История группы «Пероксид» началась годом ранее. Они были многообещающей группой, выбранной с трибун во время одного из прослушиваний на стадионе. Стадионы очень редко приносили плоды, поскольку практически невозможно составить какое-либо ценное мнение о ком бы то ни было, когда на земле толпятся двенадцать тысяч человек и каждый пытается привлечь к себе внимание. Стадионные дни были просто эффектным ходом, здесь можно было набрать максимальное количество кадров с огромными толпами для заставки программы и к тому же поддержать достоверность главной идеи шоу «Номер один», будто для конкурса прослушивались тысячи человек. Здесь все были равны, и каждый желающий мог прийти и постоять на трибунах, в то время как команды отборщиков бегали по рядам и подзывали всех, на кого падал глаз, просматривая максимальное количество людей по принципу конвейера, уделяя каждому от двадцати до тридцати секунд. Здесь приходилось принимать моментальные решения, к тому же усталые и запыхавшиеся команды могли судить о конкурсантах только по внешности. Группа «Пероксид», две почти полностью обнаженные молодые блондинки, оказалась в числе выбранных и во время прослушивания перед тремя судьями показала себя на редкость хорошо. Оказалось, что невероятно глупые попытки казаться сексуальными были не единственным их отличием. Они действительно хорошо пели, и на них начали возлагать большие надежды.
Эмма до сих пор помнила проходившее год назад производственное совещание, на котором Кельвин озвучил свои планы на их счет.
— Мы их отсеем после первого тура, — объяснил он ко всеобщему удивлению. — Нужно смотреть на вещи в долгосрочной перспективе.
— Я думала, мы сможем довести их до финала, — заметила Берилл. — Я думала, они как раз твоего типа. Они поют не хуже половины других финалистов, они прикольные и офигенно отчаявшиеся. Что тебе еще нужно? Ты вообще видел, как они ревели, когда мы их взяли?
— Вот именно, это «суперлипучки», особенно младшая, — согласился Кельвин. — Они плачут даже лучше, чем поют. Если они так плачут, когда одерживают победу, представь себе, что произойдет, когда они проиграют.
— Почему бы тогда не дать им разбег, чтобы они могли потерять намного больше? — настаивала Берилл. — Они миленькие девицы, и, если честно, у нас уже излишек «толстух» и «собак».
— Долгосрочная перспектива, дорогая, долгосрочная перспектива. Нужно спрашивать себя: в чем сюжет?
— Ну и в чем он?
— Ну, можно, конечно, дать этим пташкам разгон, как ты говоришь, и я не сомневаюсь, что сюжет из них выйдет неплохой.
— К тому же из-за столярных станков повылезают всякие их бывшие дружки-отморозки, готовые рассказать о невероятной ненасытности девчонок до мужиков и секс-марафонах по восемнадцать часов, — вставила Берилл.
— Все верно, Берилл, — ответил Кельвин. — Бери — не хочу, и я уверен, что вы все думаете, что нужно хвататься за них обеими руками. Но как вам такая мысль? Мы доведем их до первого тура, расхвалим, заявим что-то вроде «Вы лучшие из тех, кто входил сегодня в эту дверь» и «Хвала Господу за настоящие таланты». Затем, к всеобщему изумлению, мы почти моментально их отсеем, прямо после второго тура. Никто этого не ожидает, и они — в последнюю очередь. Берилл в ужасе, девочки плачут, ты обнимаешь их, кричишь на меня, плещешь водой в Родни, но я непоколебим, а Родни, разумеется, голосует так же, как и я, потому что он всегда делает то, что ему велят. Шучу, Родни.
— Ха-ха, — ухмыльнулся Родни, словно острая шутка лучшего друга и коллеги — то, что он больше всего любит.
— За дверью в холле сидит Кили, — продолжил Кельвин, с энтузиазмом развивая тему, — истерия набирает обороты. Сердца группы «Пероксид» разбиты. Кили поверить не может, что их отсеяли, она хочет зайти в зал и сказать мне все, что она обо мне думает. Берилл к этому моменту грозится уволиться… Много кадров с Родни, который сидит с угрюмым видом, зная, что Берилл права, а он снова обосрался и принял неверное решение.
— Ха-ха, — с трудом выдавил из себя Родни.
— Даже я вдруг начинаю сомневаться, — продолжал Кельвин, распаляясь все больше. — Правильный ли выбор я сделал? Девочки определенно знают ответ на этот вопрос! Они идут в «Комнату гнева» и кричат в камеру, что все равно станут звездами, их груди вздымаются, тушь течет по лицу, серьги в пупках трясутся от эмоций. «Подожди, Кельвин Симмс! — кричат они. — Мы взлетим до небес, и тогда ты обо всем пожалеешь». Мы мусолим эту тему целую неделю, снова и снова обсуждаем ее на «ITV2», пытаемся подтолкнуть газеты к идее проведения кампании «В защиту группы „Пероксид“». Включаем сюжет во всех подробностях в рождественский DVD… А потом, — победоносно ухмыльнулся Кельвин собственной гениальности, — мы приглашаем их поучаствовать в следующем году. Вот это сюжет что надо.
