ББК 88.4 Е 91
Рецензенты:
В. В. Козлов, вице-президент МАПН, академик, доктор психологических наук, профессор;
В.А. Мазилов, академик МАПН, доктор психологических наук, профессор.
Ефимкина Р. П.
Е 91 Пробуждение Спящей Красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках. Монография. СПб.: Речь, 2006. — 263 с.
ISBN 5-9268-0419-1
Новый метод, изложенный в этой книге, основывается на взаимосвязи между психологией женщины и текстами волшебных сказок. Автор приводит теоретические и методологические основы своего терапевтического подхода, реализующегося средствами арт- терапии и гештальт-терапии, описывает разнообразные случаи из практики индивидуального консультирования и группового тренинга.
Книга написана так, что она будет интересна и специалистам — психологам, психотерапевтам, и читателям-непрофессионалам.
© Р. П. Ефимкина, 2006 © Издательство «Речь», 2006 © П. В. Борозенец, обложка, 2006 ISBN 5-9268-0419-1
© И. О. Полякова, рисунок на обложке, 2006
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Выражение признательности 7
Глава 1. Исторические корни волшебной сказки 9
Прикосновение к чуду 9
Другая профессия 10
«Тайный» язык сказки 11
Структура волшебной сказки по В. Я. Проппу 12
Глава 2. Обряды инициации 17
Понятие инициации в этнографии 17
Инициации в широком значении 18
Инициации в узком значении 18
Обряды перехода и пубертатные обряды 19
Инициация как переход 19
Типы инициаций по содержанию 21
Структура инициации 22
Феноменология посвящения 23
Патронирование неофита 26
Сценарий женской инициации 27
Степень распространенности и изученности 27
Сценарий инициации девочек 28
Несколько стадий женской инициации 31
Специализированные инициации для женщин 32
Сходство и различие инициации юношей и девушек 35
Антагонизм и взаимное притяжение между полами 39
Потребность в обрядах у современного человека 42
Комментарий 44
Мой опыт прохождения обряда инициации 45
Психологическая инициация 48
Глава 3. Инициация как психологический кризис 49
Психологические корни волшебной сказки 49
Точка зрения К. Юнга 50
Точка зрения М.-Л. фон Франц 50
Точка зрения Д. Ю. Соколова 51
Точка зрения П. И. Яничева 51
Точка зрения 3. Фрейда 52
Точка зрения Э. Берна 53
Точка зрения М. Элиаде 53
Точка зрения Дж. Кэмпбелла 53
Отношение к кризисам в современном обществе 55
Путь подъемов и спусков 59
Л. С. Выготский о кризисах 62
Теория кризисов Э. Г. Эриксона 64
Юность и кризис идентичности (5-я стадия) 67
Понятие идентичности 67
Ранняя зрелость (6-я стадия) 70
Нормальная зрелость (7-я стадия) 70
Поздняя зрелость (8-я стадия) 71
Теория развития и понятие индивидуации К. Г. Юнга 72
Детство 73
Пубертат и молодость 73
Зрелый возраст 75
Старость 76
Индивиду ация 77
Кризис и инициация: сходство и различие 78
Сходство понятия кризиса по Э. Эриксону и инициации 79
Глава 4. Инициатические сюжеты волшебных сказок 82
Происхождение волшебной сказки 82
«Умереть молодым и на взлете» 82
Тайна волшебной сказки 84
Отбор сказок для анализа 85
Первый критерий: сказка должна быть фольклорной 85
Второй критерий: сказка должна быть волшебной 86
Третий критерий: сказка должна быть «женской» 88
Четвертый критерий: героиня сказки
должна быть взрослой женщиной 89
Межсюжетный и посюжетный подход при отборе сказок 89
Посюжетное изучение сказки 89
Межсюжетное изучение сказки 90
Полные и неполные сказки 91
Две инициации героини в полных сказках 91
Три группы сказок по количеству инициаций 93
Первая группа: неполные сказки с одним кругом действий 93
Вторая группа: неполные сказки с двумя кругами действий... 94
Третья группа: полные сказки с двумя кругами действий 96
Третья инициация в женских сказках 98
Как инициации героинь проявляются структурно 98
Сказочные персонажи 99
Героиня 100
Ложная героиня 102
Антагонист 102
Отправитель 104
Даритель 106
Помощник 109
Царевич 111
Заключение 115
