"Наши знающие люди... говорили нам, что власть Кампании закончится в 1857 году, поскольку прошло сто лет после первой большой битвы Кампании", - так писал Ситарам, лояльный сипай, в автобиографическом рассказе о восстании 1857 года. Взрыв, который предсказывали астрологи - пророчество, широко циркулировавшее в Северной Индии - действительно вспыхнул, но в столетний юбилей битвы при Плесси. Он начался 10 мая 1857 года в военном городке города Мирута, северо-восточнее Дели. В течение одного месяца восстание охватило всю долину Ганга, и британская власть, как писал один английский офицер, развалилась там "как карточный домик". Два года потребовалось для полного восстановления британской власти. Восстание и последующее восстановление власти англичан было отмечено сценами насилия, не имеющими параллелей в истории британского правления в Индии. В данной статье делается попытка проанализировать один такой эпизод: резню англичан, устроенную индийскими повстанцами в Канпуре (Каунпоре).
Следует отметить, что насилие было необходимым компонентом британского присутствия в Индии. Насилие было необходимым фактором расширения колониализма. "Не было иной власти в Индии", писал Филип Фрэнсис, - "Кроме власти меча, и это был английский меч, а не какой-то другой". Известный соперник Фрэнсиса, Уоррен Гастингс также признавал, что меч был наиболее значимым фактором, определявшим суверенитет Англии в Индии. Господствующая держава всегда с тревогой относится к насилию, направленному против него, поскольку насилие с одной стороны (державы - А.Х.) является одним из необходимых условий ее воспроизводства. Право на насилие, таким образом, везде является привилегией, которой пользуется власть и отказывается разделить с теми, кто под ней: власть всегда настаивает на насилии как ее исключительной монополии. Британская власть в Индии, как автократия, тщательно выстраивала монополию на насилие. Бунт 1857 года разрушил эту монополию, противопоставив официальному, враждебное туземное насилие колонизированных (зависимых).
Насилие, ассоциировавшееся с британской властью, проявило себя также в грубой форме, поскольку власть англичан и их господство в Индии имело физический аспект. Оно выбрало тело в качестве местоположения для надписи о своем превосходстве. Тела англичан приобрели определенное величие в Индии, предопределенное по рождению и цвету их кожи. Это было условием их господства, их превосходства: правители и управляемые были организованы в определенной иерархии как высшая и низшая раса, как цивилизованные и нецивилизованные. И это превосходство выражалось в отрицании "человечности" ("человеческих качеств") индийцев, путем отношения к ним и создания представления о них как о животных.
Корреспондент газеты "Таймс" Уильям Говард Рассел отмечал в своем дневнике, что "для разумного британца они (индийцы - А.Х.), что животные в поле. Ей богу, сэр! - Восклицает майор, который к этому времени обретает состояние аргументации грецкого ореха, которого он достиг поэтапно путем перехода от шерри к портвейну, элю и мадере, - Ей богу! - восклицает он громко и свирепо, с вздувшимися венами на лбу, похожими на толстый корд для кнута, - "эти ниггеры - шайка отъявленных, сладострастных лентяев, пичкающих себя перетопленным маслом буйволицы и сладостями, целый день курящих отвратительные кальяны. Лучше бы заниматься обучением свиней!" В самом деле, я боюсь, что любимцы небес - цивилизаторы мира - белая раса... самая нетерпимая на земле".
Еще один житель Британии отмечал, что "к сипаю относятся как к низшему существу. Его ругают. К нему относятся грубо. О нем говорят как о "ниггере". Его называют "свиньей", наиболее подходящим обращением к туземцам... Молодому английскому офицеру кажется отличной шуткой, доказательством духа и похвального чувства превосходства над сипаем относиться к нему как к неполноценному животному".
Это была эпоха жестоких пороков и принуждения индийских женщин становиться любовницами белых мужчин. Непокорных расстреливали из пушек так, чтобы уничтожить их тела и запачкать зрителей (свидетелей) кровью и частями плоти. Таким образом, проявляла себя британская власть, ставя метку на теле Индии. Эта жестокость и насилие важны, если мы хотим понять общий контекст канпурской резни. Имперская власть в Индии могла увековечить себя, лишь выстраивая террор, террор который должен был вызвать страх и благоговение управляемых.
