labem putresque ruinas [6]
Он знал латынь слишком приблизительно, чтобы перевести эпитафию, но кое‑что все‑таки понял. Некое такое утверждение, что все великое тоже тленно, обречено на разрушение. Что ж, думал Себастьян, теперь это уже не верно. Особенно в том, что касается великих душ. Сдается мне, что назревает возвращение именно этого Томаса Пика, а он, судя по размерам памятника и по качеству примененного камня, был какой‑то заметной персоной. Да, нам следует следить за этим местом.
– Пик, – сказал он Лотте.
– А я про него читала, – загорелась Лотта. – В курсе восточной философии. Ты знаешь, кто он такой, ну, кем он был?
– Он не связан как‑нибудь с Анархом, имевшим эту же фамилию?
– Юдиты, – кивнула Лотта.
– Что, этот самый культ, охвативший Свободную Негритянскую Муниципалию? Культ, которым руководит этот демагог Рэймонд Робертс? Юдиты? Так это что, этот самый Томас Пик?
Лотта прочитала даты, выбитые на памятнике, и кивнула.
– Только в те времена это не было жульничеством, так нам говорил преподаватель. И я верю, что мистический опыт юдитов действительно существует. Во всяком случае, в универ ситете нас именно так и учили. Всё едино и все едины, нет тебя и…
– Я знаю, что такое юдиты, – раздраженно отмахнулся Себастьян. – Господи, теперь я совсем не уверен, что хочу его оживлять.
– Но ведь если Анарх вернется, – заметила Лотта, – он снова возглавит юдитов, и они перестанут быть жульнической компанией.
– А ведь, пожалуй что, – заметил подошедший к ним Линди, – ты смог бы сделать себе состояние на том, что не вернул бы его в не желающий его мир. Ладно, моя часть работы закончена. Сайн вставляет ей эту подержанную электропочку, а на носилки вы ее как‑нибудь без меня положите. – Он раскурил сигаретный окурок и, поеживаясь от холода, погрузился в мысли. – Так, значит, ты, Себастьян, и вправду считаешь, что это тот самый Пик и он вот‑вот вернется?
– Да, – кивнул Себастьян. – Ты же знаешь мои предчувствия.
«Ведь только из‑за них, – думал он, – наша фирма еще не вылетела в трубу. Именно они позволяют нам обгонять крупные заведения, позволяют получать какие ни на есть заказы… хоть что‑то свыше тех крох, которые подкидывает нам полиция».
– Вот подожди, пока узнает Р. К. Бакли, – задумчиво сказал Линди. – Вот тут‑то все и завертится. Уж по этому‑то случаю он зашевелится; тебе бы, наверное, стоило сразу ему позвонить. Чем скорее он это узнает, тем скорее сможет сформулировать свою очередную рекламную кампанию. Да, – хохотнул Линди, – наш человек на кладбище.
– Поставлю‑ка я на эту могилу жучка, – сказал, подумав, Себастьян. – Пусть слушает сердечную активность и, если что, пошлет нам сигнал.
– Ты так уверен? – нервно спросил Линди. – В смысле, ведь это же незаконно. Если лос‑анджелесская полиция прознает, они могут отобрать у нас лицензию. – Его врожденная шведская осторожность мешалась со всегдашними сомнениями в экстрасенсорных предчувствиях Себастьяна. – Так что выкинь‑ка лучше это из головы, ты становишься ничем не лучше Лотты. – Он дружелюбно хлопнул Лотту по спине. – Я всегда говорил себе, что не поддамся здешней унылой атмосфере. Мое дело чисто техническое: найти точное место, подать воздух, выкопать и чтобы при этом не распилить клиента пополам, поднять его на поверхность и передать доктору Сайну на починку. А ты, девочка, – повернулся он к Лотте, – ищешь в этом слишком уж глубокий смысл. Плюнь и забудь.
– Я замужем за человеком, который когда‑то вот так же лежал под землей. – Голос Лотты приобрел неожиданную твердость. – Когда я родилась, Себастьян был мертв, и он оставался мертвым, пока мне не исполнилось двенадцать лет.
– Ну и что?
– Этот процесс, – сказала Лотта, – дал мне единственного в мире человека, которого я люблю, могу любить, а это – главное событие моей жизни.
Она обняла Себастьяна и тесно к нему прижалась.
– Пожалуйста, – сказал ей Себастьян, – загляни завтра во второй отдел Тематической публичной библиотеки. Нужно узнать как можно больше про Анарха Томаса Пика. Большая часть, наверное, уже уничтожена, но, возможно, у них еще остались самые ранние машинописные копии.
– А он что, – поинтересовался Линди, – и вправду имел такое значение?
– Да, – кивнула Лотта. – Но вот только… – Она смущенно замялась. – Боюсь я этой Библиотеки, очень боюсь. И ты, Себастьян, это прекрасно знаешь. Там настолько… да ладно, черт с ним, схожу.
