Например, Диана испытывала глубокий стыд в связи со своей сексуальностью, а также ощущала чувство вины за гнев против отца, которого она горячо любила, и страх перед тем, что любое выражение указанного гнева оттолкнет отца от нее. Она не могла свободно и до конца вручить себя какому-либо мужчине, поскольку сама не владела собой в полном объеме. Она была незавершенной как личность, и на определенном уровне сама ощущала собственную неполноту, которую затем пыталась компенсировать своими стараниями служить и любить. А кончалось все это лишь тем, что ее в очередной раз унижали и оскорбляли. Разумеется, Диана ничем не заслужила подобных унижений; впрочем, их никогда и не заслуживают. Они сами по себе становятся уделом тех, кто находится в состоянии зависимости и подчиненности. Такие люди бывают легким объектом, на котором другой человек может запросто выместить свою собственную враждебность, гнев и разочарование, родившиеся из давнего, детского опыта общения с его собственными родителями. Хорошо известна такая закономерность, что униженные и оскорбленные легко могут превратиться в унижающих и оскорбляющих, если только имеется подходящий объект, на котором они могут сорвать свои подавленные и дремлющие чувства ненависти и гнева.
Если мы, будучи взрослыми людьми, смотрим на другого человека как на средство удовлетворения нашего естества — с целью достижения счастья, — то мы предаем самих себя, а тот человек в свое время предаст нас. С другой стороны, если мы ищем для себя добрых чувств, которые возможны лишь в том случае, если мы находимся в контакте с самими собой и капитулировали перед собственным телом, то нас невозможно обвести вокруг пальца и мы не окажемся униженными и оскорбленными. Нас невозможно обмануть, обдурить и провести, поскольку в своих добрых чувствах мы не зависим от других людей, а наше самоуважение не позволит нам глубоко воспринять чье-то оскорбление или попытку унизить нас. При наличии такой жизненной установки все наши взаимоотношения являются позитивными, поскольку в противном случае мы немедля прекращаем их. Индивиды, которым присуща любовь к себе и высокая самооценка, не бывают одинокими или сиротливыми. Людей влечет к ним, поскольку они полны энергии, и от них исходят «волны добра». Обладая должным самоуважением, они внушают уважение другим людям, и к ним, как правило, относятся с почтением. Разумеется, никто не утверждает, что такие люди не получают от жизни ударов. Невозможно избежать боли и ран. Однако этим людям не свойственно продолжать покорно оставаться в тех ситуациях, в которых их постоянно ранят.
|
|
Признавая радость весьма желательным состоянием, а установку на самоуважение — позитивной, мы должны также не упускать из виду, что и того, и другого нелегко достигнуть. Капитуляция перед собственным Я и перед своим телом представляет собой на первых порах весьма болезненный процесс, поскольку мы вступаем при этом в непосредственный контакт с болью, скопившейся в наших телах. Каждое существующее в теле хроническое напряжение представляет собой зону потенциальной боли, которую нам предстоит ощутить, если мы попытаемся снять указанное напряжение. Из-за указанной боли с телом нужно работать постепенно, не торопясь. Это напоминает процесс неспешного «оттаивания» отмороженного пальца на руке или ноге. Если подать на него слишком много тепла и сделать это слишком быстро, то результатом явится резкий приток крови к пострадавшему участку тела, который вызовет разрыв сократившихся ранее от холода тканевых клеток и приведет в итоге к гангрене. Расширение сократившейся, зажатой сферы личности, которое эквивалентно психологической капитуляции, представляет собой далеко не одноразовую акцию. Это делается маленькими шажками и занимает длительное время, так что и ткани, и личность могут исподволь подготовиться к более высокому уровню возбуждения и к большей свободе движения и выражения. Но, как бы медленно ни работать, боль неизбежна, потому что каждый шаг на пути расширения или роста сопровождается первоначальным ощущением боли, которая исчезает лишь по мере того, как достигаемая релаксация или расширение становится интегральной частью личности.
