Вопросы философии. 1996, № 12
Б. В. Бирюков, Л. Г. Эджубов
Простое и сложное
в социокультурологических концепциях
Категории «простого – сложного» ныне входят в область интересов многих наук, причем для анализа соответствующих явлений нередко используются средства мастики, формализованной логики, физики (и физико-химии, и биофизики). Авторы этих строк уже рассматривали эти категории в контексте проблем научного объяснения, в частности в совместной с А. И. Бергом статье. Однако любая формализация всегда оставляет открытыми ряд вопросов, и некоторые из них могут представлять философский интерес. Обращаясь к идее простоты и сложности, мы сталкиваемся именно с такого рода ситуацией. Экспликация «сложностных» понятий не исчерпывает их содержания, оставляя существенный неформализованный остаток. Между тем она немаловажна и для осмысления социокультурной проблематики, и уяснения некоторых черт современного информационно-технологического развития. Вспомним хотя бы известные культурологические концепции О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина и других мыслителей, представляющих «циклическое» направление философии истории и культурологии; фундаментальная для этих направлений методология сравнения разных культур и цивилизаций, основанная на представлении об их возникновении, росте и упадке, естественным образом осмысляемая в терминах простоты и сложности. То же можно сказать и о макро- и микроуровнях социальных структур, как они выделяются и изучаются в социологии. «Сложностную» компоненту имеют и трудности, наблюдающиеся в развитии искусственного интеллекта и в приложениях информатики к «миру человека», о чем нам уже приходилось писать. Разумеется, речь при этом не идет о построении каких-то формализованных схем. Здесь возможен лишь качественный, феноменологический подход, не претендующий к тому же на окончательность выводов.
О простоте и сложности
В методологии науки, в философии естествознания, в философско-математических исследованиях понятиям простоты и сложности уделяется большое внимание. Однако, если поначалу интерес сосредоточивался главным образом на так называемом «принципе простоты», восходящем по крайней мере к У. Оккаму, то в наш век приоритет отдается уже идее сложности.
Вспомним смысл явной формулировки «принципа простоты»: сущности не следует умножать без надобности. Этот принцип – «бритва Оккама» отрезал от науки понятия, не сводимые к опыту - в полном соответствии с номиналистическими взглядами великого схоласта. «Отрезать все лишнее» - это значит упрощать. Но вспомним: категория простоты по существу присутствовала в философии и науке, начиная хотя бы с Аристотеля. Особое значение принцип этот приобрел, когда возникла и стала стремительно развиваться наука Нового времени.
Вот характеристика современного методолога: «В XVI-XIX вв. почти все естествоиспытатели, если и не руководствовались принципом простоты в своих исследованиях, то по крайней мере размышляли над ним. Его неоднократно упоминают в своих работах, связанных с открытием законов небесной механики, Н. Коперник, Тихо Браге, И. Кеплер, И. Ньютон. Сознательно кладет его в основу своих исследований создатель волновой теории О. Френель. Значительную роль отводит простоте в научном познании и В. Гейзенберг, полагая простоту гипотез одним из наиболее решающих критериев их корректности».
В XX столетии феномен «простого» анализировался с самых разных точек зрения: выделялись субъективная и объективная простота; вводилась простота семиотическая с тремя ее типами: синтаксической, семантической и прагматической; предлагалось различать дедуктивную, дискриптивную и индуктивную простоту, делались многочисленные попытки разработать методы «исчисления» простого.
Ориентация на «принцип простоты» в научных исследованиях одним из своих истоков имеет своего рода «страх перед сложностью». Не так уж редки случаи, когда появление излишних усложнений, т.е. отступление от установки на «простоту», рассматривалось как признак кризисных явлений в динамике науки: как сказал Т. Кун, «быстрое умножение вариантов теорий есть обычный симпозиум ее кризиса». Очевидно, что ситуацию, при которой, существует множество часто диаметрально противоположных точек зрения на одну и ту же проблему, можно считать более сложной, чем когда имеется общепринятая теория. По существу, «страхом перед сложностью» объясняется и позиция Л. Фейера, который полагал, что именно простота должна служить критерием верифицируемости теории, и решение К. Поппера, предложившего связывать с простотой критерий фальсифицируемости данной теоретической конструкции. Простые высказывания, утверждал он, «следует ценить выше менее простых потому, что они сообщают нам больше, потому, что больше их эмпирическое содержание, и потому, что они лучше проверяемы ».
