Кларк Эштон Смит
МИР БЕЗ ВРЕМЕНИ
Кристофер Чандон подошёл к окну своей лаборатории, чтобы в последний раз взглянуть на уединённый горный пейзаж, который он, скорее всего, никогда больше не увидит. С решимостью, но всё же не без сожаления, он рассматривал лежавшую внизу суровую ложбину, на дне которой серебряные нити бурливого ручейка пронизывали готические тени, отбрасываемые пихтами и канадскими елями. За оврагом виднелся слоистый гранитный склон и два ближних пика Сьерр, сланцевая лазурь которых местами уже была тронута первым осенним снегом. Кристофер бросил взгляд на перевал между горами, который лежал на линии выбранного им маршрута через пространственно-временной континуум.
Затем он повернулся к странному аппарату, работа над которым отняла у Чандона так много лет труда и экспериментов. На приподнятой платформе в центре комнаты стоял большой цилиндр, немного похожий на водолазный колокол. Его основание и нижние стенки были сделаны из металла, а верхняя половина полностью состояла из прочнейшего стекла. Между стенками цилиндра, под углом в сорок градусов, был подвешен гамак, в котором Чандон собирался надёжно закрепиться, обеспечивая себе достаточную защиту, чтобы, насколько это будет возможным, успешно выдержать неизвестную скорость намеченного им полёта. Глядя сквозь прозрачное стекло, он мог с комфортом наблюдать все визуальные феномены, которые откроются перед ним во время его путешествия.
Цилиндр был установлен прямо перед огромным диском диаметром в десять футов. Его серебристую поверхность усеивали сотни маленьких отверстий. Позади диска располагался ряд динамо-машин, предназначенных для выработки малопонятной энергии, которую за неимением лучшего варианта Чандон назвал отрицательной силой времени. Эту энергию он с невероятными трудами сумел, наконец, отделить от положительной энергии времени – четырёхмерной гравитации, которая вызывает и контролирует чередование событий. Отрицательная энергия, усиленная в тысячу раз динамо-машинами, отбросит на неизмеримое расстояние всё, что окажется на пути его корабля в настоящем времени и пространстве. Конечно, таким образом не получится путешествовать в прошлое или будущее, но зато так он сможет мгновенно спроецировать свой аппарат сквозь временной поток, охватывающий своим бесконечным, ровным течением весь известный космос.
К сожалению, Чандон не смог построить мобильную машину, в которой он мог бы путешествовать как на ракетном корабле, что позволило бы вернуться к отправной точке. Ему предстояло смело и навсегда погрузиться в неизвестность. Однако он оснастил цилиндр кислородным аппаратом, электрическим освещением и обогревателем, а также месячным запасом еды и воды. Даже если его полёт закончится в пустом пространстве или в каком-то мире, условия которого не позволят человеку выжить, Чандон, по крайней мере, сможет продержаться достаточно долго, чтобы тщательно исследовать новую обстановку. У него, однако, была теория, что это путешествие не прекратится посреди чистого эфира. По его мнению, космические тела представляли собой ядра временного тяготения, так что ослабление движущей силы позволит цилиндру оказаться притянутым к одному из таких тел.
Опасности его предприятия были очевидны; но он счёл, что это лучше, чем безопасная, монотонная определённость земной жизни. Чандона всегда раздражало чувство ограниченности, в то время как его душа жаждала исключительно неисследованных просторов. Для него были невыносимы мысли о любых горизонтах, кроме тех, которые ещё никогда не были преодолены.
Со странным волнением в груди Кристофер отвернулся от горного пейзажа и принялся устраиваться в цилиндре. Он установил таймер, который в нужный момент автоматически запустит динамо-машины.
Лёжа в гамаке, опутанный кожаными ремнями, застёгнутыми вокруг его пояса, лодыжек и плеч, он стал отсчитывать последние минуты до запуска двигателя. В этот момент его впервые охватил ничем не сдерживаемый поток абсолютного ужаса от осознания всей опасности эксперимента. Чандон почти поддался соблазну снять с себя ременные крепления и выпрыгнуть из цилиндра, пока не стало слишком поздно. Он чувствовал себя в точности как человек, которым вот-вот выстрелят из пушки.