|
|
Как правило, с эмоциональной болью труднее согласиться и к ней труднее притерпеться, чем к физической боли. Последняя всегда локализована, а первая носит тотальный, всепроникающий характер. Эмоциональную боль мы ощущаем во всем теле сразу, во всем нашем естестве. Эмоциональная боль всегда представляет собой потерю любви. Эмоциональную рану можно причинить человеку самыми разными способами — отвергнуть его, унизить, отрицать его значимость, подвергнуть вербальному или физическому нападению. Но каждая из этих травм, наносимых личности человека, в конечном итоге оказывается потерей любви. Если индивида физически ранил кто-то, с кем он не состоял ни в какой эмоциональной связи, то результатом является всего лишь физическая боль. У человека может быть физически изранено все тело, но боль при этом не затронет сердце, как это немедля случится в случае эмоциональной боли. Когда прерывается любовная связь, то мы оказываемся отсеченными от источника приятного возбуждения и жизни. Весь организм, включая и сердце, как бы сжимается. У такого человека возникает ощущение, что его жизнь находится под угрозой, а это порождает чувство страха.
|
|
Нам удается пережить подобную угрозу нашему существованию лишь потому, что не все существующие у нас любовные связи оказались моментально перерезанными. Ведь если исключить грудных младенцев, то у всех людей, как правило, имеются в распоряжении связи с другими божьими тварями разных видов, а также с природой, с вселенной, с Богом. Я не верю, что без наличия хоть одной подобной связи человек вообще в состоянии выжить.
Те индивиды, кому удалось выжить после утраты любви в детстве, испытывают сильный страх перед разрывом имеющихся у них связей. Некоторые из таких лиц даже заявляют, что лучше плохие связи, чем никакие. Сама мысль о возможном одиночестве прямо-таки повергает многих в трепет. Она пробуждает в памяти чувства, существовавшие у такого человека в детстве, когда выживание было напрямую привязано к членству в семье. Помимо этого, она соотносится с тем фактом, что бытие в одиночку заставляет человека жить, что называется, в самой непосредственной, интимной близости к собственному Я. Если это Я является чем-то слабым, ненадежным и неопределенным, то бытие наедине с самим собой не доставляет никакого удовольствия. Однако чувство отсутствия безопасности, которое затрудняет человеку жизнь в одиночку, одновременно ставит его в невыгодное положение и при совместной жизни с другим индивидом. Такой человек нуждается в наличии связи для ослабления неизменно мучающей его эмоциональной боли, но эта боль никогда не снимается через посредство другого лица. В результате человек становится все более и более зависимым и подчиненным. В конечном итоге все это завершается физическим унижением, которое, впрочем, кажется отдельным людям предпочтительным по сравнению с эмоциональной болью от постоянного пребывания в одиночестве.
Разрядка эмоциональной боли достигается с помощью плача, который облегчает и частично снимает состояние хронической зажатости в теле. Чтобы плач оказался эффективным, он должен быть столь же глубоким и сильным, как владеющая человеком боль, и он должен сочетаться с убежденностью данного человека в том, что поиски, кого-то, кто смог бы воскресить блаженство детства с его невинностью и свободным привольем, абсолютно безнадежны. Одновременно с плачем человек должен заниматься возведением более сильного и прочного Я, достигая этого за счет роста энергетики тела и более отчетливого восприятия собственного гнева. Жертва предательства будет в норме испытывать немилосердный гнев против предателя. Но как поступать с подобным гневом, если предателем оказывается один из родителей? Когда объектом предательства является маленький ребенок, выживание которого зависит от родителя-изменника, то гнев приходится подавить. Однако для того, чтобы подавить в себе столь мощное чувство, нужно «встроить» в свое тело колоссальное напряжение. Столь сильное напряжение подрывает в человеке ощущение собственного Я и увечит его способность проявить агрессивность при удовлетворении любых своих нужд и потребностей. А ведь без способности сражаться человек навсегда становится жертвой, которая видит в качестве цели выживание, а вовсе не обретение радости.