Англичане не только завоевали Индию, но в процессе консолидации своей власти в первой половине XIX века разрушили все, что было святым и дорогим для народа Индии. Социальные реформы, основанные на принципах здравого смысла, земельно-налоговая система, построенная на теории ренты Рикардо, судебная система завезенная (импортированная) из Англии, распространение христианства, лишение права владения князей, их наследников и вельмож - все это вместе вызвало главные сдвиги на Севере Индии. На этот образ жизни в XIX веке неизбежно накладывала свой отпечаток религия. Стремление британских администраторов проводить реформы, таким образом, часто интерпретировалось, как попытка разрушить религию индусов и мусульман. Это создало атмосферу страха и недоверия, в которой все, что ассоциировалось с христианством, становилось объектом подозрений и ненависти. В Ситапуре, княжество Ауд, само имя уполномоченного - господин Крисчиан (звучит как "господин Христианский" - А.Х.) - идентифицировалось с религией и увеличило ярость повстанцев. Таким образом, восстание 1857 показало очень сильный религиозный пыл. Повстанцы думали, что они сражаются за защиту своей религии. И в этом не было никакой разницы между индусами и мусульманами. Группа восставших, определяя, почему они взялись за оружие, заявила: "Если мы потеряем религию индуизма и ислама, что останется в мире?". Прокламация восставших объявляла, что "Восстание началось с религии".
Среди жителей Индии и сипаев была распространена глубокая вера в существование преднамеренного британского плана по уничтожению каст и религии. Вмешательство английских администраторов (чиновников) во все аспекты жизни служило только усилению этих опасений. Такая атмосфера помогала распространению слухов. В Северной Индии летом 1857 года были распространены слухи о патронах к новой винтовке Инфилда, которые были промасленны жиром коров или свиней; о муке испорченной пылью от костей; о насильственном обращении в христианство; о намерениях англичан разоружить сипаев; и о конце британского правления в столетнюю годовщину битвы при Плесси. Все это передаваемое вместе, было собранно в один гигантский слух о зловредных намерениях англичан. Слухи, неизвестные по происхождению и непроверяемые по их передаче, превратились в мощное течение, затрагивавшее проблемы, которые были глубоко близкими настроениям туземцев. Следует отметить, что для людей была важной не объективная правда, а то во что они верили и считали правдой. И эта вера и плодила страхи и панику. Слух распространялся от деревни к деревне, от базара к базару и от одной группы сипаев к другой. Он объединял людей, поддерживал их подозрения и ненависть, и побуждал к насильственные действиям.
Насилие, присущее британскому правлению в Индии, осквернение рьяными английскими администраторами всего того, что было святым и высоко ценимым индийцами, и ощутимая угроза религии, которая проявилась в распространении слухов – вот те аспекты (перспективы), о которых нужно помнить при понимании сущности восстания и бойни в Канпуре.
* * *
Первые известия о недовольстве среди сипаев бенгальской армии достигли Канпура в апреле 1857 г. Новости о вспышке насилия в Мируте в мае, вслед за этим, падение несколькими днями позднее Дели - все это имело электризующий эффект на войска и население как в Канпуре, так и во всей Северной Индии. По словам одного офицера:
«полученная информация о бунте войск в Мируте, похоже, разожгла пламя в Канпуре (Каунпоре), как и во всех гарнизонах, которых она достигала. Сам факт того, что они отважились совершить акт бунта с убийством офицеров, в присутствии огромных европейских сил, и повторение того же в Дели - захват города с провозглашением повстанческого короля, вдохновил и усилил недовольных среди туземных войск и других классов в гарнизоне и его окрестностях».
Войска в Канпуре очень быстро стали показывать свою враждебность по отношению к британцам. Один сипай сказал работнику комиссариата: «Все вы - змеи (хитрые, коварные предатели), и никому из вас не будет пощады». На базаре сипай, снявший полковую форму, сказал жене сержанта: «Ты и все другие не смогут приходить сюда так часто; тебя не будет в живых на следующей неделе». В городе царило общее чувство тревоги и ожидания, в котором, казалось, пребывало больше, чем обычно сипаев и деревень. В рядах сипаев «панчаяты» (общие собрания, на которых коллективно обсуждались и решались важные вопросы) проводились каждую ночь. Лояльные сипаи сделали следующее заявление после бунта:
«Главной на этих консультациях [проведенных 4 июня] были Шумш-уд-дин Хан, Шейх Буладжи, Сирдар Бег, Рау Сингх и другие... Встречи проводились в доме Шумш-уд-дина, и иногда в доме Тиика Рам Сингха, субадара [старшего офицера роты сипаев] кавалерии... 4 июня все солдаты отправили свои семьи и имущество в город ».