Группа «Пероксид»
Через десять месяцев после этого разговора родители Джорджи сидели в своей маленькой гостиной и слушали, как на втором этаже их дочь спускает воду в унитазе. Они не слышали, как ее тошнило, но только потому, что Джорджи всегда включала громкую музыку, перед тем как ее вырвет.
Все началось в тот момент, когда она ответила на телефонный звонок.
— Да, добрый день, мистер Костелло, это Эмма из шоу «Номер один», помните меня? Как поживает несравненная Джорджи, мы так любим Джорджи. Мы ее фанаты. Она дома?
Джорджи была младшей из двух членов группы «Пероксид», поп-дуэта, который она со своей подругой Мишель организовала в процессе посещения субботнего утреннего драмкружка и который в прошлом году триумфально прошел первый тур шоу «Номер один» и с шумом погорел во втором туре. Джорджи тогда было всего семнадцать, и ее отец считал, что она слишком мала, чтобы появляться на экране полуголой.
— Если это конкурс певцов, то почему бы вам не надеть что-нибудь на себя? — спросил он.
— Папа, шоу заключается в том, чтобы показать, что у нас есть то, что надо, — ответила Джорджи, стоя на ковре в гостиной практически в одном нижнем белье. — Кельвин всегда спрашивает… у вас есть то, что нам надо? Ну, у нас это есть.
Откровенные костюмы были идеей Мишель. В свои девятнадцать она была непререкаемым авторитетом в дуэте.
Родители Джорджи были абсолютно убеждены, что нарушение пищеварения у их дочери началось с этих костюмов. Мишель была прирожденной эксгибиционисткой, которая с радостью ходила бы в паб в облегающих шортах и лифчике; однако у Джорджи, по словам ее школьного куратора, были «трудности с оценкой своего тела». Она была стройной девушкой, которая, стоя перед зеркалом, видела в отражении толстушку. Все твердили, что она красивая, но Джорджи не могла убедить себя в том, что ее тело достаточно хорошо, чтобы демонстрировать его рядом с уверенной в себе полуобнаженной Мишель, и поэтому начала наказывать себя за несоответствие.
После внезапного и жестокого отсева группы «Пероксид» из шоу «Номер один» Джорджи убедила себя, что они провалились из-за ее недостаточной стройности. Чем больше люди выражали удивление тем, что девушкам не удалось подняться до стадии «поп-школы», тем глубже она убеждала себя в том, что это ее вина.
На протяжении многих недель после отсева родители Джорджи с отчаянием наблюдали за тем, как их красивая дочь ведет войну с собственным телом. Сначала они надеялись, что, когда печальная известность их истории утихнет, она сможет прийти в себя, но угасание интереса к ней СМИ только усилило ненависть Джорджи к самой себе. Комментарии прохожих на улице перешли от поддержки к жалости, потом к презрению и, наконец, к безразличию, и именно это последнее Джорджи переживала больнее всего. На какой-то момент ей почудилось, что она что-то значит, а затем оказалось, что это не так. И виновато в этом было ее предательское тело.
Потребовалось шесть месяцев усилий со стороны родителей, а также деньги на частную клинику, которую они с трудом могли себе позволить, чтобы приблизить Джорджи к миру нормальных людей, и теперь все началось заново.
— Привет, Джорджи! — щебетала Эмма. — Как дела у группы «Пероксид»? Мы обожаем «Пероксид».
Им ничего не обещали. Эмма была очень осторожна и ничего не пообещала ни от своего лица, ни от лица своих работодателей, но она все же потихоньку подталкивала девушек к принятию решения. Она бросала тонкие намеки насчет того, что, по мнению сотрудников шоу, в прошлом году они стали свидетелями несправедливости и что девушки не должны позволить той истории сломить себя. Они ведь две сильные женщины и при желании смогут снова вступить в борьбу.
Мишель и Джорджи были в восторге. Мишель тут же отправилась в местный магазин «Энн Саммерс», чтобы почерпнуть идеи для новых костюмов, а Джорджи, чьи груди только недавно вернулись к нормальному размеру, а цикл месячных так и не восстановился, пошла прямиком в туалет и начала приводить себя в норму.
И теперь ее родители сидели и наблюдали за появлением старых признаков. Звуки рвоты, спускаемая вода, постоянный запах пасты изо рта дочери. Таким образом Джорджи пыталась контролировать ситуацию: если она больше ни на что не могла повлиять в своей жизни, то она хотя бы могла следить за собственным телом: заставлять его сжиматься, поглощать самое себя, наказывать его за то, что в прошлом году оно оказалось не на высоте, и показывать, что случится, если это произойдет снова.