Будучи подвешенным в странной тишине за звуконепроницаемыми стенами, Чандон смирился с неизвестностью, со множеством противоречивых предположений относительно того, что произойдёт с ним дальше. Он либо выживет, либо нет, проходя через неведомые измерения со скоростью, превышающей скорость света. Но если с ним ничего не случится, то он сможет за какое-то мгновение достичь самых дальних галактик.
Его страхи и догадки были прерваны чем-то, что пришло как внезапный сон или смерть. Казалось, всё окружающее растворилось и исчезло в яркой вспышке, а затем перед Чандоном предстала быстро меняющаяся, изломанная картина – вавилонская путаница впечатлений, невыразимо разнообразная в своём бесконечном умножении. Ему казалось, что он обладает тысячами глаз, которые мгновенно воспринимали, как вокруг него в единый миг протекает множество эпох, как проносятся мимо бесчисленные миры.
Казалось, что цилиндр перестал двигаться, и исчез. Но мимо Чандона продолжали проплывать все солнечные системы, миры и времена. Он ловил обрывки и фрагменты миллионов сцен: предметы, лица, формы, аспекты и цвета, о которых он вспоминал позже так, как наркоман вспоминает бредовые и искажённые видения, вызываемые некоторыми галлюциногенами.
Он видел гигантские вечнозелёные леса лишайников, континенты великанских трав на дальних планетах систем Геркулеса. Словно архитектурный маскарад, мимо Чандона проносились города высотой в милю, которые были украшены эфемерной пестротой роз, изумрудов и тирского пурпура, создаваемой касательными лучами тройного солнца. Он видел то, чему нет названия в сферах, неизвестных астрономам. Там перед ним раскрылся ужасный и безграничный эволюционный ряд жизни за пределами звёзд, окружив его панорамой бесконечного изобилия жизненных форм.
Казалось, что границы разума Чандона расширились, чтобы суметь охватить весь этот космический поток; что его мысли подобно паутине какого-то колоссального и божественного паукообразного создания раскинулись от мира к миру, от галактики до галактики, над ужасающими пропастями бесконечного континуума.
Затем, с той же внезапностью, которая ознаменовала начало этого видения, оно столь же неожиданно прекратилось, сменившись какими-то совершенно другими образами.
Только после этого Чандон смог понять, что произошло, ощутив надмирный характер и законы новой среды, в которую он перенёсся. В то время (если только для этого можно использовать столь неподходящее слово) он был совершенно неспособен ни к чему, кроме как созерцать единственную доступную ему картину – странный мир, который открывался за прозрачными стенками цилиндра: мир, который мог быть грёзой какого-то геометра, помешавшегося на бесконечности.
Это было похоже на какой-то планетарный ледник, изъеденные формы которого отличались какой-то упорядоченной гротескностью, наполненные белым, неугасимым светом и подчиняющиеся законам других перспектив, не таких как в нашем собственном мире. Открывающиеся перед Чандоном дали, были в буквальном смысле бесконечными. Горизонт не был виден, и всё же, казалось, что здесь ничто не уменьшалось в размерах, не теряло определённости, как бы далеко оно ни было. Чандону казалось, что этот мир дугообразно изогнулся вокруг самого себя, как внутренняя поверхность полого шара; и что бледные трещины и проходы продолжались дальше у него над головой после того, как они исчезли из поля зрения непосредственно перед ним.
Самым близким к нему объектом на этой сцене, была большая круглая секция из нешлифованных досок – та самая часть лабораторной стены, которая лежала на пути луча отрицательной энергии. Секция оставалась на том же расстоянии от цилиндра, как и до того, в лаборатории. Она неподвижно зависла в воздухе, как будто вмёрзла в слой невидимого льда.
На переднем плане за дощатой секцией толпились бесчисленные ряды объектов, которые напоминали одновременно и статуи, и кристаллические образования. Каждый из бледных как мрамор или алебастр объектов представлял собой смешение простых кривых и симметричных углов, которые каким-то образом неявно содержали в себе почти бесконечное геометрическое совершенство. Они были гигантскими, с рудиментарным разделением на голову, конечности и тело, словно были живыми существами. Позади них, на неопределённых расстояниях находились другие формы, которые могли быть нераспустившимися бутонами или замороженными цветками неведомых растительных новообразований.
Чандон совершенно не чувствовал хода времени, пока смотрел на картины, разворачивавшиеся за пределами цилиндра. Он не мог ничего вспомнить или вообразить. Он не осознавал своего тела, не чувствовал гамак, в котором лежал, лишь самым краешком глаза улавливая какие-то полузнакомые изображения.
