С.А.МИХАЛЬЧЕНКО
КИНОЭТЮДЫ
КИНОНОВЕЛЛЫ
ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ
Первый год обучения на сценарном отделении
Учебное пособие по специальности «Драматургия»
Рекомендовано УМО
высших учебных заведений РФ по образованию
в области кинематографии и телевидения
В Г И К
2 0 0 5
В учебном пособии использованы материалы: Н.Зотов «Звуковой этюд».
С первых шагов обучения на сценарном отделении необходимо помнить, что творчество кинодраматурга отличается от творчества писателя, что сценарному замыслу предстоит воплотиться в фильм, зажить в нём. Это предъявляет особые требования к труду кинематографического писателя, отсюда – и особые учебные задания для будущих сценаристов, начиная с первого курса. И эти маленькие задания уже связаны с изучением профессии.
Все то, что написано в сценарии, должно найти зрительное, пластическое воплощение в будущем фильме. Драматический конфликт, систему образов-характеров в сюжетном развитии надо постараться раскрыть с предельной выразительностью, наглядностью. Ценность вашего сценария будет определяться не только значительностью и четкостью вашего замысла, драматизмом сюжетной ситуации, его интересностью, оригинальностью, но и тем, насколько вам удастся найти его кинематографическое выражение. Немалое значение будет иметь и композиция сценария, то есть наиболее выразительное расположение сцен, эпизодов как частей вашего произведения.
Главный предмет на сценарном факультете называется так – «мастерство кинодраматурга», звучит красиво, однако, сути дела не противоречит: способности каждому даны от природы, их приумножить трудно, но всякий студент, будущий кинодраматург, должен стремиться овладеть своим ремеслом мастерски. Это овладение во ВГИКе и на всех других факультетах начинается с миниатюр. Будущие художники рисуют этюды, операторы снимают фотоэтюды, актеры играют этюды на площадке, будущие режиссеры ставят свои первые короткометражки. Кинодраматургические этюды сочиняют на сценарном отделении.
Скорее всего, судя по вступительным работам, до сих пор вы писали свои рассказы или небольшие повести вольно, не задумываясь ни над объемом, ни над формой записи. Теперь на это следует обратить внимание.
Первый ваши киноэтюды называются так – «немой» и «звуковой».
Ваш мастер может дать вам задание по своему усмотрению, в той или иной мере отступая от традиционной программы, это его право, но опыт многих лет занятий мастерством на сценарном факультете подтверждает плодотворность учебы именно на таких этюдах. Поверьте, кинодраматурги, закончившие наш факультет и работающие в кино и на телевидении, тоже на первом курсе начинали с немого и звукового этюдов.
Какие же это задания и почему они так называются?
Н Е М О Й Э Т Ю Д
Названия эти связаны с историей кино, являются ее отголоском. Возникает невольное напоминание о Великом Немом, о путях перехода от немого кино к звуковому кинематографу. Этот сложный период, очевидно, продолжается и до сих пор, спустя более ста лет от возникновения кинематографа, так как природа кино изобразительна, а изображение доходчивее, ярче, увлекательнее, чем диалог.
Вспомните ваши любимые фильмы, и на память скорее всего сразу же придут не слова, сказанные героями, а всплывут какие-то зрительные образы, кадры, запоминающиеся иногда с одного просмотра на всю жизнь.
Конечно, немое кино, подобно всему, что уходит, никогда не вернется, как бы иной раз его ни идеализировали. Отсутствие звука в Великом Немом безусловно связывало его выразительные возможности. Но если вдруг в наше время появляется фильм, который обходится почти без диалога, решенный иными средствами, нас это восхищает, представляется откровением. Нет-нет да и возникнет у кого-то из ныне творящих киносценаристов и кинорежиссеров замысел фильма, в котором он хотел бы избежать диалога или сделать так, чтобы его было как можно меньше в картине.
Сегодня старые фильмы немого кино смотреть непривычно, даже затруднительно, поэтому лучшие фильмы Великого Немого со временем подвергались искусственному озвучанию, хотя бы музыкальному. Но интересно, что титров в немых фильмах было совсем немного, а некоторые картины и вовсе без них обходились. Титры диалога в немом кино не предваряли события, а давались с опозданием, чтобы зритель прежде всего мог сам догадаться о смысле только что беззвучно произнесенного диалога. А в звуковом кино фильмы стали чересчур «говорливыми», их без труда можно воспринимать только на слух, с закрытыми глазами. Часто в диалоге современных фильмов зрителю пытаются не показывать события, а пересказывать их, не давая возможности зрителю самостоятельно понять события, мыслить, сопереживать. Подлинный вкус к изображению, настоящее пристрастие к нему зачастую отсутствует в фильмах. Тем не менее, «кинематограф остается искусством зрелищным, и чем дальше он будет продвигаться вперед, тем зрелищная сторона его будет все более совершенствоваться. В этом диалектика развития кинематографа». Это предрекал известный советский режиссер М.И.Ромм, работавший как в немом периоде, так и в звуковом кино. А французскому режиссеру Ф.Трюффо принадлежат такие слова: «Я хотел бы родиться в начале века, чтобы успеть снять немое кино».