Глава 5. Социально-психологическое содержание
инициаций в женских волшебных сказках 116
Ролевые конфликты 119
Первая инициация: кризис эмансипации от родителей 121
Первый ролевой конфликт героини
с антагонистом в первой инициации 122
Жестокость мачехи 123
Двойственный характер матери-мачехи 124
Мачеха и ее родные дочки 126
Второй ролевой конфликт: отношения героини с отцом 127
Мотивы отца 127
Анализ сказки «Свиной чехол» 129
Анализ сказки «Отец и дочь» 130
Игра «Скандал» 131
Отрицательное прохождение первой инициации 133
Стабильный период между первой и второй инициациями 134
Вторая инициация: переход в фазу продуктивности 136
Психологический анализ второй инициации
в полных сказках 138
Отправление. Превращение героини
из жертвы в искательницу 138
Испытания второго круга действий сказки
(трудные задачи) 139
Новое волшебное средство 140
Возвращение 140
Ролевые конфликты второй инициации 141
Отрицательное прохождение второй инициации 143
Стабильный период между второй и третьей инициациями 146
Третья инициация — кризис середины жизни 148
Старухи — второстепенные героини 151
Позитивное прохождение кризиса 153
Функция дарителя 154
Заключение 158
Глава 6. Инициации женщин
на психотерапевтических сессиях 159
Психотерапия и сакральность 159
Инициатические сессии в психотерапии 161
«Глубокий колодец» 162
«Синяя Борода» 164
Инициированная женщина 166
Женские заявки на инициатических сессиях 168
Стратегии неинициированной женщины 169
«Порядок» 173
Присловья в конце сказки и сессии 177
«Спящая красавица» 178
Стадии инициации в сказке и стадии психотерапевтической
сессии 182
«Снегурочка» 184
О сексе 185
«Цвести или плодоносить?» 186
«Как хочу, так и хожу» 190
«Боюсь сойти с ума» 193
«Русалочка» 200
«Мост» 204
«Кошка» 209
«Девушка и Смерть» 212
«Разговор со Смертью» 215
Смерть и возрождение 217
«Отстой» 219
«Тошнота» 224
«Дверь» 229
«Размен» 231
«Зеленые ногти» 234
«Организм» 237
«Обмен жизнями» 237
Заключение 244
Литература 245
Моей дочери, Анне Ефимкипой, посвящается
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге я объединила все свои мысли по поводу работы с инициациями, которые я проводила в женских терапевтических группах за последние десять лет. Инициатический подход представляет собой дальнейшее развитие юнгианских, гешталь- тистских и процессуально-ориентированных методов работы, используемых мной в психотерапевтической практике или разработанных самостоятельно. Основная идея книги состоит в том, что психотерапевтическая сессия представляет собой инициацию, подобно тем, что имели место в племенных обществах в доиндустриальный период. Этот социальный институт в настоящее время утрачен, однако структура и символика инициати- ческих практик нашла отражение в структуре и символике текстов волшебных сказок, которые по-прежнему актуальны для современного человека.
Новый метод, описанный в этой книге, основывается на моем исследовании взаимосвязи между психологией женщины и текстами волшебных сказок. Чтобы ответить на вопрос, как возникла эта взаимосвязь, нужно рассказать предысторию.
Как психолог, я провожу образовательные программы по психологическому консультированию и психотерапевтические группы. Подавляющее большинство участников этих программ — женщины. Работая с ними, я обнаружила, что причиной психологических проблем является то, что они в чем-то «не выросли», в каких-то аспектах своей личности оставшись маленькими девочками. Речь здесь ни в коем случае не идет о биологической составляющей взросления. Если традиционно признаком взрослой жизни выступает начало сексуальной жизни, замужество, рождение детей, то почти все мои клиентки в этом отношении состоялись, они вполне взрослые. Однако в психоконсультационной практике я обнаружила, что, обладая вышеперечисленными признаками, реально женщины не чувствуют себя таковыми.
