Холодно до мурашек. Пустота переполняет сердце. Или нет, возможно, это даже не пустота, а какое-то подозрительное жжение, в области солнечного сплетения, ни вдохнуть, ни выдохнуть, словно железные тиски сжимают все тело, готовя к новому потому волны боли. И она наступает. Взрыв эмоций, крик, крик боли душевной и физической, невыносимое состояние, когда ты борешься, и не знаешь зачем, когда ты страдаешь, а не знаешь за что. Когда слезы мучают от безысходности, когда не можешь ничего сделать, когда кажется, что это все – уже конец, и напрасно стараешься, твоя жизнь более тебе не принадлежит. Кто знает, быть может это правда. Хочется крикнуть, но боль уже отпускает. Отпускает? Смешно. Она всего лишь опустилась к низу графика болевых ощущений, опустилась до точки экстремума, до минимальной критической точки, чтобы вновь невыносимыми ударами подняться выше и выше, подняться на самую вершину, доведя тело почти до рокового состояния. В таком состоянии так просто, кажется, потерять сознание, но оно, чертовский садизм, держится, выдерживая все новые и новые напряжения. Я чувствую, как боль вытекает откуда-то. Или это кровь? Я перестала различать. В это темной, до невозможности глупой и несуразной местности всё контролирует мое сознание. Мне нельзя его потерять, нельзя отключиться от этих страданий, от электрических зарядов, которые усеивают мое тело вновь и вновь, снова и снова испытывая организм на прочность.
Как же хочется закрыться от всех, скрыться в череде бессмысленных моментов, скрыться от этого всего, просто переселиться в другое тело, осознавать, что это не я, что все это только видение, и на самом деле у меня все в порядке. Я все та же. Все та же. Все та же. Господи, если ты есть вообще, скажи, что ты делаешь, за что мне это, Господи, прошу, услышь – и тихие стоны, всхлипы с хриплыми рыданиями вырываются из груди. К моим молитвам он остался глух сегодня. Как и каждый день моего существования.
|
|
А я продолжаю пить кофе – медленный яд, который течет по телу, распределяя все свои вещества по каждой клеточке, миллиметру, восстанавливая сознание после сна.
До чего же несправедливо, что обо мне забыли. Об этом я думаю без боли только в светлое время суток, когда пара глупых людей в белых халатах прибегают поглазеть на меня. Другие люди, которые не одевают эту странную одежду, они даже не думают о моем существовании, им не интересно знать, что со мной и как я, что делаю, чем обычно занимаюсь, о чем думаю и о чем мечтаю. Им интересно лишь, когда возвращаться домой с работы, да когда зарплата. Кому нужно что-то большее? Я ведь всего лишь часы, работающие по велению Солнца. К чему, к чему, к чему, когда есть электронное время, такое же электронное, как и их жизнь. К чему мое существование, я всегда задумывалась. Быть может созерцать во тьме пение птиц, которое я все равно никогда не услышу. Я днем нужна парочке ученых, а потому я выжимаю из этого все, стараюсь запомнить эти счастливые минуты, когда в меня верят, когда полагаются на то, что я покажу. А ночью, когда появляется время любоваться природой – природа уже спит.
- Мама, мама, смотри, это часики! – маленький мальчик, на вид лет эдак 5-6, подбежал ко мне и начал тыкать своими шоколадными пальцами, грязными и липкими. Были бы легкие и дыхательные пути – выдохнула бы с горькой тяжестью.
|
|
- Да, малыш, они работают от Солнца, - мама старательно объясняла малышу, которому было до Лунного кратера, о чем она там говорит, - когда солнышко стоит наверху они показывают одно время, когда сбоку – другое.
- Ага, - малыш посмотрел на небо своими голубыми глазами, сравнил, насколько они небесные, насколько красивые облака, а потом снова уставился на меня, отражая в глазах только что увиденное небо. Почему-то он все стоял и стоял, смотрел, как едва заметно движется тень, как с каждой минутой становится чуть дальше.
- Малыш, пойдем.
- Нет, я хочу посмотреть.
Ребенок уверенно сжал кулачки и остался стоять и смотреть на меня, усевшись на корточки и не сводя глаз с теневой линии.
- Я буду у папы, - устало согласилась мама и вернулась в здание, откуда выходили люди в халатах.
- Почему ты не говоришь им, что ты живая? – спросил у меня мальчик. Он действительно спросил у меня, потому что оперся на коленки, прикоснулся к краю пластины и вперил взгляд в минутную стрелку.
- Потому что они не услышат меня, - спокойно ответила я, удивленная, что в мире нашелся человек, который услышал меня. Услышал, и понял. Человек понял меня, механизм, часы, построенные ученые, придуманные сотни лет назад. Как он сделал это? Как? Почему?
- Ты же даже не пыталась, откуда тебе знать, - буркнул мальчик и коснулся минутной тени. Она отразилась на его руке, сломав точность времени.
- Им нету дела до меня.
- А ты попробуй поговорить с ними, - мальчик улыбнулся и погладил место, где тень не отражалась на циферблате, - мой папа точно тебя услышит!
|
|
Фарс ситуации удивлял меня все больше, часы говорят с ребенком, причем ребенок убеждает меня поговорить с людьми. Дикость, но в тоже время ободряющее лекарство.