И, может быть, прав известный клоун Вячеслав Полунин, считающий Чаплина своим первым учителем, что слово «идет по поверхности», «не захватывает тайное», вот потому-то этот клоун почти всегда отказывается от слов.
Нет сомнения, что молчаливые минуты в хороших звуковых фильмах – не просто паузы, а необходимые моменты осмысления, осознания чего-то важного для фильма. Есть такие картины, которые привычно используют диалог, но как будто берегут чисто изобразительные, «тихие» кадры для каких-то высших точек действия, создавая с их помощью основной смысл и нерв картины.
Так вот, во имя исчезающей зрелищной природы кино и пишутся первые этюды студентов-сценаристов.
Особого различия между немым и звуковым этюдами нет, условия их просты: действенность, конфликтность, краткость (всего в 1-2-3 страницы), ясность ситуации, выразительность. Но все же часто в первых студенческих работах наблюдается скованность, творческий зажим. Может, настораживают эти обозначения – «немой», «звуковой»?..
НЕМОЙ ЭТЮД – ЭТО НЕБОЛЬШАЯ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ СЦЕНА (ИЛИ ДВЕ СЦЕНЫ), ДРАМАТИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ КОТОРОЙ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ БЕЗ ДИАЛОГА.
Для многих задание это кажется трудным. Часто работа над немым этюдом начинается с вопроса: «Почему немой»? Хотя на самом деле вы должны себе задать такой вопрос: «Почему мои герои молчат? Что их заставляет молчать? Почему в диалоге нет необходимости?»
Выходит, надо просто оправдать молчание. Суметь увидеть состояние человека только через его поступки, через детали поведения, причем, безо
всяких дополнительных, чисто литературных разъяснений, а главное – без диалога. Исходить тут надо из неоспоримого жизненного факта, что поведение людей бывает понятно и без всяких слов.
Конечно, человек, находящийся в одиночестве, редко сам с собой разговаривает. Но пусть в этюде действует не один персонаж, давайте усложним задачу. Нужно придумать сцену между двумя или несколькими людьми, которые по какой-то причине не могут или не хотят говорить. Оправданием молчания может быть и отсутствие взаимопонимания, и бойкот, и тайная слежка заговорщиков, какая-то преграда для разговора или, скажем, ситуация, в которой ваши герои отлично понимают друг друга без всяких слов. А может быть в вашем замысле столкновение героев станет не прямым, а опосредованным.
Немой этюд можно решить и условно, без всяких оправданий, например, в жанре анимации.
Вот несколько примеров немых этюдов первокурсников разных лет.
Они и помогут вам понять суть задания.
В.Сутулов
ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА
Автострада. Над асфальтом – марево. Ветер гонит пустые пачки от сигарет, клочки газет, пластиковые бутылки…
На асфальте – черные следы от тормозных путей, потеки масла, бензина.
Вечереет. Машины, машины, машины. Почти все еще без включенных фар.
Щит с указателем. Самодельный. Просто большой кусок картона. Надпись, которая прочитывается через мелькающие автомобили: «Восьмое» - пронесся «Жигуленок» - «чудо» - промчалась иномарка – «света».
В «КАМАЗе» с гравием – детина. Прочитал, шевеля толстыми губами, Сплюнул в открытое окно.
«Жигули-девятка». Двое. Глаза настороженные: знакомы недавно. Он, прочитав надпись на щите, выразительно покрутил пальцем у виска. Она засмеялась.
Старенькая «Копейка». За рулем парень в джинсовке приподнял дымчатые очки, прищурился… и надавил на газ.
«Волга». «Газель». Мелькнул «Мерседес», ослепив ксеноновыми фарами. У щита не останавливается никто: чепуха какая-то. Да и некогда… Некогда! Некогда!
Стало темнее.
«Москвич». Вглядывается мужчина. Останавливает машину. Читает надпись на щите, пожимает плечами, приглядывается: съезда с трассы нет. Только след от развернувшейся машины.
Мужчина выходит. Боится испачкать туфли. Спускается на несколько шагов по тропинке.
Он видит стену камыша – ровный ежик. Кувшинки слегка шевелятся: дышит близкая вода. И – ничего. Никакого чуда. Только камыши. Да сатанинские блики фар проносящихся сверху, по трассе, машин.