Для того чтобы взросление состоялось, необходимо осуществить ряд переходов из одних состояний в другие: от девочки к девушке, от девушки — к женщине, от женщины — к старухе. Эти переходы происходят на нескольких уровнях. Приобретение социально-психологической зрелости — процесс сложный, он сопровождается дисбалансом в жизни и деятельности человека, неадекватностью в социальных проявлениях и резкими колебаниями нервно-психического и соматического состояния. Причина кроется в том, что человек — существо многоуровневое: не только естественное, природное, но и искусственное, культурное, «сделанное» обществом. Если биологическая зрелость в большинстве случаев наступает благодаря участию природы, то социально-психологическая зрелость не приходит сама, для этого общество заготавливает для человека определенные схемы. В традиционных обществах это были обряды инициаций. Наши современники остаются один на один с грандиозными разрушительными и созидательными процессами, которые неминуемо переживаются ими во время переходов. В психологии эти переходы получили название нормативных кризисов развития. Пройдет или не пройдет человек кризисный период — обществу неважно, оно все равно предъявит к нему требования как к человеку зрелому. Отсюда противоречие: внешне человек выглядит как взрослый, стараясь соответствовать социальным ожиданиям, а внутренне он испытывает неуверенность, зависимость от авторитетов, тревожность, страх, отсутствие поддержки и собственную ненужность — то есть подобен маленькому ребенку, зависимому от взрослого.
Мой подход в психотерапии заключается в выявлении личностных аспектов женщины, которые остались не выросшими, и осуществлении их перехода на следующую стадию развития. Я называю такой переход инициацией, а терапевтические сессии такого рода — инициатическими. На мой взгляд, актуальность такого подхода очевидна в любое время, но сегодня в особенности.
Причина особой актуальности этого подхода заключается в следующем. Говоря о современном состоянии российского общества, нельзя не отметить его проблем, ведущих к проблемам отдельных его членов. Смена социалистического уклада на новый, которому пока еще даже нет окончательного названия, привела к тому, что сложившиеся за годы советской власти социальные ритуалы разрушены безвозвратно, а новые еще не сформированы. Возникновение в России в массовом порядке психологических служб и увеличение в геометрической прогрессии числа российских психологов свидетельствует об огромном спросе на них населения, пусть даже этот спрос не осознан. По сути, психотерапевты сейчас взяли на себя по отношению к ряду слоев общества такие социальные функции, которые традиционно осуществлялись в различные социально-исторические периоды представителями религиозных культов (шаманами, магами, кол- д\ нами, знахарями, священниками и т. п.), а также работниками идеологической сферы. При этом не факт, что все психотерапевты справляются с возложенными на них ожиданиями, потому что не все осознают социальный контекст проблем современных клиентов.
В связи с вышесказанным можно рассматривать современную психотерапию как набор социотехнических практик, которые позволяют организовать инициацию — обнаружение «невыросшего» аспекта личности клиента, создание условий для завершения его «роста» и перехода на следующую стадию развития, адекватную биологическому возрасту клиента.
Книга написана в соответствии с той последовательностью, в которой я шла сама в своем поиске ответа на вопрос о том, как и почему «работает» психотерапевтическая сессия.
Вот этот путь. Несколько лет назад я заметила, что, рассказывая о своем опыте или разыгрывая сцены своей жизни в психодраматическом подходе, женщины бессознательно, сами того не подозревая, проигрывают мифологические сюжеты. Например: «Когда моя мать была мною беременна, старая цыганка предсказала ей, что рожать она будет в муках...» — чем не сказочный зачин? Было очевидно, что опыт людей, будучи воплощен в слова, как-то связан со сказками. Я обратилась к книгам филолога В. Я. Проппа, который, исследуя морфологию сказки, обнаружил структурное единообразие всех волшебных сказок мира. Это единообразие отразило феномен, исторически уходящий корнями в родовой строй, — обряд инициации. Перечитав работы В. Я. Проппа «психологическими» глазами, я поняла, что в волшебной сказке не только отражена структура обряда инициации, но и развернута схема инициации, которую можно применять в современном психотерапевтическом контексте. С того, как «устроена» волшебная сказка, начинается книга.
Сказка потянула за собой целый культурный пласт — существовавшие в племенных обществах обряды инициации, которые являются историческими корнями волшебной сказки и лежат в основе сказочных сюжетов. Я окунулась в этнографическую литературу и все, что нашла по этой теме, изложила во второй главе.