Каким-то образом, в этом странном, замороженном состоянии восприятия он ощущал инертный динамизм окружавших его форм. Тихий гром, остановившиеся молнии, так и не брошенные застывшими в каталепсии богами; сложенные из атомов тепло и пламя, похожие на несветящие солнца. Непостижимые, они пребывали в состоянии размышлений перед Чандоном, как делали это на протяжении бесконечности и продолжая оставаться таковыми, пока не исчезнут вместе с вечностью. В этом мире не было места никаким изменениям, никаким событиям: всё здесь должно было сохранять один и тот же облик, одно и то же положение.
Как позже понял Чандон, его попытка изменить своё положение в потоке времени привела к непредвиденному результату. Он спроецировал себя за пределы времени в какой-то значительно более дальний космос, где сам эфир, возможно, не был способен взаимодействовать с силой времени, и потому явления временной последовательности здесь были невозможны.
Исключительная скорость его полёта забросила Чандона на грань этой вечности. Чандону казалось, что его судьба – остаться здесь и подчиниться законам безвременья, подобно какому-нибудь исследователю Арктики, застрявшему в вечных льдах. Жизнь, в том виде какой мы её знаем, оказалась для него невозможна; но вместе с тем он не мог и умереть, поскольку смерть также была неразрывно связана с поступательным движением времени. Ему предстояло оставаться в том положении, в котором он сюда прибыл, навсегда задержав в груди тот вздох, который он совершил в момент своего столкновения с безвременьем. Он был зафиксирован в оцепенении чувств; в яркой нирване созерцания. Рассуждая логически, у него, казалось, не было никакого выхода из этого затруднительного положения.
Однако я должен теперь рассказать о самом странном событии из всех; событии, которое казалось необъяснимым, бросающим вызов неопровержимым законам вневременной сферы.
В замороженное поле зрения Чандона, двигаясь поперёк бесконечных рядов неизменных фигур, вторгся некий объект; предмет, который словно проплывал сквозь бесчисленные эоны, постепенно увеличиваясь среди окружающего пейзажа с медлительностью какого-то тысячелетнего кораллового рифа, растущего в кристальном море.
С первого взгляда на него было заметно, что этот объект совершенно чужд всему здешнему окружению. Он был явно родом не из этой замёрзшей Вечности, так же как цилиндр Чандона, и секция стены его дома. Он был чёрным и не блестел; его чернота была более глубокой, чем космос за пределами звёзд или металл, скрытый от света в ядре планеты. Этот объект выглядел так, словно он обладал сверхматериальной прочностью; и вместе с тем казалось, что он отклоняет кристаллический свет, чтобы оградить себя от здешнего, никогда не меняющегося, сверкания.
Он раскрылся, как острый и расширяющийся клин, движущийся сквозь несокрушимый эфир, создавая этим жестоким вторжением новый визуальный образ в парализованных глазах Чандона. Вопреки всем мыслимым законам здешнего окружения, объект заставил путешественника сформировать для себя некое представление о продолжительности и движении.
В целом, это был большой корабль в форме веретена. В сравнении с ним цилиндр Чандона смотрелся словно спасательная шлюпка рядом с океанским лайнером. Отрешённый от всего окружающего, он проплывал мимо – бесшовная масса нерушимой эбеновой черноты. Корабль утолщался в центре почти до шарообразного состояния и истончался до игольной остроты на обоих концах. Такая форма вероятно была рассчитана на возможность движения в некоей неподатливой среде.
Вещество, из которого был создан этот корабль, равно как и силы, приводящие его в движение, оставались непостижимыми для Чандона. Возможно, корабль перемещался при помощи какой-то неимоверно сконцентрированной силы времени, с которой Чандон играл столь невежественно и неумело.
Вторгшийся корабль, полностью неподвижный, висел теперь над рядами статуй неведомых сущностей, занимавших почти всё поле зрения Чандона. С бесконечной поступательностью, в днище корабля открылся огромный круглый люк, откуда выдвинулась краноподобная рука, состоявшая из такого же чёрного материала, что и корабль. Рука заканчивалась многочисленными свешивающимися вниз прутьями, которые выглядели гибкими, как пальцы.
Рука опустилась на голову одной из странных геометрических фигур; и бесчисленные стержни, изгибаясь и растягиваясь с бесконечно медленной текучестью, точно сеть из цепей, обернулись вокруг кристаллоидного тела. С геркулесовым усилием, фигура была поднята вверх, после чего она вместе с укорачивающейся рукой исчезла внутри корабля.