Бунт начался в ночь на 4 июня 1857 года, как это изобразил Дж.У.Кэй, в "обычной манере": стрельбой из ружей и экстенсивными поджогами собственности англичан. После этого сипаи устремились в Дели, остановившись на ночь в местечке под названием Калянпур, на небольшом расстоянии от Канпура.
С началом мятежа в Мируте, англичане в Канпуре готовились к защите. Сэр Хью Уиллер, командир канпурского дивизиона, любимый сипаями и уверенный в лояльности своих войск, решил, тем не менее, провести приготовления. Он отвечал не только за безопасность британских войск и их семей, но и за всех европейцев. Он решил, преимущественно потому, что не хотел быть слишком далеко от отрядов сипаев, не использовать оружейный погреб, примыкавший к реке и окруженный крепкой стеной, а потому - лучшее убежище и оборонительную позицию. Вместо этого он выбрал поближе к расположению сипаев место, где находились две одноэтажные казармы с верандами вокруг них и несколько отдельно стоящих домов. Это место он начал укреплять окопами, усиливать артиллерией и делать запасы провизии. По мере распространения тревоги он приказал европейцам спрятаться в убежище, в котором скопилось около девятисот человек. Это стало местом, в котором англичане оставались до 27 июня. Окруженные со всех сторон повстанцами, стрелявшими по ним днем и ночью, англичане выдержали осаду. Их страдания и героизм являются шаблоном наиболее популярных рассказов о Восстании.
Из Калянпура восставшие повернули назад, повстречав впервые Нана Сахиба и его людей. Нана Сахиб был приемным сыном последнего пешвы (премьер-министра) Баджи Рао II, лидера Конфедерации Маратхов, который сдался англичанам в июне 1818 года. Бывший пешва жил в отставке на пенсию от Британской Ост-Индской кампании в 80.000 фунтов в год, в Битхуре неподалеку от Канпура. Он усыновил трех юношей, из которых Нана Сахиб, его настоящее Дхундо Пант, был старшим. Согласно завещанию, Баджи Рао сделал Нана Сахиба единственным наследником его собственности. Когда Нана Сахиб получил это имущество после смерти Баджи Рао в 1851 году, ему уже было за тридцать. Однако руководство Кампании отказалось признать его права на пенсию, которую получал Баджи Рао. "В течение тридцати лет, - писал генерал-губернатор, - пешва получал годовую пенсию... Тот, кто остался не могут претендовать на что-либо кроме рассмотрения вопроса британским правительством". Нана Сахиб обратился в суд директоров кампании и даже послал своего агента Азимуллаха в Лондон, чтобы защищать свои интересы. Однако все его усилия были тщетными. Тем не менее, он оставался в дружеских отношениях с англичанами, щедро развлекая их в своем дворце в Битхуре. Его отношения с ними были настолько близкими, что магистрат Канпура пригласил его охранять казну. Нана Сахиб, фактически, "вступил в тесные отношения с магистратом... и предлагал свою помощь в случае бунта". Обстоятельства, заставившие Нана Сахиба присоединиться к повстанцам, будут изложены ниже. Достаточно в этом месте рассказа сказать, что повстанцы вернулись в Канпур, а Нана Сахиб информировал 7 июня генерала Уиллера о своем намерении атаковать британские укрепления. Осада началась.
25 июня британские пикеты заметили женщину, приближавшуюся к укреплениям. Личность женщины осталась тайной: свидетели идентифицировали ее либо как миссис Гринуэй, либо миссис Джакоби. Они принесла письмо, в котором утверждалось, что "все кто не был связан с действиями лорда Дальхузи, и хочет сложить оружие, получит свободный проход в Аллахабад". Письмо не было подписано, однако был опознан почерк Азимуллаха. Начались переговоры, и условия капитуляции были согласованы в договоре, подписанном Нана Сахибом. Условия сдачи, по мнению Моубрэя Томпсона, были "почетной капитуляцией наших разрушенных казарм, свободный уход с оружием и шестьюдесятью патронами на человека; для перевозки раненых, детей и женщин должны были предоставить повозки; на гхауте (набережной) должны были быть готовы лодки, оснащенные палубой". Утром 27 июня англичане покинули укрепления, чтобы проследовать к Сатичаура Гхат, где стояли лодки. По одной из оценок, сделанной после сравнения нескольких рассказов, четыреста пятьдесят людей вышли из укрытий. В то время как англичане начали погружаться на лодки, был открыт огонь с обоих берегов реки, и покрытые тентами лодки загорелись. Все, за исключением ста тридцати людей, были безжалостно уничтожены; двадцати из оставшихся в живых удалось бежать, остальные были пленены.