- Я никому не нужна, - уныние снова захватило меня – было порядка 4 часов, скоро мои тени пропадут, и я не смогу поговорить с мальчиком, - все пользуются электронными часами, все пользуются механическими часами, все слушают куранты, которые им подчиняются. Я не нужна людям.
- Ты нужна мне.
- Ты забудешь обо мне.
- Нет, - мальчик засмеялся, - я никогда не говорил с часами, а ты была такая грустная. Я хотел тебя поддержать.
- У тебя это получилось.
Мальчик улыбнулся и встал. Мама позвала его, а время приближалось к критическому…
- Обязательно скажи моему папе, что-нибудь, он услышит тебя! – сказал он и убежал, а я так и не успела ответить, негодуя, что впустую потратила ценное время. И действительно, я впервые поняла, что упустила то, чем занималась всю жизнь, то, что было смыслом моего существования. Мне стало грустно, но, в то же время, внутри появились какие-то странные силы, я знала, что могу идти вперед, стоит только лишь завестись.
- Папа, папа! – Влад подбежал к стоящему профессору у стола, и начал дергать его за рукав, - пойдем посмотрим на Солнечные часы.
- Уже поздно, дорогой, - тихо ответил он, - пока не взойдет луна часы не будут показывать время – ничто не отдает на них тень.
- Ну паааап.
- Мы скоро идем домой, Влад, собирайся.
Малыш расстроился и пошел к рюкзачку, шморгая носом. Профессор тем временем снова оглянулся и посмотрел на свои расчеты – его лекарство по излечению раковой опухоли все также стояло на месте, не давая результатов. Он долгое время бился над ним, но все никак не мог найти. Это мешало ему спать, есть, дышать и даже жить – все было посвящено поискам панацеи от смертельной болезни.
- Тимур, - хрупкая женщина лет 30 подошла к профессору и протянула ему некоторые листки. Ее светлые волосы ниспадали на плечи, прикрывая шею, черные очки подчеркивали глубину глаз, а руки как-то странно дрожали, словно в припадке или приступе, - попробуй эту формулу.
- Ты опять забыла выпить болеутоляющее, - устало произнес он и открыл ящик стола. Там лежало порядка 15 ампул и столько же шприцов, вдвое больше перчаток. Ловким движением руки Тимур распаковал пару перчаток, открыл шприц, разбил ампулу и набрал в нее средство. Без второго слова перевернул руку женщины, протер спиртом и ввел все, что было в шприце, накрыв после процедуры ваткой.
- Посмотри на листки, - ее руки уже почти не дрожали, но глаза выдавали смущение. Она не любила забывать делать что-то под руководством профессора.
Он взглянул, быстро и профессионально оценил написанное, печально вздохнул и взял в руки карандаш.
- Мне нравится твоя идея, - параллельно говорил он, что-то черкая в записях, - но слишком много ошибок. Здесь лишний Хлор, а здесь забыла пробромировать. Я не уверен, что конечный результат будет таким же, может лекарство, придуманное тобой, таки даст отрицательный ответ.
- Попробуй, - она усталым взглядом смерила исчерканный листик, но Тимур только покачал головой.
- Потом, уже 5 часов, скоро Новый Год, а мы все еще на работе.
Женщина поцеловала мужа в щеку, одела пальто, висящее в темном углу комнаты, и взяла сына за руку. Тимур выдохнул и последовал ее примеру, только его пальто висело на спинке кресла самого освещенного места лаборантской.
Дома были к 6 часам.
Новый Год – время, когда начинается что-то новое, когда сбывается то, о чем мечтал все предыдущее время, период, когда ты открываешь для себя давно забытые иллюзии, когда сбываются самые невероятные мечты, самые смелые и безумные. Время, когда каждый имеет шанс стать счастливым.
Солнечные часы не идут в Новогоднюю ночь – они молчат, устало глядя на окружающий мир, страдают так, чтобы никто не слышал, чтобы не омрачать праздник. Но даже их мечты сбываются во время звездопада и благосклонности Судьбы.
- 8…9…10…11…12!
«Я хочу, чтобы Он был счастлив, тогда и я буду счастлива…».
«Я хочу, чтобы Он был счастлив…».
«Я хочу, чтобы Они были счастливы…».
«Я хочу, чтобы Она была счастлива…».
Четыре желания, загаданные в одну и ту же ночь, настолько горячие, как и сердца тех, кто загадывал, только в эту голубую, непроглядную, волшебную и слегка сумбурную ночь, эти желания имели шанс сбыться.
Тимур написал на листочке желание и поднес к нему зажигалку, на долю секунды, он понял, что написал не на чистом листике, и сзади что-то написано. Это был состав какой-то сладости для детей, переполненной химическими добавками. И он прозрел.
- Я понял! Я знаю! Я знаю! - в долю секунды профессор достал из портфеля свои записи и начал что-то лихорадочно строчить, не замечая, что его семья нетерпеливо ждет его к столу. Он понял, он понял.
Казалось бы от такой маленькой случайности, от непредвиденного случая, от глупости, фактически, произошло то, чего никто не ждал. Сбылось желание сразу четверых, где каждый был счастлив от счастья другого.
И словно нежный закат, окрашенный ярко-красным, словно пурпурный рассвет, изрисованный буйным сине-белым, словно тихая гавань, где каждый день встречают рассвет и провожают закат – существование переросло в Жизнь.