Я как-то консультировал мужчину в возрасте под пятьдесят, который жаловался на ощущение напряженности вокруг талии, а также на беспокойство и чувство тяжести в животе, длившееся у него уже долгие годы. Этот господин, которого я стану называть Гарри, в течение долгих лет подвергался самым многообразным разновидностям терапии, включая традиционный психоанализ, однако аналитикам никак не удавалось совладать с указанной проблемой. Гарри был крепким, хорошо выглядящим мужчиной, профессиональная деятельность которого протекала вполне успешно, да и брак, по его словам, тоже был удачным. Сам он был практикующим врачом, как и его отец до выхода на пенсию. Будучи доктором, Гарри был знаком с рядом литературных источников, посвященных проблематике «тело-разум». Его беспокоило, что, невзирая на самые разные использованные виды терапии, его состояние никак не улучшалось. Он был в курсе основных идей биоэнергетического анализа, но сам никогда не подвергался ему. Меня рекомендовали ему как авторитетного и знающего специалиста.
Внимательно взглянув на тело Гарри, я удивился тому, насколько мало чувства показывала вся его нижняя половина. Хотя на вид его ноги казались нормальными, при чуть более пристальном рассмотрении они выглядели безжизненными и слабыми. Ягодицы у него были плотно стиснуты, в результате чего бедра и стопы были развернуты наружу. В пояснично-крестцовом отделе спины мне была отчетливо видна полоса напряжения, но сам Гарри не чувствовал в этой зоне никакой боли. Указанное омертвление, явственное в нижней половине тела Гарри, пребывало в резком контрасте с кажущейся витальностью его верхней половины, где наблюдалась хорошо развитая мускулатура. Когда я обратил внимание Гарри на все это, он согласился с обоснованностью моих наблюдений. Хотя до этого ему уже приходилось работать с другими терапевтами на телесном уровне, ни один из них не разглядел указанного отклонения, смысл которого был для меня более чем очевиден. Личность Гарри была подорвана сильной угрозой из-за опасения перед кастрацией, результатом чего явилось отсечение чувств в нижней части его тела.
В целях подтверждения указанного вывода я попросил Гарри рассказать о его прошлом. Он был самым младшим из трех мальчиков, и его, любимчика всей семьи, особенно обожала мать, которая, в частности, обеспечивала ему прекрасное питание и подкармливала всем самым вкусненьким. Результатом явилась большущая проблема, поскольку отец испытывал одновременно и ревность, и гнев по поводу чувств, которыми мать одаривала этого мальчугана. В первую очередь отцовский гнев был обращен на Гарри, и он принял форму сильных шлепков и затрещин, которые обрушивались на мальчика всякий раз, когда он поступал не так, как надо, скажем, не делал того, что ему было ведено сделать, либо делал то, что ему было явным образом запрещено. Иногда маленькому Гарри доставалось и просто за то, что он как-то высказывался против родителя. Но дети определенного возраста нуждаются в свободе, чтобы исследовать окружающий мир, и они неизбежно будут сопротивляться всяким ограничениям и восставать против них. Тело Гарри носило на себе свидетельства размаха его борьбы — и выпадавших на его долю наказаний. Родитель легко оправдывает для себя такого рода наказания как идущие на пользу ребенку. Мальчик должен выучиться тому, что такое хорошо и что такое плохо, и ему следует нести ответственность за свои поступки. Гарри усвоил это; он был послушным ребенком и хорошо успевал в школе, так что жизнь его текла вперед по проверенным и признанным каналам. Словом, на поверхности жизнь Гарри была благополучной, но глубоко внутри что-то мучило его и порождало дурное самочувствие и ощущение тяжести. Однако он воспринимал все это как чисто физический симптом, а не как признак того, что в его жизни чего-то не хватает.
В ходе длительной беседы по поводу его детства и взаимоотношений с родителями я поднял вопрос об эдиповом конфликте, который казался мне в данном случае весьма очевидным. Гарри сказал, что ему, разумеется, известно об указанном конфликте и он осознает его уместность применительно к ситуации, сложившейся в его собственном детстве, но не видит никакой связи между классическим эдиповым конфликтом и своей личной проблемой. Поскольку сейчас, да и раньше он не испытывал никаких трудностей при сексуальном функционировании, то у него не имелось ни малейшего понятия о том, что он был в свое время психологически кастрирован, причем в серьезной степени. Этот мужчина испытывал наслаждение от половых отношений со своей женой; единственным, что в них отсутствовало, была страсть. Гарри действовал, идя от головы, а не от нутра, где он чувствовал себя скованным из-за страха перед отцом. А ведь без страсти не может быть радости.