Мужчина идет назад, к «Москвичу», у щита останавливается, словно вчитывается еще раз. Потом достает канистру. Брызнул на надпись, поджег зажигалкой. Умчался - в вечер. Только шлейф дыма…
Чудак на мопеде, боязливо едущий по обочине автострады.
Догорает, свертываясь, щит.
Чудак успел прочитать только: «чудо све…»
Свернул. Протрясся по влажной от росы колее. Прислушался, постоял в раздумье. Неуклюже слез с седла, сбросил кроссовки, стал раздвигать камыши…
Чудо! Озеро, круглое, как серебряное блюдце. Восемь уток-нырков боязливо режут воду. Точеные, как у шахматных коней, головки. Вот их стало семь. Пять. Снова восемь. Тянется след, рассекающий озеро пополам.
На обочине автострады, у обгоревшего столбика, чудак мастерит новый указатель…
Г. Лавров
В С Т Р Е Ч А
Аэропорт. Люди тащат сумки, сидят, разговаривают, ждут кого-то.
Ревут взлетающие самолеты.
Женский голос невнятно объявляет о прилете самолета.
Стеклянная стена аэровокзала. Внутри, за стеклом переминается мужчина. У его ног – чемодан.
Второй мужчина, с густой шапкой черных волос стоит, прислонившись к стеклу с внешней стороны. Рядом с ним – большая дорожная сумка.
Первый мужчина внезапно замечает затылок второго и присматривается. Потом старается разглядеть его лицо сбоку. Стучит костяшками пальцев по стеклу. Стучит монетой. Второй оборачивается. Оба радостно улыбаются, разводят руками: вот, мол, какая встреча!
Первый говорит что-то, сложив руки рупором, но второй только мотает головой и стучит себя по уху. Тогда первый машет, показывая рукой вдоль стены.
Они подхватывают свой багаж, проталкиваются сквозь толпу. А двери все нет. Мужчины переглядываются поверх голов, смеются.
Заворачивают за угол и видят такую же сплошную бесконечную стеклянную стену. Останавливаются, обескураженные.
Первый опускает чемодан, стучит ногтем по часам и показывает жестом: лечу, мол, скоро. Второй понимающе кивает, тоже ставит вниз свою сумку.
Они смотрят друг на друга, радостно улыбаются, качают головами. Один касается пальцами висков: поседел, мол, ты, братец. Другой округло поводит перед собой руками: а ты растолстел.
Второй замечает у первого обручальное кольцо, делает вид, что пожимает руку, поздравляя. Тот шутливо расшаркивается, изображает, будто укачивает младенца. Показывает пальцами: три. Второй удивлен. Переспрашивает: отмеряет от земли рукой три разных высоты. Первый кивает.
Женский голос что-то невнятно объявляет о прибытии самолета.
Первый мужчина стучит себя по кольцу и указывает на второго. Тот отмахивается. Показывает пальцами на стекле расходящихся человечков. Отворачивается, смотрит на небо. Потом делает вид, будто пилит, проводя рукой по горлу. Снова машет рукой: мол, шут с ней. На лице – улыбка.
Голос по радио, можно разобрать: «Объявляется посадка…»
Первый шарит по карманам, достает какой-то конверт, пишет на обороте телефон и прижимает конверт к стеклу. Звони, мол.
Второй записывает на клочок.
Они снова разводят руками, улыбаются и качают головами. Подхватывают чемоданы и идут в разные стороны.
Зажигается надпись: «Не курить! Пристенуть ремни!» Гул самолета.
Первый и второй сидят рядом в креслах и молчат. Вид у них неловкий и скованный.
По проходу идет стюардесса, раздавая леденцы, и старые друзья с преувеличенным вниманием следят за ее движением.
К. Драгунская
А П Е Л Ь С И Н
В метро ехал дяденька в тюбетейке. В руках держал две авоськи. А в авоськах – апельсины, очень много.
На остановке дяденька подошел к дверям, и тут один апельсин выпал. Дяденька ушел, а апельсин остался.
Вошли другие люди: женщина с поникшей «химией», папа с ребенком и милиционер.
Милиционер поднял апельсин и положил на свободное сиденье.
Ребенок плакал. Он был маленький, толстый, в синем комбинезоне. Папа держал его на руках. Лицо у папы было непроницаемо-измочаленное, наверное, он уже отчаялся угомонить ребенка, а тот плакал громко, противным голосом, даже сквозь шум поезда было слышно. Ни с того, ни с сего ребенок замолчал, открыв рот: увидел апельсин, большой, оранжевый. Замолчал, протянул к нему руки, засмеялся, просто засиял весь, и оказалось, что это самый очаровательный ребенок на свете.