Другой и более важной, как нам представляется, причиной стойкого интереса к «принципу простоты» является убеждение, что простота научного знания и научных теорий отражает простоту самой природы. Тезис П. Лапласа: «Природа при бесконечном разнообразии своих действий проста только в своих причинах, и мы видим в ней небольшое число законов, рождающих огромное количество явлений, часто весьма сложных» - до сих пор явно или неявно руководит мыслью естествоиспытателя.
Тенденция «отрезать» излишние «сущности» действовала и действует в науке, так как порождает скепсис в отношении переусложненности теоретических концепций и создает барьер на пути спекулятивных построений, сущность которых состоит не в поиске новых знаний, а во введении языковых средств представления уже известных научных положений. Вместе с тем противопоставление более сложного менее сложному – «простому» - имеет объективное содержание; ибо, например, в высказывании П. Лапласа, которое было приведено выше, присутствуют как простота, так и сложность: небольшое число законов порождает огромное число сложных явлений. На начальных этапах развития науки Нового времени, по существу, шла борьба за разумное ограничение сложности, за четкое установление той ее границы, за которой начинаются неоправданные излишества или по терминологии Г. В. Лейбница - горопизирование (по имени голландского физиолога Б. Горопия, прославившегося изобретением неподдающихся проверке сложных и нелепых концепций. «Принцип простоты» помогал проводить демаркационную линию между наукой и околонаучными представлениями. Человечество, однако, не только накапливает новые знания о природе, но и постепенно усложняет их. Объективно сложнее становится и тот мир, в котором мы живем, - хотя бы за счет проникновения человека в новые области на Земле и в Космосе. Линия, разграничивающая «простое» и «сложное», более или менее простое, менее или более сложное, подвижна, и науке приходится это учитывать, специально изучая соотношение простоты и сложности. Три области знаний говорят здесь свое слово. Это кибернетика, математическая логика и синергетика. В первой анализ сложности связывается с изучением понятия сложнодинамической системы, во второй - с разработкой проблем сложности алгоритмов и вычислений. Третья, синергетика, выступает по сути своей как комплексная наука о сложности в физикохимическом мире и живой природе.
Мы не станем обсуждать здесь проблемы, которые поднимаются и решаются при формальном подходе к простоте и сложности. Нас интересует качественная сторона дела, и, обращаясь к ней, мы сталкиваемся с самого начала с двумя взаимосвязанными аспектами: онтологическим и гносеологическим.
Простота и сложность - это феномены, которые существуют объективно. Онтологически в них могут различаться те или иные количественные характеристики, относящиеся к числу элементов «сложной» системы, ее структуре, связям между системой и «внешним миром» и пр. Гносеологические аспекты носят уже во многом субъективный характер, определяются наличными возможностями в познании изучаемых реалий, способностями, навыками, интуицией человека и пр. Впрочем, при характеристике объекта оба аспекта выступают вместе. Так, развитая А. И. Бергом и подхваченная затем многими авторами, концепция сложной динамической системы правления носила в основном онтологический характер, но проведенное некоторыми исследователями разделение систем по степени сложности (простые, сложные и сверхсложные), при котором сверхсложными считаются системы, по тем или иным причинам недоступные для описания, апеллирует также и к гносеологическому аспекту. Когда же сложность определяют через структуру формализованно-математического описания системы (например, через число вычислительных операций, которые необходимы для такого описания), через структуры операционных систем, организацию программ и баз данных и пр., мы имеем дело скорее с «чисто» гносеологической характеристикой: виртуальные образы компьютерного мира суть модельные отображения изучаемого (и построяемого).