Для того чтобы оценить характер этой бойни следует осветить некоторые черты восстания в Канпуре. В Канпуре, как и большинстве гарнизонов северной Индии, когда восставшие перешли к насилию, их первыми целями разрушения были правительственные здания, телеграфная линия, почта, суд, тюрьма, регистратуры. Все эти здания, олицетворявшие британское правление, были сожжены или разрушены. Одновременно, принадлежавшие англичанам бунгало - дома непохожие ни на один тип индийских жилищ - были объектами ненависти повстанцев. Еще более важно, что как только начались беспорядки, сипаи "снимали с себя (избавлялись) форму", рвали знаки отличия своих полков и выбрасывали их. По показаниям трех сипаев, данным англичанам, "люди [сипаи] делали то, что хотели. Нет, они не носили английскую военную форму". Во время восстания сипаи отбросили метки, с помощью которых иноземная держава стремилась организовать их в полки, и тем самым отделить их от крестьянства, из которого они рекрутировались. Естественно, единственным отличием, от которого сипаи не могли избавиться, было оружие. "Крестьянин в мундире (форме)" - вот кем был сипай - отказался от своего мундира (формы) для того, чтобы стать крестьянином с оружием. Уклоняясь от полковой дисциплины, которую английские офицеры внедряли в их ряды при помощи муштры, они возрождали свой крестьянский характер. Они сливались с обычными людьми.
Это объединение важно, поскольку оно является признаком расширения бунтов и перехода к всеобщему восстанию. Бунты поразили всех замечательным успехом, заключавшимся в исчезновении власти англичан в северной Индии. Этот развал позволил обитателям деревень в районе Канпура, некоторые из которых уже вооружились до начала беспорядков, наводнить город. Как только это случилось, стало бесполезно и невозможно отличить восставших от бунтовщиков. Мятеж, действительный по его характеру, стал коллективным действием. Нанак Чанд, приверженец существующего режима, который вел дневник и скрупулезно заносивший в него имена, когда он мог, отмечал 6 июня: "Большая толпа. Трудно записать имена всех в такое время". И еще мы читаем в начале записи о 8 июня: "Невозможно было бы упомянуть имена всех, кто имел недобрые намерения и встал под знамена восставших". Истинное число привело свидетеля в ужас, но для историков анонимность и безликость тысяч участников является показателем массового характера действия.
Восстание в армии приобрело массовый характер почти в самом начале. Простой народ, охваченный бунтарским самосознанием, готов был разрушать, но не все без разбора. Англичане и все, что им принадлежало или было связано с ними, стало первой целью. Вслед за этим уничтожение распространилось на зажиточных и имевших собственность в Канпуре: предприниматели, особенно ростовщики, становятся важнейшей мишенью. Такие пристрастия и избирательность в разрушении были выделены в качестве одной из главных отличительных черт восстания в колониальной Индии. Убийства в Канпуре были совершены простым народом, членами низших социальных групп общества. Это ясно из частого употребления Нанак Чандом таких слов как "темные личности" и "люди низких каст"; там имеются также ясные упоминания крестьян и ремесленников. Лала Бадри Натх, работник по контракту в комиссариате Канпура, также подтверждал, что "тысячи представителей низших классов из города, военных городков и деревень шли вместе, участвуя во всех беспорядках и эксцессах". Восстание в Канпуре носило на себе отпечаток низших классов: Нанак Чанд настоятельно подчеркивал, что "никто из уважаемых граждан не присоединился к Джихаду". Не стоит разъяснять, что респектабельность определялась Нанак Чандом также как и англичанами, по владению богатством и собственностью. Люди, владевшие собственностью, смотрели на восстание как на дело низших классов и последние сделали его своим, применив соответствующие действия. Схожие структуры господства - пересекающиеся потому, что большинство торговцев и ростовщиков в Индии XIX века, которые стали целями восставших, получали свои прибыли, сотрудничая с англичанами - были одновременно атакованы подчиненными. В прямом столкновении со структурами господства повстанцы определили свою задачу как проект завоевания власти.
