Однако повезло не так уж, как бы нужно было! На Ивана пахнуло влажным,
Теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта,
Висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так
Вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках.
Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, обознавшись в
адском освещении, сказала тихо и весело:
-- Кирюшка! Бросьте трепаться! Что вы, с ума сошли?.. Федор Иваныч
сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! -- и махнула на Ивана мочалкой.
Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван
Николаевич. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно:
"Ах, развратница!.." -- тут же зачем-то очутился на кухне. В ней никого не
Оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших
Примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое
Окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона,
Из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой
Иконой висела пришпиленная маленькая -- бумажная.
Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде
Чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и
Бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру,
Что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в
Ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему
Ли принадлежит противная шапка с ушами.
В пустынном безотрадном переулке поэт оглянулся, ища беглеца, но того
нигде не было. Тогда Иван твердо сказал самому себе:
-- Ну конечно, он на Москве-реке! Вперед!
Следовало бы, пожалуй, спросить Ивана Николаевича, почему он полагает,
Что профессор именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да горе
В том, что спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно
Пуст.
Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на
Гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки.
Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу,
Курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных
Ботинок. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Дух
Перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что
Не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако выскочить удалось, и,
Отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал
Плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых
Фонарей.
Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под
Охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и
Первый, то есть сам бородач. Точно на том месте, где была груда платья,
Остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка
Спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в
То, что было оставлено.
Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло
Удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался, и, второе,
Удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в
Кальсонах... Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь
Придирки или задержки.
Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки,
В расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки,
забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе:
-- К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там.
Город уже жил вечерней жизнью. В пыли пролетали, бряцая цепями,
Грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись животами кверху,
Лежали какие-то мужчины. Все окна были открыты. В каждом из этих окон горел
Огонь под оранжевым абажуром, и из всех окон, из всех дверей, из всех
Подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев
полонеза из оперы "Евгений Онегин".
Опасения Ивана Николаевича полностью оправдались: прохожие обращали на
Него внимание и оборачивались. Вследствие этого он решил покинуть большие
Улицы и пробираться переулочками, где не так назойливы люди, где меньше
Шансов, что пристанут к босому человеку, изводя его расспросами о кальсонах,
Которые упорно не пожелали стать похожими на брюки.
Иван так и сделал и углубился в таинственную сеть Арбатских переулков и
Начал пробираться под стенками, пугливо косясь, ежеминутно оглядываясь, по
Временам прячась в подъездах и избегая перекрестков со светофорами, шикарных