Потом я поняла, что обнаружение исторических корней сказки, хотя и проливает свет на значение ее символов, но не отменяет первоначального вопроса — почему психотерапевтические сессии похожи на сказки своими сюжетами, тем более что обрядов давно уж нет, а сказки есть. Я стала искать помимо исторических корней психологические корни сказок. Оказалось, что за инициациями скрыты нормативные психологические кризисы. Я углубилась в изучение кризисов взрослых людей. Однако если кризисы детей изучены в психологической литературе более или менее хорошо, то кризисы взрослых практически не изучены. Кризисам взрослости посвящена третья глава.
«Вооружившись» всеми этими знаниями, я снова возвратилась к сказке, чтобы теперь уже постичь ее тайны. Я обнаружила в ней не одну, как было принято, а три инициации, и перевела сказку с языка метафор на психологический язык, чтобы получить доступ к сокровищнице народной мудрости и применить эти сокровища в психотерапевтической практике — в работе с женщинами. Четвертая и пятая главы посвящены расшифровке сказочных кодов.
И наконец, шестая глава — это терапевтические сессии моих клиенток на тему инициаций с комментариями — то, ради чего я и предприняла это путешествие «за тридевять земель в тридевятое царство тридесятое государство».
Хотя основное содержание книги (за исключением последней главы) вошло в мою кандидатскую диссертацию по социальной психологии «Социально-психологические особенности возрастных кризисов женщины в инициатических сюжетах волшебных сказок », предлагаемый читателю материал не предназначен для представителей какой-либо определенной науки. Он изложен языком, одинаково доступным как ученым, так и неспециалистам.
ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ
На протяжении всего времени написания книги я чувствовала поддержку людей, которым теперь пришло время воздать должное.
Я особенно хочу поблагодарить своего первого гештальт-тренера Нифонта Долгополова (Московский Институт Гештальта и Психодрамы) за то, что он привил мне вкус к этому одновременно глубокому и утонченному методу в психотерапии и продемонстрировал мастерское и виртуозное владение им. Его образ жизни, исполненный глубокого смысла и исканий, явился лучшей школой гештальта и побудил меня полностью пересмотреть и изменить свою жизнь.
Я признательна своему духовному учителю Владимиру Козлову (Ярославский университет) за возможность под его наставничеством самой пройти по тропам духовных странствий и постичь инициатические практики мировых традиций в священных местах нашей Родины через опыт собственного участия. Он же помог мне в методологическом осмыслении инициаций как научный руководитель моей диссертации.
Я хочу выразить свое уважение и благодарность моим коллегам и в особенности моему шефу, Петру Рыженкову (Центр психологии Новосибирского университета), за помощь в работе над многочисленными вариантами книги. Его всегдашнее стремление к высшей степени профессионализма во всем, за что бы он ни брался, требовательность к качеству и критические замечания побуждали меня снова и снова искать такую форму, которая бы позволила донести мой опыт более доходчиво и убедительно.
Большое спасибо моим друзьям, которые одновременно являются моими партнерами и единомышленниками и с которыми я имела возможность на протяжении всего времени написания книги обсуждать ее содержание в неформальной обстановке, в атмосфере безусловного принятия и доброжелательного подтрунивания. Их участие позволило мне внести в работу над книгой элементы юмора.
Выражаю глубокую сердечную признательность участницам Женских инициатических групп, которые проводились в Новосибирске, Томске, Барнауле, Нижневартовске, Алматы, Астане, Костанае и других городах, за их открытость, искренность и мужество показать свою жизнь такой, какая она есть. Идеи этой книги рождались в процессе того, как вы слушали, экспериментировали, задавали вопросы и делились своими чувствами и ин- сайтами.
Я благодарю своих студентов за поддержку и интерес к этой книге на всем протяжении ее создания. Она постепенно складывалась из лекций, семинаров, спецкурсов, тренингов, и вы вдохновляли меня довести начатое до конца и напоминали мне, что книга нужна не только мне одной, но и тем, кто, подобно мне, выбрал психотерапию своей профессией и отчасти образом жизни.
И конечно же, низкий поклон моим родным, которые с пониманием и любовью относятся к тому, во что я верю всей душой и что является для меня делом моей жизни.