Не только прямые действия подтверждали этот проект. Другие признаки мятежа такие, как подрыв престижа властвующих через вербальные и другие виды оскорблений, сопровождали восстание. Шеферд вспоминал, что во время захвата его в течение долгого времени оскорбляли, и бунтовщики не могли ни слова произнести без "бранного эпитета" в отношении англичан. Амелия Хорн отмечала "грубое и непристойное" поведение мятежников, когда они достигли укреплений утром 27 июня. Британских офицеров, - говорила она, - жестоко избивали, и когда офицер сопротивлялся такому поведению "они бранили его в такой непристойной манере, что у всех звенело в ушах, и угрожали во время разговора плюнуть в лицо". Англичане не привыкли к такому поведению, и "оно напугало нас до смерти", - писала Амелия Хорн. Женщин, которых захватили в плен на месте резни, часто заставляли молоть зерно. В своем авторитетном рассказе "Сипайская война" Кэй с большой проницательностью отмечала:
"Образованная английская леди не нуждалась даже в опыте пребывания в Индии в течение недели, чтобы понять значение этого. Сидя там, на голой земле, эти плененные христианки, должно быть, имели смутные воспоминания из своего изучения библии, и припомнили, что на Востоке помол зерна всегда воспринимался как символ покорения (порабощения, зависимости)".
Действие, проводимое каждый день крестьянской женщиной в Индии, было бы действительно самым большим унижением для женщины из расы правителей. Полковник Эварт, перед тем как его убили, был подвергнуть насмешкам со стороны бывших сипаев своего полка. Когда англичане выходили из своего укрытия, ему вслед кричали: «Не правда ли, это прекрасный парад, не правда ли, вы специально принарядились!". Конечно, Англичане не привыкли к насмешкам и оскорблениям; они ожидали уважения и подчинения. Только в условиях бунта, когда установленные отношения власти и подчинения были разрушены, кодекс поведения мог быть грубо нарушен.
Оскорбления распространились не только на англичан. Элиту Канпура, известную своими дружескими связями с англичанами, оскорбляли подобным же образом. У наваба (правителя) Нунеха, Магомеда Али Хана, влиятельной персоны в городе и друга англичан, отобрали коня, и, по его свидетельству: "Дали мне "тутто" (мула), принадлежавшего слуге моего брата". В обществе, где тип экипажа неизменно отражал статус, попросить наваба пересесть на мула, к тому же принадлежавшего слуге, означало разрушить положение в высшем свете. Наваба Нунеха "заставили пройти по улицам в унизительном шоу", во время которого бунтовщики "бунтовщики осыпали меня оскорблениями" и "угрожали привязать меня к дереву".
По мере нарастания движения ряды повстанцев увеличивались. Люди приходили "посмотреть на веселье (забаву)": как унижают и оскорбляют правителей, и этих людей вовлекали в восстание. Повстанцы использовали то обстоятельство, что их было много (огромная толпа) для победы над теми, кто не был уверен и колебался, и затягивали зевак в ряды восстания. Количество [восставших] подтверждало моральный престиж солидарности: коллективность стала санкцией для тех, кто не очень хотел присоединяться. Коллективный характер предприятия, возможно, содействовал тому, что оно рассматривалось как "забава": всех угощали и раздавали шербет, люди устраивали выступления танцовщиц и клоунов. Все испытывали чувство освобождения и радости от того, что добились невозможного.
Эти черты ясно показали, что инициатива восстания в Канпуре исходила от простых людей. Однако, решились на бунт и разрушения, им все равно пришлось иметь дело с Нана Сахибом. Существует две версии встречи повстанцев с Наной. Согласно первой, делегация повстанцев встретилась с ним и заявила: «Махараджа, тебя ожидает королевство, если ты присоединишься к нашему делу, – а если встанешь не сторону врагов – смерть". Нана с готовностью ответил: «Что я должен сделать с англичанами? Я полностью с вами". С королевским жестом он положил руки им на головы и поклялся примкнуть к ним. Другая версия утверждает, что когда Нана увидел всю армию, то полностью отказался от лояльности Кампании (Британская Ост-Индская кампания), решил присоединиться и давать ей советы.
