УЧРЕЖДЕНИЕ ОПРИЧНИНЫ, 1565 г.

(по Никоновской летописи)

<...> Тоя же зимы, декабря в 3 день, в неделю (1), царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии с своею царицею и великою княгинею Марьею (2) и с свои­ми детми <...> поехал с Москвы в село в Коломенское. <...> Подъем же его не та­ков был, якоже преже того езживал по манастырем молитися, или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и суды (3) золотые и серебряные, и поставцы (4) все всяких судов, золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взята с собою. Которым же бояром и дворяном ближним и приказным людем повеле с собою ехати, и тем многом повеле с собою ехати з женами и з детми, а дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал го­сударь быта с ним (5), велел тем всем ехати с собою с людми и с коими, со всем служебным нарядом (6). А жил в селе в Коломенском две недели для непогодия и безпуты, что были дожди и в реках была поводь велика... И как реки стали, и царь и государь ис Коломенского поехал в село Танинское в 17 день, в неделю, а из Тонинского к Троице, а чюдотворцову память Петра митрополита, декабря 21 день, празновал у Троицы в Сергееве монастыре, а от Троицы из Сергеева монастыря поехал в Слободу (7). На Москве же тоща быша Афонасий митропо­лит всеа Русии, Пимин архиепископ Великого Новаграда и Пъскова, Никандр архиепископ Ростовский и Ярославский и ины епископы и архимандриты и игумены, и царевы и великого князя бояре и околничие и все приказные люди (8); все же о том в недоумении и во унынии быша, такому государьскому великому необычному подъему, и путного его шествия не ведамо, куды бяще. А генваря в 3 день прислал царь и великий князь из Слободы ко отцу своему и богомолцу к Офонасию митрополиту всеа Русии с Костянтином Дмитреевым сыном Полива­нова с товарыщи да список, а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государьству его до его государьского возрасту после отца его блаженные памяти великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всеа Русии. И царь и вели­кий князь гнев свой положил на своих богомолцов, на архиепископов и епи­скопов и на архимандритов и на игуменов, и на бояр своих и на дворецкого и конюшего и на околничих и на казначеев и на дьяков и на детей боярских и на всех приказных людей опалу свою положил в том, что после отца его... велико­го государя Василия... в его государьские несвершеные лета, бояре и все при­казные люди его государьства людем многие убытки делали и казны его госу­дарьские тощили, а прибытков его казне государьской никоторой не прибавля­ли, также бояре его и воеводы земли государьские себе розоимали, и другом своим и племяни его государьские земли роздавали; и держачи за собою бояре и воеводы поместья и вотчины великие, а жалования государьские кормленые емлючи, и собрав себе великие богатства, и о государе и о его государьстве и о всем православном християнстве не хотя радети, и от недругов его от Крымско­го и от Литовского и от Немец не хотя крестиянства обороняти, наипаче же крестияном насилие чинити, и сами от службы учали удалятся, и за право­славных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели; и в чем он, государь, бояр своих и всех приказных людей, также и служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и посмотрити (9) и архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася с бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людми, почали по ним же государю царю и великому князю покрывати; и царь и государь и великий князь от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, ще вселитися, идеже его, госуда­ря, бог наставит.

К гостем же и х купцом и ко всему православному крестиянству града Мо­сквы царь и великий князь прислал грамоту с Костянтином Поливановым, а велел перед гостьми и перед всеми людми ту грамоту пронести дьяком Путилу Михайлову да Ондрею Васильеву; а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет. Слышав же сия пресвящснный Афонасий митрополит всеа Русии и архиепи­скопы и епископы и весь освященный собор, что их для грехов сия сключиша-ся, государь государьство оставил, зело о сем оскорбсша и в велице недоуме­нии быша. Бояре же и околничие, и дети боярские и все приказные люди, и священнический и иноческий чин (11), и множества народа, слышав таковая, что государь гаев свой и опалу на них положил и государьство свое оставил, они же от многого захлипания слезного перед Офонасием митрополитом всеа Русии и перед архиепископы и епископы и пред всем освященным собором с плачем глаголюще: «увы! горе! како согрешихом перед богом и прогневахом государя своего многими пред ним согрешения и милость его вслию превратихом на гнев и на ярость! ныне к тому прибегнем и кто нас помилует и кто нас избавит от нахожения иноплеменных? како могут быть овцы без пастыря? егда волки ви­дят овца без пастуха, и волки восхитят овца, кто изметца от них?(12) такоже и нам как быта без государя?" И иная многая словеса подобная сих изрекоша ко Афонасию митрополиту веса Русии и всему освященному собору, и не токмо сия глаголюще, наипаче велием гласом молиша его со многими слезами, чтобы Афонасий митрополит всеа Русии с архиепископы и епископы и со освящен­ным собором подвиг свой учинил и плачь их и вопль утолил и благочестивого государя и царя на милость умолил, чтобы государь царь и великий князь гнев свой отовратил, милость показал и опалу свою отдал, а государьства своего не оставлял и своими государьствы владел и правил, якоже годно ему, государю; а кто будет государьские лиходеи которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля: "а мы все своими головами едем за тобою, государем святителем, своему государю царю и великому князю о его государьской милости бита челом и плакатися.