Гарри чувствовал, что у него далеко не все в порядке, нo не осознавал подлинную природу своей проблемы, которую всегда можно установить на основании «выражения тела» пациента и в результате изучения его формы и подвижности. Всякая проблема человека всегда манифестируется в его теле, поскольку именно оно и есть то, чем на самом деле является данный индивид. В биоэнергетическом анализе терапия всегда начинается с анализа телесных нарушений, которые затем соотносят с психологическими проблемами, присущими данному лицу. Лишь немногие люди осознают, в какой значительной степени их чувства и поведение обусловлены энергетической динамикой тела. В любой интегрированной терапии — то есть такой терапии, которая охватывает и тело, и разум, — первый этап заключается в том, чтобы помочь пациенту ощутить напряжения, существующие в его теле, и понять их связь с той психологической проблемой, которая его беспокоит. Гарри обратился ко мне с жалобами чисто физического свойства и совершенно не осознавал их психологической подоплеки. Большинство пациентов устремляются к терапевту, напротив, с психологическими проблемами и мало или вообще не осознают их связь с собственным телом. Гарри согласился с психологической первопричиной своих соматических проблем — впрочем, только после того, как я четко указал ему на это, — лишь потому, что сам был врачом, а также имел терапевтический опыт в качестве пациента. Однако одного понимания проблемы или даже обретения более углубленных знаний обычно бывает недостаточно для сколько-нибудь существенного изменения личности. Та страсть, испытывать которую было столь необходимо для Гарри, не рождается по команде, поступающей от головы; ее возможное проявление было заблокировано подавлением чувств, и она могла пробудиться заново лишь после ликвидации указанного подавления.
Гарри никогда не довелось выразить в полном объеме тот гнев, который он испытывал против отца за наносившиеся ему в детстве побои. Эти побои в свое время сломили дух Гарри, и он стал «хорошим мальчиком», который уважал своего отца и делал то, что от него ожидалось. Он не чувствовал несправедливости отношения к нему, хотя потом, во взрослой жизни оказался весьма восприимчивым к политической несправедливости. Никакого гнева не ощущал он и по отношению к матери — за то, что та позволяла избивать его и никогда не защищала против разгневанного и ревнивого отца. Гнев Гарри оказался закупоренным в напряжениях, существовавших у него в верхней части спины, причем он не мог их снять, поскольку у него не было почвы, на которую он мог бы опереться и твердо встать. Он отрезал приток энергии к нижней части своего тела, потому что чувствовал себя виноватым в сексуальной заинтересованности собственной матерью. Эту вину он сам не осознавал, поскольку у него не было контакта с накопившимся в нем гневом.
Прежде чем Гарри смог бы мобилизовать гнев, необходимый для высвобождения тела, он нуждался в том, чтобы ощутить свои утраты. Я начал терапию с того, что заставил его проделывать ряд биоэнергетических упражнений для ног, дабы он мог почувствовать потерю ощущения в них. Неоднократно описанное выше упражнение на заземление, при котором пациент касается земли кончиками пальцев, оказалось для него вполне полезным. После того как Гарри расположил свои ноги таким образом, что стопы были слегка повернуты вовнутрь, а колени находились точно над центром ступни, он был в состоянии почувствовать в ногах определенную пульсацию. Затем, когда я велел ему стоять в том же положении и перенести вес вперед, на плюсневую область свода стопы, он почувствовал более глубокий контакт со своими ногами и ощутил в них больше жизни, что помогло ему понять направленность проводимой с ним терапии — а именно обретение способности «уйти» в нижнюю часть своего тела. На биоэнергетическом стуле его дыхание было поверхностным и ограничивалось грудью, которая являлась при этом жесткой. Он оказался не в состоянии издать продолжительный звук, что позволило бы дыхательной волне пройти вниз, в живот и брюшную полость; не мог он также и плакать. Гарри полностью осознавал, что держит свои чувства взаперти в себе и не может расслабиться и сдаться. И при этом он, разумеется, не испытывал ни малейшего гнева. Мне, однако, удавалось заставлять Гарри наносить пинки, лежа на кровати, и приговаривать: «Оставьте меня в покое!» Выполнять это упражнение и вкладывать в него определенные чувства не представлялось ему бессмысленным занятием. А вот особое сексуальное упражнение оказалось для него весьма трудным, и при его выполнении он неизменно ощущал боль и напряжение в ногах. Как только он прекращал указанное упражнение, боль исчезала, что было не весьма благоприятно в одном отношении: чтобы в Гарри пробудился подавленный гнев, он должен был чувствовать боль намного более интенсивно. В терапии это является общим правилом. Пациент будет сильно реагировать лишь в том случае, если беспокоящая его проблема порождает такую физическую и эмоциональную боль, которая достаточна, чтобы сделать его текущее выживание бессмысленным. Для Гарри выжить означало быть хорошим мальчиком и делать то, что от него ожидалось. Он надеялся, что наградой за подобную жизненную установку явится любовь, которая несла бы в себе обещание последующей радости, но после массы затраченных усилий Гарри в конце концов усвоил, что такое чувство, как радость, возникает лишь тогда, когда человек верен собственному Я.