Королевская заявка
Триста конвертов, четыре чашки кофе и две сигареты отделяли Эмму от группы «Пероксид», и она чувствовала, что у нее голова идет кругом от обилия надежд и мечтаний, как вдруг она взяла конверт, который резко привел ее в чувство. Это была такая неожиданность, даже шок, причем для Эммы очень болезненный шок. На конверте стоял штамп Балморала, и маркировано оно было почтовым отделением Букингемского дворца. На конверте было тиснение в виде королевского герба.
Принц Уэльский подавал заявку на участие в шоу «Номер один».
Она просто глазам поверить не могла, когда увидела имя на бланке заявки и прочитала описание под ним. «Органический фермер. Занимаюсь благотворительностью. Наследник престола».
Эмме вдруг захотелось заплакать. Это было уже слишком. Конечно, она не была ярой монархисткой, но была искренне привязана к устоям, которые просуществовали много сотен лет и были во многом уникальны по своей сути. Когда Эмма была маленькой девочкой, королева приезжала к ним в школу, и это был просто великолепный день. Все девочки несли цветы и чувствовали себя принцессами в присутствии настоящей королевы. Конечно, это было двадцать лет назад, и сегодня монархия уже не принадлежала к разряду сказочных понятий. И все же, живя в мире огромных силиконовых грудей, радикальной подтяжки лица и реалити-ТВ, Эмма продолжала уважать то, что олицетворяла собой королевская семья. А теперь… теперь принц Уэльский подавал заявку на участие в шоу «Номер один».
— Твою мать! — не удержалась она. — Боже мой!
— Что такое? — спросил Трент, и все сидящие вокруг большого, заваленного листами бумаги стола подняли головы.
— Ничего, — ответила Эмма.
Она моментально приняла решение. Она его отсеет. Она спасет принца от самого себя. Закрыв рукой конверт с монограммой, она небрежно бросила королевскую заявку в кучу отказов.
— Ничего особенного, — повторила она.
Но было поздно.
— Что ты увидела? — спросил Трент.
— Я же сказала: ничего.
— Тогда зачем орать «твою мать» и «Боже мой»? Ну же, Эмма, от кого была заявка? От твоей матери?
— Нет, это просто какая-то глупая шутка, кто-то пытается косить под принца Уэльского. Я выбросила бланк.
— Покажи мне конверт.
С деланым равнодушием, пожав плечами, Эмма передала ему конверт с тисненой геральдической лилией и королевской маркировкой. Трент внимательно изучил его.
— Черт, по-моему, он настоящий, — наконец сказал он.
— Ой, да ладно тебе… — начала Эмма.
— Потому что если это глупая шутка, то с нами шутит человек, у которого есть доступ в почтовое отделение Букингемского дворца, а зачем ему это нужно? Все равно надо выяснить. Дай мне номер офиса принца Уэльского.
Через пятнадцать минут история получила подтверждение. Его королевское высочество действительно решил попробовать поучаствовать в шоу «Номер один» и надеялся получить приглашение на прослушивание. Особый акцент был поставлен на его желании, чтобы к нему относились точно так же, как и ко всем остальным кандидатам, в противном же случае он откажется от участия.
— Умный сукин сын! — воскликнул Трент.
— В каком смысле? — спросила Эмма. — Это просто смешно. Как он может быть поп-звездой?
— Это его последний шанс, верно? Парню так и так крышка, по данным опросов все как один требуют, чтобы он ушел и открыл дорогу следующему поколению. Поэтому что он делает? Он подает заявку, чтобы присоединиться к следующему поколению. Это такая наглость, что страшно делается! Умный, умный сукин сын.
Чем больше Эмма об этом думала, тем меньше ей хотелось принимать в этом участие. Она была из тех, кто ходит в музеи и на экскурсии в замки. Она была членом Национального траста и Исторического общества. Традиция и прошлое ведь что-то значат, не так ли? Хотя если наследник престола собирается появиться на шоу «Номер один», то, видимо, уже нет.
— Давай откажем ему, — сказала она, пытаясь говорить спокойно и небрежно.
— Что? — удивленно ответил Трент.
— Он ведь просто выставит себя еще большим чудаком.
— И?
— Ну… Я хочу сказать, может, мы тоже будем глупо выглядеть.
— Хм, я так не думаю, Эмма. Ты, кажется, не видишь перспективы. Это будет гениально. Твою мать. Он думает, что может использовать нас. Они все так думают, верно? Все отчаявшиеся кандидаты, которые идут на шоу «Знаменитый Большой брат», «Я знаменитость» и «Трахни меня, я известен», они все думают, что могут использовать процесс, чтобы получить то, что им нужно. Разве они еще не поняли? Разве они не помнят Джорджа Гэллоуэя? Мы сожрем их. Мы разжуем их, проглотим, и они выйдут через нашу жопу! Этот парень думает, что мы сделаем его популярным. Возможно, он думает, что это приблизит его к молодежи! Ну и удивится же он, когда Кельвин смонтирует его глупую королевскую задницу!