Римма Ефимкина
Глава 1. ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ
ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЧУДУ
Впервые отнестись к сказке «научно» мне пришлось, когда я была студенткой филфака, на лекциях по устному народному творчеству (в обиходе — УНТ) профессора Михаила Никифоровича Мельникова. Тогда он еще не был профессором, а был потрясающим рассказчиком, чрезвычайно темпераментным, фанатично влюбленным в свой предмет, а потому особенно убедительным. Его лекции были похожи скорее на страстные драматические монологи: «Почему баба-яга — “костяная нога”?! Почему ее нос “в потолок врос”?! Почему избушка “без окон и дверей” стоит “на курьих ножках”?! Да потому, что баба-яга — не человек, а мертвец!! Она лежит в гробу, вот почему у нее нос в потолок врос! И эта избушка — без окон и дверей, как и гроб. А на курьих ножках она стоит потому, что гробы не закапывали, а ставили на сваи, чтобы звери не достали...»
Аудитория не дышала, потрясенная и самим рассказом, и открытием. Мы-то думали, что баба-яга — страшноватый, но все- таки смешной персонаж детских сказок, и выдумана она в педагогических целях хитроумными взрослыми, наряду с милиционером, бабаем и дядькой с мешком, которые забирают непослушных детей. А еще точнее — мы вообще не думали про сказки, как про что- то серьезное, — так, детские россказни для развлечения, чем бы Дитя ни тешилось... Однако выяснилось, что в основе волшебных сказок лежат реальные исторические события и что на эту тему даже есть научное исследование, осуществленное отечественным фольклористом В. Я. Проппом.
Книги В. Я. Проппа по морфологии сказки в те времена и до- стать-то было невозможно, то, что в сказке может быть что-то «спрятано», казалось фокусом. Однако с изумлением мы открывали, что сюжет сказки всегда «прячет» в себе не что иное, как околосмертный опыт героя, или его инициацию. То есть сюжет любой волшебной сказки сконцентрирован вокруг главного события: герой, допустив оплошность, должен исправить ее, а для
этого пройти смертельные испытания, победить и в результате преобразиться.
Почему этот опыт столь важен, что его зафиксировали тысячи сказочных сюжетов? Тогда, в пору студенчества, я не очень задавалась подобными экзистенциальными вопросами; жизнь сама по себе держала в тонусе, хватало того, что есть. Однако соприкосновение с этим околосмертным сказочным опытом было и в ту пору ошеломляющим. Когда мы слушали рассказы о путешествии героя, о бабе-яге, то мурашки пробегали по коже и охватывал трепет сладкого ужаса. Так бывает, когда встречаешься с тайной, мистикой, чудом, которым в обыденной жизни нет места, но без которых жизнь пресна и пуста.
ДРУГАЯ ПРОФЕССИЯ
Потом несколько лет мне, как и всей стране, было не до сказок и не до чуда. Началась перестройка, в целях социального выживания я получила другую профессию, выучившись сначала на психолога, затем — на психотерапевта, не подозревая тогда, что найду благодаря этому не только свое призвание, но и основную линию жизни. Я сертифицировалась в арт- и гештальт-подходах, а также в психодраме, стала вести женские психотерапевтические группы, и рассказы женщин об их жизни во время групповых тренингов все время казались мне чем-то уже знакомыми. Затаив дыхание и понизив голос, они готовы были поведать нечто такое, что не вписывается в рамки обыденной жизни: «Когда мне было лет семь, ко мне ночью приходили чудовища и пугали меня...» Или: «Недавно мне явилась моя покойная бабушка в виде привидения...» Слыша подобные «зачины» психотерапевтических сессий женщин-клиенток, я узнавала в них мифологические сюжеты и догадывалась, что это неспроста. Я предполагала, что опыт людей, рассказанный словами, как-то связан со сказками. Но как? И тут мне пригодилось первое образование. Я снова открыла книги В. Я. Проппа о волшебных сказках, изданные теперь большими тиражами, и прочла их заново уже другими, «психологическими» глазами.
«ТАЙНЫЙ» ЯЗЫК СКАЗКИ
Владимир Яковлевич Пропп (1895-1970) — русский ученый, фольклорист, профессор Ленинградского государственного университета, вошедший в историю мировой филологической науки благодаря тому, что разработал основы структурного анализа сказки. Две его знаменитые книги по сказкам, которые часто публикуют как две части одной книги, на самом деле вышли с разницей почти в тридцать лет.