– Вот уж в чем я с тобою согласен, – сказал Боб Линди. – Мне тоже не нравится это место, а я и был‑то там всего один раз.
– Это все хобартовское обращение, – объяснил Себастьян. – Та же сила, что действует и здесь. Ты только, – повернулся он к Лотте, – постарайся не встречаться с главным библиотекарем, Мэвис Магайр. – Ему приходилось встречаться с этой женщиной в прошлом, и впечатления остались самые неприятные. Она показалась ему злой, стервозной и крайне недружелюбной. – Так что сразу иди во второй отдел.
«Не дай‑то бог, – думал он, – что‑нибудь у Лотты выйдет не так, и она наткнется на эту Магайр. Может, мне нужно бы самому… Да нет, – решил он, – найдет уж она как‑нибудь дорогу. Ладно, риск не так уж и велик».
Глава вторая
А самое точное определение человека – это некая мысль, вечно пребывающая в божественном сознании.
Иоанн Скотт Эуригена [7]
Солнце залило комнату, и глубокий механический голос произнес:
– Ну хорошо, Эпплфорд. Время подняться и показать им, кто ты такой и на что ты способен. Большой человек Дуглас Эпплфорд, каждый это признает, я так и слышу их разговоры. Большой человек, большой талант, большая работа. Вызывающий восхищение у всех, с кем ни встретится. – Голос сделал паузу. – Ну как, проснулся?
– Да, – откликнулся Эпплфорд, еще лежа. А затем сел и прихлопнул голосистый будильник. – Доброе утро, – сказал он молчаливой квартире. – Я спал хорошо, надеюсь, и вы тоже.
Пока он недовольно вставал с кровати и брел, покачиваясь, к шкафу за умеренно грязной одеждой, в его не совсем еще проснувшемся мозгу копошилась куча проблем. Надо наконец разобраться, напомнил он сам себе, с этим Людвигом Энгом. Вчерашние завтрашние задачи стали худшими из сегодняшних. Объяснить Энгу, что из огромных тиражей его книги в мире остался всего один экземпляр. И время ему действовать, сделать то, что может сделать один лишь он. Ну и как этот Энг будет себя чувствовать? Ведь иногда изобретатели не хотят спокойно сесть и сделать свое дело. Ладно, решил он, пусть с этим разбирается Совет искоренителей. Это их проблема, а не его. Найдя измятую, с пятнами красную рубашку, он надел ее, скинув предварительно верхнюю часть пижамы. С брюками было сложнее, пришлось покопаться в корзине.
А теперь пакетик щетины.
Больше всего мне бы хотелось, думал Эпплфорд, шлепая босыми ногами к ванной, пересечь ЗСШ на трамвае. Вот бы здорово. Он умылся над раковиной, намылился клейкой пеной, открыл пакетик и уверенными движениями распределил щетину по подбородку, скулам и шее; она тут же пристала. Ну вот теперь, думал он, глядя на свое отражение, я вполне готов к этой поездке на трамвае – или буду готов, как только поглощу свою порцию согума.
Включив автоматическую согумную трубку – новейшей модели, – он принял солидную кучу и удовлетворенно вздохнул, все это время просматривая спортивные страницы «Лос‑Анджелес таймс». Затем он пошел на кухню и начал наполнять испачканные тарелки; вскоре перед ним были тарелка супа, телячья отбивная, зеленый горошек, марсианский синий мох с яичным соусом и чашка горячего кофе. Все эти блюда он собрал, вытащил из‑под них тарелки, проверив попутно, не видит ли кто в окно, быстро‑быстро разложил всю еду по соответствующим упаковкам и попрятал их в шкаф и холодильник. На часах было восемь тридцать, до работы оставалось пятнадцать минут. Нет никакого смысла особенно торопиться, второй отдел Тематической публичной библиотеки никуда от него не убежит.
Чтобы добраться до второго отдела, ему потребовались долгие годы. И теперь в качестве награды ему приходилось ежедневно общаться с дичайшей россыпью мрачных, хамоватых изобретателей, которые тянули с предписанным им и – согласно решению искоров – обязательным конечным уничтожением единственной оставшейся машинописной копии тех работ, с которыми связывались их имена – связывались в результате процесса, не совсем понятного ни Эпплфорду, ни всем этим изобретателям. А вот Совет, видимо, понимал, почему этот конкретный изобретатель получал это конкретное задание, а не какое‑нибудь совсем другое. Возьмем, к примеру, Энга и его «КАК Я ИЗГОТОВИЛ В СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ У СЕБЯ В ГАРАЖЕ ИЗ ПОДРУЧНЫХ МАТЕРИАЛОВ СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ШВАББЛУ». Да, подумал Эпплфорд, досматривая газету, серьезная ответственность. После того как Энг завершит процесс, в мире не останется ни одной швабблы, если только эти жулики из СНМ не припрятали где‑нибудь парочку. Хотя последний экземпляр Энговой книжки все еще где‑то существовал, самому Эпплфорду как‑то даже и не вспоминалось, на что похожа шваббла. Маленькая? Квадратная? А может, здоровенная и круглая? Хмм. Он отложил газету и потер ладонью лоб, пытаясь вызвать перед глазами изображение этого устройства, пока это все еще возможно. Потому что, как только Энг превратит последний машинописный экземпляр в новенькую шелковую чернильную ленту, толстую пачку писчей бумаги и тоненькую пачку новой копирки, исчезнут последние шансы для него или кого‑нибудь другого вспомнить эту книгу и описанный в ней механизм, широко когда‑то распространенный и очень полезный.