Рука вновь выдвинулась из люка, чтобы повторить странное, невозможное похищение, и утащить ещё одно из загадочных созданий с его насиженного места. И вновь опустилась рука, и третья сущность была поднята на корабль, словно с мраморного неба украли ещё одного мраморного бога.
Всё это происходило в глубокой тишине и с неизмеримой медлительностью движений, приглушённых эфиром, не создавая ничего, что ухо Чандона могло бы воспринять как звук.
После третьего исчезновения со своей странной добычей, рука вернулась, вытягиваясь по диагонали и на большую длину, чем раньше, до тех пор, пока чёрные пальцы не накрыли наблюдательное стекло Чандона и не сжали его цилиндр мёртвой хваткой.
Он едва ли ощущал какое-либо движение; но ему показалось, что ряды белых фигур, которые тянулись дальше несуществующего горизонта, не меняясь в перспективе, медленно уходят из его поля зрения, как будто мир начал опускаться куда-то вниз. Чандон увидел чёрный корпус огромного корабля, к которому его тянула укорачивающаяся рука, глядя на него до тех пор, пока борт корабля не занял всё пространство перед его глазами. Затем цилиндр был поднят в чёрное как ночь отверстие. Казалось, что даже свет был бессилен последовать за ним.
Чандон ничего не видел. Он не осознавал ничего, кроме сплошной темноты, окутывавшей цилиндр, даже когда его охватил белый, ахроматический свет безвременья. Он почувствовал вокруг себя длительную, жуткую вибрацию. Беззвучная пульсация, казалось, распространялась по кругу из какого-то энергетического центра; она проходила над ним и сквозь него, на протяжении целых эпох, словно исходила из какого-то титанического сердца, удары которого бросали вызов окружающей вневременной вечности.
Одновременно Чандон осознал, что его собственное сердце снова забилось, повторяя ритм неведомой пульсации, а его вдохи и выдохи происходят в соответствии с этими циклическими колебаниями. В его оцепеневшем мозге зародилась идея удивления; обычное начало естественной последовательности разумного мышления. Тело и ум Чандона вновь начали функционировать под влиянием энергии, которая была достаточно сильной, чтобы вторгнуться в вечную вселенную безвременья и вырвать путешественника из этого окаменевшего эфира.
Вибрация стала ускоряться, распространяясь вовне могучими волнами. Теперь она была различима на слух – как циклопические удары; и Чандон каким-то образом представил себе гигантский механизм, поворачивающийся и пульсирующий в тюрьме подземного мира. Казалось, что корабль медленно, с непреодолимой силой пробивается вперёд через какой-то материальный барьер. Несомненно, он вырывался из этого измерения вечности, пробивая себе путь назад в пространство нормального времени.
Чернота сохранялась некоторое время, причём не в качестве обычного отсутствия света, а как самое настоящее положительное излучение. Но вот она исчезла, а на смену ей пришло красноватое освещение, открывая всё, что доселе таилось под завесой тьмы. В то же время громкая вибрация, словно исходившая от корабельного двигателя, стихла до приглушённой пульсации. Возможно, темнота была каким-то образом связана с полным действием странной силы, которая позволяла кораблю двигаться и функционировать в этой ультра-временной среде. С возвращением в мир нормального времени и уменьшением действия этой неведомой силы, темнота исчезла.
Способности мыслить, чувствовать, познавать и двигаться в соответствии с обычными временными аспектами, одновременно вернулись к Чандону, подобно прорвавшему плотину наводнению. Он смог сопоставить всё, что с ним произошло, и в какой-то мере сделать выводы о значимости его уникального опыта. С растущим благоговением и изумлением он изучал сцену, которая была видна с его позиции в гамаке.
Цилиндр путешественника покоился в огромном помещении, заполненном странными, кристаллоидными фигурами, вырисовывающимися совсем рядом с ним. Похоже, это был главный грузовой отсек корабля. Внутренняя часть помещения была изогнутой, словно сфера. Повсюду – и вокруг, и наверху, располагались гигантские, незнакомые Чандону механизмы. Неподалёку он увидел убранную внутрь руку крана. Казалось, что сила тяготения действовала по всей внутренней поверхности судна. Несколько причудливых существ прошли перед Чандоном, пока он осматривался. Затем они побежали вверх по стенам, взобравшись на потолок и зависнув там вверх ногами с беззаботностью мух.
