заинтересованными в сохранении системы на основе обоюдного доверия, может создать консенсус относительно лояльности и нелояльности. Лишь при этих условиях может быть достигнута готовность поставить лояльность системе выше других обязательств, идеологической близости и интересов.
Здесь мы можем предложить определение политических сил, составляющих лояльную оппозицию демократическому режиму. В идеале эти силы характеризуются следующим:
1) Недвусмысленное и публичное взятие обязательства стремиться к власти только путем выборов и готовность уступить безо всяких условий ее другим участникам политического процесса, признающим то же самое;
2) Ясное и бескомпромиссное отрицание использования насильственных методов для достижения или сохранения власти, исключая конституционные легитимные методы, направленные против незаконной попытки захвата власти;
3) Отказ от любых неконституционных призывов к вооруженным силам с целью захвата власти или недопущения к ней лояльной демократической оппозиции;
4) Недвусмысленный отказ от риторики насилия, направленной на мобилизацию сторонников с тем, чтобы захватить власть, удерживать ее неконституционным путем или разгромить оппонентов, включая недемократические и антидемократические силы. Защита демократии должна вестись в определенных и достаточно узких конституционных рамках без возбуждения народных страстей и политической самодеятельности масс (вигилантизма);
5) Обязательство принимать участие в политическом процессе, выборах и парламентской деятельности, не выдвигая условий, выходящих за рамки гарантий необходимых гражданских свобод справедливого демократического политического процесса. Требование согласия по сущностным, а не процедурным вопросам в принципе несовместимо с предположениями, что меньшинство должно уважать решения большинства в течение определенного времени и что большинство должно, в свою очередь, раз оно стало большинством, уважать право меньшинства противоречить его политике, за исключением сферы требований к соревновательной политике.
6) Готовность в принципе взять на себя правительственную ответственность [полностью] или стать частью [правящего] большинства, когда у системных партий нет возможности создать правительство. Более строгое, не неразумное требование – готовность участвовать в правительстве, которое может в ином случае ослабеть пер