* * *
Грохочет эра диких скоростей,
Бессоницы,
Безумия,
Безбожья,
Боязни взмахов ядерных плетей,
Речей, до буквы вытравленных ложью…
Сегодня слову сбавлена цена,
И впитывают грязь умы, что губки.
Насыщенность глагола не важна.
Нет моды на красивые поступки.
Пожалуй, скоро буйный стук сердец
Рассчёту проиграет место в чувстве.
Стихи разлюбят люди.
И вконец
Сойдёт на нет поэзия в искусстве.
Всё будет прагматично, делово.
В тела людей любовь не постучится.
В бездушные…
Неужто ничего
От этого вокруг не приключится?
Наверное, планету скроет тень,
Рассвет у темноты не примет роды,
Не явятся нигде ни ночь, ни день.
Велением истерзанной природы
Разверзнутся глубокие моря,
Все части света сгруживая вместе,
Сомнутся горы, лавою горя,
И время остановится на месте…
Зачем стремиться времени вперёд,
Когда его моменты не воспеты?
Я знаю:
Человечество умрёт,
Когда умрут последние поэты…
Из отпуска
Только утром были горы,
Моря вечные просторы.
И уже – шоссе сквозь боры
Коридорами Мещёры.
Временные промежутки
Раздались,
Пространство сжалось.
Что копили эти сутки,
В голове перемешалось:
Раскалённый пляж
И волны
В ослепительной лазури,
Шёпот в роще, ветра полной,
Блеск берёзовой глазури,
Облака белёсой ватой
Под крылом у самолёта,
Духи дымкой синеватой
У бездонного болота…
Солнце алым рисовало
Пламя сверху сосен-свечек,
Воск смолою стыл устало,
Покорял округу вечер.
Начиная от востока
Блёкла красок поволока…
К малой родине,
К истоку
Воротился издалёка…
* * *
В округе вёдро.
Всплакнули вётлы.
Снег тополиный
Из крон – из туч.
В почёте тени.
Святым спасеньем
В морщинах глины
Струится ключ.
Чиста, студёна,
Питая дёрны,
Журча, водица
Едва бежит.
В благоговенье
Склонив колени,
Пить – не напиться.
Жить – не нажиться,
Всё пережив…
Вечер у реки
Туча,
брюхом скобля
уползает деревья
на север,
Вечер прочь.
яркою
подзывает акварелью
на смену
ночь.
Видно
месяца
Слышно – рог стеклянный
где-то
Лес скрипит сверчок.
на той стороне
пойман поляны
радугой
на крючок.
Ближе –
мошки клубятся
дымка кучей,
стелется
Под ногами – над рекой.
ковёр
А пахучий.
прижмёшься к нему
щекой –
Неба склон,
закругляясь,
в частоколе тонет
прямых
Зачерпни осок.
тишину
заструится в ладони –
ручьём
песок…
Бег времён,
ты –
в день попутный ветер
грядущий,
что тьмой обвит.
Всё в округе
и всё на свете
для тревоги
и для любви.
* * *
Под отзвуки небесной канонады
Вечерний город ливень умывал.
Ручьи деревьям пели серенады
О силе чувств, разящих наповал.
Лез ветер под подол пунцовой туче,
Целуя чуть опухшие уста…
На парковой скамье одни из лучших
У нас в партере вечера места.
Какой апломб!
Накал!
Какие страсти!
В ролях спектакля –
Лето,
Дождь
И ты,
И я,
И целый город в нашей власти,
И мир вокруг,
И все его мечты…
* * *
Года летят бузудержно.
Заботы не кончаются.
А мне порою судорожно
Хочется отчаяться.
Забиться в келье разума,
В ракушке одиночества.
До полного маразма
Изъять себя из общества.
Застынет время нервное…
На грани искушения,
Наверное, неверное
Я выберу решение…
* * *
Расстилает октябрь туманы.
В рыжих шапках деревья стоят.
Одурманенный осенью пьяной,
Я по жизни бреду наугад.
Ошибаюсь.
Не мечу в святые.
Разгребая вокруг суету,
Вижу истины, часто простые.
Знаю правду, да, видно, не ту…
Рвутся листья.
И рвут они душу
Непонятной, тяжёлой тоской.
Я своими же силами рушу
Свой уверенный крепкий покой,
Разбегаюсь –
И падаю в небо.
Или бездну.
Что, в общем, одно.
Овеваемый сладкою негой,
Я лечу,
Опускаясь на дно.
Я свободен –
Хоть пей, хоть стреляйся!
Пропадай, не жалея о том!
Забывай,
Забывайся
И кайся.
А расплата?
Расплата потом!
…Я уже не верну то, что было,
Не заклею дыру на виске.
Не смогу побороть эту силу,
Что сокрыта в унылой тоске…
* * *
Вокруг миры.
Их миллиарды.
Имя – люди.
И все – живые!
И не против долго жить.