В пределах видимости находилось около дюжины этих существ. Их невозможно было соотнести ни с одним представителем земных биологических видов. У каждого из устроившихся на потолке существ было почти шарообразное тело. Верхнее его полушарие расширялось примерно посередине между "полюсом" и "экватором", образуя пару конических голов без шей. Нижнее полушарие разделялось на множество конечностей и придатков, часть которых использовалась для ходьбы, а другие – исключительно для хватания.
Головы были безликими, но между ними висела блестящая, похожая на паутину, непрерывно дрожащая мембрана. Некоторые из нижних придатков, шевелившиеся точно любознательные щупальца, были снабжены органами, которые могли служить глазами, ушами, ноздрями и ртами.
Существа сияли серебристым светом и казались почти прозрачными. В центре их остроконечных голов периодически вспыхивали и гасли яркие, малиновые пятна, подобные пылающим углям, а сферические тела затмевались и осветлялись, словно под их поверхностью пульсировали и перемещались ребристые затемнённые участки. Чандон чувствовал, что они были сформированы из некоей субстанции не имеющей отношения к протоплазме, возможно – из минерала, организовавшего себя в живые клетки. Их движения были очень быстрыми и ловкими, отличаясь нечеловеческой уравновешенностью. Казалось, в одно и то же время они могли выполнять множество самых разных действий.
Землянин вновь застыл в удивлении, поражённый открывшимися перед ним чудесами. Он стремился постичь эту тайну, теряясь в бесплодных, фантастических догадках. Кем были эти создания? Какую цель преследовали они, проникнув в измерение вневременной вечности? Зачем они взяли с собой некоторых обитателей этого места? Куда направлялся корабль? Возвращался ли он куда-то в нормальное время и пространство, в планетарный мир, откуда он отправился в это странное путешествие?
Чандон не был ни в чём уверен, однако он понял, что попал в руки сверхучёных существ, явно имевших солидный опыт пространственно-временной навигации. Им удалось построить такой корабль, о котором он сам мог только мечтать. Возможно, они уже успели исследовать и измерить все неведомые бездны обычного космоса и теперь целенаправленно планировали вторжение в замёрзший мир за его пределами.
Если бы они не пришли вытащить его, он бы никогда не спасся от гибели в безвременьи, куда его забросили собственные неуклюжие попытки пересечь поток мирской жизни.
Размышляя над этим, он повернулся к громадным фигурам, которые оказались его спутниками. Чандон едва мог различить их в красном свечении: их бледные плоскости и углы, казалось, претерпели неуловимую реорганизацию; и свет кровавыми отблесками дрожал на них, словно передавая странное тепло и предлагая пробудиться к жизни. Более чем когда-либо они создавали впечатление скрытой силы, замороженного динамизма.
Затем, внезапно, Чандон безошибочно увидел движение одной из сущностей, похожей на статую, и понял, что она начала изменяться! Холодное, мраморное вещество, казалось, текло, точно ртуть. Рудиментарная голова приняла суровую, многоликую форму, такую, которая могла бы принадлежать полубогу какого-то чужого мира. Конечности удлинились, выдвинулись новые члены неопределённого назначения. Простые кривые и углы умножались с таинственной сложностью. На лице появился глаз в форме алмаза, сияющий синим огнем. Вслед за ним быстро проявились и другие глаза. Выглядело всё это так, будто в течение нескольких мгновений неведомое существо прошло полный цикл какой-то надолго приостановленной эволюции.
Чандон увидел, что и другие фигуры демонстрируют необычные изменения, хотя в каждом случае последующее развитие было полностью индивидуальным. Геометрические грани начали раздуваться, как раскрывающиеся бутоны цветов, разливаясь в линии небесной красоты и величия. Северная бледность наполнилась неземной многоцветностью с опаловыми тонами, которые быстро двигались и дрожали в вечно живых узорах, бегущих арабесках, радужных иероглифах.
Наблюдающий за ними Чандон почувствовал, как в этих замечательных существах вспыхивает неизмеримая мятежная стремительность, оживает надзвёздный интеллект. Трепет ужаса пронзил его сверхъестественным электрическим разрядом. Процесс, который он только что видел, был слишком непредсказуемым, слишком потрясающим. Кто или что могло бы сдержать и контролировать ничем не ограниченные действия этих Обитателей Вечности, пробудившихся от сна? Разумеется, он находился в присутствии существ, похожих на богов, демонов или мифических джиннов. То, что он наблюдал, было похоже на распечатывание кувшинов Соломона, выброшенных морем на берег.