Но это будет еще не скоро, ведь Энгу придется стирать машинопись строчку за строчкой, букву за буквой, с ней нельзя обойтись так, как обходятся с грудами печатных экземпляров. Все это делается очень просто, пока дело не дойдет до последней машинописи, а уж тогда… ну что ж, Энгу заплатят за это огромный гонорар плюс…
Видеофон, стоявший на кухонном столике, соскочил с рычагов, и из него донесся резкий визгливый голос:
– До свидания, Дуг.
Голос женский и к тому же знакомый.
– До свидания, – сказал Эпплфорд, поднося трубку к уху.
– Я люблю тебя, Дуг, – констатировала Карис Макфадден, задыхаясь от избытка чувств. – А ты, ты меня любишь?
– Да, я тоже тебя люблю, – сказал Эпплфорд. – Когда я встречался с тобой последний раз? Надеюсь, это будет скоро. Ну скажи мне, что скоро.
– Скорее всего, сегодня, – сказала Карис. – После работы. Тут есть один человек, с которым я хотела бы тебя свести. Почти неизвестный ученый, который хочет обеспечить официальное искоренение своей работы на тему, представь себе, психогенных причин смерти от поражения метеоритом. Я сказала ему, что, раз ты работаешь во втором отделе…
– Скажи ему, пусть искореняет своими собственными силами и за свой собственный счет.
– Но это же не престижно. – Лицо Карис на экране стало умоляющим. – Ну правда, Дуг, такие теории разведены, что вообще ничего не поймешь. А этот самый осел, этот Ленс Арбутнот…
– Это что, так его звать?
Имя почти его убедило. Почти, но не совсем. За один рядовой рабочий день к ним поступала уйма подобных прошений, и каждое из них, без единственного исключения, – от социально опасного свихнутого изобретателя с совершенно невозможным именем. Эпплфорд занимал свое место во втором отделе слишком уж долго, чтобы легко попасться в силок. И все равно он должен был этим заняться, на этом настаивали вся его этика, вся его ответственность перед обществом. Он глубоко вздохнул.
– Я слышала, что ты как будто стонешь, – весело сообщила Карис.
– Ну ладно, – сдался Эпплфорд. – Если только он не из СНМ.
– Правду говоря, оттуда он и есть. – И голос, и лицо Карис стали виноватыми. – Думаю, они там просто выкинули его за дверь. Вот потому‑то он здесь, в Лос‑Анджелесе, а не там у себя.
– Здравствуй, Карис, – сухо сказал Эпплфорд, поднимаясь на ноги. – Мне уже пора идти на работу и не хотелось бы и дальше обсуждать эту ерунду.
Что касается его, это полностью закрывало тему.
Во всяком случае, он так надеялся.
Вернувшись в конце смены домой, полицейский Джо Тинбейн застал свою жену сидящей за кухонным столом. Он смущенно отвел глаза, а она его вдруг заметила и торопливо кончила наполнять чашку черным горячим кофе.
– Невежа ты, вот и все, – укоризненно сказала Бетель. – Мог бы хотя бы постучаться. – Высокомерно вздернув нос, она поставила бутылку апельсинового сока в холодильник и отнесла в шкаф почти полную коробку хлопьев. – Ладно, я скоро уйду и не буду тебе мешать. Мой питательный процесс почти уже закончен.
Однако не было видно, чтобы она слишком уж торопилась.
– Устал я, – сказал Тинбейн, тяжело садясь на стул.
Бетель расставила перед ним пустые тарелки, чашку и стакан.
– Ты знаешь, что пишут сегодня в газете? – спросила она, тактично удаляясь в гостиную, чтобы он мог без помех отрыгнуть. – Этот бандит, этот фанатик, этот самый Рэймонд Робертс хочет заявиться прямо сюда.
– Хмм, – неопределенно сказал Тинбейн, наслаждаясь горячим, очень горьким кофе, вытекавшим у него изо рта.
– По оценкам лос‑анджелесской полиции, встречать его будут четыре миллиона человек. Он проведет таинство божественного единения прямо на стадионе Доджерс, и все это будет по телевизору, пока мы совсем не свихнемся. Весь день напролет, так написано в газете, ты не подумай, что я шучу.