Во всех разработках идей, относящихся к «простому» и «сложному», так или иначе проявляется относительный характер данной дихотомии. Вопрос о взаимосвязи, взаимоотношении простого и сложного рассматривался неоднократно, в том числе и одним из авторов этих строк. Тем не менее имеется ряд проблем, которые еще недостаточно прояснены. Как часто в различных областях познания встречаются «простые» и «сложные» задачи? Каков характер их распределения? Как далеко «простое», воплощаемое в решении однотипных задач, отстоит от «сложного», не поддающегося типизации? Каким образом наращивается сложность системы и существуют ли границы нарастания сложности? А если существуют, то что происходит с системой, которая достигла этой границы, наступает ли ее деградация (остановка развития) или природа находит путь за пределами данной демаркационной линии?
Подобные вопросы не тривиальны. Ниже мы попытаемся осветить некоторые проблемы, касающиеся соотношения «простого» и «сложного». Мы сделаем это путем формулировки ряда феноменологических принципов.
Принцип чередования простого и сложного. Некоторые кибернетические самоорганизующиеся системы имеют тенденцию к росту, к прогрессивному развитию, а, следовательно, к усложнению; это хорошо прослеживается на примере эволюции жизни на Земле, завершившейся появлением высших позвоночных и человека. На каком же принципе построено их развитие, если принять, что сложность должна иметь ограничения? Представляется, что таким принципом является принцип чередования простоты и сложности, или «принцип чередующейся сложности». Смысл его состоит в следующем.
Нарастание сложности в прогрессивно развивающихся системах в определенный момент приводит к их качественному изменению - система, с одной стороны, утрачивает сложность и становится простой (смена сложности простотой), а, с другой стороны, приобретает новые функциональные свойства. Затем на этом новом уровне происходит накопление сложности, и простое со временем сменяется сложным. Далее возможен следующий цикл описанного процесса. Переход от сложного к простому чаще всего носит скачкообразный, «революционный» характер, тогда как переход от простого к сложному более эволюционен и происходит в результате «накопления сложности».
Принцип чередования характеризует не только сложностный переход в процессе развития системы. В ходе его происходят и структурные изменения в динамической системе. Так, клетка, мельчайший изначальный элемент организма, структурно и функционально является объектом сложным - хотя бы потому, что несет генетическую информацию о строении организма в целом; это сложнейшее физикохимическое «предприятие» размещено в микроскопическом объеме. Однако «суммирование клеток» - их интегрирование в те или иные клеточные образования порождает на органоидном уровне не сверхсложные, а, наоборот, более «простые» элементы, обладающие новыми функциональными свойствами. Например, мышца, состоящая из множества клеток, существенно проще каждой из них и функционально представляет собой относительно несложное устройство для осуществления «простой» механической работы. Однако совокупность подобных относительно простых элементов организма снова «складывается» в такой сложный - и структурно, и функционально - объект, как целостное живое существо.
Факты перехода, сложного в простое в самых разных терминах неоднократно отмечались в науке. Такое «парадоксальное преобразование», например, было показано Н. А. Бернштейном, изучавшим физиологический и биомеханический феномен «пространства движений» у человека. Н. А. Бернштейн показал, что «живое движение в целом протекает крайне закономерно и поддается представлению его в виде совокупности математических уравнений»; рассмотрение всех ритмических движений типа ходьбы, бега, удара молотом и пр. привело его к выводу, что все они могут быть выражены быстросходящимся тригонометрическим рядом Фурье с всего четырьмя членами (в знаменитой статье 1935г.). Еще до Бернштейна И. П. Павлов успешно интерпретировал такой на самом деле сложный процесс, как слюноотделение у собаки с помощью разработанной им схемы условных рефлексов, схемы, главное понятие которой впоследствии, с появлением кибернетики, получило достаточно простое описание в терминах операторных схем алгоритмов А. А. Ляпунова.