Чандон увидел, что хозяева корабля тоже заметили чудесные преобразования пленников. Эти существа, толпившиеся по всему сфероидному помещению, начали собираться вокруг сущностей из безвременья. Механические, порывистые движения членов экипажа, поднятие и вытягивание некоторых их членов, которые заканчивались зрительными органами, демонстрировали нечеловеческое возбуждение и любопытство. Казалось, что они изучают преображённые формы с видом учёных-биологов, готовых к такому событию и полностью удовлетворённых его завершением.
Похоже, что Вневременные испытывали не меньшее любопытство в отношении своих похитителей. Их пылающие глаза столь же внимательно смотрели на перископические щупальца, а некоторые странные, роговидные придатки их величественных корон начали пытливо трепетать, как будто воспринимая неизвестные чувственные впечатления. Затем, внезапно, каждая из трёх поднятых на борт фигур выдвинула по единственной бессуставной руке, испуская в воздух семь длинных веерообразных лучей пурпурного света вместо пальцев.
Эти лучи, несомненно, были способны воспринимать и передавать тактильные ощущения. Медленно и целенаправленно, словно ощупывающие всё вокруг себя пальцы, они вытянулись, и каждый из этих вееров волнообразно изогнулся, соприкоснувшись со стенами, после чего заиграл ритмичным светом на телах двуглавых существ, которые находились поблизости от него.
Серебристые существа отступили назад, словно в тревоге или дискомфорте, стремясь ускользнуть от шарящих лучей. Пурпурные пальцы тем временем удлинялись, окружая беззащитных членов экипажа, пробегая по их телам расширяющимися круговыми движениями, словно изучая их анатомию. Несколько серебристых существ оказались полностью окружены мягкими кольцами и лентами света, от двойных голов до дискообразных подушечек, которые служили им в качестве ног.
Другие члены экипажа, находящиеся вне досягаемости любопытных лучей, отошли на более безопасное расстояние. Один из них поднял часть своих членов в быстром, решительном жесте. Насколько Чандон мог видеть, существо не коснулось ни одного из внутренних корабельных устройств. Однако, словно в соответствии с его жестом, огромный, круглый, зеркальный механизм вверху начал вращаться в своей раме на массивных опорных стержнях.
Механизм выглядел так, словно был сделан из какого-то бледного, прозрачного вещества, не являвшегося ни стеклом, ни металлом. Прекратив своё вращение, как будто желаемый фокус был установлен, могучая линза испустила бесцветный луч, который каким-то образом напомнил Чандону о холодном, застывшем сиянии мира безвременья. Этот луч, павший на обитателей безвременья, явно обладал подавляющим эффектом. Пальцеобразные лучи тут же прекратили свои поиски и угасли в бессуставных руках, которые в свою очередь были втянуты обратно. Глаза закрывались, точно спрятанные драгоценности, опаловые узоры становились холодными и тусклыми, и странные полубожественные существа, казалось, теряли свой сложный облик, возвращая себе прежней покой, словно приостановившие свой рост кристаллы. Однако, так или иначе, они всё еще были живы, сохраняя зародившееся начало своего сверхъестественного цветения.
В благоговении и изумлении перед этой чудесной картиной, Чандон автоматически освободился от кожаных ремней, поднялся с гамака и встал, прижавшись лицом к стенке цилиндра. Изменение его позы не осталось незамеченным экипажем корабля. Все щупальца тут же поднялись вверх и на мгновение указали на него, после того как Вневременные были успокоены.
Затем, в ответ на ещё один загадочный жест одного из существ, гигантская линза немного повернулась, и ледяной луч начал смещаться и расширяться, пока не заиграл на цилиндре, при этом всё еще удерживая в своём бесцветном кругу ранее ожившие фигуры.
У землянина было ощущение, что он оказался в неподвижном потоке чего-то невыразимо плотного и вязкого. Его тело, казалось, застыло, мысли ползли с болезненной медлительностью через какую-то препятствующую среду, которая пронизывала весь его мозг. Это не было полной остановкой всех жизненных процессов в результате его столкновения с вечностью безвременья. Скорее, это было торможением таких процессов; подчинение какому-то немыслимо замедленному ритму поступательного движения времени.