– Четыре миллиона, – повторил Тинбейн, пытаясь прикинуть, сколько же это полиции потребуется, чтобы контролировать толпу такого размера. Все, кого можно здесь наскрести, включая воздушный патруль и особые подразделения. Да, работенка.
Он едва не застонал.
– Для этого их единения, – сказала Бетель, – принимают специальные наркотики, тут про это большая статья. Этот наркотик как‑то там получается из ДНТ; вообще‑то он здесь запрещен, но, если дело доходит до таинства, им можно – всем сразу – его использовать, потому что калифорнийский закон говорит…
– Я знаю, что он говорит, – прервал ее Тинбейн. – Он говорит, что в настоящем, безо всякого жульничества религиозном обряде можно использовать психоделики.
Господи, да начальство ему это уже сто раз вдалбливало.
– Я почти уже решила туда сходить, – сказала Бетель. – Сходить и поучаствовать. Это же единственный случай, если ты не вздумаешь лететь в эту самую СНМ. Чего, сказать по правде, мне как‑то не очень хочется.
– Хочешь, так иди, – поддержал ее Тинбейн, с удовольствием отрыгивая овсянку, ломтики персиков и сладкое молоко.
– Хочешь тоже пойти? Это, наверно, будет потрясающе. Ты только представь себе: тысячи людей, объединившиеся в одно целое. Юди, так он это называет. Все сразу, и никто конкретно. Сущность, обладающая абсолютным знанием, потому что она не ограничена своей точкой зрения. – Она зажмурилась и подошла к кухонной двери. – Ну так что?
– Нет, спасибо, – смущенно пробубнил Тинбейн, рот у которого был полон. – И отвернись, а лучше выйди, ты же знаешь, мне очень не нравится двигать пищу, когда рядом кто‑нибудь есть, даже если меня не видят. Не видят, так могут услышать, как я жую.
Он ощущал ее присутствие, ее обиду.
– Ты никуда меня не водишь, – пожаловалась Бетель.
– Да, – согласился Тинбейн, – я никуда тебя не вожу. А если бы повел, так всяко не туда, не на это сборище.
В нашем Лос‑Анджелесе, думал он, полным‑полно религиозных психов. Странно даже, почему этот Робертс так поздно собрался нас навестить. И почему бы именно сейчас?
– Так ты думаешь, – загорелась Бетель, – что он просто жулик? И что нет такого состояния, как Юди?
– ДНТ очень сильный наркотик, – пожал плечами Тинбейн.
Да кто его точно знает, может так, а может, и не так. Это, в общем‑то, не имело значения, во всяком случае – для него.
– Снова неожиданное возрождение, – сообщил он жене. – И конечно, на каком‑то там Форест‑Ноллс. Они совсем не следят за мелкими кладбищами, знают, что нам придется все сделать – на городские средства.
Во всяком случае, Тилли М. Бентон благополучно доставлена в лос‑анджелесскую больницу, Себ Гермес позаботился. Дней через пять она будет отрыгивать не хуже всех остальных.
– Кошмар, – сказала Бетель, так и стоявшая в дверном проеме.
– Да ты‑то откуда знаешь. Ты же никогда этого не видела.
– Я про тебя и твою чертову работу, – пояснила Бетель. – Сам ее не терпишь и на меня все вываливаешь. Если это такой ужас – увольняйся. Или лови рыбу, или мотай удочки, как говорили древние римляне[8].
– С работой я как‑никак справляюсь. Правду говоря, я уже подал заявление о переводе. – Трудности не с ней, трудности с тобой, подумал он. – Может, ты позволишь мне спокойно отрыгнуть? – спросил он со злостью. – Пойди почитай газету.
– А это на тебе не отразится? – спросила Бетель. – То, что к нам приезжает Рэй Робертс?
– Наверное, нет, – пожал плечами Тинбейн.
Да что тут может измениться, если за ним закреплен патрульный маршрут. Уж он‑то всяко не изменится.
– А тебя не пошлют его защищать?
– Защищать? Да я бы его пристрелил.
– Фу ты ну ты, – насмешливо сказала Бетель, – какой у нас апломб. Пристрелить и этим войти в историю.
– Я и так уже попал в историю, – сказал Тинбейн.
– Каким образом? Что ты такого сделал? И что ты намерен делать в будущем? Так и будешь откапывать старушек на Форест‑Ноллс? – Ее голос почти хлестал его. – Или ты думаешь войти в историю тем, что женился на мне?
– Да, – кивнул Тинбейн, – тем, что женился на тебе.
Тон Тинбейна был таким же издевательским; он научился этому у нее самой за долгие мертвые месяцы их так называемого брака.
Бетель повернулась и ушла в гостиную, дав ему наконец отрыгивать пищу в одиночестве. За это ей большое спасибо.
