В России традиционные базовые ценности неизменно связаны с православием. И хотя оно не содержит в себе какого-то специального кодекса законов о труде или особых предписаний касательно того, как, сколько, где и за какую плату следует трудиться, тем не менее, именно в его духе был воспитан русский традиционный «экономический человек». Именно православные, т. е. исконно христианские, ценности заложены в фундамент всей русской культуры, в том числе и хозяйственной. Именно православие в течение многих веков привносило в хозяйственно-экономическую деятельность России духовное начало и организовывало ее нравственно.
Главная особенность христианского отношения к труду, хозяйствованию, земным благам заключается в том, что христианство в отличие от буддизма, платонизма, различных дуалистических учений не видит в материи зло, а в земной жизни, труде и хозяйстве одно страдание, «дурную бесконечность», которой по возможности нужно избежать. Христианство призывает к спасению мира, а не к спасению от мира (1, с. 40–41).
Православие в отличие от других направлений христианства значительно более опосредованно связано с повседневной сферой жизни. Оно никогда не создавало своей «политэкономии», подобно той, которую разрабатывали в католической Европе схоласты, занимаясь вопросами «справедливой» и «законной» цены, допустимой нормой прибыли, регламентацией торговли, определением добропорядочных форм и видов труда и т. д. Русское богословие вообще на протяжении многих веков было «молчаливо» и как бы разлито по всей шири религиозной жизни.
Православие изначально было хранителем основы основ христианской веры – христологического догмата, согласно которому во Иисусе Христе божественная и человеческая природы соединены «нераздельно и неслиянно», этот догмат и в наши дни является столь же современным, как и в эпоху Вселенских Соборов. В этой вере с православием не расходятся ни католицизм, ни основные протестантские течения. Вместе с тем для православного религиозного сознания наиболее важны божественная природа и преобладающий образ Иисуса Христа – образ Сына Божия «во Славе», воскресшего и поправшего смерть. Потому и самый главный праздник, «всех праздников праздник» – Воскресение Христово, Пасха (6, с.57).
Соответственно, православное религиозное сознание больше сосредоточивается на небесном, абсолютном и вечном. Отсюда его эсхатологизм, устремленность к последнему и окончательному и жажда Царствия Божия. Созерцание, «умное делание», внутренняя духовная жизнь – его высшее призвание. Паря над землей, оно смотрит на землю с высоты небес и решает земные проблемы, памятуя о вечности. Западное христианство, напротив, смотрит на небо с земли. Акцентируя внимание на человеческом в богочеловечестве Иисуса Христа, оно рационально и с практическим расчетом строит лестницу в небо, уделяя значительно большее внимание внешним средствам воспитания религиозной воли личности, земным проблемам, культуре в целом.
Для православия, наиболее важны духовная, внутренняя жизнь человека, внутренние его побуждения. Православная этика воспитывает прежде всего сердце, и именно сердце в православии является мистическим средоточием духовного пространства, в котором происходит сокровенный диалог человека и Бога. Таким образом, все внешнее определяется внутренним, сокрытым, сокровенным.
Утверждая, что внутреннее, духовное определяет внешнее, православие тем самым выстраивает определенную систему ценностей, в которой дух главенствует над материей, духовное обусловливает телесное, вечное определяет временное и преходящее. Восстановление должного соотношения духа и плоти составляет центральный нерв этики труда православия. Булгаков подчеркивал, что этика труда есть в конечном итоге вопрос о господстве духовного начала над материальным. (2, с. 186).
Убежденность русского православного сознания состоит в том, что именно внутренние, духовные качества человека определяют степень его совершенства, вела к формированию идеала «быть», а не «иметь» (по терминологии Э. Фромма). Свобода духа, которую нес в себе монашеский идеал всеобщего трудничества и социального опрощения, предполагала растождествление личности человека с выполняемой им функцией, неприкрепленность к определенному социальному или профессиональному положению в обществе.
Поэтому на Руси так почитается особый духовный тип человека – «странника». Не будет преувеличением сказать, что этот тип «странника», имущество которого умещается в котомке за плечами, есть некий идеальный духовный тип русского человека. Странник полностью свободен от мирских соблазнов и благ. Он есть вечный путник, ищущий невидимого Небесного Града. Душа его поглощена решением конечных, «проклятых» вопросов о смысле бытия, она не удовлетворяется ничем временным и преходящим, но жаждет выйти за пределы «этого мира», этой земли, всего местного, мещанского, ограниченного, самодовольного и «бытового». Однако оборотной стороной странничества, незафиксированности сознания на определенном социальном и профессиональном положении, стремления «отделить» внутреннюю сущность человека от внешнего статуса было, в частности, то, что профессия не связывалась непосредственно с призванием и служением Христу, как было в католических и протестантских странах.
Рассмотрим теперь, как относится православие к земным благам, к собственности и богатству.
Христианское учение гласит, сто никакие земные блага сами по себе не могут стать достойной целью жизни. Блага, которые становятся предметом поклонения, ставятся на место истинной цели и порабощают человека, пагубны. Разумное пользование имуществом означает отказ от эгоистического наслаждения им, но употребление его на высшие цели: на служение Богу и ближним; на помощь нуждающимся; на дела благотворительности; на экономическое, социальное, культурное и духовное развитие всего общества и процветание Отечества.
На этих основах строится православное отношение к различным формам собственности. Человек может быть в плену и у частной, и у общественной собственности, так же как и быть свободным внутренне от собственности, имея большое богатство. В этом смысле собственность не только право, но и обязанность. Формы собственности – историчны, они изменяются, и социальное значение их в различные эпохи не одинаково. Поэтому православие (в отличие от католицизма) не задавалось вопросом нравственного санкционирования частной собственности как таковой.