Также и гости и купцы и все гражане града Москвы по тому же биша че­лом Афонасию митрополиту всеа Русии и всему освященному собору, чтобы били челом государю царю и великому князю, чтобы над ними милость пока­зал, государьства не оставлял и их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял; а хто будет государьских лиходеев и изменников, и они за тех не стоят и сами тех потребят(13). Митрополит же Афонасий, слышав от них плачь и стенание неутолимое, сам же схати ко государю не изводи для градского брежения, что все приказные люди приказы государьские отставиша и град отставиша никим же брегом, и послал к благочестивому царю и велико­му князю в Олексанпровскую слободу от себя того же дни, генваря в 3 день, Пимина архиепископа Великого Новагорода и Пъскова да Михайлова Чюда архиманцрита Левкию (14) молити и бита челом, чтобы царь и великий князь над ним, своим отцом и богомолцем и над своими богомолцы, над архиепископы и епископы, и на всем освященном соборе милость показал и гнев свой отложил, такоже бы над своими бояры и над околничими и над казначеи и над воевода­ми и надо всеми приказными людми и надо всем народом крсстиянским ми­лость свою показал, гаев бы свой и опалу с них сложил, и на государьстве бы был и своими бы государьствы владел и правил, как ему, государю, годно: и хто будет ему, государю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля. А архиепископы и епископы сами о себе бита челом поехали в Слободу царю и государю и великому князю о его царской милости. <...> Бояре князь Иван Дмитреевичь Беленой, князь Иван Федоровичь Мстиславской и все бояре и околничие, и казначеи и дворяне и приказные люди многие, не ездя в домы своя, поехаша с митрополичья двора из города за архиепископом и владыками в Олександровскую слободу; такоже гости и купцы и многие черные люди со многом плачем и слезами града Моск­вы поехали за архиепископы и епископы бита челом и плакатися царю и вели­кому князю о его царьской милости. Пимин же <...> да Чюдовский архиманд­рит Левкия приехав в Слотино и обослалися в Слободу, как им государь велит очи свои видети.

Государь же им повеле ехати к себе с приставы; присхаша хе в Слободу генваря в 5 день... И многом молением молиша его со слезами о всем народе крестиянском, якоже преди изрекохом. Благочестивый хе государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии, милосердуя о всем православном крестианстве, для отца своего и богомолца Афонасия митрополита всея Русии и для своих богомолцов архиепископов и епископов, бояром своим и приказным людям очи свои видети велел и архиепископом и епископом и всему освящен­ному собору милостивое свое жаловалное слово рек: "Для отца своего и бого­молца Афонасия митрополита всеа Русии моления и вас для, своих богомолцов, челобитья государьства свои взята хотим, а как нам свои государьства взяти и государьствы свои владети, о том о всем прикажем к отцу своему и богомолцу к Офонасию митрополиту все Русии с своими богомолцы"... и отпустил их к Москве... А остави у себя бояр князя Ивана Дмитреевича Беленого да князя Петра Михайловича Щетянева и иных бояр, а к Москве того же дни генваря в 5 день, отпустил бояр князя Ивана Федоровича Мстиславского, княз» Иван» Ивановича Пронского и иных бояр и приказных людей, да будут они по своим приказом и правят его государьство по прежнему обычаю. Челобитье же госу­дарь царь и великий князь архиепископов и епископов принял на том, чтобы ему своих изменников, которые измены ему, государю, делали и в чем ему, государю, были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки (15) имати; а учинити ему на своем государьства себе опришнину (16), двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей да и дворян и детей боярских и столников и стряпчих и жилцов (17) учинити себе особно; и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном (18), учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей на всякой обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно (19).

