Кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения.
Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а
Был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти
Пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в
Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой
Головой.
Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на
Свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет,
не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон
Чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в
Вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и
страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..
И вдруг за столиком вспорхнуло слово: "Берлиоз!!" Вдруг джаз развалился
и затих, как будто кто-то хлопнул по нему кулаком. "Что, что, что, что?!!"
-- "Берлиоз!!!". И пошли вскакивать, пошли вскакивать.
Да, взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле
Александровиче. Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же,
Не сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно
Послать ее.
Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом
Деле, куда? И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей
Расплющенный затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею
Сейчас колет кривыми иглами профессор? Погиб он, и не нужна ему никакая
Телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф.
Да, погиб, погиб... Но мы то ведь живы!
Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала
Спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и -- сперва украдкой, а
Потом и в открытую -- выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же
Куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что
голодными останемся? Да ведь мы-то живы!
Натурально, рояль закрыли на ключ, джаз разошелся, несколько
Журналистов уехали в свои редакции писать некрологи. Стало известно, что
Приехал из морга Желдыбин. Он поместился в кабинете покойного наверху, и тут
Же прокатился слух, что он и будет замещать Берлиоза. Желдыбин вызвал к себе
Из ресторана всех двенадцать членов правления, и в срочно начавшемся в
Кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об
Убранстве колонного Грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот
Зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным
Событием.
А ресторан зажил своей обычной ночной жизнью и жил бы ею до закрытия,
То есть до четырех часов утра, если бы не произошло нечто, уже совершенно из
Ряду вон выходящее и поразившее ресторанных гостей гораздо больше, чем
Известие о гибели Берлиоза.
Первыми заволновались лихачи, дежурившие у ворот Грибоедовского дома.
Слышно было, как один из них, приподнявшись на козлах прокричал:
-- Тю! Вы только поглядите!
Вслед за тем, откуда ни возьмись, у чугунной решетки вспыхнул огонечек
И стал приближаться к веранде. Сидящие за столиками стали приподниматься и
Всматриваться и увидели, что вместе с огонечком шествует к ресторану белое
Привидение. Когда оно приблизилось к самому трельяжу, все как закостенели за
Столиками с кусками стерлядки на вилках и вытаращив глаза. Швейцар, вышедший
В этот момент из дверей ресторанной вешалки во двор, чтобы покурить,
Затоптал папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему
Доступ в ресторан, но почему-то не сделал этого и остановился, глуповато
Улыбаясь.
И привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на
Веранду. Тут все увидели, что это -- никакое не привидение, а Иван
Николаевич Бездомный -- известнейший поэт.
Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди
Английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением
Неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич
Нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже
Изодрана. Трудно даже измерить глубину молчания, воцарившегося на веранде.
Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок
Кружки на пол.
Поэт поднял свечу над головой и громко сказал:
-- Здорово, други! -- после чего заглянул под ближайший столик и
воскликнул тоскливо: -- Нет, его здесь нет!
Послышались два голоса. Бас сказал безжалостно:
-- Готово дело. Белая горячка.
А второй, женский, испуганный, произнес слова:
-- Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде?
Это Иван Николаевич услыхал и отозвался:
-- Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной, да я
махнул через забор и, видите, щеку изорвал! -- тут Иван Николаевич поднял
свечу и вскричал: -- Братья по литературе! (Осипший голос его окреп и стал
горячей.) Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он
натворит неописуемых бед!
-- Что? Что? Что он сказал? Кто появился? -- понеслись голоса со всех
Сторон.
-- Консультант! -- ответил Иван, -- и этот консультант сейчас убил на