Как бы то ни было, миссис Тилли М. Бентон из Южной Пасадины ему, похоже, признательна.
Глава третья
Вечность есть своего рода мера, но свойство быть измеряемым не присуще Богу. Следовательно, Ему не присуще быть вечным.
Святой Фома Аквинский
Джо Тинбейн всегда затруднялся определить, какой в точности пост занимает Джордж Гор в лос‑анджелесском полицейском департаменте; сегодня он был в обычном штатском пиджаке, щегольских итальянских полуботинках со вздернутыми носками и яркой модной рубашке, выглядевшей даже малость аляповато. Гор был высок и худощав, лет, по виду, за сорок. И он сразу перешел к делу.
– Так как вскоре приезжает Рэй Робертс, губернатор попросил нас обеспечить его личной охраной… что мы бы сделали и безо всяких просьб. Четыре или пять человек, тут мы с ним тоже согласились. Вы просили о переводе, а потому попали в это число. – Гор полистал какие‑то бумаги; зрение позволило Тинбейну понять, что они относятся к нему. – О’кей?
– Да, если вы так решили, – сказал Тинбейн, ощущая гнетущую тоску и удивление. – Но ведь это не то, чтобы сдерживать толпу, это значит – все время, круглые сутки.
«И ни на шаг не отходить, – подумал он, – личная так уж личная».
– Вы будете, уж извините, есть в его обществе, спать в одной с ним комнате и так далее, – подтвердил Гор. – Вообще‑то он ходит без охраны, но у нас тут есть уйма людей, имеющих зуб на юдитов. В СНМ такие тоже есть, – добавил он, – но это уж их проблема. Робертс ничего такого не просил, но мы не намерены с ним советоваться. Пока он находится на нашей территории, он все время будет под охраной.
В голосе Гора звучала бездушная чиновничья уверенность.
– А сменять нас будут?
– Ваша четверка организует себе скользящий график сна, но находиться при нем вы будете все время. Это же только сорок восемь часов или там семьдесят два, как решит Робертс. А он еще не решил. Но вы наверняка и сами это знаете, вы же читаете газеты.
– Он мне не нравится, – сказал Тинбейн.
– Неудачный факт вашей биографии, но сомневаюсь, что это так уж взволнует Робертса. У него тут в городе уйма последователей, да к тому же сбежится уйма зевак. Думаю, он обойдется без вашей нежной любви. Да и вообще, что вы про него знаете? Вы же никогда с ним не встречались.
– Он нравится моей жене.
– Даст бог, он и это переживет, – ухмыльнулся Гор. – Хотя я вас очень понимаю. По статистике, главная часть его последователей – женщины. Это, похоже, общее правило для подобных культов. У меня тут есть досье на Рэя Робертса. Думаю, вам для начала нужно бы его прочитать. Не торопясь. Вам наверняка будет интересно. Там есть очень странные вещи, вещи, которые он говорил и в которые верят юдиты. Вы же знаете, что мы им разрешили групповой прием наркотиков, хотя это, строго говоря, незаконно. Нужно смотреть правде в глаза: это будет наркотическая оргия, а ее религиозный аспект – витрина, чистейшая выдумка. Он совершенно неуправляемый, склонный к насилию человек – во всяком случае, по нашему мнению. Наверное, эти последователи думают о нем иначе. А может, думают так же, но им это нравится. Вы сами составите собственное мнение, когда прочитаете здесь, – Гор пододвинул к Тинбейну запертый зеленый железный ящичек, – обо всех санкционированных им преступлениях, которые лежат на совести этих его бандитов, Сынов Могущества. А потом зайдите в Тематическую публичную библиотеку, в первый или второй отдел, за дополнительным материалом.
– Только не забудьте дать мне ключ, – сказал Тинбейн, принимая ящик, – и я прочитаю – не торопясь.
– И еще, – сказал Гор, передавая ему ключ. – Во взгляде на Рэя Робертса не поддавайтесь газетным стереотипам. О нем много говорилось, многое правда, и все равно многое не было сказано… но все это здесь, и, когда вы прочитаете материалы, вы поймете, о чем я говорю. В частности, я имею в виду насилие. Послушайте, – он чуть наклонился вперед и впился в Тинбейна глазами, – я даю вам свободу выбора. Вот прочитайте материалы, а потом приходите и скажите мне свое решение. Вообще‑то говоря, я думаю, что вы возьмете эту работу: официально это повышение, шажок в вашей карьере.
Тинбейн встал, сунул ключ в карман и взял ящик. Откажусь, решил он про себя, но вслух сказал совсем другое:
– Хорошо, мистер Гор. Сколько у меня есть времени?
– Подходите ко мне часов в пять, – сказал Гор.
И снова улыбнулся своей едкой понимающей улыбкой.
Офицер Джо Тинбейн стоял, осторожно оглядываясь по сторонам, во втором отделе Тематической публичной библиотеки в очереди к конторке заведующей. Что‑то здесь его пугало, но он не мог понять что и почему.