А на свой обиход повелел государь царь и великий князь, да и на детей своих царевичев Иванов и царевичев Федоров обиход, городы и волости: город Иожаеск, город Вязму, город Козелеск, город Перемышль два жеребья, город Белев, город Лихвин обе половины (20), город Ярославец и с Суходровью, город Медынь и с Товарковою, город Суздаль и с Шуею, город Галичь со всеми при-городки, с Чюхломою и с Унжею и с Коряковым и з Бслогородьем, город Во-лощу, город Юрьевец Поволской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми волостьми, город Двину, Карго­поль, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское селцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту, Порог Ладошской, Тотму, Прибужь. И иные волости государь поймал кормленым окупом (21), с которых волостейимати всякие доходы на его государьской обиход, жаловати бояр и дворян и всяких его государевых дворовых людей, которые будут у него в опришнинс; а с которых городов и волостей доходу не достанет на его государьской обиход, и иные городы и волости имати².

А учинити государю у себя в опришнине князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов (22), и поместьяим подавал в тех городех с одново (23), которые городы поймал в опришнину; а вотчинников и помещиков, ко­торым не быта в опришнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то место (24) в ыных городех, понеже опришнину повеле учинити себе особно... Повеле же и на посаде улицы взяти в опришнину от Москвы реки:

Чертолскую улицу и з Семчиньским селцом и до всполья (25), да Арбацкую улицу по обе стороны и с Сивцовым Врагом и до Дорогомиловского всполия, да до Никицкой улицы половину улицы, от города едучи левою стороною и до вспо­лия, опричь Новинского монастыря и Савинского монастыря слобод и опричь Дорогомиловские слободы, и до Нового Девича монастыря и Алексеевского монастыря слободы; а слободам быта в опришнине: Ильинской, под Сосенка­ми, Воронцовской, Лышиковской. И которые улицы и слободы поймал госу­дарь в опришнину, и в тех улицах велел быта бояром и дворяном и всяким приказным людем, которых государь поймал в опришнину, а которым в оп­ришнине быта не велел, и тех ис всех улиц велел перевести в ыные улицы на посад.

Государьство же свое Московское, воинство и суд и управу и всякие дела земские, приказал ведата и делати бояром своим, которым велел быта в зем­ских: князю Ивану Дмитреевичю Беленому, князю Ивану Федоровичю Мсти­славскому и всем бояром; а конюшему и дворетцкому и казначеем и дьяком и всем приказным людем велел быта по своим приказом и управу по старине, а о болших делех приходита к бояром; а ратные каковы будут вести или земские великие дела, и бояром о тех делех приходита ко государю, и государь з бояры тем делом управу велит чинити (26).

За подъем же свой приговорил царь и великий князь взяти из земского сто тысячь рублев; а которые бояре и воеводы и приказные люди дошли за государьские великие измены до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взята государю на себя. Архиепископы же и епископы и ар­химандриты и игумены и весь освященный собор (27), да бояре и приказные люди то все положили на государьской воле.

Тоя же зимы, февраля месяца, повеле царь и великий князь казнити смерт­ною казнью за великие их изменные дела боярина князя Олександра Борисо­вича Горбатово да сына его князя Петра, да околничево Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана княже Иванова сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрея княже Ондреева сына Шевырева. Бояр же князя Ивана Куракина, князя Дмитрия Немово повеле в черньцы постричи. А дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех опалу свою клал и животы их имал на себя; а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и детми.

1. Декабря в 3 день, в неделю - 3 декабря 1564 г., в воскресенье.

1. Марья - вторая жена Ивана IV Мария Темрюковна, дочь кабардинского князя.

2. Суды - здесь: сосуды.

3. Поставцы - посудные шкафы.

4. Иван IV взял с собою бояр, дворян, детей боярских, приказных люден, которых зара­нее «прибрал» «быта с ним» в опричнине.

5. С людми... со всем служебным нарядом - т.е. со своими военными слугами и в пол­ном вооружении.