Во всякий мир такой заходит без прелюдий
та, что все помыслы горазда размозжить.
Когда-нибудь,
конечно, вдруг,
случится дата:
споткнётся время
и сомкнётся пеленой.
Все понимают неизбежность результата.
Но каждый думает:
«С другими, не со мной!»
Ещё год минул –
благодушие природы,
хотя цена расположению –
гроши!
Грядёт финал!
А может быть,
напротив,
роды
многострадальной
в тело запертой
души?
* * *
Людей, в литературу вхожих,
И тех, кто просто с ней знаком,
Вопрос нешуточный тревожит:
«Что стало с нашим языком?»
Письмо с грамматикой чуть живы,
Едва фонетика жива,
Речь переполнили чужие,
Не всем понятные слова.
Жаргон фланирует свободно.
Он зол, настырен, неучтив.
И заглушает лиру модный
Чудной пустой речитатив.
Его огульная нахальность
Уже с культурою впритык.
Но не растратит уникальность,
Не растеряется язык,
Пока находятся такие,
Кто жив словесностью одной.
Кому поэзия – стихия.
Кто болен классикой родной.
Кто, и не думая стесняться,
Перу позволит налегке,
Витиевато изъясняться
На чистом русском языке.
* * *
Встала пресса западная в позу
И на всю Европу голосит:
«Нависает русская угроза!»
Впрочем,
Пять веков уже висит.
Со времён «оршанской пропаганды»
С Пиреней до северных морей
Слово «русские» – синоним банды
Злобных неразумных дикарей.
Клевета – великое искусство.
Кто постиг – над стадом господин…
Помнится, гнобили Иисуса
Жители далёких палестин.
Помнится, и Гитлера хвалили,
И кумиром слыл Наполеон.
Ну, а те Европу покорили,
Чтоб её доить со всех сторон.
Позабыли страны и народы,
Потайную зависть шевеля,
Чьи штыки дарили им свободу,
Чьею кровью залита земля.
Близкие и дальние соседи,
От души к вам хочется воззвать:
Не дразните русского медведя –
Может ненароком разорвать!
Я – русский
Я, русский человек славянской крови,
Заметил в свете нынешнего дня,
Что многие,
Увы, это не внове,
За что-то ополчились на меня.
Политика – зловонное болото.
Идёт хвальба тяжёлыми плетьми.
В границах антирусского оплота
Едва ль иные видятся людьми.
Истерики на фоне провокаций
Напишут санкций новую главу…
Но гетто – плод из их цивилизаций,
Так пусть я дальше варваром слыву.
Мой мир зовут тюрьмою для народов.
У них, что, нет запоров на дверях?
Когда гей-пропаганда – флаг свободы,
Мне лучше отсидеться в лагерях.
Круг доброй и святой морали порван.
Господь – судья.
Хоть суд его – потом.
Но если вдруг педофилия – норма,
Меня упрячьте в сумасшедший дом.
Рекут пророк и лама, и апостол:
Учитесь, люди, меж собой дружить…
Поверьте, я войны наелся вдосталь.
Мне хочется спокойно, мирно жить!
* * *
В Сталинграде,
На заводе,
Гончаров,
Василий, вроде,
Слесарил.
О нём в народе
Говорили хорошо.
И когда был немец рядом,
Сыпались осколки градом,
Коль стране так было надо,
На завод Василий шёл.
После смены всем рабочим,
Гончарову,
Да, и прочим,
Рыть окопы,
Рвы до ночи –
Строить городу заслон.
Ночью пепельной не спится –
Запах пороха таится,
Слишком частые зарницы
Освещают небосклон.
Иногда прорвутся гады
За зенитные заграды –
Все сирены до упада
Воздух утренний дерут.
Только глянешь из окошка –
Верезжат фугасы кошкой,
Рвут они дороги в крошку
И дома на части рвут.
И однажды все ребята
Из васильевой бригады
Добровольческим отрядом
Пошагали воевать.
В комитете при вокзале
Гончарову отказали
«Многодетный Вы, -
Сказали. –
Вам детишек поднимать».
Дома – четверо на лавке.
Старшему – двенадцать,
Славке.
Сад вишнёвый.
Пёс Малявка.
И жена –
Надёжный друг,
От забот суха,
Поджара,
Мельтешит у самовара
Да подкладывает жара
В старый бабушкин утюг.
Тот утюг принёс Василий
На завод.
Его спросили:
«Тренируешься им?
Или
Ты сегодня нездоров?»
«Угодила бомба в крышу!
Больше дома нет
И вишен…
Нет жены
И ребятишек! -
Разрыдался Гончаров. –
Цел утюг.
И всё!
Держите…
Жить зачем теперь,
Скажите?
Добровольцем запишите!
Убедительно прошу!
Буду фрица бить я ловко –
Есть охотничья сноровка.
Не дадите мне винтовку –
И руками задушу!»