В любых обстоятельствах нанесение ребенку побоев представляет собой физическое унижение, и оно не должно допускаться. Это действие дает видимые результаты, поскольку ребенок становится запуганным — что не может не стать уделом любого ребенка, чувствующего собственное бессилие перед лицом разрушительной мощи какой-то высшей силы. Если данной силой является родитель, от которого ребенок целиком и полностью зависит, то вышеописанный страх становится неотъемлемой, органичной частью личности ребенка. Когда такой малыш вырастает и делается взрослым, то перед ним открыты два способа действий. Во-первых, данный индивид может занять пассивную позицию в надежде завоевать признание и обрести любовь за то, что он хороший, творит другим людям добро, требует для себя совсем немногого и никому не доставляет хлопот. Гарри принадлежал именно к этой категории. Второй путь состоит в том, чтобы стать рьяным бунтовщиком и выбрасывать вовне ярость, скопившуюся внутри. На семейном поприще такие индивиды становятся злостными угнетателями своих безвинных детей и супругов.
Имеются и такие личности, которые в зависимости от обстоятельств и складывающейся ситуации будут выбирать то одну, то другую из приведенных выше моделей поведения. Невротические модели поддерживаются иллюзией возможности отыскать того, кто, наконец, даст данному лицу долгожданную любовь, которую оно столь безысходно и безрезультатно ищет. Но никто не в состоянии по-настоящему любить подобных индивидов, поскольку они переполнены чувством вины и не любят даже самих себя; попытка полюбить их напоминает старания налить воду в решето. Трудно любить кого-то, кто не получает радости от собственного бытия и тем самым не может отреагировать на любовь радостью. Провал попыток установить с кем-то прочные взаимоотношения порождает тенденцию делать пассивных людей еще более пассивными, а разгневанных — еще более агрессивными. Отрицая предательство, жертвой которого он стал в свое время, человек, даже если подобное отрицание носит бессознательный характер, на самом деле предает самого себя и готовит почву под повторение во взрослом варианте грустного опыта детства.
В некоторых отношениях случай Гарри напоминает ситуацию с Рейчел. Как и Гарри, она тоже терпела физические унижения и оскорбления от родителя одного с ней пола, но если, повзрослев, Рейчел ненавидела себя за неспособность стать финансово независимой, то Гарри весьма преуспевал в своей профессиональной деятельности и испытывал достаточно сильную гордость за то положение, которого он сумел добиться. Его жизненная установка была весьма позитивной — в смысле существовавшего у него убеждения, что при наличии доброй воли и целеустремленности человек может достигнуть всего, чего он только пожелает. Вследствие этого Гарри не питал никаких враждебных или недружественных чувств к своим родителям за тот урон, который они ему причинили. Он был также целиком убежден, что благодаря все той же доброй воле и усилиям он сможет преодолеть последствия этого урона. Но при наличии такой установки он не имел никакой возможности достичь той интенсивности гнева, которая только и могла бы избавить его тело от изнуряющих и ослабляющих его напряжений. Все терапевтические усилия были бы в его случае обречены на неизбежную неудачу до тех пор, пока он не смог бы почувствовать, до какой же степени он был ограблен в детстве.