6. В Слободу - в Александровскую слободу.

7. Приказные люди - дьяки и подьячие Приказов и дворцового управления.

8. Посмотрити - проверить, пересмотреть.

9. Священнический чин - белое духовенство, иноческий - монашество, черное духо­венство.

10. Изметца - спасется, укроется.

11. «Словеса» сторонников Ивана IV из бояр, дворян и приказных людей митрополиту Афанасию частично раскрывают содержание грамоты царя духовенству, боярам и дворя­нам, приказным людям, оставшимся в Москве.

12. Сами потребят - сами уничтожат.

13. Михайлова Чюда - Чудова монастыря в Кремле.

14. Животы их и статки - все имущество без остатка.

15. Опришнина - особая часть.

16. Стольники, стряпчие, жильцы (лучшие из городовых дворян, по очереди жившие в Москве при дворе) - разряды дворян «московского чина», прямые царские слуга при его дворе.

17. Сытный, Кормовой, Хлебный «дворцы» ведали заготовкой разного рода напитков, съестных припасов, хлебных изделий и на «обиход» царской семьи, дворцовых слуг, мастеров, иностранных послов и тд.

18. «Особные» стрельцы получили название стремянных: в конном строю они несли службу как бы у стремени царского коня.

19. Жеребья, половина - части доходов с этих городов с их уездами.

20. Кормленый окуп - налог на население, введенный после отмены «кормлений». Оговаривалось право царя собирать доходы с городов и волостей, не взятые в оприч­нину при ее учреждении.

21. Общее число опричников (князей, бояр, дворян) за 1565-1572 гг. не превышало 4,5-5 тысяч человек, по другим данным, до 6 тысяч.

22. С одново - в одних межевых границах владений, компактно.

23. В то место - вместо конфискованных поместий и вотчин.

24. Всполье - окраина московского посада, где начинались поля и луга.

25. Земские бояре и приказные люди ведали лишь текущим управлением, верховная же власть в государстве принадлежала царю,как и до введения опричнины.

26. В этом перечне церковных владык не назван митрополит Афанасий, уклонившийся от одобрения мероприятий Ивана IV.

Полное собрание русских летописей. Спб., 1906. Т. ХIII. С 391-396.

Н.М.Карамзин

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ИВАНА

Рожденный с пылкою душою, редким умом, особенною силе воли, он имел бы все качества великого монарха, если бы воспитание усовершенствовало бы в нем дары природы; но рано лишенный отца, матери и преданный в волю буйных вельмож (1), ослепленных безрассудным личным властолюбием, был на престоле несчастнейшим сиротой державы Российской: ибо не только для себя, но и для миллионов готовил несчастье своими пороками, легко возникающими при самых лучших естественных свойствах, когда еще ум, исправитель страстей, нем в юной душе, и если, вместо его, мудрый пестун не изъясняет ей законов нравственности. Шуйские старались привязать к себе Иоанна исполнением всех его детских желаний: непрестанно забавляли, тешили во дворце шумными играми, в поле звериною ловлей, питали в нем наклонность к сластолюбию и даже жестокости, не предвидя последствий. Напри­мер, любя охоту, он любил не только убивать диких животных, но и мучить домашних, бросал их с высокого крыльца на землю; а бояре говорили: «Пусть державный веселится!» Окружив Иоанна толпою молодых людей, смеялись, когда он бесчинно резвился с ними или скакал по улицам, давил жен и старцев, веселился их криком. Тогда бояре хвалили в нем смелость. Они не думали толковать ему святых обязанностей венценосца, ибо не исполняли своих; не пеклись о просвещении юного ума, ибо считали его невежество благоприятным для их властолюбия; ожесточали сердце, презирали слезы Иоанна в надежде загладить свою дерзость угож­дением его вредным прихотям. Сия безумная система обрушилась над главою ее виновников. Шуйские хотели, чтобы великий князь помнил их угождения и забывал досады: он помнил только досады и забывал угождения, ибо уже знал, что власть принадлежит ему, а не им. Каждый день, приближая его к совершенному возрасту, умножал козни в Кремлевском дворце, затруднения господствую­щих бояр и число их врагов, между коими сильнейшие были Глинские, государевы дяди, князья Юрий и Михаиле Васильевичи, мстительные, честолюбивые: первый заседал в Думе; второй имел знатный сан конюшего (2). Они внушали тринадцатилетнему племян­нику, что ему время объявить себя действительным самодержцем и свергнуть хищников власти, которые, угнетая народ, тиранят бояр и ругаются над самим государем, угрожая смертью всякому, кого он любит; что ему надобно только вооружиться мужеством и повелеть, что Россия ожидает его слова. Вероятно, что и благора­зумный митрополит (3), недовольный дерзким насилием Шуйских, оставил их сторону и то же советовал Иоанну. Умели скрыть важный замысел: двор казался совершенно спокойным. Государь, следуя обыкновению, ездил осенью молиться в лавру Сергиеву и на охоту в Волок-Ламский со знатнейшими сановниками, весело праздновал Рождество в Москве и вдруг, созвав бояр, в первый раз явился повелительным, грозным, объявил с твердостью, что они, употребляя во зло юность его, беззаконствуют, самовольно убивают людей, грабят землю, что многие из них виновны, но что он казнит только виновнейшего: князя Андрея Шуйского, главного советника тиранства. Его взяли и предали в жертву псарям, которые на улице истерзали, умертвили сего знатнейшего вельможу. Шуй­ские и друзья их безмолвствовали; народ изъявил удовольствие. Огласили злодеяния убитого. Пишут, что он, ненасытимый в ко­рыстолюбии, под видом купли отнимал дворянские земли, угнетая крестьян; что даже и слуги его господствовали и тиранствовали в России, не боясь ни судей, ни законов. Но сия варварская казнь, хотя и заслуженная недостойным вельможею, была ли достойна истинного правителя и государя? Она явила, что бедствие Шуйских не умудрило их преемников, что не закон и не справедливость, а только одна сторона над другой одержала верх, насилие уступило насилию.