Но на остановке папа с ребенком вышли, а апельсин остался. Ребенок поворачивался на руках у папы, стараясь увидеть апельсин в окне.
Вошли парень с девушкой. Девушка хмурилась и отворачивалась от парня. Входя, он хотел взять ее за руку, но она дернула плечом и села в дальний угол дивана. Между девушкой и парнем осталось свободное пространство. Там лежал апельсин.
Поезд тронулся, и апельсин покатился к парню. Поезд дернулся, и апельсин покатился к девушке. В этот момент она как раз повернулась, чтобы взглянуть на парня, и увидела, что к ней катится апельсин. Она еще сильнее обиделась, вздохнула: вот, мол, какой, а?
Тут поезд поехал очень быстро, апельсин покатился к парню, он остановил его и послал девушке, та скосила глаза. Парень уже подставил руку, чтобы отбить апельсин, как вдруг увидел, что женщина с поникшей «химией», сидевшая напротив, смеется, сверкая золотым зубом, и милиционер смеется. Девушка улыбнулась. Тут ей стало еще смешней, она прыснула, посмотрела на парня, расхохоталась.
На остановке парень положил апельсин на выступ под окном, и они с девушкой вышли, обнявшись.
Вошел парень с большой спортивной сумкой. Снял сине-белую спортивную шапку и вытер ею лицо. Увидев апельсин, он взял его в руки.
Женщина с «химией» глядела встревожено.
Милиционер дремал.
Парень посмотрел на них и надкусил апельсин длинными белыми зубами. Очистил, собрал корки в карман своей дутой куртки, вздохнул поглубже и съел апельсин. Как яблоко, в три откуса. Вытер ладонью капли сока на подбородке и улыбнулся – виновато, нагло и радостно одновременно.
А.Булгаков
ОТПРАВЛЕНИЕ ПОЕЗДА
Вход в вокзал. Вечер. У парапета сидит бомж.
В его шляпе – рубли, доллары, карбованцы, царский червонец, детская шоколадка и орехи.
Люди в комбинезонах застилают проход к подъезду вокзала ковровой дорожкой.
Останавливается лимузин. Дверцы почтительно распахиваются швейцаром. Выходят мужчина с тростью и дама в меховой накидке.
Тут же откуда-то набегают фотографы, журналисты, беспризорники, бездомные собаки.
Кто-то из персонала бежит с пледом под цвет бронзы накрыть бомжа, чтобы не портил вид, но тот успевает ускользнуть.
Вот он уже идет по перрону.
В стороне играет джазовый оркестр, вокруг стоит публика.
Бомж протискивается через толпу к раскрытому, еще пустому футляру от саксофона. Высыпает в него содержимое своей шляпы. Показывает музыкантам большой палец. А шоколадку преподносит девочке, дергающей маму за рукав, но та не обращает внимания, тараторит с соседкой.
Ребенок смущается, но шоколадку берет.
Наш герой идет дальше. У кассы он извлекает из кармана купюру и кладет на блюдце перед кассиршей. Та выдает билет, посыпав его горсткой мелочи.
В темном углу вокзала на лавке спит милиционер. Его фуражка валяется рядом.
Бомж бросает мелочь в эту фуражку.
Выходит к вагону. Предъявляет проводнице билет. Она приглашает его войти.
В тамбуре табличка: «Коллектив вагона борется за право вымпела поэмы «Москва-Петушки».
Бомж открывает дверь в купе. Смотрит на свое отражение в зеркале, на котором помадой выведено: «С.Есенин + А.Дункан= канкан», но последнее слово зачеркнуто и подписано: «ламбада».
Бомж садится на застеленную кровать, снимает грязные туфли, кладет их под белоснежную подушку. Ложится спать.
Утро. Поезд стоит на том же месте.
Пассажир просыпается, обнаруживает под подушкой хрустальную туфельку, на ней – этикетка с надписью: «Золушка. Сообщения оставлять по адресу: Мачеха. Тыква. Бал. Ру.»
Л. Бочарова
НИКТО НЕ ЗНАЕТ
Идет молодой человек. Ловко перебегает дорогу, машины ему сигналят, он не слышит: в ушах его пробочки-наушники. Он слушает ритмичную музыку, только её на полную громкость слышим и мы.
Из кармана его рюкзака выпадает книга, парню кричат вслед, он не слышит. Его трогают за плечо, отдают книгу, он благодарит, улыбнувшись. Спешит дальше. Сворачивает в лазейку забора.