Переход от сложного к простому по мере «количественного роста» отмечался и в других случаях «суммируя сложность индивидуумов, получаем сложность популяции, которая меньше сложности слагаемых, поскольку популяция гораздо легче может быть полностью моделирована, описана, чем любой входящий в нее индивидуум». Взаимодействие же популяций порождает - на новом уровне - снова сложные системы, предмет изучения теории органической эволюции и демографии.
Сложностные переходы объективно осуществляются независимо от человека, в системах, действующих и развивающихся по своим законам. Так происходит в биологическом мире. Например, мозг - наиболее сложная структура у животных и человека в целом, несомненно, сложнее отдельно взятой своей клетки – нейрона. Однако он имеет внутренние структуры, которые подчиняются «принципу чередования». Клетки головного мозга при функционировании, при решении задач определенных типов объединяются в ансамбли, которые в функциональном отношении проще отдельно взятой клетки. Но интеграция ансамблей дает более высокий уровень сложности - работу мозга в целом. Аналогично интеграция условных рефлексов, по И. П. Павлову, дает картину сложного поведения животного, обусловленную его жизненным опытом. Правда, изучение подобной интеграции, как она реализуется в естественном (вне лаборатории) поведении, требует изменения павловской схемы. «Чем более сложные процессы изучались в лаборатории Павлова, тем все более и более трудным становилось толкование поведения животных с точки зрения изучаемых условных рефлексов, - писали два сотрудника великого физиолога в работе 1932г. - Пытались искать решение вопроса в том, что мы недостаточно изолируем животных от внешних агентов. Изоляция была доведена до совершенства, и, несмотря на это, многое продолжало не укладываться в изучаемые простые механизмы». Ответом на эту трудность явилась разработка методики, сочетавшей точность физиологического эксперимента с «естественностью эксперимента и возможностью целостного изучения животного», а подобное изучение есть переход на более высокий уровень, подведомственный зоопсихологии. Н. А. Бернштейн, столкнувшийся, по сути дела, с той же ситуацией, также привлек представление о схеме «многоуровневого управления» движениями: когда индивид овладевает навыками мышечных движений, его центральная нервная система все более освобождает свой ведущий уровень - кору больших полушарий - от рутинной деятельности.
В социальном мире отчетливо прослеживается аналогичная закономерность. Отдельно взятая личность с ее внутренним миром, индивидуальными особенностями, потребностями, идеалами, с ее реакциями, носящими физиологический, психологический и общественный характер, с ее знаниями, склонностями, талантами и пр., представляет собой сложнейшее явление, от познания которого мы еще далеки. Но такие человеческие совокупности, как семья, трудовая бригада и даже толпа, существенно проще отдельно взятого человека. В. М. Бехтерев писал: «Толпа имеет как бы нивелирующее влияние на отдельных индивидов, которые (...) не имеют возможности проявить в толпе свою индивидуальность». Поведение толпы является как бы средним арифметическим мнений ряда лиц, поэтому ее действие обычно легко предсказуемо, что далеко не всегда возможно в случае отдельного человека.
Социальное управление связано с решением целого комплекса задач различной степени сложности. В управляющих системах мы явственно видим «действие» принципа чередования. На более высоких уровнях управления зачастую решаются не сложные, а более простые задачи, что не всегда учитывается. Во всяком случае, следует четко представлять себе, на каких уровнях сосредоточивается решение простых задач, а на каких - сложных. Распространенной ошибкой является вмешательство высоких уровней управления в деятельность структур более низкого уровня, где персонал привык иметь дело с если не всегда более сложными, то обычно другими задачами. В результате решения чаще всего оказываются некомпетентными, непрофессиональными, зачастую вредными для системы в целом. Социальная практика современной России дает тому, к сожалению, немало примеров.