Однажды государь, по своему обыкновению, выехав на звериную ловлю, был остановлен пятьюдесятью новгородскими пищальниками (4), которые хотели принести ему какие-то жалобы: Иоанн не слушал и велел своим дворянам разогнать их. Новгородцы проти­вились: началась битва; стреляли из ружей, секлись мечами, умер­твили с обеих сторон человек десять. Государь велел ближнему дьяку Василию Захарову (5) узнать, кто подучил новгородцев к дер­зости и мятежу? Захаров, может быть по согласию с Глинскими, донес ему, что бояре, князь Иван Кубенский и Воронцовы, Федор и Василий, суть тайные виновники мятежа. Сего было довольно; без всякого дальнейшего исследования гневный Иоанн велел отру­бить им головы. Так новые вельможи, пестуны или советники Иоанновы, приучали юношу-монаха к ужасному легкомыслию в делах правосудия, к жестокости, тиранству. Подобно Шуйским, они готовили себе гибель; подобно им, не удерживали, но стремили Иоанна на пути к разврату и паслись не о том, чтобы сделать верховную власть благотворною, но чтобы утвердить ее в руках собственных.

Между тем великий князь ездил по разным областям своей державы, но единственно для того, чтобы видеть славные их мо­настыри и забавляться звериною ловлей в диких лесах: не для наблюдений государственных, не для защиты людей от притеснения корыстолюбивых наместников. Не видал печалей народа и в шуме забав не слыхал стенаний бедности; и оставлял за собою слезы, жалобы, новую бедность: ибо сии путешествия государевы, не принося ни малейшей пользы государству, стоили денег народу: двор требовал угощения, даров.

Великому князю исполнилось 17 лет от рождения. Он призвал митрополита и долго говорил с ним наедине. Митрополит вышел от него с лицом веселым, отпел молебен в храме Успения, послал за боярами, даже за теми, которые находились в опале, и вместе с ними был у государя.

Прошло три дни. Велели собратья двору: первосвятитель, бояре, все знатные сановники окружали Иоанна, который, помолчав, сказал митрополиту: «Уповая на милость Божию и на святых заступников земли Русской, имею намерение жениться: ты, отче, благословил меня. Первою моей Мыслью было искать невесты в иных царствах; но, рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Могу не сойтись нравом с иноземкою: будет ли тогда супружество счастием? Желаю найти невесту в России, по воле Божией и твоему благословению».