Что может послужить для одного из родителей мотивацией, когда он или она многократно бьет своего ребенка до тех пор, пока дух малыша не окажется сломленным? А ведь именно таков был смысл той глубокой полосы напряжения вокруг всего тела на уровне нижней части спины, которая рассекала тело Гарри надвое, отделяя нижнюю половину с присущей ей сексуальностью от верхней половины с ее функциями эго. Однако Гарри не был ни шизофренической, ни двойственной, расщепленной личностью. Он поддерживал свое душевной здоровье и определенную степень цельности тем, что напрочь отверг и забросил сексуальную часть своей натуры. Он был в состоянии функционировать сексуально, но лишь на чисто механическом уровне и безо всякой истинной страсти. Собственно говоря, страсть не присутствовала ни в каком аспекте его жизни, включая работу. Ненавидел ли Гарри его отец? Ненавидел ли сам Гарри своего отца? Я бы ответил на оба эти ключевых вопроса одним и тем же словом «да». А что можно сказать по поводу его чувств к матери, ввергшей его в положение, при котором он должен был соперничать за ее любовь с собственным отцом? Или в связи с тем, что она никак не защищала его от отцовского гнева? Отношение Гарри к матери было сложным. Соблазняя и обольщая сына, она позволила ему чувствовать себя особым, высшим существом, но расплатой за это стала его ущербная сексуальность; кроме того, это был ее способ привязать сына к себе. Имевшееся у Гарри ощущение вины в связи с сексуальными чувствами, которые он питал к матери, было столь же велико, как и его подавленные гнев и ненависть. Из-за этого чувства вины он не мог видеть в своем отце ту холодную, садистскую личность, каковою тот являлся на самом деле. И по причине той же вины он, став взрослым, был не в состоянии капитулировать перед любовью.
Как-то я консультировал Луизу — женщину-психотерапевта, которую уже несколько лет мучило чувство вины из-за самоубийства одного из мужчин, бывших в числе ее клиентов. Она отлично осознавала, что не несет никакой ответственности за эту гибель, но при этом ее не покидало одно ощущение: она могла бы уделять в свое время больше внимания своему ушедшему из жизни пациенту и его выражениям дискомфорта и дистресса, которые ей следовало бы интерпретировать как свидетельство суицидальных мыслей. Словом, ей все время казалось, что она могла бы сделать больше для того, чтобы облегчить его чувство дискомфорта и тем самым предотвратить последовавшее самоубийство. Даже несмотря на то, что она признавала себя вполне компетентным терапевтом и считала свои действия ответственными и квалифицированными, ей все-таки не удавалось избавиться от мучительного чувства вины.
Ее погибший пациент в свое время характеризовал себя как человека кроткого и не склонного к агрессивности. В ходе предшествующих попыток его лечения Луиза смогла добиться определенного улучшения способности этого человека к самоутверждению. Я уже неоднократно подчеркивал и в этой, и в других своих работах, что чувство вины напрямую связано с подавлением гнева. Подобное подавление подрывает в теле добрые чувства и приятные ощущения. Вместо них человек испытывает смутное беспокойство, порождающее плохое самочувствие и ощущение того, что все идет не так, как надо. Наличие у человека чувства, что дела идут плохо или неверно, — это основа для возникновения у него ощущения вины. Невозможно чувствовать себя в чем-то виноватым, если человек «внутри», в глубинах своего Я чувствует себя хорошо. Ведь на чувство того, что дела идут скверно, налагается суждение по поводу самого себя: надо делать больше, стараться сильнее и чаще откликаться на нужды других. Луиза росла и воспитывалась как раз на подобных заповедях.
По мере того как мы вместе углублялись в историю ее жизни, она рассказала мне нечто шокирующее и прямо-таки невероятное по поводу собственных физических унижений. Когда она была ребенком, отец регулярно бил ее то ли ремнем, то ли, что называется, «вручную», причем нередко — по голой попке. Он был человеком жестоким, и она боялась его до чертиков. Подвергаясь терапии ранее, она выражала по отношению к отцу определенные гневные чувства, но никогда не достигала при этом той интенсивности, которая была бы естественной применительно к подобному унижению и оскорблению. Я спросил у нее, желала ли она когда-нибудь своему отцу смерти. Она ответила отрицательно. Однако я все равно был убежден, что в ней таится огромная ярость по отношению к отцу за его возмутительное отношение — ярость, которую она подавила в себе из страха. Ее чувство вины брало свое начало в этой подавленной ярости, и оно переносилось Луизой на погибшего пациента, которого она бессознательно пыталась спасти от собственного гнева по отношению ко всем мужчинам.
