Михаил Лермонтов
Нищий
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
1830 г Стихотворение написано М.Ю. Лермонтовым
во время посещения Троице-Сергиевой лавры
Павел Алиев
Осень. Сумерки
На душе потому так и холодно,
Что октябрь убил чудеса.
Знать, напрасно трудился ты, колокол,
Раз такой обнажённый Посад.
Ветер бьёт и свистит переулками,
Расчищая дорогу зиме.
Громко ль птицы кричат, кличут гулко ли
На безмолвной и белой стене?
Ранних сумерек гаснет свечение,
Истончается словно бы жизнь…
Цепенею от тихого пения
Нисходящего в шёпот и свист.
Граду
Вечер опускается на город.
Красит крыши фуксией закат.
Каркает на башне старый ворон,
Распустив монашеский наряд.
И поток прохожих станет меньше,
Мелкими ручьями по домам
Разбежавшись. И опять небрежно
Ветер бросит лист к моим ногам.
И окрепнет. Выше, выше, выше
Понесет увядшие слова.
Лондоны, берлины и парижи
Где-то ждут во тьме своей меня.
Но я знаю, что уж где бы ни был,
Не забыть мне панорамный сон:
Башня пьет лазоревое небо,
Под небесных гуслей перезвон.
Закатный город
Послушный импульсам души,
Я покидают тело ночью,
Когда луна уже спешит,
А свет зари прийти не хочет.
Я обретают крылья птиц,
Я получаю поступь кошки.
У мира больше нет границ,
Весь мир, как капля в чайной ложке.
Кометой в небе проносясь,
|
|
Сметая сгустки чуждой воли,
То раб души, то духа князь,
Переживая обе роли,
Спешу туда, где солнца нет,
Но свет там льётся безмятежный,
Там исчезает боли след,
И цвет домов пурпурный, нежный…
Мой верный сон неистребим,
Меня влечёт сквозь жар и холод
Туда, где стражник-херувим
Хранит врата в закатный город.
Владимир Сосин
Из детства
Снег вниз летел, а храмы вверх взвивались.
Дух замирал в предчувствии чудес –
И звуки Космоса все громче раздавались,
И ярче был миров далекий блеск.
И я немел. А взрослые дивились
Спокойствию в столь резвые лета.
Мне по ночам соборы Лавры снились.
Мне снилась их полетов быстрота.
Песенка о зимнем Посаде
Снег то вьется по крыльцу,
то крадется вдоль фасадов...
Как бывает шарф к лицу,
снегопад к лицу Посаду.
Снег крадется вдоль фасадов...
Мой Посад, в разгар зимы, -
франт, гулена, симпатяга.
Как белы его овраги!
Как чисты его холмы!
Город - франт в разгар зимы.
Ощутив любви полет,
он застыл, от счастья жмурясь.
Позабыл названья улиц.
И не помнит, где живет,
ощутив любви полет.
Он забыл, откуда шел,
где ступал его ботинок.
В мельтешении снежинок
шепчет: “Боже... Хорошо...”, -
позабыв, откуда шел.
Пусть в карманах ни шиша,
стал - и грезит мой повеса.
У него душа поэта.
Очень светлая душа.
А в карманах - ни шиша.
Снег то вьется по крыльцу,
то крадется вдоль фасадов...
Как бывает шарф к лицу,
снегопад к лицу Посаду.
Снег крадется вдоль фасадов...
Набросок
Свет мартовский ликующий, крылатый
сверкает, блещет, пляшет там и тут.
|
|
Пред Лаврою на площади покатой
наряднейших матрешек продают.
Шкатулками торгуют, образками,
лазурной гжелью, красной хохломой.
И лица чужеземцев над лотками
наклонены с улыбкой деловой.
Сергий и птицы
Чем глубже был вечер, тем Сергий молился усердней,
печалясь, о чадах духовных своих беспокоясь...
Таинственный голос позвал Преподобного: «Сергий!»
И Сергий к окну подошел на таинственный голос.
Он ахнул, окно приоткрыв, – полуночное небо
На диво светло, ярче неба полудня, сияло.
И снова промолвил таинственным голосом некто:
«Возрадуйся, Сергий! Для радости время настало.
Смотри, сколько птиц-то вокруг, и не ты ли собрал их?!»
Тут Сергия слух уловил сладкозвучное пенье.
Возникло великое множество птиц небывалых.
И было воистину празднично их оперенье.
И голос таинственный молвил игумену в третий
раз: «Сергий, прими благодать за моленья ночами.
Сколь птиц, столь своих восприемников будешь иметь ты,
столь храмов воздвигнется Троице Живоначальной.
Возрадуйся, Сергий!». И весело в свете чудесном
над старцем летали и пели прекрасные птицы.
И Сергий подумал о братии, сердцу любезной.
И радостью с кем-нибудь он захотел поделиться.
Смоленскому Симону в келию он постучался.
Разбуженный Симон из келии тотчас же вышел.
Но птицы исчезли. Но праздник Господний кончался.
