– Что тебя сильнее возбуждает, берег или море? – спросил капитан Нанасэ.[6]
– Разумеется, море, – ответил он.
– От моря зависит вообще – есть возбуждение или его нет. Море – женщина. Корабль – тоже женщина. А берег – мужчина.
Фумия Самэсу,[7]не задумываясь особо глубоко, заключен ли в словах капитана какой-то скрытый смысл, сказал:
– Все потому, что море размывает берег.
На что капитан еле слышно буркнул:
– В последнее время я стал побаиваться моря. И, будто оценив свои собственные слова, утвердительно кивнул.
– Вправду ли тебя возбуждает море? – продолжал он. – Ты возбуждаешься, вспоминая о женщине, которая ждет тебя на берегу. Я постоянно на взводе от мысли, что женщина рано или поздно мне изменит. Раньше этот страх меня возбуждал, а сейчас я трушу, как бы море не бросило меня, точно наскучившего любовника.
Про отца капитана Нанасэ говорили, что это последний рыбак в Токийском заливе. Действительно, Нанасэ лучше бы смотрелся на рыбацкой шхуне, чем на лайнере, совершающем заморский круиз.
Выпирающие, точно жабры, массивные желваки, огромный зубастый рот кажется раза в полтора больше обычного, пятнами поседевшая щетина на голове и на бровях, да и все лицо, как обшивка корабля, ржаво-красного цвета. За свой внешний вид он заслужил прозвище: Ходячий Якорь. Неизвестно, кто его назвал так первым. У этого Ходячего Якоря были бычьи глаза. И всякий, кому доводилось заглянуть ему в глаза, немедленно заключал, что человек он наидобрейший. Судовладелец и судоходная компания высоко ценили капитана, будучи абсолютно уверены, что он всегда точно по расписанию доставит в пункт назначения грузы и пассажиров. Чем больше доверие, тем с каждым рейсом тяжелее бремя ответственности, но его непринужденная, внешне даже безыскусная манера командования внушала чувство надежности. Во время плавания Самэсу часто видел, как капитан смотрит в бинокль, жуя табак. Это была его излюбленная позиция.
Самэсу не знал никого другого, кто мог бы столь же умело отчалить и пристать к берегу. Капитан отдавал указания с меткостью человека, протягивающего руку к зудящему месту на собственном теле, чтобы почесать его. Когда корабль заходил в порт, пассажиры спустя всего семь минут уже сходили на берег.
– Можно бы и в пять минут уложиться, но я предпочитаю ровно семь. Ведь фамилия моя означает не один и не сто, а семь течений. Семь морей и семь цветов радуги. Семь чудес света и, как у нас говорится, семикратный блеск. «Семь пряностей»[8]и «каша на семи травах».[9]Мой табак марки «Seven stars», когда играю в патинко, стараюсь набрать три и семь. Жить мне до семидесяти семи, далее если умру маразматиком. Сколько себя помню, семерка ходит за мной по пятам.
Самэсу тогда впервые узнал, что капитан привораживает удачу, связанную с числом семь. Что бы он ни ел – не только лапшу и жареную курицу, но и суп мисо, вареную рыбу с овощами, жареную рыбу, отбивную, он обязательно обильно посыпал все «семью пряностями» и на столе в его каюте всегда наготове стояли два вида этой приправы – более и менее острая. Он особо расхваливал ту, что делают в Киото, с добавлением мандарина. Капитан пускался на любые ухищрения, только чтоб еда состояла из семи блюд. При необходимости добавлял маринованные сливы и соленую морскую капусту, добирая до семи. Когда у кого-либо из членов команды случался день рождения или какой другой праздник, он старался вместе с «кашей на семи травах» привить обычай есть из котелка варево, в котором было бы ровно семь ингредиентов. И во всем остальном, незаметно для посторонних, он упрямо старался привлечь на свою сторону «счастливую седмицу».