Здесь действует психологический барьер, не позволяющий членам структуры управления более высокого уровня понять тот очевидный факт, что на более низком уровне может решаться комплекс более сложных задач. Например, начальник отдела подготовки кадров министерства или ведомства должен определить, специалисты какого профиля понадобятся отрасли через несколько лет, выделить необходимые средства для нижележащих звеньев, которые ответственны уже за подбор и подготовку работников конкретных специальностей. Но если руководитель такого отдела станет решать: как, кого и куда следует направить на переподготовку, как организовать учебный процесс и т.п. (чем часто такие руководители и занимаются, пребывая в полной уверенности, что только они на это способны), то эффект от подобного вмешательства окажется только негативным. Парадокс заключается в том, что принятие стратегических решений - на высоком уровне управления - зачастую оказывается делом более простым, чем реализация этих решений на более низких уровнях. Функциональное различие здесь состоит в том, что на более высоком уровне управления лежит большая ответственность: решения стратегического плана, обладая значительной инерционностью, труднее поддаются исправлению, нежели менее ответственные решения тактических задач, которые с точки зрения сложности (трудоемкости, задействованности многообразных структур и пр.) обычно превосходят сложностью параметры определяющих их стратегий. Именно поэтому практика фактической безответственности высших звеньев управления, которая была характерна для командно-административной системы в советский период (и, к сожалению, не устраненная полностью до сих пор), по существу, шла вразрез с естественным принципом чередования простоты и сложности, который мы здесь рассматриваем.
Учет «принципа чередования», как он разъяснен выше, значим не только для систем управления отдельно взятой структурой, предприятием, организацией и т.п. Его явно или неявно приходится принимать во внимание и при разработке стратегий высоких уровней (включая стратегические подходы к решениям глобальных, даже планетарных проблем) в их увязке с подстратегиями и тактическими решениями. Попробуем показать это на примере известного принципа необходимого разнообразия, который широко декларируется - как в «старой» кибернетике, так и в более «молодой» синергетике. «Согласно этому принципу, - пишут Е. Н. Князева и С. П. Курдюмов, - для устойчивого и динамичного развития любой системы необходимо поддерживать достаточное разнообразие ее элементов или подсистем. Вот почему так велико сейчас стремление не утерять исходное разнообразие климатических поясов, растительных и животных видов, разнообразие народов, населяющих нашу планету». В такой общей формулировке принцип этот неоспорим. Спрашивается, однако, как убедиться в его действенности, когда речь идет не о модельных конструкциях, а о конкретных системах и реальных структурных образованиях. Если бы дело шло только о кибернетико-синергетическом уровне абстракции, вопрос решался бы достаточно легко. Однако принцип необходимого разнообразия не может рассматриваться одинаково для сложных и для простых систем, для сложной и простой уровневой структуры. Вне математических моделей не очень ясно, когда и «сколько» разнообразия «необходимо» - когда его недостает, а когда оно чрезмерно. Как нам представляется, в несколько упрощенном виде можно сформулировать следующее правило, распространяющееся, по-видимому, на системы любого вида - биологические, психологические, социальные и пр.: в сложных системах и на сложных уровнях разнокомпонентных систем рост разнообразия является положительным фактором, и его следует развивать и поддерживать - в тех случаях, когда это доступно для возможностей человека (например, сохранение видов животных, занесенных в «красную книгу», охрана реликтовых лесов и пр.). В системах простых, а также на ровнях «простого» в многокомпонентных системах с ростом разнообразия чаще всего приходится бороться, так как оно может вредить структуре в целом, негативно влиять на функционирование и развитие системы.
Попробуем проиллюстрировать сказанное на системах, которые развиваются объективно, без вмешательства человека и отличаются высокой степенью «надежности». Речь идет о биологических системах. Усматривается ли здесь всеобщность принципа необходимого (достаточного) разнообразия? Да, но только при условии поправки на «сложностное» чередование. В биологической системе нетрудно найти цепочки смены простого на сложное и сложного на простое, и природа на каждом таком уровне принимает рациональные для нее решения. Так, важнейшим контрольным механизмом размножения и функционирования практически всех без исключения животных особей является наличие разных полов. Здесь природа не пошла по пути увеличения разнообразия и не соорудила несколько десятков или сотен видов полового варьирования, ограничившись всего двумя основными видами - мужским и женским. Значит, проблема решалась природой на простом уровне. Здесь разнообразие, подобное многообразию видов, оказалось бы вредным.
