Прагматическая философия Мида фокусируется на становлении Я внутри социальной реальности. «Индивидуальный разум может существовать только в связи с другими разумами, делясь с ними означающими». С точки зрения прагматизма реальность не существует сама по себе, а создаётся нами в процессе деятельности. То есть, чтобы понять индивида, надо понимать, что он делает, его практики. Прагматизм не разделяет сознание от действия и взаимодействия, а рассматривает их как разные части одного процесса. Корни символического интеракционизма кроются в прагматизме и социальном бихевиоризме Мида, а если идти ещё глубже, то прагматизм основан на гегелевской диалектике. Ключевая мысль Мида состоит в том, что личность и социальное действие формируются с помощью символов, которые приобретаются в процессе социализации, а затем поддерживаются или изменяются в процессе интеракций. Человек осваивает мир через символические значения, а также через свою деятельность. Мид вводит различия между знаками, жестами и значимыми символами. Жесты допускают вполне определённые ответные реакции, их функцией состоит в том, чтобы «вызвать у других такую реакцию, которая в свою очередь является стимулом для дальнейшего приспособления к ситуации вплоть до того, что в итоге совершится определённое социальное взаимодействие». То есть жесты обеспечивают социальную коммуникацию. Однако человек в отличие от животных может интерпретировать жесты в зависимости от социального контекста, в котором они происходят. Обобщение ситуации до содержащегося в ней смысла Мид называет символизацией. Интерпретация символов требует определённых временных затрат, а также возможна неправильная интерпретация. На вопрос, как же тогда возможна социальная коммуникация, Мид отвечает, что за счёт создания людьми общих значимых символов.
Согласно Миду язык возникает из голосовых жестов. Когда эти жесты интерпретируются одинаково разными людьми, они становятся значимыми символами. Язык возникает вследствие всеобщего использования значимых символов и является существенным признаком отличия человека от животного. Мышление также возникает благодаря значимым символам. Оно представляет собой разговор человека с сами собой с помощью языковых жестов. В языке накапливается коллективный опыт общества. Он является носителем интерсубъективного знания. Нам не нужен конкретный опыт, так как мы можем представить его в своём сознании. Язык как символический посредник является главным приобретением человека в ходе эволюции. В социальной коммуникации символы выступают знаками, служащими для интерпретации ситуации и обозначения намерений действующего лица. другогоМид называет «принятием роли другого»..Мид с помощью концепции принятия роли другого пытался показать, что участники социального взаимодействия взаимно ограничивают себя, корректирую свои намерения в зависимости от интерпретации действий или реакции другого. Мышление, которое возникает как диалог с сами собой образует человеческое самосознание или идентичность. Мид подчёркивает, что восприятие себя через другого является необходимой предпосылкой возникновения Я (Self). Постоянное взаимное принятие роли другого участниками взаимодействия создаёт человеческую коммуникацию.
В случае голосового жеста биологическая форма слышит свой собственный стимул как раз тогда, когда он используется другими формами; таким образом, она стремится откликаться и на свой собственный стимул, когда откликается на стимул других форм. Это значит, что птицы стремятся петь для самих себя, дети — говорить для самих себя. Производимые ими звуки являются стимулами к произведению других звуков. Там, где имеется какой-то особенной звук, вызывающий какой-то особенный отклик, этот звук в случае его использования другими формами вызывает этот отклик в той (биологической) форме, о которой идет речь. Если воробей (подражающий канарейке) использует этот особенный звук, откликом на этот звук явится тот, который будет слышен чаще, чем какой-либо другой отклик. Таким образом, из репертуара воробья будут отобраны те элементы, которые встречаются в пении канарейки, и постепенно такой отбор накопит в пении воробья те элементы, которые являются общими для обеих птиц, не предполагая здесь никакого особого стремления к подражанию. Здесь налицо некий избирательный процесс, который избирает то, что является общим. «Подражание» зависит от индивида, воздействующего на себя самого так, как другие воздействуют на него, так что он находится под воздействием не только другого, но и самого себя постольку, поскольку он использует тот же самый голосовой жест.
Итак, голосовой жест обладает таким значением, каким не обладает никакой другой жест. Мы не можем видеть себя тогда, когда наши лица принимают определенное выражение. Нам гораздо проще задержать свое внимание в том случае, когда мы слышим свой голос. Слышат себя тогда, когда бывают раздражены вследствие использования какой-то раздражающей интонации, и, таким образом, неожиданно спохватываются, начиная воспринимать самих себя. В случае же лицевого (facial) выражения раздражения имеет место такой стимул, который не обладает свойством вызывать то же выражение у данного индивида, какое он вызывает в другом. Гораздо проще спохватиться и контролировать себя в голосовом жесте, нежели в выражении лица.