Стройплощадка. Парень перескакивает с плиты на плиту, с кучи кирпича – в яму. Шаткий настил обваливается, как только парень проходит по нему. Ему что-то кричат рабочие, но музыка плейера всё заглушает. Парень не слышит и проходит под строительными лесами, не замечая, как за его спиной падают доски и ведро с белилами.
У бетонного забора – бандитская перестрелка, парень ничего не слышит: он спешит.
Возле жилого дома мальчишки гоняют мяч. Вот мяч летит в окно, осколки стекла сыплются на то место. Где только что шел парень, но сейчас его уже нет.
Он спешит к метро, покупает цветы, бежит по эскалатору, по переходу. Подбегает к девушке, протягивает ей цветы. Она что-то говорит без улыбки и… не берет цветов. Входит в вагон и уезжает.
Музыка кончилась. Парень вынимает наушники из ушей. Шумит метро. Мимо проходят люди. И никто не объяснит парню, что произошло.
И.Бриль
П А С С А Ж И
Вихрями кружили по предновогоднему снегу людские потоки. Как в ритуальном танце они двигались вокруг идолов города – больших центральных магазинов…
Жались друг к дуруг потускневшие окна старой Петровки. Но этот дом смотрел на город блестящими глазами витрин, сверкая в праздничном свете – «Пассаж».
Молодой человек, помедлив у входа, углубился в тени изящных линий, образующих арку.
Мягкий свет, проникающий через застекленный потолок, растекался по просторному залу. В магазине с видом экскурсантов бродили несколько десятков человек.
Молодой человек, бросая тяжелый взгляд на ценники, тоже переходил от прилавка к прилавку. У витрины с шампанским он остановился, нащупал в кармане и вытащил кошелек, полуразвалившийся от времени, с протертыми боками. Оценил его содержимое и, убрав обратно, побрел к выходу.
Впереди него, по отшлифованным до блеска плитам пола скользило пятно проникающего сквозь потолок света. Молодой человек хотел догнать его, но около выхода пятно исчезло.
Выйдя, он оглянулся на витрину и увидел свое отражение: ссутулившаяся фигура, понурая голова. Он заметил еще одно отражение сгорбленной фигуры, оглянулся.
Спрятав глаза, стояла на обочине у фонарного столба Старушка. Ее ладонь робко тянулась в сторону пробегающих мимо.
Молодой человек достал кошелек. Вытащив купюру, небрежно сунул Старушке в ладонь. Крючки ее пальцев впились в бумажку.
Молодой человек вытащил все, что оставалось в кошельке, и отдал Старушке.
Та что-то благодарно забормотала, но Молодой человек поспешил уйти и, повертев в руке свой потертый кошелек, закинул его в урну.
Старушка быстро считала деньги. Мельком взглянув на уличные часы, она, не мешкая, углубилась в тени изящных линий «Пассажа».
И вот уже тяжелая бутылка шампанского из рук модненького продавца переходит в ее неверные немощные руки…
Р. Агаджанян
М У З ЫК А Н Т Ы
По горбатой проселочной дороге дымит трактор. На прицепе грозная надпись: «Перевозка людей категорически запрещена!»
Из прицепа поднимаются и с бесстрашием выпрыгивают на обочину шоссе музыканты. На них – черкески, явно позаимствованные из сельской самодеятельности.
Суетится руководитель оркестра, тщедушный человечек с дипломным значком. Он стряхивает с черкесок пыль, поправляет музыкантам прически, деревянные кинжалы на поясах. И все время поглядывает на часы. Булавками закрепляет на спинах покорных музыкантов нотные листки.
Наконец, он, прислушавшись к чему-то, взмахивает рукой.
Все хорошо, только не слышно оркестра: его заглушает шум моторов: по бетонке мчатся автомобили ярких цветов, мелькают пестрые цифры, надписи: «РАЛЛИ»… «ПИАДА»… «СТО…» … «СТЬ»…
Блестящие гоночные автомобили мчатся по шоссе и совсем не подозревают, что тут, на обочине их приветствует маленький сельский оркестр и транспарант с трогательной надписью: «БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ ВСЕМ!»
Скрывается последняя машина.
Барабанщик стоит теперь чуть ли не на самой середине пустого шоссе и машинально колотит по барабану. Наконец, он взваливает барабан на спину и плетется за своими товарищами.
Они идут по горбатой и пыльной проселочной дороге. Нотные листки, забытые на спинах, белеют как ценики на манекенах… Или как мишени?..
Музыканты уже исчезают за поворотом, и тут… грянул марш!
Б. Килибаев
К О Л О Н К А
Асфальт шоссе, потеющий черной густой смолой. Шелест прилипающих шин: они несутся из жаркого бесцветного марева, обдают горячей волной придорожные метелки трав, наполняют надсадным гудом бензозаправочную станцию и, затихая, растворяются в зное июльского полдня.