В случае подобном этому не существует возможности проверить, какая из версий достоверна, используя стандартные методы исторического исследования. Однако оба рассказа содержат один важный аспект. У Наны не было большого выбора. В одной версии выбор просто отсутствовал: повстанцы дали ясно понять, что альтернативой является смерть. В другой - отсутствие выбора не представлено прямо. Тем не менее, окруженный бунтовщиками, готовыми пойти на любые разрушения и действия, Нана смог бы получить, в случае сопротивления повстанцам, только увечья или смерть. Помня о своих обидах на англичан, он посчитал благоразумным связать свою судьбу с восставшими. В тот момент, когда британской власти, фактически, не существовало, и все население было с оружием в руках в состоянии бунта, у Нана Сахиба не было альтернативы присоединению к восстанию. Короче говоря, он стал пленником обстоятельств. Возможно, именно это хотел подчеркнуть Тантия Топи, ближайший помощник Нана Сахиба, когда говорил в своих показаниях англичанам после восстания, что "три полка пехоты и второй отряд легкой кавалерии окружил нас и арестовал Нана и меня". Никаких подтверждений того, что Нана Сахиб или Тантиа Топи когда-либо подвергались аресту не существует. Следовательно, это заявление можно принять как свидетельство беспомощности перед лицом народного восстания, потребовавшего участия Нана Сахиба. Такая ситуация вовсе не была уникальной в 1957 году. Случай за случаем, в разных регионах смещенных правителей и лишенных собственности земельных магнатов заставляли присоединиться к восстанию, вследствие возрастания давления вокруг них. Старый и отошедший от дел могольский император вынужден был взять на себя руководство восстанием под давлением сипаев Мирута и населения Дели. В Джханси рани встала во главе повстанцев потому, что ее окружали бунтовщики, оказывавшие на нее давление. В Бихаре, в Джагдишпуре, восьмидесятилетнему Кунвару Сингху навязали роль лидера инсургентов. И в Ауде крупные землевладельцы присоединились к восставшим только потому, что их крестьяне были настроены воинственно. Было бы упрощением, однако, утверждать, что князья и магнаты включились в восстание потому, что только давление снизу заставило их это сделать. Многие из старого правящего класса имели свои причины антагонизма с англичанами. Англичане забрали у них власть, престиж и землю. Восстание создало особое стечение обстоятельств, при котором соединилось недовольство элиты и народный протест.
Важен, конечно, вопрос, почему повстанцам потребовались такие люди как Нана Сахиб или могольский император. Ответ заключается в поисках восставшими легитимности (законности). Восстание хотело утвердить себя с точки зрения публичной власти. Разрушив мир, построенный англичанами, они хотели воссоздать свой понятный им мир. К сожалению, это воссоздание, в Индии девятнадцатого века и в контексте сознания восставших, было невозможно вне мира, основанного на иерархии. Сознание повстанцев стремилось легитимизировать свои действия, обращаясь к лидеру, монарху. Оно вернулось назад к старой политической системе – слабеющей Могольской империи XVIII века, и различным региональным княжествам не потому, что она была идиллической и менее жестокой (репрессивной), а потому, что она была им знакомой. Британское завоевание, навязывание британской власти и западной практики рассматривалось как что-то гротескное: враждебное, чужое и негуманное (даже нечеловеческое). Знакомый мир людей был перевернут вверх ногами, и они хотели его восстановить. Отсюда "естественное" присоединение к представителям старого порядка: в Дели к могольскому императору, в Ауде к мальчику-королю Бирджизу Куадру, в Джханси к рани и в Канпуре к главе Маратхской конфедерации Нана Сахибу, наследнику пешвы.
Можно утверждать, следуя за Гегелем, что в начальном моменте отрицания сознание повстанцев было охвачено "фанатизмом разрушения". Только путем разрушения это сознание "обладало чувством собственного существования". Тем не менее, осуществление этого разрушения " сразу привело к определенному порядку". От скоротечного периода разрушения был осуществлен переход к "установлению определенного порядка". Возвращение назад к старой системе было принято с удовлетворением. Иными словами, момент освобождения, когда структуры власти перешли к установлению "прямой, немедленной и полной конфронтации человеческих личностей", не мог продолжаться долго. И все возвратилось к структурам домена, и старым иерархиям.