В русском религиозном сознании материальные богатства никогда не почитались высшей ценностью, а богатство человека не вселяло в него уверенность в собственном превосходстве. Это отчасти связано с тем, что русское религиозное сознание до недавнего времени оставалось ориентированным на аграрно-патриархальную, а не на индустриальную модель общества.
Мне бросаются в глаза «непрактичность» православия, его «не-отмирный» характер, устремленность к высшему и вечному. В истории православия это иногда сопровождалось тотальным мироотрицанием и пренебрежением мирскими проблемами, в частности хозяйственно-экономическими. Но известно, что именно сосредоточенность протестантизма и отчасти католицизма на хозяйственно-экономических вопросах часто вела к обмирщению, к потере духовных высот.
«Непрактичность» во многом была связана и с тем, что православие не утверждает (подобно протестантским исповеданиям), что именно в профессиональной деятельности и только в ней человек и может проявить свою веру, «доказать» успехами в труде свою спасенность. Для православного религиозного сознания невозможно принять тот «рационалистический» дух, который религиозно санкционирует буржуазную предприимчивость, поощряет стремление к обогащению, дает возможность с гордостью глядеть на свой процветающий бизнес, на «честно нажитые деньги» как на доказательство «избранности» и «спасенности» (3, с.63).
Вообще своим становлением и вселенским триумфом христианство, я считаю обязано своеобразной творческой новизне: "Закон дан через Моисея, благодать же и истина перешли от Христа". Это исчерпывающая мысль: Закон, как фактически внешнее и потому отчужденное, стал истиной и благодатью как действительно неформализованный, внутренний императив, до конца выраженный и трагически воплощенный Христом. Слово буквально обрело плоть и кровь, стало Делом.
Такое решительное преодоление разрыва между словом и делом придало принципиально новый смысл исходной максиме Ветхого Завета: "В начале было Слово, и Слово было Бог".
Реальный смысл идеи Бога – действие во имя программной цели, которую мыслитель формулирует в таких словах: "Народ свободный на земле свободной, Хотел бы я увидеть в эти дни".
Труд Христа – это подвижничество Богочеловека – одновременно сына Божия и смертного человека, который принял крест и воскрес для искупления людей от первородного греха и их духовного освобождения. Ессе homo (вот человек), – воскликнул Пилат, показывая народу увенчанного терновым венцом Христа. Такого "общечеловека", свободно принявшего смертную муку за всех людей, они еще не знали и вначале не узнали в нем своего пророка.
С. Н. Булгаков отмечает, что в дьявольском искушении есть своя относительная правда: чувство голода свидетельствует о зависимости человека от природных стихий и не может быть нормальным, достойным человека состоянием. Благодаря своей творческой силе человек овладевает природой и "насыщается", и в других обстоятельствах Христос насыщал тысячи людей в пустыне хлебами и рыбами. Но ложь сатаны заключалась в том, чтобы сын Божий насытился сам, оставив людей "алкающими", и тем самым отказался от своего предназначения. Христос взалкал в пустыне не только от себя, но и от всего человечества, которое томится голодом и теряет человеческий лик в непосильной борьбе с природой. Поэтому, по С. Булгакову, "вот о чем шла речь в этом бездонно глубоком по значению разговоре в пустыне в первой его части: что надо положить в основу спасения человечества и заботы о нем:...каким надо пойти путем – хозяйственным или религиозным – в деле спасения мира? И был ответ: человек живет не одним хлебом... Надо идти через этот мир, но ему не веруя: вот истинный путь Сына Божия" (7, с.365).
Христос последователен в таком выборе. И не искушаемый дьяволом, он входит в храм, изгоняет из него "всех продающих и покупающих" и возглашает: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не пускаете... Что больше: золото или храм, освящающий золото?"
Утверждение примата духовности как главной человеческой ценности, ее обретение как смысла жизни, во имя которого можно пойти и на крест, – величайший прорыв в духовной эволюции человечества.
Второе великое искушение Христа – тайна, или испытание веры в Господа. "Потом, – сказано в Библии, – берет Его дьявол в святой город и поставляет его на крыле храма. И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: "Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею". Иисус сказал ему: написано также: "не искушай Господа твоего".
Христианская традиция во многом связана с признанием "двух истин" – рациональной, научной и иррациональной, божественной – и субординацией между ними. Тем не менее в русле христианской мысли никогда не угасала и тенденция к синтезу науки и веры.
Наконец, третье искушение Христа – авторитет. Дьявол берет Христа на высокую гору, показывает ему все царства мира и говорит ему: "Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне". Тогда Иисус говорит ему: Отойди от Меня, сатана, ибо написано: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи... Царство Мое не от мира сего". Христос остается верным себе, своему духовному призванию. Он не подтверждает слова Пилата, обращенные к иудеям: "Царь ваш!...Царя ли вашего распну?". Воспользовавшись этим, фарисеи твердят: "Нет у нас царя, кроме кесаря".
Христос не желает быть кесарем – земным царем. Он – "свет пришел в мир, чтобы всякий верующий не оставался во тьме... если пребудете в слове моем, то вы истинно мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными". В таком "Богу – Богово, кесарю – кесарево" заключено действительно новое, беспрецедентное в наличной социальной практике и имеющее непреходящий смысл, – отделение религии от государства, духовной власти – от светской, власти авторитета – от авторитета власти.
Заключение
Какой можно сделать вывод из рассмотренных вопросов?