Заспанный после похмелья киргиз в зимней шапке и засаленном пиджаке на голое тело – начальник заправки – сидит внутри станции. В окошечко видно, как он курит папиросу, сухо кашляет, хмыкает.
У обочины, там, где машины съезжают к заправке, торчит из бетонного основания чугунная колонка. Она открыта, бьет ледяная струя. Дети заправщика – два мальчика и девочка – играют около большой радужной лужи, разлившейся возле колонки. Мальчики скатывают грязь в комочки и бросают их в ос, садящихся на воду. Девочка молча наблюдает.
Притормаживают старая «Волга» с резиновой лодкой на крыше и «Жигули». Пыльные, горячие, они подъезжают к заправке. Хлопают дверцы.
Полуголые люди выходят из машин, шлепают пляжными тапочками к окошечку кассы.
Молодая женщина, поправляя светлые пряди волос, прилипшие ко лбу, подходит к колонке, держа руки лодочкой. Наслаждается тем, как холодная вода сильно бьет в ладони. Пригоршнями женщина бросает воду себе на лицо, потом пьет не торопясь, подставляет струе руки по плечи, откидывает волосы и снова пьет.
Дети неотрывно следят за ней.
Женщина подмигивает младшему мальчику, треплет его чуб. Потом возвращается к машине, что-то достает и протягивает мальчишке горсть конфет.
Заправившись, машины выезжают на шоссе, набирая скорость, дальше и дальше уносятся от бензозаправочной стнции, от детей, которые разворачивают конфеты и суют их в рот.
Из чугунной струи бьет, радужно рассыпаясь о бетон, ледяная струя.
Стоит ли разбирать эти бесхитростные, разные по манере записи и по жанру, но вовсе неплохие этюды?
Некоторые из них стали короткометражными фильмами.
Как вы заметили, иногда авторы этюдов используют какие-то внутрикадровые надписи (то есть не специально поясняющие титры, а находящиеся в кадре, рядом с персонажами), и это, безусловно, может помочь и раскрытию ситуации и пониманию характера. Часто в этюдах играют роль не слова диалога, а самые разные звуки, шумы, музыка, - как во «взрослом» кино. Драматург Всеволод Вишневский называл это «творческой звуковой партитурой» сценария.
В некоторых этюдах что-то слышно, но неразборчиво, однако без пояснений понятно, ч т о слышно - примерно. Это разрешено в немом этюде и даже необходимо: мир этюда вовсе не мертвый, просто по тем или иным причинам найденной вами ситуации и по условиям задания разговоров в нем нет.
Важно и то, что все «видимо», все можно при желании снять, все этюды – не литературные, а киноэтюды. Авторы не забывают ни о том, как одеты персонажи, ни о времени года и погоде, ни об освещении объектов. Думаете, это дело художника-костюмера, режиссера и оператора? Нет-нет, это заблуждение, очень характерное для студентов: ведь все эти детали, вся атмосфера помогают правдиво создать сцену. Не стоит, конечно, особенно увлекаться, только самое важное надо оставить в сценарии, а первый этюд – это ведь и первый ваш сценарий.
Наверное, вы и сами заметили, что, как правило, этюд имеет неожиданный поворот в финале, иногда с отступлением во времени.
А конфликт, есть ли он в этюдах?
Давайте разберем один из самых коротких этюдов – «Музыканты» Агаджаняна. Конфликт этого этюда в том, что диалог не состоялся, все старания сельских музыкантов оказались напрасны: слишком стремительны соревнования авторалли, проносящихся мимо маленького селеньица, и наивное дружеское приветствие остается незамеченным. Жестокая несовместимость.
Детали в этюде образного характера. Если листки с нотами, прикрепленные на спины музыкантов, похожи на ценники, то музыканты, выходит дело, похожи на бестолковые манекены, а если листки похожи на мишени, то музыканты, стало быть, совершенно уничтожены непониманием? Это как снять… На этой тяжелой ноте этюд мог бы завершиться, но решение финале – в последнем штрихе. Вот последний кадр: музыканты скрылись за поворотом, мы видим только пустую неподвижную дорогу. Не на чем глаз остановить, однако кадр этот может длиться довольно долго, потому что, озвученный маршем, несет в себе мысль: автор не просто посылает этим чудакам музыкальный привет, мол, не унывайте. Этим маршем автор подчеркивает истинность душевного порыва сельских любителей музыки, здесь достигается даже некоторая торжественность, приподнятость финала. Звучащая музыка становится действующим лицом, передает нам авторское отношение ко всему произошедшему.