Лишь света остатки мерцали на кронах, на крышах,
блистали как звезды живые миров небывалых,
как сгустки каких-то неведомых людям энергий.
И долго меж ними таинственно эхо звучало.
Звенело: «Возрадуйся, Сергий! Возрадуйся, Сергий!»...
|
|
***
Я болен Лаврою моей –
И мне не надо исцеленья.
До жизни, ныне, после тленья
Я был, я есмь, я буду с ней.
В лампадном сумраке церквей
Я нахожу воспоминанья
О небе, о былом слиянье
Голубизны с душой моей.
Голубизна – глаза икон,
В них столько света и печали!
Они сияют над свечами,
Со всех сторон, из всех времён.
Высокий колокола звон
Вещает мне: «Есть тайны неба.
Люби людей. Дари им нежность.
И будешь к небу приобщён».
Павел Радимов
Лавра
Зима. От инея стал тополь весь кудрявый,
Над Лаврой день взошёл с пылающим лицом.
Здесь некогда Донской пред битвой величавой
Благословение от Сергия крестом
На подвиг принимал. И грянул бой кровавый
Перед Мамаевым золоченным шатром.
Ты, Лавра, дождалась другой великой славы,
Как в смутные года в московский злой погром,
Вождей Пожарского и Минина полки
Ударили врага из-за Москвы-реки.
«За Сергия!» - тут клич послышался тогда,
И ополченье в бой стремилось, как поток,
И с шляхтой панскою был трудный бой жесток,
Но над страной взошла счастливая звезда.
Осада Лавры
Осаде нет конца. Неумолим Сапега.
А в Лавре хворь— цинга защитников морит.
Уж отгорел закат. Тревожный час ночлега,
Под башнею подкоп, и землю лях сверлит,
Но услыхал дозор, и не шумна тревога.
Здесь, осенив крестом себя во имя Бога,
Два грозные бойца с зажженым фитилем
В прокопанный проход спускаются навстречу
Подземным шорохам, они не примут сечу,
Им к бочке с порохом скорей дойти с огнем.
Вот шнур уже зажжен — и грозный грохнул гром.
Всем смерть заказана, она и недалече.
Вмиг ринулся обвал, и тяжкий давит ком
И плющит головы врагам и грудь, и плечи.
Павел Трухин
Сергиев Посад
Старинный город вечных песнопений
И монастырской девственной тиши,
Созвучный с тайной веры и души —
Ты выстоял средь грозных поколений.
Среди каких безумных озлоблений,
Ты спасся, как отшельнический скит,
И сохранил покой надгробных плит
Примером праведных смирений.
О радость и краса Руси великой!
Ты оживаешь в звон колоколов.
И над страной поруганной и дикой
Горишь сияньем куполов.
Виктор Боков
Троица
Россию увидел я до горизонта,
Я в небо упёрся, как в синий фасад.
Послушай, какой удивительный звон-то!
Да это же Сергиевский Посад!
Да это же Троица наша святая,
Все знают о ней, ты кого ни спроси.
Я крылья себе приобрёл и летаю
Над славной обителью Древней Руси.
Я в детстве увидел родной уголочек,
По Троице шёл я, держась за отца.
В соборы влюбился я без проволочек,
Всё это пребудет со мной до конца.
А звон разливается, тихо объемля
Далёкие дали, родные поля.
Как мать, я люблю свою русскую землю,
Да это же, Г осподи, воля Твоя!
А вот она, Лавра, а вот колокольня,
А вот она, кладка излюбленных стен.
Стоят они царственно, мудро, достойно.
Я их не сравню никогда и ни с кем.
Татьяна Аржакова
***
Поспеши в этот райский покой,
Что сердечной любовью намолен,
Покаянием двери открой,
Вздрогни звоном его колоколен.
Над обителью небо родней,
Потому так желанно и сладко
Выпадать из отпущенных дней
И не ведать при этом упадка.
Здесь взметнётся поток голубей
И осядет растроганной стаей.
Здесь России моей колыбель –
Значит песня до боли простая.
Ты шагнёшь и забудешь себя,
Оставляя багаж за порогом.
Здесь седины алтарь серебрят,
И границы стираются с Богом.
Поспеши в этот край поскорей,
Приобщись и услышишь, как сердце,
Бьётся вместе с Отчизной моей,
Что не может никак отогреться.
Варвара Малахиева-Мирович
Посад
Слетаясь на хребте сарая,
Ворон и галок кружит стая;
Под сенью трепетных берёз
Звенит на улице покос.
В саду, за частым частоколом
С жужжанием дремотным пчёлы
Снуют в малиновых кустах.
Как страж, рябина на часах,
Под ней скамья за воротами-
Сидеть вечерними часами
В беседе мирной старикам,
Крестясь на отдалённый храм
Рукой, в трудах дневных усталой,
Когда в лучах заката алых
Средь синей леса темноты
Горят Киновии кресты.
1912
Наталья Мартишина
***
Бывал ли Пушкин в нашем городе?
Пушкиноведы промолчат.