Чтобы помочь Луизе ощутить скопившуюся в ней ярость, я проделывал с ней специальное упражнение. Оно уже было описано в главе 5, но я повторю его здесь, поскольку оно чрезвычайно помогает пациенту почувствовать имеющийся в нем гнев. Я усаживал Луизу на стул лицом ко мне, а сам располагался на другом стуле в метре от нее. После этого я просил ее сжать обе кисти рук в кулаки, решительно выпятить подбородок, широко раскрыть глаза, погрозить мне кулаком и сказать: «Я вполне могу убить вас». Понадобилось несколько попыток, прежде чем она свыклась с этим упражнением и стала выполнять его как следует. Зато когда это произошло, ее взгляд стал чуть ли не маниакальным и она смогла прочувствовать всесокрушающую силу своей ярости. Я много раз проделывал указанное упражнение как с одиночными пациентами, так и с группами, и должен констатировать, что никто из них ни разу не переходил к настоящему физическому нападению на меня или на что-то иное. В данном упражнении находит выход гнев, а не ярость, поскольку человек никогда не теряет контроль над собой. Но почти во всех случаях оно дает пациенту ощущение силы и властности, а также укрепляет в нем чувство собственного Я.
После указанного упражнения у Луизы куда-то пропал ее неизменно кроткий взгляд. Лицо у нее стало выглядеть более живым и крепким. Она начала понимать связь между своим гневом на отца и тем чувством вины, которое она испытывала в связи с самоубийством своего пациента. А главное — она почувствовала большое облегчение.
Когда женщина подавляет в себе гнев против отца за то, что тот предал ее любовь, этот гнев переносится на всех мужчин, даже если сознательно ничего подобного не декларируется и не делается. Чтобы разрушить указанную взаимосвязь, нужно действовать довольно тонко. Аналогично, те мужчины, которые подавили гнев против матерей, в детстве доминировавших над ними или же не сумевших защитить их от отцовской враждебности, позднее обязательно проецируют скопившийся в них гнев на всех женщин. Каждая женщина становится для них соблазняющей и в то же время кастрирующей их матерью. До тех пор пока указанный гнев не найдет своего выражения, этот мужчина не будет чувствовать себя свободным в такой степени, чтобы быть самим собой. В результате в любых своих взаимоотношениях с женщинами он всегда будет оказываться в невыгодном положении. Партнер описанных мною людей будет обвиняться ими в том, что их взаимные отношения не несут с собой чувства удовлетворения, хотя истинной причиной такого положения вещей будет ощущение неудовлетворенности, таящееся в самой личности этих индивидов. Обвинение партнера представляет собой предательство по отношению к дарованной тебе любви. Чтобы любовные отношения действительно срабатывали и давали человеку то, что он ждет от них, ему нужно привнести в эти отношения чувство радости. А это, в свою очередь, требует от него следующего — освободиться от ощущения вины и обрести свободу выражать свои чувства непосредственно и должным образом. Для этого человек должен глубоко познать собственное Я, что является едва ли не главной целью терапии.
Глава 8. Сексуальное злоупотребление
Сексуальное злоупотребление представляет собой наиболее отвратительную форму предательства любви, поскольку сексуальность является нормальным выражением любви. Носитель этого злоупотребления приближается к своей жертве так, как если бы он или она предлагал ей любовь, но затем, воспользовавшись невинностью и/или беспомощностью избранной жертвы, он использует ее для достижения своих целей или для удовлетворения собственных, зачастую низменных потребностей. Наиболее разрушительным аспектом данного преступления является именно предательство доверия, однако физическое насилие вносит в эту деструктивную акцию дополнительную координату страха и боли. Те индивиды, которые подверглись сексуальному злоупотреблению, как правило, сохраняют рубцы от того, что им довелось испытать, на протяжении всей своей жизни. Наиболее серьезным из этих шрамов является то, что жертва подавляет в себе то, что ей довелось пережить, — поскольку она испытывает чувства стыда и отвращения по поводу случившегося. Однако результатом подавления указанных чувств является глубокое ощущение внутренней пустоты, путаницы и смущения, остающееся у такого человека. Жертвы сексуальных злоупотреблений не в состоянии капитулировать перед собственным телом или перед любовью, а это означает, что у них нет шансов добиться в своей жизни сколько-нибудь глубокого удовлетворения. Для них нет предприятия более опасного, нежели путешествие, цель которого — открытие самого себя. Лечение таких людей требует осознания указанной проблемы и особого внимания к ней.