Перед ним было еще несколько человек; он стоял, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, и думал, как обычно, о своем браке с Бетель и своей карьере в полиции, а потом почему‑то стал думать о цели жизни, об ее смысле, если таковой вообще есть, и что испытывали эти старорожденные, когда лежали под землей в гробах, и как это будет, а ведь это будет обязательно, – уменьшиться, съежиться и исчезнуть в какой‑нибудь матке.
За время этих размышлений рядом появилась знакомая – девушка в длинном плаще с роскошной копной темных волос, очень хорошенькая, но, увы, замужняя. Лотта Гермес.
– Пока, – сказал он, радуясь этой встрече.
– Мне все здесь не нравится, – еле слышно прошептала Лотта. – Но Себастьяну нужна кое‑какая информация.
И правда, было видно, что ей здесь очень не по себе: лицо побелело, все тело застыло в неестественной позе, стало каким‑то неуклюжим.
– Да плюнь ты на все, контора и контора, – сказал Тинбейн, удивленный ее очевидным страхом; взяв Лотту за руку, он вывел ее из огромного гулкого зала в относительно спокойный коридор.
– Господи, – пожаловалась она, – мне дико не хочется встречаться с этой женщиной, с этой жуткой Магайр. Себ посоветовал мне обратиться к кому‑нибудь другому, но я же никого здесь не знаю. А когда я боюсь, у меня же все мысли куда‑то пропадают.
Она жалко смотрела на Тинбейна, словно взывая о помощи.
– Здесь многим становится не по себе, – заметил Тинбейн, а потом приобнял ее за талию и повел на выход.
– Не могу же я взять вот так и уйти, – испугалась Лотта. – Себ велел мне узнать про Анарха Пика.
– Да? – удивился Тинбейн.
«И с чего бы это вдруг, – подумал он, – неужели Себастьян ожидает, что Анарх вскоре возродится?»
Если так, то приезд Рэя Робертса начинал вырисовываться в несколько ином свете, даже в совершенно ином свете: это сразу объясняло, почему сейчас и почему в Лос‑Анджелес.
– Дуглас Эпплфорд, – решил Тинбейн. Он знал этого человека: скучноватый чиновник, не имевший, однако, привычки артачиться, и уж всяко не такой тяжелый в обращении, как Мэвис Магайр. – Я отведу тебя к нему и представлю, – пояснил он испуганной девушке. – Мне тоже вообще‑то нужно провести кое‑какие исследования. По Рэю Робертсу. Так что помощь его очень пригодится.
– Ты, кажется, весь город знаешь, – облегченно улыбнулась Лотта.
Девушку будто подменили: лицо порозовело, тело распрямилось, она вновь стала живой и симпатичной. Направляя Лотту по коридору к кабинету Дугласа Эпплфорда, Тинбейн украдкой на нее поглядывал.
Придя этим утром на работу, Дуглас Эпплфорд застал свою секретаршу мисс Томсен за тем, что она пыталась избавиться – а заодно избавить и его – от высокого, мешковато одетого негра средних лет, цепко державшего под мышкой портфель.
– Ах, мистер Эпплфорд! – воскликнул этот индивидуум сухим гулким голосом, надвигаясь на Эпплфорда с протянутой для пожатия рукой. – До чего же приятно с вами, сэр, познакомиться. Прощайте, прощайте, как научил нас говорить Алекс Хобарт.
Он сверкнул ослепительной улыбкой, которая тут же исчезла, поскольку Эпплфорд остался серьезным.
– В общем‑то, я очень занятой человек, – сказал Эпплфорд, проходя мимо стола мисс Томсен к двери в свой личный кабинет. – Если вы желаете поговорить, нужно назначить мне встречу в общем порядке. Здравствуйте.
Он начал, не оборачиваясь, распахивать дверь.
– Это касается Анарха Пика, – сказал высокий негр. – Я имею причину подозревать, что вы и сами интересуетесь…
– С чего это вы так думаете? – раздраженно обернулся Эпплфорд. – Я не помню, чтобы когда‑нибудь проявлял интерес к этому религиозному фанатику, благополучно погребенному лет двадцать назад. А может, – вдруг осенило и передернуло его, – этот ваш Пик находится на грани возрождения?
И снова высокий негр сверкнул своей механической улыбкой – воистину механической; Дуг Эпплфорд наконец заметил узкую, но очень яркую желтую полоску, вшитую в его рукав. Этот тип был роботом, о чем и свидетельствовал, согласно закону, этот отличительный знак. Раздражение Эпплфорда резко усилилось; он питал глубокую, иррациональную неприязнь ко всем разновидностям роби и никогда не мог, да и не хотел избавиться от этого предрассудка.
– Заходите, – кинул Эпплфорд, открывая дверь в свой безупречно аккуратный кабинет.
