Версия 3
(автор – Наталья Гаража, 1998 г.)
Гражданин Главный судья! Граждане присяжные заседатели!
Сегодня мы судим Робеспьера – Непреклонного, Непоколебимого, Неподкупного, человека, который сохранил свои принципы, пройдя через все жизненные бури, высоко взлетая и низко падая; человека, для которого главным в жизни было, как это ни пафосно звучит, счастье народа.
Защищать угнетённых против угнетателей, отстаивать интересы слабых против сильных, которые эксплуатируют и утесняют их, – вот долг каждого, чьё сердце не заражено эгоизмом и корыстолюбием. Ведь всю свою жизнь, до последнего вздоха, весь свой талант, всё свое честолюбие, кропотливый труд Робеспьер отдал достижению этой благой цели. Народ, Отечество – вот единственные судьи, которым этот человек приносит свою последнюю жертву – репутацию. Она в ваших руках, французы!
Бойтесь представить мир только в чёрном или белом цвете. Помните, что нас слышат предки, и на нас смотрят потомки. Да не будем же мы введены в заблуждение, да не будем же мы несправедливо жестоки! Ведь время неумолимо. Чувство оно лишает свежести, мысль – новизны. Оно обесцвечивает не только краски, но и слова. Так не будем же уподобляться неким фонтанчикам, разбрызгивающим живописные словечки. Сегодня не слово царит, а дело!
Кого мы сегодня судим? Робеспьера – гражданина, возлюбленного, друга, соратника или же государственного деятеля?
Кто он, Робеспьер – гражданин? Позвольте процитировать самого подсудимого: «Отечество можно покинуть, когда оно счастливо, торжествует; когда же оно истерзано, угнетено, его не покидают: его спасают или умирают. Я с восторгом принимаю эту участь». Кто обвинит Робеспьера в том, что он не был верен своим словам?
Робеспьер – возлюбленный (не убедительна ли была речь Элеоноры?).
Робеспьер – государственный деятель. Господа Дантон, Эбер и другие, думаю, вы согласитесь, что политика без принципов так же невозможна, как богатство без труда и наслаждение без совести! Робеспьеру пришлось решать вопросы государственной важности, когда Франции уже были не нужны (да и не помогли бы) изложенные на бумаге теории. В противовес предыдущим Робеспьер выдвинул совершенно иной девиз власти: «Нельзя казаться – надо быть!» Робеспьер спас Францию от интервентов (надеюсь, вы не забыли, что Республика была похожа на один громадный осажденный город?), спас от гражданской войны, от анархии.
Робеспьер придал Франции и всему миру такой мощный порыв к свободе, что, несмотря на времена мрака, новое право окончательно утвердилось.
Кто он, Робеспьер, – друг, соратник? Настоящий. Именно настоящий. Без обмана, без лицемерия. Вы скажете, что его дружба излишне требовательна, жестока, что она – лезвие гильотины. Но она так же сентиментальна и доверчива. Уж вам ли этого не знать, Демулен и Дантон?! А на обвинение, что Робеспьер убрал со своего пути большое количество соратников и справа, слева, мы ответим так: они были виновны раньше, чем стали жертвами.
Когда Робеспьер спросил, можете ли вы спасти Республику, вы этому тяжкому труду, венцом которого, возможно, было бы осмеяние и забвение, предпочли удовольствия, и, мало того, вы стали препятствовать делу, вы жили одним днём, за медный грош мимолетной популярности и сладость земных благ вы предали Республику. Так как же теперь вы можете возлагать на Робеспьера ответственность за дело, которое могло быть выполнено только несколькими поколениями?
В Евангелии от Матфея говорится: «Ибо много званных, а мало избранных». Кто из вас, о, сыны Революции, мечтавшие когда-то о свободе, равенстве, кто до конца своих дней боролся за то, чтобы дать людям счастье, спасти Республику? Кто сохранил свои принципы, будучи и в оппозиции, и у кормила власти? Кто отказался от почестей власти, но не от ответственности? Кто из вас больший патриот, чем Робеспьер? Пусть выйдет вперед!
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ЗАЩИТЫ
Версия 4
(автор – Андрей Ермолаев, 1999 г.)
Когда я впервые узнал о ролевой игре «Суд над Робеспьером», ещё и не подозревал о том, что мне будет суждено принять участие в ней в качестве адвоката подсудимого. Я не мог себе представить этот процесс, его смысл не укладывался у меня в голове. Я спрашивал себя: зачем суд?! И вопросительные знаки переплетались с восклицательными. В комментариях к ролевой игре я прочитал, что она «не ставит своей целью осуществления сугубо юридического разбирательства и тем более - скатывания к примитивному судилищу политических деятелей прошлого». Главная цель – «понять, что двигало Робеспьером и его сторонниками». Это успокоило меня в какой-то мере, но не надолго.