Разработав новый маршрут, судоходная компания и на сей раз поручила пробное плавание капитану Нанасэ. За счет особых скидок набрали пассажиров, которые могли бы оценить предприятие, и, если их вердикт окажется положительным, предполагалось раскручивать дело по-настоящему. Поскольку путешествия вдоль берегов России ныне пользуются особой популярностью, дирекция с энтузиазмом пошла на риск, поставив судьбу компании в зависимость от нового маршрута. Если задуманное не удастся, намечалась «реорганизация управления», короче, массовые увольнения. Бизнес морских перевозок был на закате. Под влиянием продолжающейся вот уже несколько лет депрессии желающих отправиться в морской круиз поубавилось. Вернуть отрасль к жизни уже не было никакой возможности. Несмотря на это, дирекция упрямо пыталась воодушевить своих служащих. Не иначе как с каким-то тайным умыслом.
Но капитан Нанасэ тоже не лыком шит. Ясно, что эти господа, думающие исключительно о своей прибыли, про себя уже решили – «реорганизация».
Между тем нынешний рейс, проложенный по новому маршруту, шел под рекламным лозунгом: «Морскими путями – по ту сторону моря». В том смысле, что он должен был связать одним водным путем еще не освоенные туристами необитаемые острова, а также города Китая, Кореи и России. Предполагалось, что корабль, выйдя из порта Кобе, пройдет через заливы Коти и Кагосима, спустившись к югу, пришвартуется на островах Танэгасима и Якусима и, после того, как пассажиры полюбуются очертаниями островов Тогара, направится в сторону острова Амами. На тех островах, где порты были слишком малы, предполагалось вставать на якорь в спокойных водах лагун и на шлюпках высаживать на берег пассажиров, отправлять и принимать грузы. После захода в порт Наха на Окинаве предполагалось плыть напрямую в Шанхай.
Пополнив в Шанхае запасы продовольствия, корабль должен был обогнуть Восточно-Китайское море, пройти через Цусимский пролив, стать на якорь в Пусане и Ниигате, после чего взять курс на Владивосток. Далее, пройдя Отару, обогнуть Сахалин, Итуруп, Кунашир, зайти в Нэмуро и возвратиться в порт Токио. Но какой пассажир, кроме разве что эксцентричных натур, согласится на почти трехнедельное плавание? Не только от членов экипажа требуется известная решительность и изобретательность, чтобы рассеять неминуемую скуку. Впрочем, по ходу плавания пассажиры имеют возможность где угодно сойти с корабля и по желанию подняться на борт. Даже если кому-нибудь приспичит отправиться в шлюпке на необитаемый остров, никого не оставят на произвол судьбы. Компания обеспечит доставку пассажира в следующий пункт назначения. Рассчитывали, что возможность сойти на берег в любом приглянувшемся месте привлечет тех, кто опасается пытки скукой и морской болезнью.
Цена на билеты была занижена настолько, что вызывало сомнение, каким образом компании удастся извлечь выгоду. Самэсу позвонил отвечавшему за подготовку круиза Ямаде и как бы между прочим спросил, клюют ли клиенты. Ямада, который обычно каждое слово сопровождал коротким смешком, даже когда было совсем не смешно, на этот раз посмеивался непривычно скупо.
– Самое большее двести семьдесят, плюс-минус тридцать человек, самое меньшее и сотни не наберется.
– Такое большое расхождение в цифрах! – удивился Самэсу.
Ямада гнусаво рассмеялся:
– Повара и стюардессы, дежурные администраторы, палубные матросы работают по найму. Когда срок их службы закончится, им придется выбирать – сойти на берег или записаться в пассажиры. Видишь ли, на море можно с выгодой проворачивать самые несусветные аферы.
«Мироку-мару»[10]– судно водоизмещением двадцать две тысячи тонн. Первый рейс совершило семнадцать лет назад до Гавайи и с тех пор занимает положение первой леди среди пассажирских лайнеров. В последнее время моряки стали называть ее между собой старушенцией, но годы судам только на пользу. У девственно новых посудин слишком много проблем с двигателем, с ними трудно управиться. А у тех, что в возрасте, при условии хорошего ухода выходная мощность «органа» восемьдесят процентов, самое милое дело. И поломки случаются крайне редко. Лет через шесть-семь судно «Мироку-мару», скорее всего, будет выкуплено какой-нибудь иностранной судоходной компанией – китайской, российской, может быть, индонезийской.