Обратимся к социальным системам. В социуме можно выделить совершенно четкие уровни, на которых переизбыток разнообразия оказывает негативное влияние. Возьмем, например, разнообразие языков. Трудно представить себе, что оно имеет только положительные стороны, - способствует «устойчивому и динамичному развитию», так как оно существенно затрудняет общение между людьми. Не случайно Библия многоязычие представила как наказание, ниспосланное Богом за грехи. Современное развитие демонстрирует тенденцию к выработке единого языка общения. С распространением вычислительной техники, которая рано или поздно свяжет мировое сообщество интегрированной информационной системой, этот процесс «унификации» языка ускорится, и, в конце концов, на соответствующем социальном уровне начнет действовать принцип чередования. Единый язык общения при этом, думается, не уничтожит национальные языки и национальные культуры. Язык, как социокультурный феномен существует на разных уровнях. Межнациональное общение с точки зрения языковых потребностей может являться уровнем «простым», где излишнее разнообразие не нужно. Но мир ценностей, накопленных народами с их языковым разнообразием, есть его «сложное» состояние.
Сходная ситуация наблюдается и в информационно-технологической сфере. Авторы настоящей статьи уже выступали с тезисом о негативном влиянии излишнего разнообразия (избыточности) в типах и вида вычислительной техники и особенно средств программного обеспечения - в гуманитарной информатике во всяком случае. По существу, современное общество подошло к выпуску компьютерной техники и разработке программных комплексов с чисто потребительской точки зрения. К этой технике отнеслись и продолжают относиться как к автомашинам, холодильникам, телевизорам, домашней мебели и пр. - чем больше типов и видов, тем лучше. Между тем нынешняя цивилизация находится на пороге широкого распространения планетарных интегрированных информационных систем - они уже сейчас используются достаточно активно. А это значит, что функционирование таких систем происходит в едином информационном пространстве. Отсюда неизбежное заключение о недопустимости подхода к промышленному выпуску компьютеров как к чисто потребительской продукции, а также вывод о целесообразности разумной унификации вычислительной техники и широкого спектра программных средств. Не случайно уже сейчас значительная часть информационной техники и компьютерных программ выпускается с учетом их совместимости. Однако этого недостаточно: следует противостоять здесь неоправданному разнообразию, в результате которого на рынок выбрасывается большое количество образцов техники и программной продукции, обладающей почти равными возможностями. Думается, что выпуск компьютеров и средств программного обеспечения, осуществляемый по законам рыночной экономики, следовало бы регулировать международными соглашениями.
Принцип генетического норматива. Суть этого принципа состоит в том, что каждая система имеет определенный, генетически присущий ей «норматив» сложности. Чаще всего установить такой норматив достаточно трудно. Но любое отклонение от нормы сразу же становится заметным. Здесь можно провести аналогию с живым организмом: здоровье вообще не воспринимается человеком, болезнь очень быстро становится заметной и ощущается как существенное отклонение от нормы, о которой человек до начала болезни и не задумывался.