В этюде «Апельсин» деталь становится как бы персонажем, выявляя настроения, внутренние состояния героев.
Всякая подробность помогает правдоподобию, однако выбирать надо только самые важные, не «засорять» сценарий подробностями, не очень нужными.
Настоящая деталь в кино - это оригинальная свежая художественная подробность, которая способна дать представление о явлении в целом. Деталь-образ, в отличие от обыкновенной подробности, дает возможность охватить сразу весь предмет, как, например, часы без стрелок в фильме «Земляничная поляна» Бергмана, которые увидел во сне старик-профессор как знак скорой кончины, или Рыцарь, играющий в шахматы со Смертью (начало другого фильма Бергмана – «Седьмая печать»). А жаба, злой рукой положенная внутрь хлебного каравая в «Девичьем источнике» того же режиссера? От этого гадкого поступка пошло все зло, закончившееся насилием и убийством. Заметьте, здесь перечислены только три детали из бергмановских фильмов, но вы наверняка уже почувствовали, что тема Смерти характерна для Бергмана, очень важна ему.
Ожерелье в «Парижанке» Чаплина, съеденный башмак в его «Золотой лихорадке», окурок сигары, подобранный мнимым миллионером в «Огнях большого города» - вот классические чаплиновские детали.
Брезент, накрывший взбунтовавшихся матросов, шевелящийся как живой, или пенсне судового врача, зацепившееся за канат, в тот момент, когда матросы уже отправили предателя-врача на дно моря, - вот детали Эйзенштейна.
Удивительные детали-символы встречаются и в жизни. Например, в вестибюле глазной клиники есть аквариум без воды, куда пациенты после операции бросают свои очки, которые теперь им оказываются ненужными. И это не просто подробность, а гораздо больше.
З В У К О В О Й Э Т Ю Д
Предположим, первое задание вами выполнено. Переходим к следующему.
ЗАДАЧА ЗВУКОВОГО ЭТЮДА СХОДНАЯ С ПЕРВОЙ РАБОТОЙ: КРАТКОСТЬ (тут может быть от 2-х до 5-ти страниц), ДЕЙСТВЕННОСТЬ ДРАМАТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ, ЗАКОНЧЕННОСТЬ ЭТЮДА, ИЗОБРАЗИТЕЛЬНАЯ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТЬ. Диалог и в этом этюде не является самоцелью, его не должно быть слишком много, но все же теперь ваши персонажи имеют право высказаться.
Здесь надо постараться убедительно и плодотворно сочетать изобразительные средства и звуковые. Может быть, попробовать записать этюд сначала как немой, а потом ввести самые точные и самые необходимые слова действующих лиц?
Следует не только придумать, что ваш персонаж в данных обстоятельствах скажет, но и как он это скажет. Необходимо помнить и о речи каждого отдельного персонажа, которая может отличаться. Каждый персонаж может иметь свой строй речи, запас слов, манеру говорить, свой жаргон, наконец. Все это, как и в жизни, порождено характером, воспитанием, образованием, средой, профессиональным трудом. Постарайтесь хорошенько разглядеть своего героя как живого человека, и тогда вы сумеете дать ему живой своеобразный язык, если в этом, конечно, есть необходимость.
Все это касается как первых ваших киноэтюдов, так и настоящих сценариев, игровых, полнометражных.
Можно уже в этюде подумать о внутреннем монологе, то есть о мыслях действующего лица, которые передаются в кино через закадровый текст, или о каком-то авторском тексте за кадром, о голосе рассказчика. Но опять-таки только в силу необходимости, потому что как правило внутренний монолог или текст автора-рассказчика становится способом облегченного раскрытия сюжета или характеров.
Не забудьте и о так называемом втором плане, иначе говоря, о действенном фоне, обстановке, в которой происходит действие. Второй план дополняет, углубляет содержание. Такой действенный фон вы, конечно, почувствовали в немых этюдах «Отправление поезда», «Никто не знает», да и в других тоже.
М.Хисяметдинов
С НОВЫМ ГОДОМ!
Темный экран. Появляется маленькая точка. Постепенно приближается, превращаясь в земной шар. За кадром наперебой звучат детские голоса:
- Джуси-Фрут! Панасоник! Колгейт! Ариэль! Аристон! Сони! Орбит белоснежный! Джонсон энд Джонсон! Окей-Оби! ОРТ представляет!
Открываются сонные глаза.
Земной шар, занявший весь экран, превращается в елочную игрушку.
Проснувшийся человек, лежащий на кровати. Его взгляд устремлен на елочную игрушку.
Детские голоса продолжают выкрикивать названия реклам.
Мужчина поднимается, идет по коридору, заглядывает в комнату, где на полу перед телевизором сидят на коленках два ребенка и играют в рекламу: каждый первым спешит угадать рекламу и выкрикнуть название.