Бояре плакали от радости, как говорит летописец, и с новым восторгом прославили мудрость державного, когда Иоанн объявил им другое намерение: «еще до своей женитьбы исполнить древний обряд предков и венчаться на царство. Он велел митрополиту и боярам готовиться к сему великому торжеству. Оно было не новое для московской державы: Иоанн III венчал своего внука на царство; но советники великого князя, желая или дать более важности сему обряду, или удалить от мыслей горестное воспоми­нание о судьбе Дмитрия Иоанновича, говорили единственно о древнейшем примере Владимира Мономаха, на коего митрополит Эфесский возложил венец, златую цепь и бармы Константиновы (6).

Января 16-го утром Иоанн вышел в столовую комнату, где находились все бояре: а воеводы, князья и чиновники, богато одетые, стояли в сенях. Духовник государев, благовещенский про­тоиерей, взяв из рук Иоанновых на златом блюде Животворящий Крест, венец и бармы, отнес их в храм Успения. Скоро пошел туда и великий князь: перед ним духовник с крестом и святою водою, кропя людей на обеих сторонах. Вступив в церковь, государь приложился к иконам; митрополит благословил его. Служили мо­лебен. Посреди храма, на амвоне с двенадцатью ступенями, были изготовлены два места, одетые златыми наволоками; в ногах лежали бархаты и камки (7): там сели государь и митрополит. Пред амвоном стоял богато украшенный налой с царской утварью: архимандриты взяли и подали ее Макарию: он встал вместе с Иоанном и, возлагая на него крест, бармы, венец, громогласно молился, чтобы Всевыш­ний оградил сего христианского Давида (8) силою Св. Духа, посадил на престол добродетели, даровал ему ужас для строптивых и ми­лостивое око для послушных. Обряд заключился возглашением нового многолетия государю. Приняв поздравление от духовенства, вельмож, граждан, Иоанн слушал литургию. Как скоро государь вышел из церкви, народ, дотоле неподвижный, безмолвный, с шумом кинулся обдирать царское место: всякий хотел иметь лоскут паволоки на память великого дня для России.

С сего времени российские монархи начали уже не только в сношениях, с иными державами, но и внутри государства, во всех делах и бумагах, именоваться царями, сохраняя и титул великих князей, освященный древностью. Хотя титло не придает естест­венного могущества, но действует на воображение людей, и биб­лейское имя царя, напоминая ассирийских, египетских, иудейских, наконец, православных греческих венценосцев, возвысило в глазах россиян достоинство их государей.

Между тем, знатные сановники, окольничие (9), дьяки объезжали Россию, чтобы видеть всех девиц благородных и представить лучших невест государю: он избрал из них юную Анастасию, дочь вдовы Захарьиной, которой муж, Роман Юрьевич, был окольничим, а свекор — боярином Иоанна III. Род их происходил от Андрея Кобылы, выехавшего к нам из Пруссии в XIV веке (10). Но не знатности а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, ее единенные с умом основательным; не говорят о красоте, ибо он считалась уже необходимою принадлежностью счастливой царской невесты.

Набожность Иоаннова, искренняя любовь к добродетельной cyпруге не могли укротить его пылкой, беспокойной души, стремительной в движениях гнева, приученной к шумной праздности, забавам грубым. Он любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей: играл, так сказать, милостями и опалами; умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказывать свою независимость, и еще зависел от вельмож, ибо не трудился в устроении царства. Никогда Россия не управлялась хуже; Глинские, подобно Шуйским, делали что хотели именем юноши-государя; наслаждались почестями, богатством. Честные бояре с потупленным взором безмолвствовали во дворце: шуты, скоморохи забавляли царя, а льстецы славили его мудрость. Добродетельная Анастасия молилась вместе с Россиею, и Бог услышал их. Характеры сильные требуют сильного потрясения, чтобы свергнуть с себя иго злых страстей и с живою ревностью устремиться на путь добродетели. Для исправления Иоаннова надлежало сгореть Москве!

Летописи Москвы часто говорят о пожарах, называя иные ве­ликими, но никогда огонь не свирепствовал в ней так ужасно, как в 1547 году. Царь с вельможами удалился в село Воробьево (11), как бы для того, чтобы не слыхать и не видать народного отчаяния, вызванного пожаром. Он велел немедленно возобновить Кремлев­ский дворец, богатые также спешили строиться, о бедных не думали. Сим воспользовались неприятели Глинских. Совершилось дотоле неслыханное в Москве злодейство: мятежники в святом храме убили родного дядю государева (12), извлекли его тело из Кремля и положили на лобном месте, разграбили имение Глинских, умерт­вили их слуг и детей боярских. Никто не унимал беззакония: правительства как бы не было.