Возможны два вида отклонения от генетического норматива - в сторону упрощения (примитивизация) и в сторону чрезмерного усложнения (хаотизация). Последний термин, как легко заметить, позаимствован у кибернетики и синергетики, и это не случайно. Кибернетика - это комплексное научное направление, изучающее сложнодинамические системы, синергетика же занимается проблемой самоорганизации сложных нелинейных и открытых систем. Она исходит из целостности мира, его нестабильности, лавинообразного характера развития систем, неизбежности появления ситуаций, при которых сложнодинамическая система оказывается «на распутье» (в точке бифуркации), и выбор дальнейшего пути развития здесь могут определить незначительные по силе управленческие воздействия, даже случайные флуктуации. Конечно, идея целостности уже многие столетия обсуждается в религиозных и философских кругах. Однако если религия догадалась о целостности мира, философия поняла это, то кибернетика и синергетика пытаются это доказать, создавая соответствующие математические модели. В этих науках была выдвинута идея о продуктивности хаоса, о том, что из хаоса возникает порядок. Конечно, хаос здесь не следует понимать в библейском смысле, как нечто совершенно аморфное и абсолютно беспорядочное: еще Вольтер сказал, что «...хаос - поэтический вымысел». Г. Хакен определяет хаос как «...нерегулярное движение, описываемое детерминистскими уравнениями». Таким образом, хаос в кибернетико-синергетическом смысле - это не полный беспорядок, а некая система, которая поддается математическому описанию. Вместе с тем хаос справедливо противопоставляется порядку, который возникает из хаоса в результате некоторого поведения системы, позволяющего ей преобразовываться, видоизменяться, самоорганизовываться.
Генетический норматив в данном случае позволяет системе усложняться до определенного момента. Такое усложнение является для нее в целом благоприятным и полезным. Более сложная система дает возможность решать задачи, количественно и качественно превосходящие те задачи, которые решаются менее сложной системой. Однако с момента, когда генетический норматив сложности превзойден, дальнейшее усложнение уже не содействует ее устойчивости и может оказаться даже гибельным для системы. Начинается процесс хаотизации - система не выдерживает уровня сложности, превосходящей генетический порог и начинает уничтожать тот «порядок», который был ей нормативно свойствен.
Синергетика утверждает, что порядок возникает из хаоса. Но возможен и обратный процесс, когда хаос возникает в результате нарушения порядка. Возможны две основные причины такого нарушения. Одна из них - это естественное развитие системы, в ходе которого она перестает соответствовать первоначальной целевой функции. Вторая причина состоит в искусственном нарушении «порядка», например, из-за субъективного вмешательства человека в процесс управления системой, перенасыщения ее излишними элементами, либо несвойственными ей функциями, неоправданного ее количественного роста и пр.
В первом случае происходит естественное нарушение генетического норматива сложности, когда системные значения приобретают «запороговые» величины. Классическим примером может служить демографический взрыв популяции, когда ее рост приводит к негативным или даже катастрофическим для нее последствиям. В пределах «генетического норматива» возрастание популяции увеличивает ее возможности в борьбе за существование; но на определенном этапе подобный количественный рост влечет вырождение системы (например, массовую гибель особей в раннем возрасте).
Во втором случае усложнение вносится в систему без учета генетического норматива. Ярким примером здесь может служить судьба советской административно-командной системы. Громадная страна, естественно, нуждалась в управлении; однако по мере ее развития комплекс органов управления постепенно превратился в монстра чудовищной сложности. Результат - хаос в работе на всех уровнях: страна становилась все менее управляемой, и по закону Паркинсона система управления стала обслуживать самою себя. К сожалению, деятельность «архитекторов перестройки», а потом и российской администрации не привела к переходу от хаоса к порядку. Выяснилось, что хаотизация управления обладает чрезвычайной инертностью, имеет громадные резервы развития.
Если «генетический резерв» системы очень велик, то может возникнуть иллюзия, будто имеются неограниченные возможности влиять на нее извне. Таково положение в случае планетарной экологии. Человечество и до сих пор не в состоянии осознать, что те воздействия, которые оно оказывает на экологическую систему Земли, те технологические усложнения, которые несет с собой современная цивилизация, близки к критическим. Глобальная экология, по существу, находится на пороге хаоса, за которым неизбежный бифуркационный выбор пути дальнейшего развития цивилизации. Такой выбор, по-видимому, уже будет зависеть не столько от людей, сколько от природы.