Сияет Лавра в белом золоте
Небес − в Божественных лучах…
Названий местных – спорить не о чем –
Ни разу вслух не произнес,
И в письмах не оставил перечень
Семидесяти кратких верст.
Не говорил друзьям-подружкам,
Что ездил в Сергиев Посад.
Не говорил, поскольку – Пушкин,
Поскольку – двести лет назад.
Он не воспел красот природы
Посадской, не завел речей
С народом. Лишь прошел под своды.
Жизнь состоит из мелочей.
Мы знаем мелочи. Подавно,
Кому же мелочи не знать?
А Пушкин ведал, что о главном
Вполне достаточно молчать.
Не хвастал на мирских пирушках,
Что видел Лавру и Посад.
Но, может статься, был здесь Пушкин
Всего лишь двести лет назад…
«…Прав был Семён Степанович Гейченко, бессменный хранитель Пушкиногорья, ответивший нам, шедшим походом летом 1973 года по пушкинским местам, на вопрос, бывал ли Пушкин в Троице-Сергиевом монастыре, не задумываясь: «Конечно, был. Ведь это же русское место паломничества, как Мекка для мусульман».
Из воспоминаний Ю.Н. Палагина.
Радонежье
Милый край, зеленоглазый летом
И серебренеющий к зиме!
Сколько голубей в лазури этой,
Глубины! О, столько б счастья мне!
Сколько вод подземных здесь роднится,
Сколько ветра в кронах у берез!
Каждый день мне сыплет на страницы
Иней – или искры чьих-то слёз…
Но мирским нисколько не задета,
Сладостная, как сонетный стих,
Выверенный Богом для поэта –
Лавра среди чисел золотых.
Славно и вольготно здесь гостить!
В Радонежье радость нежит лето.
Семечками, брошенными из горсти,
Голуби летят и тают где-то.
Красногорская площадь
На Маковце теперь асфальт, а встарь
Был ров у врат, в цепях мосты скрипели,
Ночь освещал не нынешний фонарь –
А смоляные факелы горели.
О, сколько Лавра битв пережила!
Светлы ее Святые врата снова.
И вновь поют над ней колокола,
Звучит легко и твердо Божье Слово.
Но даже в те неистовые дни,
Когда Господних слуг ждала опала -
Не покривя душой, терпя, - они
Служили… Божье Слово здесь звучало!
А в дни войны – безумия миров –
Не обращая на миры вниманья,
Кто кутал жаркий бок у куполов
В защитные мирские одеянья?
Чтоб вражью авиацию они
Ориентиром ярким не манили,
Решили – не разрушить, а хранить:
Рискуя, маскировку наносили.
Война прошла – и блещут купола!
Музейные работники простые
Средь туч отвоевали часть России!
О, сколько Лавра бед пережила!
Белый пруд
А Белый пруд у Конного двора
Должно быть, не напрасно назван Белым:
Два лебедя плывут в воде несмелой,
И облака, что в зеркале, парят.
И город отражается светло,
И Лавра башню белую полощет…
Вокруг – как будто сказочная площадь,
Как будто детство в гости привело!
Здесь липы – вековые дерева,
И фонарей вечернее мерцанье,
Играет озорная детвора,
Здесь назначают встречи и свиданья.
Не на вокзале, в шумной суете –
Хотя дороги сходятся к вокзалу –
А здесь – у лип, у белых лебедей,
У сказки, что себя не досказала.
Троицкий собор
И вот мы входим в Троицкий собор.
Благоухают, мёдом пахнут свечи.
Тихонечко поёт незримый хор
О Чудотворце Сергии, о встрече…
Ведь здесь, в чертогах каменных палат,
Времён древнейших жизнь живая длится,
Здесь помнят стены тяготы осад,
Здесь битв за веру летопись хранится.
И здесь поют о встрече голоса...
Здесь тайных сил исполненные взгляды
Икон святых – глядят в твои глаза…
Здесь радужным огнём горят лампады.
Лампады льют небесный тёплый свет…
В святилище, в серебряном алькове
Сияет Старца светлый силуэт –
Огонь Господней воли и любови!
А хор поёт, сплетая голоса,
Слова и вправду льются неземные.
И «Радуйся!» звучит, как чудеса,
С тобой происходящие впервые…
Ольга Ромашова
***
Все проходит. Проходит и это.
Наконец-то и это прошло.
И невзвидевшим белого света
Нынче стало бело и светло.
Электричкой – ребячество бросьте –
Заплатив за обратный билет,
Не вернулись – приехали в гости
В старый город, которого нет.
На минутку, на чашечку кофе,
Нараспашку – весна на дворе.
Только что ж это, как на Голгофе,
Слишком пусто на Блинной горе?
Как той самой дорогой короткой,
Над тем самым - до боли – мостом
Торопливой московской походкой
Шли к вокзалу – ни слова о том.
***
А в Лавре моей, в моей Троице-Сергиевой Лавре
Лишь липы качались да галки на липах кричали.
Был вечер. Был вечер какой-то особенно тихий и славный.
Какие бывают лишь в марте, и то только в самом начале…