Роби представлял здесь какого‑то человека, он не имел по закону права действовать самостоятельно. Интересно, кого бы это? Какого‑нибудь крупного чиновника европейского синдиката? Возможно, вполне возможно. Во всяком случае, лучше сначала узнать, а уж потом попросить его удалиться. Он дошел до своего стола и, не садясь, повернулся.
– Вот моя карточка, – сказал роби, протягивая белый прямоугольник.
Эпплфорд, нахмурившись, прочитал:
Карл Гантрикс
Поверенный, ЗСШ
– Мой наниматель, – пояснил роби. – Так что теперь вы знаете мое имя. Можете называть меня просто Карл, этого вполне достаточно.
Теперь, когда дверь за ними закрылась и мисс Томсен ничего не слышала, голос роби зазвучал на удивление повелительно.
– Я бы предпочел, – заметил Эпплфорд, стараясь говорить как можно тверже, – называть вас Карлом‑младшим. Если вам это не обидно. Знаете, я крайне редко контактирую с роботами. Прихоть, в некотором роде, но я не хочу с ней бороться.
– Ну что ж, прихоти прихотями, а дело делом, – заметил Карл‑младший, забирая обратно визитную карточку и пряча ее в бумажник, скаредный роботский жест. Потом он сел и начал расстегивать портфель. – Возглавляя второй отдел Библиотеки, вы, несомненно, хорошо знакомы с хобартовским обращением. Во всяком случае, так думает мистер Гантрикс. И он не ошибается, сэр? – вскинул глаза робот.
– В общем‑то, я постоянно имею с ним дело.
Эпплфорд говорил сухим корректным тоном, роботов следовало сразу же ставить на место. И никогда не позволять им забыть, кто в этом мире хозяева.
– Так мистер Гантрикс и думает. И по глубоком раздумии он предположил, что за долгие годы работы вы стали чем‑то вроде авторитета, как в плюсах, так и в минусах хобартовского обращения, называемого иначе обратным, или антивременем. Так прав он или нет?
Эпплфорд ненадолго задумался.
– Пожалуй, что прав. Хотя знание мое по большей части практическое, не теоретическое. Но меня уже больше не удивляют странности обращенного времени. А странностей этих предостаточно, вы и сами наверняка знаете. Ну, скажем, мертвяки. Они мне активно не нравятся и, по моему частному мнению, представляют собой один из главнейших минусов. Все остальное еще можно как‑то стерпеть.
– Да, конечно. – Роби Карл‑младший утвердительно кивнул сделанной из термопластика, но вполне человеческой головой. – Очень хорошо, мистер Эпплфорд. А теперь перейдем к делу. Как вы, несомненно, успели прочитать в вашей утренней газете, Его Могущество Достопочтеннейший Рэй Робертс в ближайшее время намеревается прибыть сюда, в ЗСШ. Нет смысла и говорить, что это будет важнейшее событие. Его Могущество, контролирующий действия мистера Гантрикса, попросил меня прийти сюда во второй отдел вашей Библиотеки и, буде вы на то согласитесь, секвестировать все сохранившиеся рукописи, имеющие отношение к Анарху Пику. Так вы согласитесь? В благодарность мистер Гантрикс охотно внесет значительное пожертвование, которое, вне всяких сомнений, поможет процветанию вашей Библиотеки в грядущие годы.
– Это было бы весьма удачно, – признал Эпплфорд, – но, боюсь, мне нужно сперва разобраться, почему ваш патрон хочет секвестировать эти документы.
Он внутренне напрягся, что‑то в этом роби вызывало глубокое недоверие.
Роби встал на металлические ноги, наклонился вперед и положил на Эпплфордов стол толстую пачку документов.
– Чтобы ответить на ваш вопрос, я со всем глубочайшим уважением прошу вас изучить вот это.
Карл Гантрикс посредством видеокамер, помещенных в роботе, неторопливо рассматривал Дугласа Эпплфорда, который тем временем пробивался сквозь изнурительную чащу намеренно темных псевдодокументов, принесенных ему роботом.
Бюрократ в Эпплфорде мгновенно заглотил наживку и, сосредоточив все внимание на бумагах, и думать не думал о действиях робота. А тот тем временем подвинул свой стул назад и налево, так что в пределах его досягаемости оказался внушительных размеров картотечный шкаф. Удлинив свою правую руку, робот умело залез пальцеобразными захватами в ближайшую картотеку, чего Эпплфорд, конечно же, не заметил, и робот продолжил выполнение задачи. Он поместил в картотеку микроскопическое гнездо зародышевых роботов, никак не больше по размеру булавочной головки, сунул за соседнюю карту подслушивающее устройство, а затем, в завершение, начал пристраивать мощное взрывное устройство, поставленное на трехсуточную задержку.
Гантрикс благодушно улыбнулся. Робот уже устанавливал в Библиотеке последние из находившихся при нем устройств.