В сие ужасное время явился удивительный муж, именем Силь­вестр, саном иерей (13), родом из Новгорода, приблизился к Иоанну с подъятым, угрожающим перстом, с видом пророка и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою царя легкомысленного и злострастного, что огонь небесный испе­пелил Москву, что сила вышняя волнует народ. Сей муж указал Иоанну правила, данные Вседержителем сонму царей земных, за­клинал его быть ревностным исполнителем сих уставов, представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением, умом юноши и произвел чудо: Иоанн сде­лался иным человеком. Обливаясь слезами раскаяния, простер десницу к наставнику вдохновенному, требовал от него силы быть добродетельным и приял оную. Смиренный иерей, не требуя ни высокого имени, ни чести, ни богатства, стал у трона, заключив тесный союз с одним из любимцев Иоанновых, Алексеем Федоро­вичем Адашевым, прекрасным молодым человеком, коего описы­вают земным ангелом: имея нежную, чистую душу, нравы благие, разум приятный, основательный и бескорыстную любовь к добру, он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы отечества. Сильвестр возбудил в царе желание блага, Ада-шев облегчил царю способы благотворения. — Так повествует ум­ный современник, князь Андрей Курбский, бывший тогда уже знатным сановником двора. По крайней мере здесь начинается эпоха Иоанновой славы, новая, ревностная деятельность в прав­лении, ознаменованная счастливыми для государства успехами и великими намерениями.

Обуздали мятежную чернь, которая явилась шумною толпою в Воробьеве, окружила дворец и кричала, чтобы государь выдал ей свою бабку, княгиню Анну и сына ее Михаила (14). Иоанн велел стрелять в бунтовщиков: толпу рассеяли, схватили и казнили не­которых, многие ушли, другие падали на колена и винились. Порядок восстановился. Тогда государь изъявил попечительность отца о бедных: взяли меры, чтобы никто из них не остался без крова и хлеба.

Господство бояр рушилось совершенно, уступив место едино­властию царскому, чуждому тиранства и прихотей. Государь велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состояния, для важного дела государственного (15). Они собралися, и в день воскресный, после обедни, царь вышел из Кремля с духовенством, с крестами, с боярами, с дружиною воинской на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Тут государь поклонился на все стороны: «Люди Божий и нам Богом дарованные! Молю нашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет!»

В тот же день он поручил Адашеву принимать челобитные от бедных, сирот, обиженных.

Царь говорил и действовал, опираясь на чету избранных, Силь­вестра и Адашева, которые приняли в священный союз свой не только митрополита, но и всех мужей добродетельных, опытных, усердных к отечеству и прежде отгоняемых от трона. Ласкатели и шуты онемели при дворе. Несмотря на доверенность, которую Иоанн имел к совету, он сам входил и в государственные и в важнейшие судные дела, чтобы исполнить обет, данный им Богу и России.