Нашей армии основа –
Вот такие Гончаровы,
Без друзей,
Семей
И крова
Озверевшие душой,
Осквернённые напастью,
Смерти ждущие
Как счастья.
Не отдавшие ни части
Нашей Родины большой!
* * *
Где южный Урал краснолесьями густ,
На склоне застыл Златоуст.
Там свет разделился на части.
Там провинциальное счастье.
Там эхом в ущелье звенит тишина…
Ах, если б не эта война!
Любая война век от века
Калечит судьбу человека.
Священный долг Родине надо отдать.
Не плачьте, жена,
дети,
мать.
Со школьной скамьи добровольно
Вставали в ряд юные воины.
Улыбками пряча тревожную дрожь,
Спешила на фронт молодёжь –
И парень,
и девушка в платье…
И с красным крестом на халате,
Чтоб раненым красноармейцам помочь,
Ушла Анны Павловны дочь.
Ушла со словами: «Так надо!»
Туда, где орёт канонада,
Где в пыльных руинах чадит Сталинград,
Где даже не бойня.
Где ад!
А мать за густыми лесами
Глаза умывает слезами.
Тайком Богу молится ночь напролёт,
От дочери весточки ждёт.
Но вслед за январской позёмкой
Вороной влетит похоронка:
Сергеевой Риты семнадцати лет,
Увы, среди нас больше нет.
Во время жестокого боя
Девчонка погибла героем!
Казённою вестью ходя по домам,
Беда убивала и мам:
Ведь нет горше раны на свете,
Чем рано ушедшие дети…
Прошло двадцать пять нескончаемых лет.
Война всем оставила след –
В душе кровяными рубцами –
Мужьями, детьми и отцами,
Которые не воротились с войны
К тому, кому были нужны.
Теперь Анне Павловне надо
Увидеть парад Волгограда –
Сегодня торжественный,
важный момент –
Военный открыт монумент.
На склоне кургана Мамая,
Возмездия меч поднимая,
Погибших защитников Волги вперёд
Мать-Родина снова зовёт.
Зал Воинской славы суровый
И каменный стяг стометровый,
Негаснущий факел в огромной руке.
И вот ещё:
невдалеке
Печально сестра из санбата
Венок на могилу солдата
Несёт осторожно.
Молчи и смотри.
Но сердце кольнуло внутри.
Забегала память –
и радость,
и лихо…
Что вдруг Анна Павловна тихо
Воскликнула,
боли и слёз не тая:
«Да это же Рита моя!!!»
Спросили: не знает
никто
ничего:
Кто автор?
Натурой кто был для него?
Растаяли в дебрях Союза
И скульптор,
и след его музы.
Но стал Волгоград,
как и старая мать,
Сестричку ту Ритою звать.
И Рита с венком в плащ-палатке
Всем женщинам - символ солдатки.
С тех пор ежегодно до смерти своей
Весной мама ездила к ней.
И саженец с Юга Урала,
Как память о родине малой,
Для дочери милой,
для Риты одной,
Посадит ей мама весной…
Поныне в сторонке, неброско
Растёт в Волгограде берёзка…
* * *
Наступила скорбная година,
Выкрав у рассвета тишину.
Нормой стала страшная картина –
Бабий плач и сборы на войну.
Не впервые вражеские силы
Лезли с европейской стороны.
В их глазу всегда бельмом Россия!
И простые жители страны,
Не имея сторониться права,
Поднялись навстречу чёрной мгле.
Став живым щитом не ради славы
И не ради власти, что в Кремле.
Очень многих привела к мытарствам
Эта власть…
Да что там?
Всё одно,
Родину не путать с государством,
Видно, россиянину дано.
За семью,
За друга
И за землю
Он всего себя готов отдать.
Он пути иного не приемлет,
Хоть и неохота пропадать.
…Отобрав живительные силы,
Промолчав о доблести людской,
Примут безымянные могилы
Тысячи героев на покой.
Тысячи…
И даже миллионы!
Без следа ушедших.
Без вестей.
Не поправших крепкие законы
Благородной совести своей.
…Многие сквозь тернии пробились.
Пережили ужасы войны.
Вынесли.
Дождались!
Насладились
Радостями памятной весны.
Клеили поломанные судьбы.
Строили по новой города.
Шли вперёд!
Хотя нелёгок путь был.
Следом лет летела череда…
Потихоньку тают их отряды.
Кто в природе времени указ?
Мы, потомки их,
Горды и рады,
Что такие пращуры у нас.
Но…
Вернись обратно век тот сложный,
Над страной сгущая тучи тьмы…
Я задам вопрос неосторожный:
– А смогли б теперешние мы
К смерти встать лицом по доброй воле,
Недруга бесстрашно разгромив,
Или лечь костьми на бранном поле,
Дедов и отцов не посрамив?!
Я надеюсь…
Верю, что смогли бы…
Но за жизнь,
За мирную зарю,
За Россию
ВЕЧНОЕ СПАСИБО
Предкам
От души
Я говорю!