Первая книга — «Морфология сказки» — появилась в 1928 году. Напомню, что морфология (морфе — форма, логос — наука) — учение о формах, о составных частях, о строении. Я не знаю, что сподвигло В. Я. Проппа сравнить между собой сюжеты волшебных сказок (лично у меня пусковым механизмом было желание понять структуру и механизм воздействия терапевтических сессий клиенток), но он взял из сборника А. Н. Афанасьева наугад подряд сто сказок (всего их было четыреста) и изучил их строение. В результате его ждало сенсационное открытие: сказки, совершенно разные по содержанию, оказались одинаковыми ко структуре.
Чтобы было понятнее, о чем идет речь, приведу пример. Когда я пыталась как-то объяснить себе невероятное сходство психотерапевтических сессий и сюжетов волшебных сказок, я вспомнила несколько самых популярных женских сказок и сравнила их между собой. «Женскими» принято называть те сказки, в которых главный действующий персонаж — девушка или женщина, то есть героиня, а не герой. Например, это «Морозко», «Крошеч- ка-Хаврошечка», «Снегурочка» из сборника А. Н. Афанасьева, «Госпожа Метелица» братьев Гримм, «Золушка» и «Спящая красавица» Ш. Перро, «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»
А. С. Пушкина, «Аленький цветочек» С. Т. Аксакова, сказка об Амуре и Психее, вставленная Апулеем в его «Метаморфозы». Сходство сюжетов буквально бросается в глаза.
Сюжет кратко можно изложить так: мачеха (антагонист), обнаружив, что падчерица (героиня) подросла и хороша собой, старается сжить ее со свету. Отец почему-то не заступается за дочь перед обидчицей. Наконец, мачеха дает девушке задание, с которым та не справляется и этим нарушает приказ. За это мачеха выгоняет ее из дому, а родной отец (отправитель) увозит ее в лес. Там она встречает волшебное существо (дарителя: фею, Морозко, госпожу Метелицу, медведя, бабу-ягу и т. п.), которое устраивает девушке смертельное испытание. С помощью волшебных помощников девушка справляется с непосильным заданием. За это она получает от дарителя вознаграждение и возвращается домой. Появляется молодой человек (царевич), который влюбляется в нее и сватается. В эпилоге — счастливое замужество героини, зависть сестер (ложных героинь), посрамление мачехи или даже ее гибель.
В скобках я указала названия персонажей, действующих в сказке. Эти названия дал В. Я. Пропп, когда обнаружил, что в сказках, несмотря на богатое разнообразие персонажей, выделяется всего семь типов этих самых персонажей. В. Я. Пропп назвал получившуюся схему семиперсонажной. Перечислю их еще раз: герой (героиня), антагонист, ложный герой, отправитель, даритель, помощник, царевна (царевич). Они названы так в соответствии со своими функциями. При отсутствии в сказке одного или нескольких из них их функции передаются другому персонажу. Здесь важно не авторство того или иного персонажа, а само значение его поступка.
За единицу сказки ученый принял ход персонажа, который был назван функцией. Это поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия. Всего В. Я. Пропп обнаружил в сказке тридцать одну функцию. Пронумеровав и обозначив каждый ход буквой алфавита, он записал их один за другим в последовательности, которая составила как бы формулу сказки. Эта последовательность описана ниже (для простоты я использую только порядковые номера функций, а буквы опускаю):
СТРУКТУРА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ ПО В. Я. ПРОППУ
Подготовительная часть.
1. Отлучка.
2. Запрет (или приказ),
3. Нарушение.
4. Выведывание.
5. Выдача.
6. Подвох.
7.
Пособничество.
Завязка.
8. Вредительство (или 8а: недостача).
9. Посредничество.
10. Начинающееся противодействие.
11. Отправка.
Основная часть.
12. Первая функция дарителя.
13. Реакция героя.
14. Снабжение, или получение волшебного средства.
15. Пространственное перемещение между двумя царствами.
16* Борьба.
17. Клеймение.
18. Победа.
19. Ликвидация беды или недостачи.
20. Возвращение.
21. Преследование, погоня.
22. Спасение.
Дополнительный сюжет, в котором действует лжегерой. Первая его часть (новое вредительство) аналогична функциям 8 15.
8 bis. Братья похищают добычу.
10—11 bis, Герой скова отправляется на поиски.