На лице мужчины – недоумение. Дети оборачиваются, неодобрительно смотрят на него.
- Папа, не мешай!
Папа выходит из комнаты, бродит по квартире.
На кухне открывает холодильник, проверяет запасы, передвигает шампанское, присматривается к закускам. Достает бутылку водки, осматривает, ставит на место.
Возвращается к себе в комнату, берет газету, но тут же отбрасывает.
Его взгляд падает на елочные украшения, на шарик, который начинает удаляться и превращаться в земной шар. За кадром – голоса детей, продолжающих игру. Теперь в игре участвует и взрослый голос, также азартно выкрикивающий названия:
- Америка стар! Билайн, будь на связи! Дав! Орбит белоснежный! Вентиляторный завод!
По мере удаления шарика голоса стихают.
Н. Рящикова
Н А Ч А Л О
Зал для занятий спортивной гимнастикой. Вскрики прыгающих детей, выкрики тренеров.
На матах – группа семилетних девочек в купальниках. Тянут ноги.
Неля, одетая попроще, в плавки и майку, не сводит глаз с тренера – невысокой полной женщины, которая помогает тянуться девочке в расшитом блестками ярком купальнике. Та при каждом нажиме тренера кричит, тянется плохо.
Тренер переходит к следующей девочке. Пропустив Нелю.
Неля с дрожащими от напряжения ногами садится на шпагат.
ОДНА ИЗ ДЕВОЧЕК
Елена Васильевна, смотрите!
Тренер критически глядит на Нелю, подходит к ней.
Т Р Е Н Е Р
Как ногу держишь? (Ударяет по ноге)
Спину назад! (Ударяет по спине, кричит в лицо)
Ты слышишь, нет?
Неля закусила губу.
Т Р Е Н Е Р
(Повернувшись к другой девочке)
Леночка, тяни носок! Так, умница! Неля, посмотри на Лену.
А теперь – на себя. Ну, посмотри! (Поднимает Нелю, тычет ее в зеркало.)
Ты никогда не сможешь сделать так, как она. (Резко повора-
чивает Нелю в сторону Лены.) Потому что ты родилась …
коровой.
Девочки хихикают.
Т Р Е Н Е Р
Ты – корова! Вот у Лены есть будущее, а у тебя – нет.
(Отходит.)
Неля остается стоять у зеркала и молча смотрит на свое отражение.
Девочки поднимаются. Неля выше всех на целую голову.
Позади всех идет она к беговой дорожке.
Пробег, прыжок, сальто, приземление в страховочную яму с мягким паралоном.
За прыжками девочек наблюдает тренер.
Хлопок.
Бежит следующая девочка. Прыжок, сальто, приземление.
После прыжка девочки возвращаются в строй.
Приближается очередь Нели. Пробег. Прыжок. Сальто. Приземление. Неля проворно выбирается из страховойной ямы.
Тренер не глядит на нее, она поглощена бегом следующей гимнастки.
Неля, опустив голову, возвращается к группе девочек.
Вот снова приближается ее очередь. Бьется сердце. Хлопок тренера прерывает этот стук. Бежит Неля.
Вдруг, не добежав до страховочной ямы, она делает прыжок, сальто и в отчаянии падает на коленки прямо на полу, опрокидываясь на спину и обнажая раненые ноги.
В зале возникает суета. Сбегаются девочки.
К Неле устремляется тренер.
Нелю окружают плотным кольцом.
К зданию спортшколы подъезжает машина скорой помощи.
Спортзал.
Лена старательно оттирает пятна крови на беговой дорожке пола.
Бросает тряпку в ведерко с водой. Уходит.
Зал пуст. Тишина.
На полу высыхает большое темное пятно…
О. Серейская
П У С Т А Я Ч А Ш К А
Господин быстро поднимает по ступеням под вывеской «Ресторан».
Двери распахиваются, и он входит.
В маленьком уютном зале уверенно проходит к столику у окна, садится, берет с подноса газету.
Рядом появляется белая куртка официанта с золотыми пуговицами. Рука официанта в белой перчатке наклоняет серебряный кофейник над подносом с белой чашкой.
Господин, не отрываясь от газеты, привычным жестом берет чашку, делает глоток. Шевелит губами, слегка хмурится: чашка пуста. Он ставит чашку на место и, глядя в газету, с некоторым нетерпением произносит:
- Официант, кофе.
Появляется белая куртка. Господин видит, как носик кофейника наклоняется над чашкой, и утыкается в газету. Опять протягивает руку к чашке, подносит к губам, наклоняет. Чашка пуста.
Господин <