Если есть правда в старой аксиоме, гласящей, что задира всегда трус, обосновать ее можно тем, что индивид пробуждает в себе ту же установку страха, которую пробуждает его задирающая установка в другом, так что в конкретной ситуации, провоцирующей его блеф, его собственная установка оказывается установкой других. Если установка индивида уступить задирающей установке других есть установка, пробуждающая задирающую установку, тогда в этой же мере он оказывается пробудившим установку задирания в самом себе. Мы увидим, что в этом определенно есть доля истины, если вернемся к тому эффекту, который оказывает на индивида используемый им жест. Поскольку индивид вызывает в себе ту установку, которую он вызывает в других, постольку отклик отбирается и усиливается. Это единственная основа для того, что мы называем подражанием. Это подражание не в том смысле, что индивид делает то же, что, как он видит, делает другой механизм подражания состоит в том, что индивид вызывает в- себе тот отклик, который он вызывает в другом, и вследствие этого придает таким откликам больший вес, чем другим откликам, постепенно выстраивая эти наборы откликов в некое преобладающее целое. Это может происходить, как мы говорим, бессознательно. Воробей не знает, что он подражает канарейке. Это просто постепенный отбор звуков, общих для обеих птиц. И это верно для всех случаев, где бы мы ни встречали подражание.
Я противопоставил две ситуации для того, чтобы показать, какой долгий путь2должны проделать речь или коммуникация от ситуации, в которой нет ничего, кроме голосовых сигналов, к ситуации, в которой используются значимые символы. Для последней характерно как раз то, что индивид откликается на свой собственный стимул точно так же, как откликаются другие люди. Когда это имеет место, тогда символ становится значимым, тогда начинают высказывать нечто. «Речь» попугая ничего не означает, но там, где нечто значимо высказывают при помощи своего голоса, высказывают это и для самих себя, и для любого другого в пределах досягаемости голоса. 'Лишь голосовой жест годится для этого типа коммуникации, потому что лишь на свой голосовой жест откликаются или стремятся откликнуться так, как откликается на него другой. Язык рук, правда, имеет тот же характер. Здесь можно наблюдать использование тех жестов, которыми пользуются глухие. Они воздействуют на того, кто их использует, точно так же, как они воздействуют на других. Разумеется, то же самое верно и применительно к любой форме письменности. Но все подобные символы развились из специфического голосового жеста, ибо это — фундаментальный жест, воздействующий на индивида так, как он воздействует на других. Он не становится значимым в перекличке двух птиц. Тем не менее здесь налицо тот же тип процесса: стимул одной птицы стремится вызвать такой же отклик в другой птице, какой он стремится вызывать, как бы слабо ни прослеживалась эта тенденция, в первой птице.
Теория социализации
В развитии идентичности Мид различает две социальные фазы, в течение которых ребёнок обучается ориентации в общей социальной системе и осознаёт свою идентичность. Этот процесс Мид проясняет на примере игры. Мид различает игру (play), в которой ребёнок играет во взрослого(индивидуальностей с неясными очертаниями, которые их окружают, воздействуют на них и от которых они зависят.), усваивая значимую ролевую позицию. В процессе игры ребёнок может менять роли, производя интеракции между ними. В этот момент он видит себя со стороны, и у него формируется понятие идентичности, так как в процессе этих интеракций он видит вполне определённую реакцию, примеряя её на себя. В процессе ролевой игры ребёнок имеет достаточно большое поле для интерпретаций и свободу воли, при этом роли, которые он выбирает, как правило относятся к социально близкому окружению. В процессе коллективной игры, которую Мид называет «game», ребёнок встроен в куда более жёсткую систему правил. Он рассматривает примеры таких игр как футбол и бейсбол. В таких играх ребёнок учится играть в команде и видеть поставленную перед ним лично, как выполняющим определённую функцию, так командную цель, например, забить гол или набрать определённое количество очков. То есть видя перед собой командную цель и играя по правилам, в таком типе игр ребёнок постигает принципы социального взаимодействия. В данном случае участники игры выступают в качестве обобщённого другого. То есть через контроль обобщённого другого возникает индивидуальная идентичность.
По Миду социальное идёт впереди индивидуального. Однако, люди заметно отличаются друг от друга. Мид считает, что это обусловлено индивидуальным опытом каждого отдельного человека, его социальной активности. Эта активность состоит из двух частей: «I» и «me». «I» (Я) — это то, что я думаю о других и о себе, это мой внутренний мир. «Me» (меня, мне) — это то, что, по моему мнению, обо мне думают другие, это моя внешняя социальная оболочка, как я её себе представляю. Перевод этих понятий с английского затруднён, поэтому их используют в оригинале. Иногда в психологии используются понятия «импульсивное Я» и «рефлексивное Я». Тут Мид пересекается с Зигмундом Фрейдом, так как «I» можно сравнить с фрейдовским «Id» (Оно), а «Me» с «Superego» (Сверх-Я). Однако, у Мида «I» не совсем бессознательно, оно обладает конструктивным началом. «Me» как рефлексивное Я отражает социальный аспект личности, то есть интернализованную социальную реальность или совокупность знаний и понятий, которые человек приобрёл от обобщённого другого. «Me» не статично, оно меняется под влиянием многообразия жизненных ситуаций. Этот ансамбль состояний и представляет собой «Self».