12 bis. Герой вновь подвергается испытаниям.
13 bis. Герой снова реагирует на действия дарителя.
14 bis. Герой снова получает волшебное средство.
15 bis. Герой возвращается с новым средством домой.
О этого момента развитие повествования уже иное, сказка дает новые функции.
23. Неузнанное прибытие героя.
24. Необоснованные притязания лжегероя.
25. Трудная задача.
26. Решение.
27. Узнавание героя.
28. Обличение лжегероя.
29. Трансфигурация героя.
30. Наказание лжегероя.
31- Свадьба» воцарение героя.
Выделив и описав персонажей и функции, В. Я. Пропп пришел к тому выводу, что действие решительно всех сказок отобранного им материала, а также очень многих других волшебных сказок самых различных народов развивается в пределах этих функций. При этом структура сказки подчиняется следующим закономерностям:
1. Функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются, служат постоянными, устойчивыми элементами сказок. Они образуют основные составные части сказок.
2. Максимальное количество функций, известных волшебной сказке, — 31.
3. Последовательность функций всегда одинакова.
4. Все волшебные сказки однотипны по своему строению.
В каждой отдельной сказке присутствуют не все функции, но взаимоотношение между функциями всегда то же самое, то есть всегда присутствует базовая структура. Она обеспечивает единство повествования, его целостность и предсказуемость.
А вот теперь самое важное. Если принять все сказанное выше — что все волшебные сказки, не только русские народные, но и многих народов мира, имеют одинаковую последовательность ходов, — то неизбежно возникает вопрос: какая закономерность кроется за этими функциями и их последовательностью? Зачем народу понадобилось на сто рядов повторять практически один и тот же сюжет в сотнях и тысячах вариантов волшебных сказок? Что он этим хотел сказать? Этот вопрос, если мы на него ответим, возможно, прольет свет на первоначальный наш вопрос о том, почему терапевтические сессии так часто напоминают сказочные сюжеты.
Сам В. Я. Пропп обнародовал свою версию единообразия сказок спустя почти тридцать лет после выхода в свет «Морфологии сказки». В 1946 году Владимир Яковлевич публикует продолжение книги и называет его «Исторические корни волшебной сказки». Для В. Я. Проппа морфология сказки не была самоцелью, он стремился к выявлению жанровой специфики волшебной сказки для того, чтобы впоследствии найти единообразию волшебных сказок историческое объяснение. Во второй книге он делает попытку ответить на тот же вопрос, который интересует и нас: какое общее явление кроется за одинаковой последовательностью функций в сказке.
В связи с этим ученый обратил внимание на следующий феномен. Главное в структуре сказки то, что герой отправляется из дому в лес, подземелье или «иной мир», умерщвляется и воскресает, приобретя таким образом магическую силу, затем он возвращается к людям в ином уже статусе, более высоком, чем был до ухода. В. Я. Пропп настаивает: «Обратим особое внимание на то, что посвящаемый якобы шел на смерть и был вполне убежден, что он умер и воскрес... Почему герой попадает к вратам смерти?.. Почему сказка отражает в основном представления о смерти, а не какие-нибудь другие? Почему именно эти представления оказались такими живучими и способными к художественной обработке?»1.
Ответ на этот вопрос В. Я. Пропп получает из рассмотрения обрядов инициации (посвящения юношества при наступлении половой зрелости) — явления уже не только в области мировоззрения, но и в области конкретной социальной жизни. С целью поиска общей основы сказки В. Я. Пропп обращается к этнографическому материалу, собирая все возможные и доступные для него на тот момент данные относительно обрядов инициации (мы тоже чуть позже это сделаем), и приходит к выводу, что композиционное единство сказки кроется «не в каких-нибудь особенностях человеческой психики (курсив наш — Р. Езаметьте, что В. Я. Пропп не исключал психологических причин единства корней сказки), не в особенности художественного творчества; оно кроется в исторической реальности прошлого. То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе. Из этих двух циклов первый (обряд) отмирает раньше, чем второй. Обряд уже не производится, представления о смерти живут дольше, развиваются, видоизменяются уже без всякой связи с данным обрядом. Исчезновение обряда связано с исчезновением охоты как единственного и основного источника существования»2.