Между ударами сердца Чандона казалось проходили целые годы. На то, чтобы согнуть мизинец, ему понадобилось бы пять лет. В течение утомительно долгого времени мозг Чандона пытался сформировать одну-единственную мысль. Он подозревал, что похитители были встревожены изменением положения его тела, сочтя это какой-то пугающей демонстрацией силы, как ранее это сделал оживший Вневременный.
Затем, в течение последующих десятилетий, он обдумывал новую мысль. Наверняка эти инопланетные путешественники сквозь время приняли его самого за одно из богоподобных существ. Ведь в самом деле, пришельцы нашли его в лишённой времени вечности, среди неисчислимых рядов стоявших там фигур. Откуда они могли знать, что Чандон, как и они сами, пришел из мира с нормальным течением времени?
В состоянии искажённого ощущения протяжённости, землянин не мог сформировать достаточно верного представления о продолжительности путешествия в пространственно-временном континууме. Для него это была всего лишь другая вечность, перемежающаяся длинными многолетними интервалами гудящей вибрации корабельных механизмов. Для замедленного зрительного восприятия Чандона всё выглядело так, словно экипаж корабля двигался с невероятной медлительностью, незаметно переходя из одного положения в другое. Вместе со своими странными спутниками он был отделён от мира холодным лучом в тюрьме замедленного времени, пока корабль погружался в непостижимые измерения извечной космической бесконечности.
Наконец, путешествие закончилось. Чандон почувствовал постепенное зарождение всепроникающего света, который затопил красноватое освещение корабля яростной белизной. Пройдя бесконечные степени изменений, стены стали совершенно прозрачными, как и все машины на борту судна, и Чандон понял, что свет приходит из внешнего мира. Грандиозные картины, многообразные и замысловатые, с неторопливой медлительностью начали заполнять поле его зрения, порождая ослепительное великолепие. Затем, несомненно, чтобы извлечь охраняемых пленников из трюма, замедляющий луч был выключен, и к Чандону вернулись его нормальные способности мышления и движения.
Он созерцал потрясающую картину сквозь стену, которая стала прозрачной. Скорее всего это стало возможным благодаря отключению энергетической установки. Кристофер увидел, что корабль покоится теперь на площадке в форме огранённого бриллианта, окружённой громоздящимися друг на друга строениями, непоколебимая массивность которых подавляла все его чувства.
Вдалеке, в огненном оранжевом небе, он увидел неясные очертания пузатых титанических колонн с платформами капителей и скопления странных крестообразных башен. С удивлением он рассматривал их необычайные купола, похожие на перевёрнутые пирамиды. Он созерцал спиральные, остроконечные башни, которые, казалось, служили опорами для невероятно массивных террас; наклонные стены гигантских строений, подобные изрезанным горным склонам, на которых формировались невообразимые кучевые облака. Все строения были сделаны из какого-то блестящего, чёрного как ночь камня, подобного мрамору, добытому в ультракосмическом Эребусе. Их тяжёлые, мрачные, зловещие громады вырастали между Чандоном и пламенем скрытого от глаз солнца, которое было несравненно более ярким, чем земное.
Ослеплённый бликами, испытывая головокружение от этих высоких громад, и чувствуя странную тяжесть во всём теле, несомненно, из-за возросшей гравитации, землянин обратил своё внимание на то, что находилось непосредственно перед ним. Площадка, похожая на огранённый бриллиант, на которую смотрел Чандон, была заполнена существами, того же вида, что и экипаж пространственно-временного корабля. Словно гигантские, серебристые, шарообразные насекомые, они быстро двигались во все стороны по тёмной мостовой. Вокруг корабля располагалось кольцо колоссальных зеркал такого же типа, как те, которые испускали замедляющий луч. Собравшиеся жители города остановились на небольшом расстоянии, оставив свободное пространство между лучевыми машинами и кораблём – видимо для того, чтобы позволить выйти экипажу и пленникам.
Словно повинуясь действию какого-то скрытого механизма, в бесшовной стене открылся огромный круглый люк. Сложенный кран начал удлиняться, накрыв одну из фигур безвременья своими щупальцами. Затем таинственная сущность, всё ещё спокойная и не оказывающая сопротивления, была выгружена через отверстие и оставлена на мостовой снаружи.