В «Истории...» Н. М. Карамзина содержится одно из наиболее ярких описаний правления Ивана Грозного. По мнению автора, ход истории зависит от личности правителей, их моральных, нравственных качеств. Поэтому историк очень подробно рассказывает о становлении личности будущего тирана и многие его пороки объясняет отсутствием должного воспитания, неблагоприятной обстановкой при московском дворе во время детства и отрочества Ивана IV. Уже тогда Иван IV приобрел вкус к кровавым расправам. Наступил период «боярского правления», продолжавшийся до 1547г., начала самостоятельного царствования Ивана IV. Через неделю после смерти Елены Глинской был схвачен ее фаворит — боярин, конюший Иван Овчина-Телепнев-Оболенский (позднее он умер в темнице). Власть захватила группировка Шуйских, наиболее многочисленных из потомков князей нижегородско-суздальских, перешедших на службу в Москву в конце XV в. В 1540 г. у власти оказалась фуппировка князя Ивана Федоровича Вольского (его предки из рода литовских Гедиминовичей владели городом Белым в Смоленской земле, но его отец служил уже Ивану III). В 1542 г. князь Бельский был свергнут и убит, власть вновь перешла к группировке Шуйских. Их произвол и самоуправство, как и сама обстановка интриг, доносов, расправ, произвели глубокое впечатление на юного великого князя Ивана. В 1543 г. многочисленным врагам Шуйских удалось отстранить их от власти. Глава их клана князь Андрей Михайлович Шуйский был казнен. Большое влияние приобрели князь Иван Иванович Кубенской, принадлежавший к одной из многих ветвей потомков князей ярославских (как и Курбские, Прозоровские, Шаховские и др.), а также боярин Федор Демид Семенович Воронцов и его племянник Василий Михайлович, происходившие из старинного московского боярства, их предок ты-сяцкий Протасий служил еще Ивану Калите (а предком Протасия, по преданию, был варяжский князь Шимон, упоминаемый в «Киево-Печерском Патерике»). После казни Кубенского и Воронцовых в 1546г. получили большое влияние дядья Ива­на IV — Михаил Васильевич и Юрий Васильевич Глинские, братья его матери великой княгини Елены. Семейство Глинских во главе с их дядей князем Михаилом Львовичем прибыло в Москву из Литвы в правление Василия III.

1. Иван IV родился в 1530 г. В 1533 г. умер, простудившись на охоте, его отец — великий князь Василий III Иванович. В 1538 г. неожиданно скончалась его мать великая княгиня Елена (Глинская). По сообщению С. Герберштейна, она была отравлена.

2. К онюший — должность и чин сановника, отвечавшего за «царский выезд», под его началом находились придворные конюшни и все соответствующие службы. В XVI в. на эту должность, как правило, назначались люди, пользовавшиеся особым доверием царя (великого князя), его фавориты.

3. «...благоразумный митрополит... — речь идет о митрополите Макарии, возглав­лявшем русскую церковь в 1542—1563гг.

4. Отряды пищальников, созданные в начале XVI в., представляли собой ударную силу русской пехоты. Они были вооружены ручными пищалями (старинное название огнестрельного оружия—как ружей, так и небольших пушек). В июне 1546г. в Коломне произошли волнения пищальников, набранных в Новгороде. Об их тре­бованиях и намерениях определенных сведений нет.

5. Василий Захаров (Гнильев) — ближний дьяк Ивана Грозного. В конце 40-х годов XVI в. сопровождал его в походах, поездках, пользовался большим доверием. Недаром Иван поручил ему следствие о выступлении пищальников и выдал на расправу Кубенского и Воронцовых, заподозренных дьяком в измене. Впоследствии Василий Захаров сам оказался жертвой опричного террора. В 1568 г. он был казнен со всей семьей. Среди опричников тогда находились сыновья Федора Воронцова, которые, как предполагает Р. Г. Скрынников, не упустили случая свести счеты с виновником гибели их отца.

6. Иван III, дед Ивана Грозного, первым стал называть себя государем всея Руси. Он же предпринял попытку ввести и царский титул. В 1498 г. он объявил преемником своего внука Дмитрия Ивановича, на которого в торжественной обстановке в Успенском соборе Московского Кремля были возложены знаки царского достоинст­ва — венец, бармы (оплечье) и золотая цепь. По преданию, эти регалии в начале XII в. были переданы от византийского императора Константина Мономаха его внуку великому князю киевскому Владимиру Мономаху. Митрополит эфесский Неофит, один из иерархов византийской церкви, возложил их на князя Владимира. Родителями Дмитрия Ивановича были Иван Иванович Молодой, сын Ивана III от первого брака, рано умерший, и Елена Волошанка, дочь молдавского господаря Стефана. Меньше чем через год Дмитрий Иванович оказался в опале у своего деда. Его царское венчание было отменено, а сам он, как и его мать, оказался в темнице. Наследником Иван III объявил своего сына от второго брака с Софьей Палеолог — Василия Ивановича, который и стал великим князем в 1505 г.

7. П аволоки — дорогие шелковые ткани с золотыми нитями. Камки — шелковые ткани с узорами.

8. В своей молитве митрополит Макарии уподобляет Ивана древнему израильско-иудейскому царю Давиду (X в. до н.э.), деяниям которого большое место отводится в Библии. Он еще юношей был «по