Согласимся пока с такой трактовкой. Чтобы не сбиться, напомню первоначальный ход мысли: 1) терапевтическая сессия по сюжету напоминает волшебную сказку; 2) каждая сказка содержит рассказ об околосмертном опыте, который есть не что иное, как символическое описание инициации, то есть описание перехода человека из одного статуса в другой. Чтобы мы могли продвинуться дальше в поисках истины, давайте остановимся на инициатических обрядах и узнаем о них побольше.
Глава 2. ОБРЯДЫИНИЦИАЦИИ
Чтобы стать взрослым, ребенок должен «умереть» в детстве.
Мирча Элиаде
Сейчас я уже знаю, что такое инициации. Но когда я предположила, что во время терапевтических сессий клиенты переживают не что иное, как инициатический процесс, я захотела узнать о нем больше. Реального обряда инициации, как это делают антропологи и этнографы, я никогда не наблюдала, разве что по телевизору, однако и особенной проблемы в связи с этим не ощущала. Мне казалось, что на сегодняшний день найти информацию о чем бы то ни было не составляет труда: набрал в поисковой системе всемирной сети нужное слово, и Интернет буквально обрушивает на тебя информационный поток. Каково же было мое изумление, когда, сделав запрос на слово «инициация», я обнаружила только две более-менее внятные ссылки! А про женские инициации — просто ноль информации! (стихи).
Тогда у меня возник азарт: найти и узнать во что бы то ни стало! Итоги своих изысканий я привожу в этой главе. Эти итоги меня не очень удовлетворяют, потому что пишу я о женщинах, а про женщин в этой области известно очень и очень мало, почти ничего. На это есть свои причины, о которых тоже будет сказано ниже.
1 Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 148.
Там же.
ПОНЯТИЕ ИНИЦИАЦИИ В ЭТНОГРАФИИ
Итак, начнем с определения. Понятие инициации используется в различных науках, а именно в этнографии, истории, фольклористике, мифологии, психологии, этнопсихологии и др., соответственно, определяется оно по-разному. Традиционное понимание инициаций, принятое в этнографии, следующее: инициации (от лат. initiatio — посвящение, совершение таинства) — обряды посвящения, один из видов обрядов перехода. Термин «инициации» употребляется в широком и в узком значениях.
Инициации в широком значении
Инициации в широком значении — любые обрядовые действия, сопровождающие и формально закрепляющие изменения социального статуса и социальной роли индивида или группы людей в связи с вступлением в какое-либо корпоративное объединение или возведением в какую-либо социальную должность, сопряженную с выполнением особых функций (служитель культа, носитель общественной власти и т. п.).
Инициации в широком значении — явление универсального географического распространения, встречающееся в любые исторические эпохи и на любых стадиях социального развития: от посвящений в члены тайного союза до приема в пионерскую организацию, от посвящения в жрецы или в вожди до инаугурации президента индустриальной державы. Сюда же относятся обряды включения в касту или профессиональную корпорацию (например в средневековую ремесленную или купеческую гильдию), в религиозную общину (например христианское крещение или католическая конфирмация), в сословие (посвящение в рыцари), посвящения первобытных шаманов, возведение в сан священнослужителей, коронации монархов и т. д.
Инициации в узком значении
Инициации в узком значении — так называемые первобытные возрастные инициации, характерные преимущественно для доклассовых и раннеклассовых обществ обряды возведения юношей в ранг взрослых мужчин и включения их в определенный возрастной класс или какую-то иную возрастную группировку. Менее распространены женские инициации, как правило, связанные со вступлением в женские союзы. Их не следует смешивать с пубертатными обрядами. В отличие от последних, первобытные возрастные инициации представляют собой институт социализации, способствующий кардинальному преобразованию личности неофита путем включения его в замкнутую возрастную структуру и приобщения к ее нормам и ценностям.
Инициации во многих случаях вводят посвящаемого в круг лиц, обладающих комплексом эзотерической, тайной, недоступной для непосвященных информации и имеющих (в частности, в силу этого) более высокий социальный статус.
Обряды перехода и пубертатные обряды
Близки по значению понятию инициации обряды перехода и пубертатные обряды. Обряды перехода — обряды, отмечающие и формально закрепляющие переход индивида или группы людей в новую социальную категорию и приобретение нового социального статуса. Обряды перехода впервые выделены бельгийским этнологом Арно<