– Фас, – сказал Эпплфорд, не поднимая глаз от документов.
Кодовый сигнал, полученный слуховой ячейкой шкафа, активировал аварийное устройство; картотечный шкаф мгновенно захлопнулся на манер испуганного моллюска и въехал в стену, одновременно он изверг устройства, подложенные роботом, и с электронной точностью бросил их к ногам Гантрикса‑младшего.
– Господи! – воскликнул ошарашенный робот.
– Прошу вас сейчас же покинуть помещение, – холодно сказал Эпплфорд, отрывая наконец глаза от вороха бессмысленных бумажек. И добавил, когда робот нагнулся, чтобы собрать с пола свое хозяйство: – И оставьте эти предметы здесь, я хочу исследовать ваши закладки в лаборатории, чтобы определить их предназначение и место производства.
Его рука нырнула в верхний ящик стола и достала оружие.
– Так что же мне делать, сэр? – прожужжал в ушах Карла Гантрикса испуганный голос робота.
– Уходи, что же еще.
Гантрикс больше не улыбался, этот заскорузлый библиотекарь оказался вполне достойным противником. Контактировать с ним следовало прямо, безо всяких околичностей. Гантрикс с крайней неохотой поднял трубку ближайшего видеофона и набрал номер коммутатора Библиотеки.
Через несколько секунд он увидел глазами робота, как Дуглас Эпплфорд поднимает трубку.
– Перед нами и вами проблема, – сказал Гантрикс. – Причем одна и та же. Так почему бы нам не поработать вместе?
– Я не вижу никаких проблем. – Голос Эпплфорда звучал абсолютно спокойно; попытка робота подложить враждебные устройства ничуть его не взволновала. – Если вы хотите работать вместе, – добавил он, – то начали явно не с того.
– Согласен, – кивнул Гантрикс, – но у нас всегда возникают трудности с библиотекарями. – Слишком у вас высокое положение, подумал он, и к тому же защищенное искорами. Подумал, но не сказал. – При всем изобилии нашего матер иала, точного и не совсем, в нем недостает одного элемента, и нам необходимо его получить. В остальном… – Он немного замялся и решил рискнуть. – Я поясню вам, о чем говорю, и, возможно, вы сможете навести нас на соответствующие источники. Где похоронен Анарх Пик?
– А бог его знает.
– Но ведь где‑нибудь в ваших книгах, статьях, религиозных брошюрах, муниципальных отчетах…
– Здесь, в Библиотеке, – оборвал его Эпплфорд, – мы не изучаем и не храним информацию, мы ее искореняем.
Последовало молчание.
– Ну что ж, – признал Гантрикс, – вы изложили свою позицию абсолютно недвусмысленно и кратко. Так что мы должны признать за факт: вся информация про местонахождение тела Анарха была уничтожена и более не существует.
– Вне всяких сомнений, – кивнул Эпплфорд, – она была стерта. Во всяком случае, это самое разумное предположение, иная ситуация шла бы вразрез с политикой Библиотеки.
– И вы не станете даже проверять, – горько сказал Гантрикс. – Вы не станете этим заниматься даже за весьма значительную сумму.
«Чертова бюрократия, – подумал он, – и ничем же их не прошибешь, прямо бред какой‑то».
– Здравствуйте, мистер Гантрикс, – сказал библиотекарь и повесил трубку.
Некоторое время Карл Гантрикс сидел совершенно молча и неподвижно. Приводил в порядок свои эмоции.
В конце концов он снова поднял трубку видеофона, но на этот раз набрал код Свободной Негритянской Муниципалии.
– Мне нужно поговорить с Достопочтеннейшим Рэем Робертсом, – сказал он оператору, сидевшему где‑то в Чикаго.
– Мы связываем с этим абонентом, только если…
– Я знаю код, – не дослушал Гантрикс и задиктовал несколько цифр.
Он чувствовал себя совершенно разбитым и боялся реакции Рэя Робертса.
«Но слишком уж рано, – думал он, – опускать руки. Мы с самого начала догадывались, что этот чинуша Эпплфорд не станет проводить для нас проверку; знали, что придется проникнуть в библиотеку и сделать все самостоятельно.
Ведь этот факт где‑то там, в Библиотеке, – говорил он себе. – Скорее всего, Библиотека – единственное место, где он еще сохранился, единственный источник необходимой нам информации».
А времени, если верить мудреным подсчетам Рэя Робертса, остается совсем немного. Возрождение Анарха Пика должно произойти со дня на день. Положение становилось очень тревожным.
Глава четвертая
А потому, если бы Бог существовал, не было бы зла, но зло присутствует в мире. Следовательно, Бог не существует.
Святой Фома Аквинский
Как только дверь за роботом Карлом Гантриксом‑младшим закрылась, Дуг Эпплфорд нажал кнопку интеркома, соединявшую его с начальницей, заведующей Библиотек