Насколько распространены и обыденны случаи сексуального злоупотребления? Это зависит от того, что именно мы подводим под это понятие. Статистические исследования, основывающиеся на анонимных анкетах, которые распространялись среди взрослых, указывают, что от 30 до 50 процентов респондентов сообщают о сексуальных злоупотреблениях, которым они подвергались в детстве. Если рассматривать в качестве сексуального злоупотребления любое нарушение частной жизни ребенка применительно к его телу и сексуальности, то, по моему убеждению, частота подобных случаев может даже превысить 90 процентов. Одна моя пациентка вспоминала о своих ощущениях стыда и унижения, когда в трехлетнем возрасте семья заставила ее позировать обнаженной («голенькой», как они выражались) для фотографии. Публичные комментарии по поводу развивающейся детской сексуальности также вполне могут трактоваться в качестве одной из разновидностей сексуального злоупотребления. Когда отец шлепает свою маленькую дочку по голой попке, то подобное действие, по моему убеждению, в такой же мере является актом сексуального злоупотребления, как и физического унижения. Если отец испытывает от таких своих поступков сексуальное возбуждение, ребенок прекрасно чувствует это. Одна из моих давних пациенток рассказывала, что однажды попросила мужа отшлепать ее по обнаженным ягодицам — и это возбудило ее в сексуальном смысле до такой степени, что последовавший за сим половой акт показался этой женщине наилучшим из всего того, что ей довелось испытать в этом плане. Данный случай являет собой типичный пример мазохистского поведения. Вне всякого сомнения, оно берет свое начало в том факте, что отец этой женщины, когда она была ребенком, шлепал ее именно так, и это вызывало у нее сильное сексуальное возбуждение. Истоки мазохистской или садистской практики, ассоциирующейся с сексом, лежат в детских впечатлениях, которые «впечатываются» (выражаясь по-научному, подвергаются импринтингу) в личность ребенка. Многие женщины непосредственно в ходе полового акта для облегчения достижения кульминационного пункта используют различные мазохистские фантазии, скажем, воображают, что их связывают каким-нибудь жгутом или привязывают к кровати. Я готов зайти в своих предположениях по поводу роли сексуальных злоупотреблений в детстве настолько далеко, что выскажу следующее утверждение: всякий эпизод, в котором взрослый бьет ребенка, имеет определенные сексуальные последствия.
Однако на сегодняшний день мы осознаем, что многие случаи сексуального злоупотребления включают в себя непосредственный сексуальный контакт между взрослым человеком или подростком, с одной стороны, и ребенком, с другой. Мы говорим также о подобных случаях как о какой-то форме кровосмесительства, или, иначе говоря, инцеста. Там, где такой прямой половой контакт действительно имеет место, он производит весьма деструктивный эффект на личность ребенка, причем степень серьезности указанного разрушительного воздействия обратно пропорциональна возрасту ребенка — другими словами, чем младше ребенок, тем более тяжек причиненный ему урон. Я был буквально шокирован, узнав о таких случаях, где пострадавший ребенок был самым натуральным младенцем. Если сексуальное злоупотребление имело место в весьма юном возрасте, ребенок загоняет все воспоминания о случившихся с ним событиях куда-то очень глубоко, подавляя в себе все чувства, которые с ними связаны. Обязательным последствием подобного подавления становится долговременное омертвление некоторой части тела. Когда соответствующие чувства снова оживают, память пробуждается. Это хорошо иллюстрируется следующим случаем из моей практики.