Рука вернулась и повторила эту процедуру со второй фигурой, которая тем временем, похоже, осознала, что замедляющий луч отключился, и оказалась менее покорной, чем первая. Она попробовала оказать неуверенное, осторожное сопротивление и стала набухать, когда её охватили щупальца крана. Фигура выпустила конечности-псевдоподии и пальцеобразные лучи, которые принялись мягко пощипывать стягивающуюся вокруг неё сеть щупалец. Но несмотря на это, через несколько секунд вторая сущность присоединилась к своей спутнице снаружи корабля.
В то же время третья фигура продемонстрировала потрясающее изменение. Чандон чувствовал, что он присутствует в момент явления какого-то скрытого, веками жившего в уединении бога, который раскрывал свой истинный облик, растапливая материальный кокон, в котором пребывал до сего времени. Происходящая с ним трансформация, выглядела так, словно какой-то застывший сталагмит готовился распуститься в тысячеликое огненное облако. В одно апокалиптическое мгновение эта сущность расширилась, устремляясь ввысь, изменяя всю свою субстанцию, выращивая и развивая органы и иные части, которые могли соответствовать невообразимо высокой стадии эволюции, ушедшей за грань материального. Эоны звёздной и планетарной жизни, медленная алхимия атомов сократились до этого единственного мига.
Чандон не мог сформировать чёткого представления о происходящем. Наблюдаемая им метаморфоза выходила далеко за пределы того, что можно было объяснить в рамках человеческого восприятия. Он увидел нечто, что росло перед ним ввысь, заполняя корпус корабля до самого потолка, и с ужасной силой давило на изогнутую прозрачную поверхность. Затем, под действием этой неистовой силы, весь корабль раскололся на тысячи летящих, сверкающих, стеклянных фрагментов, разлетавшихся во все стороны и падавших наземь с высоким, мучительно пронзительным звоном.
Ещё до того, как последние обломки корабля упали наземь, цилиндр времени был пойман и поднят наверх, словно чья-то могучая рука спасала его от разрушения. Чандон так до конца и не понял: был ли его цилиндр поднят при помощи магнитных сил, или же нависший над ним гигант схватил его одной из своих нечеловеческих рук. Всё, что он мог вспомнить впоследствии – это свет и парение в воздухе, когда он испытал внезапное и полное освобождение от уз мощной гравитации этой неизвестной планеты.
Чандону показалось, что он невероятно быстро взлетел на высоту, которую трудно было оценить, из-за отсутствия привычных масштабов; а затем цилиндр опустился на облакоподобное плечо Вневременного, и прочно утвердился там, словно оказавшись в каком-то далёком, совершенно отдельном мире, обособленном от известного космоса.
То, что чувствовал сейчас Чандон, было за пределами благоговения, удивления или недоумения. Словно пребывая в каком-то видении, наполненном разрушительными катаклизмами, он смирился со стремительно разворачивающимися перед ним чудесами. Со своего наблюдательного пункта в небесах, Чандон увидел над собой голову бога, который разрушил инопланетный корабль времени и восстал над его обломками, как освобождённый мятежный джинн. Голова этого джинна была подобна кучевому облаку над вершиной горы, а его грозные глаза сияли, точно солнца.
Далеко внизу Чандон заметил чёрный бриллиант площади, заполненной серебристыми существами. Затем, с мостовой, словно столбы дыма от чудовищного взрыва, в небеса устремились растущие, изменяющиеся точно мягкий воск, сущности других Вневременных. Буйные, ужасные, подобные ураганам, они встали рядом с первым богом, чтобы завершить эту восставшую троицу. И всё же, сколь бы ни были они огромными и высокими, окружающие пилоны были выше их. Остроконечные башни, поддерживавшие террасы, перевёрнутые пирамиды, крестообразные башни всё еще хмуро смотрели на них из светящегося, яркого, как пылающие угли воздуха, словно тёмные, колоссальные стражи трансгалактического ада.
На Чандона навалились тысячи впечатлений. Он ощущал божественные и безграничные энергии, которые пробуждались от вечного сна и расцветали с невероятно динамичной, живой силой. И в то же самое время он чувствовал концентрацию враждебных раздражающих излучений, с помощью которых злобные силы нового мира старались покорить и сдержать явленных богов. Даже сам свет выглядел враждебным и тираничным в своём огненном биении, а чёрные тени, словно тусклые всесокрушающи<