В предыдущем анализе подчеркивалось, что сипаи слились с массами из низов, и это усилило народный характер протеста в развитии восстания в Канпуре. Тем не менее, на данном этапе дискуссии необходимо еще раз вернуться к специфической роли сипайских элементов. Сипаи, несмотря на свое крестьянское происхождение, занимали особое положение. В контексте народных волнений они были ключевой частью, - они были ближе всех к государственной власти. Дети крестьянства, они покинули деревню, увидели мир, и теперь во время восстания принесли знание этого мира обратно в деревню. Это был ритуал перехода, через который крестьянин становился посвященным (инициированным) в таинства государства. Они совершили переход от знания настоящего (чистого) чиновничества к знанию государства как аутентичного (подлинного) объекта ненависти. Некоторые видят предписание ненавидеть, в основном, в выборе восставшими целей. Однако их близость к государственной власти имела двойной характер. Она сделала возможным для них, с одной стороны, идентифицировать государство как врага. С другой стороны, та же самая выдержка и опыт, особенно когда, они сражались во многих битвах на стороне Британо-Индийского государства, заставили их понять важность руководства, дисциплины и командных структур войны. Таким образом, их возвращение в сельскую общину, как вооруженного крестьянства, было насыщено новым сознанием. Возвращение к традиционному руководству могло быть результатом этого сознания. Важно отметить, что крестьяне во время бунта в колониальной Индии обычно стремились к легитимности путем назначения королем какого-либо вожака из своей среди, однако в 1857 году свергнутые короли и принцы, те, кто раньше выдвигали свои претензии на руководство, были выбраны лидерами, и придали легитимность восстанию. Старый законный порядок потерпел поражение от Британии в конце XVIII - начале XIX вв. Было похоже, что сипаи в своем поиске руководства и командования возрождали тот старый порядок и вели войну за него и от его имени.
Стремление возродить старый порядок проявилось в создании судов, где судопроизводство определялось "туземными понятиями", в запрете использовать английский язык, возрождении старых учреждений, возвращении старых чиновников, в создании военного совета, в реставрации старых ритуалов двора. Это не означало, что сипаи и простой народ полностью отдал инициативу Нана Сахибу и его людям. Сипаи преобладали в военном совете: бывший сипай Тиика Сингх был провозглашен генералом и отвечал за военные операции. Других сипаев произвели в майоры, полковники и т.д., показав желание создать иерархию военного командования. Были также примеры, когда, несмотря на неодобрение Нана Сахиба, повстанцы подвергали унижению богатых коллаборационистов. Упомянутый выше наваб Нунеха записал об этом:
"У одного из сипаев, который находился в укрытии [с англичанами] и был захвачен и посажен 27 июня в тюрьму, сын служил во 2-м отряде легкой кавалерии, который сначала пошел к Баба Бхуту, угрожая убить его, если тот не выполнит его просьбу, он также обратился к Нана, к которому пришел и повторил свою просьбу в такой же угрожающей манере. Нана немедленно освободил его отца с товарищами".
Загнанный в угол (крайние обстоятельства), простой повстанец мог сломать кодекс различий по отношению к лидеру, говорить с ним с угрозой и заставить его, «не заметить» такое серьезное "преступление" как преданность англичанам. Руководители, в свою очередь, понимая силу и важность народа, стремились к тому, чтобы он был доволен. Так, например, мы читаем в "книге приказов" Тантиа Топи такие распоряжения, как "любой, кто возьмет дрова и т.п. из Годоуна или из домов бедняков, должен быть подвергнут наказанию по приговору суда"; или другое: «все офицеры должны отдать строгие приказы своим подчиненным, что их ждет строгое наказание, если они будет вымогать деньги в бедных деревнях или грабить их". Здесь нарочитое совмещение двух сфер деятельности народной и представленной феодальными лидерами типа Нана Сахиба и его окружения. Это привело к созданию единого фронта против общего врага, полное уничтожение которого только и могло привести к стабильному восстановлению старого порядка. Азимуллах предложил следующее мнение:
"Какие глупцы, мы, туземцы, когда заставили себя так спокойно отдать нашу страну кучке деспотических чужеземцев, которые пытались разными способами лишить нас нашей религии и привилегий! Поделом нам! Я призываю вас соединить ваши сердца и руки для того, чтобы уничтожить с корнем наших врагов на всей территории Индии. Чтобы их духу здесь не было! Чтобы наименование христианин больше никогда не звучало на Индостане! Нас много, и мы сильны, чтобы жить свободными".
