Не знаю как вы, а я очень любила ходить в детский сад. Особенно летом. Я просыпалась от крика ворон, открывала окошко и сидела около него. Смотрела и слушала просыпающуюся улицу. Улица наша была тихая, вдалеке от дорог и поэтому самыми громкими на ней были вороны. Они начинали свою перекличку, как только дворники выходили на работу. Иногда к воронам присоединялись коты, ну тогда мне надо было обязательно поглядеть, что они там не поделили. Солнце только вставало, из-за домов еще не вышло, птицы ругаются, коты орут, дворники метут. Кого-то это злило, а мне хорошо. Благодать!
Через часа полтора вставала мама, одевала меня и выпускала на улицу. Да-да, не отводила в детский сад, а просто выпускала в открытую дверь. Я была очень горда тем, что в сад я шла одна, как взрослый человек. Не то что другие.
Машины по нашей дороге ездили очень редко. Это были, в основном, желтые машины с шахматными клетками на дверях. Но я старалась идти не по дороге, а по узкому бордюрчику, растопырив руки для равновесия. И все бы было хорошо, и приятно, если бы не одна неприятность, точнее сказать даже гадость. Эта гадость тоже происходила каждое утро – мама перед тем, как выпроводить дочь на работу, засовывала ей, то бишь мне, в рот чайную ложку липкой черной гадости, очень соленой на вкус. Называла она это паюсной икрой и говорила что это необходимо для повышения моего гемоглобина. Кто такой этот самый гемоглобин я понятия не имела, но спросить никогда не успевала – рот уже был занят. Проглотить эту икру я не могла, так как она была очень похожа на то, чем промазывали швы на нашем доме. Когда эта чернота подсыхала, мы отламывали кусочки и жевали. Так вот эта икра липла к зубам так же, если ее жевать, а если не жевать, а перекатывать во рту языком, то ничего, идти можно. Вот всю дорогу я шла по бордюру и гоняла кусок черной замазки по всему рту – туда - сюда. И очень злилась и на маму, что она все беспокоится о каком-то гемоглобине, на себя, что опять не успела закрыть рот. Но больше всего я злилась на этого самого гемоглобина. Если ему так надо подняться, то пусть бы сам и ел эту икру – думала я. А то я ем, мучаюсь, а он радостно так поднимается. И мне представлялось, что из кустов зло хихикая и показывая на меня пальцем вырастает этот гемоглобин. У, зараза! Я давала пинка ему и падала с бордюра. Вся благодать, вошедшая в меня через окно, улетучивалась, и я, позабыв про гордость, входила в ворота детского сада.
|
|
Там уже были друзья, все радостно делились новостями, а я не могла раскрыть рта. Сначала воспитательницы, видя что я все время что-то сосу, просили открыть рот, но, посмотрев несколько раз на черную кашицу во рту и поморщившись при этом так, как будто там была дохлая ворона, перестали просить меня об этом. Хотели, чтоб я выплюнула эту гадость, но я не могла огорчить маму. Мне казалось, что тогда этот не выросший гемоглобин побежит к маме и нажалуется ей. У, зараза!
Так я молчала до завтрака. Когда садились за стол, я первым делом хватала кружку и запивала эту икру. Уф! Хорошо! Теперь начиналась жизнь сначала. Все сразу хорошело, веселело. И даже манная каша не могла уже испортить мне настроение.
Сначала, не зная правил игры, я долго сидела, ковыряя манку ложкой, но когда все выходили из-за столов, ко мне подсаживалась воспитательница и засовывала кашу в рот, ложку за ложкой. Я давилась, но глотала со слезами на глазах. С кашей я научилась бороться очень быстро, я просто опрокидывала ее на себя. Мама ругалась, когда я приходила домой с огромным масляным пятном на платье, но каша была куда противней, чем мамины слова. К тому же и гемоглобин не был против. Она ему тоже не нравилась. Такую же честь, посидеть у меня на платье, я оказывала зразам, предварительно размяв их в тарелке тщательнейшим образом, чтоб не подняли и не положили обратно. Эти зразы так воняли! Внутри был жареный лук и накрошенные яйца. Зачем так портить яйца? – недоумевала я. Больше всего я любила запеканку с кисельной подливкой и дрожжи из чайника. Их давали каждый день. На них была пенка воздушная и вкус был кисло – сладкий, как квасок! Гораздо позже, я узнала, что нас поили обыкновенной бражкой, на самом начальном этапе ее жизни. Так сказать ясли у самогона. Но тогда я про самогон еще ничего не знала и эта бражка меня не пугала, а наоборот, даже очень нравилась мне.
|
|
В саду было весело. Воспитатели нас ничему не учили, не мучили нас ни буквами, ни цифрами. Жизнь была вольготной, свободной. После сада все собирались во дворе и начинались казаки – разбойники по всему четвертому району. И до темна. Тогда уже родители высовывались из окон, и начиналось: «Лена, иди домой», «Таня, иди домой», «Саша! Миша! Света!», «Мам, ну еще 10 минуточек» - то тут, то там. «Никаких минуточек! Уже темно!» - кричали родители. И мы шли спать.
Помыв руки и ноги я шла на кухню и ужинала. Ужин был прекрасный! Такого сейчас уже не съешь! Молоко 6-ти процентное в красном треугольном пакете и черный ржаной хлеб за 16 копеек. Рыхлый и кислый. Вкуснота! Молоко прямо из пакетика и большая горбушка свежего хлеба. Счастье, до завтра. Утром открою окно и увижу тебя вновь!