Для Самэсу это судно было связано с приятными давними воспоминаниями. Впервые он встретился с ним в качестве пассажира. В то время он питал смутные мечты двинуться курсом, отличным от того, который взяли все его приятели. Будущее всегда подвластно игре случая. Но существует то, что называется течением. Если судно плывет по течению, оно не знает препятствий на своем пути.
Последние школьные летние каникулы. Распрощавшись с товарищами, всем скопом посещающими летние курсы для абитуриентов, Самэсу, сидя в каюте второго класса «Мироку-мару», рисовал картины своего будущего.
С помощью знакомого его отца ему позволили осмотреть капитанский мостик и машинное отделение. Глядя с самого высокого места на корабле вперед по курсу на бескрайний морской простор, Самэсу спросил себя, почему он до сих пор оставался на суше. Более того, он далее за пределы токийской окраины практически не выезжал. И вовсе не потому, что как-то особенно был привязан к кварталу, в котором родился и вырос. Ведь неминуемо наступит день, когда придется переехать на новое место. Ну а если не наступит – тоже не беда. Он бы без сожаления покинул насиженное место, но страстного желания убежать отсюда куда глаза глядят тоже не испытывал. Не в его характере было самовольно дезертировать. Но в тот день, стоя на мостике рядом с капитаном и глядя на послеполуденное, ослепительно искрящееся море, он впервые подумал, что был бы не прочь стать моряком.
Капитанский мостик – удивительное место. Прежде всего поразило, что роскошным лайнером, вмещающим семьсот человек экипажа и пассажиров и перевозящим невероятное количество грузов, на перевозку которых понадобился бы не один грузовик, управляли всего два человека. Сменяясь каждые четыре часа, эти двое вставали на вахту, брали в руки руль, определяли маршрут, следили за радаром, вели бортовой журнал. Все действия они совершали с молчаливым равнодушием. Прямой, как струна, капитан глядел в бинокль в сторону горизонта. Его напарник, третий помощник капитана, определяя на радаре положение судов, идущих на траверзе, также постоянно поднимал глаза на море. Оба смотрели как-то исподлобья, с холодным безразличием. Самэсу пытался подражать манерам помощника капитана, но вдруг его начала мучить морская болезнь. В противоположность тишине капитанского мостика, где слышно, как гудит ветер и плещут волны, и где можно говорить даже шепотом, в машинном отделении стоял оглушающий шум. Люди затыкали уши ватой и, измазанные по локоть машинным маслом, самозабвенно следили за работой двигателя. Так же, как и на капитанском мостике, здесь все молчали. Даже если орать во все горло, двигатель не перекричишь. Механики пользовались понятным им одним языком жестов. Сюда в буквальном смысле не проникал солнечный луч. Сидеть дни и ночи напролет под тускло-голубым светом лампочки, уставившись на бесчисленные контрольно-измерительные приборы, встроенные в огромный зеленый ящик – для механиков это и было море. Машинное отделение расположено на уровне ватерлинии. Можно сказать, что механики выполняют свою работу, стоя по пояс в воде. Двигатель находится еще ниже, на самом днище судна. Таким образом, обслуживающие его люди как бы спускаются под воду. Здесь место, где ощущаешь температуру корабля. Однажды старший машинист Такэути сказал:
– Днище корабля – это вечнозеленый рай. Заходи как-нибудь в гости.
Что ж, рай так рай, Самэсу охотно избрал бы работу механика. Но, увы, он не был уверен, что в состоянии выдержать адскую жару, и не мог вообразить себя пожизненным придатком машины. Самэсу предпочел ту часть мира, куда проникали лучи солнца.