Достаточно частое явление - это примитивизация, т.е. отклонение системы от генетического норматива в сторону упрощения. Классическим образцом примитива в случае «философской системы» является пресловутый сталинский второй параграф главы 4-й «Краткого курса истории ВКП(б)»; данное в нем изложение диалектического и исторического материализма всего на десятке страниц в черно-белом варианте без полутонов выдавалось идеологами сталинского времени за вершину философской мысли. Примитивизация, особенно в философии, всегда оборачивается негативными последствиями. Вспомним слова Вольтера: «В философии следует остерегаться того, что считается чересчур доступным для понимания».
Иногда упрощение носит локальный и, по существу, мнимый характер. Например, конструкция винтовки старого образца сложнее, чем в некоторых современных автоматах. Налицо парадокс - оружие выполняет более сложную функцию (предназначено для серийной, а не только для одиночной стрельбы), а на деле оно проще. Однако здесь имеет место переход к новому генетическому нормативу - в результате использования новых конструктивных принципов и высоких промышленных технологий. Изобретательность конструктора позволила перейти к новой структуре генетического норматива сложности.
Упрощения более общего характера - а они нередки - могут быть «рискованными» с точки зрения научно-технического развития. К числу подобных «упрощений» можно отнести и ту ситуацию, с которой столкнулись кибернетика и информатика в последние десятилетия и о которой авторы также говорили в упомянутой выше статье. Речь идет о том, что развитие вычислительной техники, громадные ее возможности не только оказало прогрессивное влияние, не только дало возможность решить много новых задач, но и привело к тому, что логика средств стала преобладать над логикой содержания - логикой несравненно более богатой и, значит, более сложной, чем логика средств. Формально-процедурные аспекты оказались во многом ведущими в использовании вычислительных систем - в ущерб запросам конкретных направлений исследования. Проблематика, выражающая специфику задач в экономике, в принятии решений в управленческой сфере, в обработке текстов на естественном языке с учетом их «смысла», в медицинской диагностике, в моделировании человеческого поведения, в педагогических процессах, стала во многих случаях отодвигаться на задний план. За прошедшее пятилетие здесь мало что изменилось. Не случайно «информационный» крен в разработке программного обеспечения становится все более заметным. Мы далеки от мысли усмотреть только отрицательные аспекты в таком развитии программирования, однако выявившаяся тенденция к выбору упрощенных задач и способов их решения без использования сложных аналитических методов, а с упованием на методы информационного перебора - все же вызывает определенное беспокойство; во всяком случае и американские кибернетики обратили внимание на этот перекос.
Несколько слов о степени детерминированности генетического норматива. Можно ли такой норматив изменить и тем самым продлить или сократить жизнь системы? Представляется, что здесь мы встречаемся с двумя ситуациями. В первой - система, благодаря внутренним или внешним факторам, по существу имеет жесткий самопрограммируемый норматив генетической сложности, который носит в определенном смысле фатальный характер. При естественном ходе процессов развития достижение жесткого порога неизбежно приводит к ее гибели (или по принципу чередования - к переходу в новое состояние с изменением функциональной сущности, что чаще всего равносильно уничтожению данной системы). С подобными ситуациями приходится часто сталкиваться в биологии. Усложнение определенной популяции животных, которое может выражаться, например, в неуклонном и катастрофическом повышении числа членов, неудержимо приближает ее к критической черте. Эту же ситуацию мы наблюдаем и в общественной жизни в те исторические периоды, когда человеческие сообщества жили по законам популяции животных, не имея возможности (а иногда и не желая) прогнозировать далекие последствия своих поступков.
Вторая ситуация связана с системами, для которых благодаря некоторым объективным и субъективным факторам возможно в определенных пределах изменение норматива сложности: порог сложности может быть или несколько снижен или, напротив, повышен. Последнее может значительно продлить время существования системы в рамках принятых взаимосвязей, взаимоотношений элементов и функциональной ее сущности. Такие системы можно назвать системами с ограниченно подвижным нормативом генетической сложности. Изменение порога в таких системах чаше всего происходит под влиянием внутрисистемных сил, которые способны «понять» характер протекающих в системе процессов, прогнозировать ре