-- И это отделение великолепно, -- торжественно признал Коровьев, -- и
Иностранец симпатичный, -- он благожелательно указал пальцем на сиреневую
Спину.
-- Нет, Фагот, нет, -- задумчиво ответил Бегемот, -- ты, дружочек,
Ошибаешься. В лице сиреневого джентльмена чего-то не хватает, по-моему.
Сиреневая спина вздрогнула, но, вероятно, случайно, ибо не мог же
Иностранец понять то, что говорили по-русски Коровьев и его спутник.
-- Кароши? -- строго спрашивал сиреневый покупатель.
-- Мировая, -- отвечал продавец, кокетливо ковыряя острием ножа под
Шкурой.
-- Кароши люблю, плохой -- нет, -- сурово говорил иностранец.
-- Как же! -- восторженно отвечал продавец.
Тут наши знакомые отошли от иностранца с его лососиной к краю
Кондитерского прилавка.
-- Жарко сегодня, -- обратился Коровьев к молоденькой, краснощекой
Продавщице и не получил от нее никакого ответа на это. -- Почем мандарины?
-- осведомился тогда у нее Коровьев.
-- Тридцать копеек кило, -- ответила продавщица.
-- Все кусается, -- вздохнув, заметил Коровьев, -- эх, эх... -- Он
Немного еще подумал и пригласил своего спутника: -- Кушай, Бегемот.
Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в
Пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй.
Продавщицу обуял смертельный ужас.
-- Вы с ума сошли! -- вскричала она, теряя свой румянец, -- чек
подавайте! Чек! -- и она уронила конфетные щипцы.
-- Душенька, милочка, красавица, -- засипел Коровьев, переваливаясь
Через прилавок и подмигивая продавщице, -- не при валюте мы сегодня... ну
что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже
Понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой, где
Пожар.
Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитрое сооружение из
Шоколадных плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, все рухнуло, и
Проглотил ее вместе с золотой оберткой.
Продавцы за рыбным прилавком как окаменели со своими ножами в руках,
Сиреневый иностранец повернулся к грабителям, и тут же обнаружилось, что
Бегемот не прав: у сиреневого не не хватало чего-то в лице, а, наоборот,
Скорее было лишнее -- висящие щеки и бегающие глаза.
Совершенно пожелтев, продавщица тоскливо прокричала на весь магазин:
-- Палосич! Палосич!
Публика из ситцевого отделения повалила на этот крик, а Бегемот отошел
от кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью: "Сельдь
керченская отборная", вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнув
Хвосты.
-- Палосич! -- повторился отчаянный крик за прилавком кондитерского, а
за рыбным прилавком гаркнул продавец в эспаньолке:
-- Ты что же это делаешь, гад?!
Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это был представительный
Мужчина в белом чистом халате, как хирург, и с карандашом, торчащим из
Кармана. Павел Иосифович, видимо, был опытным человеком. Увидев во рту у
Бегемота хвост третьей селедки, он вмиг оценил положение, все решительно
Понял и, не вступая ни в какие пререкания с нахалами, махнул вдаль рукой,
скомандовав:
-- Свисти!
На угол Смоленского из зеркальных дверей вылетел швейцар и залился
Зловещим свистом. Публика стала окружать негодяев, и тогда в дело вступил
Коровьев.
-- Граждане! -- вибрирующим тонким голосом прокричал он, -- что же это
делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, -- Коровьев
Подпустил дрожи в свой голос и указал на Бегемота, немедленно скроившего
Плаксивую физиономию, -- бедный человек целый день починяет примуса; он
Проголодался... а откуда же ему взять валюту?
Павел Иосифович, обычно сдержанный и спокойный, крикнул на это сурово:
-- Ты это брось! -- и махнул вдаль уже нетерпеливо. Тогда трели у
Дверей загремели повеселее.
Но Коровьев, не смущаясь выступлением Павла Иосифовича, продолжал:
-- Откуда? -- задаю я всем вопрос! Он истомлен голодом и жаждой! Ему
Жарко. Ну, взял на пробу горемыка мандарин. И вся-то цена этому мандарину
Три копейки. И вот они уж свистят, как соловьи весной в лесу, тревожат
Милицию, отрывают ее от дела. А ему можно? А? -- и тут Коровьев указал на
Сиреневого толстяка, отчего у того на лице выразилась сильнейшая тревога, --
Кто он такой? А? Откуда он приехал? Зачем? Скучали мы, что ли, без него?
Приглашали мы его, что ли? Конечно, -- саркастически кривя рот, во весь