Прочитав сценарий игры, где последней точкой является вынесение приговора виновен /не виновен, я понял, что, как бы ни старались участники игры придерживаться главной цели – понять, им это не удастся. Весь ход судебного разбирательства – соревнование прокурора с адвокатом, а это угрожает тем, что противоборствующие стороны будут освещать факты в нужном для себя свете, стараясь победить. Я так же понял, что оправдают или не оправдают подсудимого, зависит от того, как я лично буду себя вести: найдётся ли в моём голосе уверенность, когда я буду читать эти строки, правильно ли я буду делать паузы в предложениях. С другой стороны, исход судебного разбирательства зависит от уже сформировавшихся мнений членов суда присяжных по проблеме террора, и они будут уделять большее внимание тем фактам, которые подтверждают их уже сложившееся отношение к Робеспьеру. В результате поиски истины превратятся в то, чего нам так настоятельно рекомендуется избегать.
Не хотелось бы, чтобы члены суда присяжных выносили свой приговор в большей степени сердцем, исходя из норм человеческой морали, с кровавой статистикой жертв террора перед глазами. Ведь сами наши представления о добре и зле, святом и грешном часто замутняются нашими предубеждениями. Мы объявляем грешниками людей, которые разят друг друга оружием длиной в три пальца, но если длина оружия - два локтя, то схватка становится делом чести.
Никому почему-то в голову не приходит устроить суд над Вольтером, Руссо, Дидро, которые являются большими преступниками, нежели Робеспьер, ибо, может быть, именно они сотворили Робеспьера. Если это не так, то помогите мне постигнуть, как могли сии, столь знаменитые умом люди, возбуждая народ к своевольству, не предвидеть пагубных последствий для самого народа? Как могли они не знать, что человек может быть премудр, но человеки буйны суть?
Работая над словом защиты, я понял, что по делу Робеспьера можно вынести два приговора: 1) виновен; 2) не виновен, и оба будут правильны. Выбор решения зависит от того, из какой плоскости мы смотрим на политику террора. С точки зрения человеческой морали (которая, впрочем, так же убога и ограничена, как и сам человек), Робеспьер виновен, без всякого сомнения. С точки же зрения закономерностей развития истории - не виновен. Встает вопрос, в какой плоскости нам рассматривать террор? Очевидно, что мораль здесь может выступить лишь в смысле поучительного вывода, нравственного заключения. Мораль же в смысле «нравственность» здесь не уместна. И вот почему: Робеспьер казнил людей не на своей даче в редкие минуты отдыха от работы в саду. Это не кровь безвинных жертв, которую проливает маньяк в лесу. Это кровь, которую проливает История. Террор Робеспьера - это одно из тех зол, которое входит в порядок вещей.
Из вывода о том, что Робеспьера нужно судить через призму законов исторического развития, логично вытекает вывод о том, что он не виновен, так как история не нуждается в этическом оправдании, и её нельзя осудить. История не идиллия, прогресс цивилизации достигается разными методами, в том числе насилием, так же как хищник добывает себе мясо, чтобы продолжить свое существование.
Не боясь быть обвинённым в цинизме, скажу, что гибель тысяч французов была закономерной; и столь же закономерны вздох и грусть мыслящего человека. Грусть о цене прогресса, которая всегда кажется чрезмерной; вздох о том, что в расправах над побеждёнными таились как успех, так и гибель Революции: начав казнить, уже не могли остановиться. Жаль угнетённых французов, доведённых до крови, жаль тех, кто довёл и поплатился. Но как немного среди занимавших сегодня свидетельское кресло тех, кого называют безвинными жертвами, коим их совесть не может сказать: «Итак, взирая на печальные плоды ваших заблуждений, признайтесь в ударах, которые вы направляли».
В конце своего выступления хочу возвратиться к вопросу вопросов – о цене и средствах. Как быть? Можно ли оправдать? Можно и должно, отвечу я. Абсолютизм и феодализм никогда не сошли бы сами со сцены: только насилие, разрушившее стены Бастилии, якобинский террор могли расчистить поле для великого прогресса XIX – XX столетий. Но отсюда не следует вывод, что нечего средства жалеть, коли цель хороша. Человечество, не думающее о средствах, о нравственных вопросах, немного бы стоило, оно бы озверело, уничтожило само себя. Поэтому, признавая, что новый мир стоил крови, решительно не стоит этому радоваться; в лучшем случае признаем: таков закон истории, по крайней мере, в определённые эпохи. Жестокий закон, который «в природе вещей». Так же как законы гуманности, сострадания, отвращения к пролитой крови – законы, чьё действие усиливается или смягчается человеческою волею.
История же движется вперёд.