Это заявление о единстве, силе и уверенности. Враг ясно определен, и его уничтожение ясно провозглашено как цель. "Иштахары" (прокламации), подготовленные как на языке урду, так и на диалекте девнаджири призывали "всех индусов и магометан объединиться в защиту своей религии и встать на службу". Бунт, приведший к коллективной атаке на правителей, перерос в войну всего общества против общего врага.
Восстание, через коллективные действий, через одобрение руководства, и через поиск идентичности с политическим порядком, достигло собственной легитимности. Оно стало народным и открытым. Нана Сахиб после этого смог проинформировать генерала Уиллера в укрытии, что атака вот начнется.
Из существующих источников, резня на реке представляется хитростью (стратагемой) ведения войны. Она была спланирована заранее. Идея о том, что повстанцы хотели выманить англичан из их укрытия, а затем совершить массовое убийство, возможно, была предложена в заявлении, сделанном У.Дж.Шефердом, который покинул укрытие, переодевшись туземцем, а затем был арестован. Шеферд утверждает:
" Человек, выглядевший как представитель власти, подошел ко мне и спросил, действительно ли офицеры и европейцы стремятся покинуть базу, Будет ли принято предложение об этом, если его сделают. Я ответил, что не могу точно говорить, но женщины действительно сильно желают
выбраться любым способом, и что ради них, вне сомнения, такое предложение будет принято, если его сделают в надлежащей форме".
Не стоит добавлять, что Шеферд совершенно ничего не знал о том, к чему приведет это предложение. Он хотел спасти своих соотечественников, включая свою семью от мучений, который они испытывали внутри укрытия. Собрался полный совет и принял решение, что лучший способ разгрома англичан - выманить их из укрепления, предложив свободный путь вниз по реке, и убить их. Важно отметить, что на совете присутствовал не только Нана, его люди, как Азимуллах, и повстанцы, как Тиика Сингх, но также Маулави Лиакат Али. Индусский принц и маулави (мусульманский религиозный учитель) санкционировали резню. Решение о массовом убийстве в своей основе имело санкцию гази (судьи). Очевидец свидетельствовал:
" За два дня до того, как были подготовлены лодки для европейцев, Кази [Вазиутдин] с двумя сирдарами (командирами) кавалерийского полка, имена которых я не знаю, согласовывал у себя дома действия оп их смерти. Когда я пришел в дом, то услышал, что убийство европейцев, как только они выдут из укрепления, является законным и пристойным ".
Таким образом, резня могла принять характер наказания, открытого и народного дела. Это был спектакль, который смотрело от десяти, до двенадцати тысяч человек. И как это делают палач, некоторые повстанцы говорили группе англичан: "Раскаивайтесь во всех своих грехах и просите прощения у бога".
Публичный и открытый характер резни на реке подтверждается всеми свидетелями рассказов об этом событии, которые существуют. Рискуя показаться кровавым и многословным писателем, я процитирую три из них. Вот убийство, каким его увидел Моубрэй Томпсон, который сумел убежать на одной из двух лодок, и ниже на реке укрылся у одного из магнатов:
"Майор Вибарт и его семья были последними, кто поднялся на борт, отряд из его полка, второго кавалерийского, сопровождал его и настоял на том, чтобы он взял с собой все принадлежавшие ему вещи на лодки. Но как только они увидели, что он почти погрузился, и нас, начавших отплывать от берега, они подали сигнал лодочникам, которые моментально покинули нас, а перед тем подожгли соломенные покрытия лодок, которые сразу вспыхнули ярким пламенем. Все, кто мог, вынуждены были прыгать через борт. Раненные и беспомощные, которые не могли выскочить, погибли в пламени. Солдаты из кавалерии первыми начали стрелять в нас, и их огонь стал сигналом для начала бойни, немедленно после этого открыли стрельбу по сорока лодкам, предоставленным нам, четыре пушки и около 10.000 мушкетов (ружей) ".
Элиза Брэдшоу спаслась невероятным образом. Она простояла в воде среди кровавой резни, происходившей вокруг нее, а после этого спряталась на мусульманском кладбище. Таким образом, она выжила, чтобы описать эту сцену:
" На рассвете 27-го, несколько повозок, запряженных мулами, три или четыре слона и три паланкина (носилок) появились в укреплении. Генерал и некотор