XXVI. Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни 4 глава

¹ Рус. Предан., II, 103—111; Рус. прост. праздн., 111, 86; Сахаров., II, 3—4, 7, 70; Терещ., V, 75; Zarysy domove, III, 147.

² Гануш, 103.

³ Lud Ukrain., II, 87; Сахаров., II, 41; Терещ., V, 87; Рус. прост. празд., I, 175; IV, 33—34. Масленицу свою ведьмы отправляют на лысой горе, что бывает или на первой неделе великого поста, или накану­не Воскресения Христова. — Ж. М. В. Д. 1848, XXII.

⁴ Сахаров., I, 43; Рус. прост. праздн., I, 75; Иллюстр. 1845, 262; Описан. Олонец. губ. Дашкова, 190.

⁵ Lud Ukrain., II, 87-88.

не стане као и вjештица, а њихове златне чаше претворе се све у папке коjекакиjех стрвина»¹. Точно так же и немецкие ведьмы собираются не только на вершинах гор, но и в полях под сенью дуба, липы или груши, а ведьмы неаполитанские под орехо­вым деревом²; на Руси указывают старые дубы, под которыми сходятся ведьмы на свои шумные игрища (II, 153—4). Дуб и орех были посвящены богу-громовнику и внародной символике обозначают дерево-тучу.

По свидетельству немецких сказаний, ведовские сборища бывают на Рождест­венские ночи, накануне великого поста (fastnacht), на Светлой неделе, 1-го мая и на Иванову ночь. Русскому преданию о полете ведьм на лысую гору в конце апреля (на вешний Юрьев день) соответствует немецкое — о главном их поезде, совершаемом ежегодно на первую майскую ночь (Walpurgisnacht). В этом поезде принимают уча­стие и оборотни, и давно умершие женщины — подобно тому, как в полете неисто­вого воинства участвуют души усопших. Каждая ведьма является на празднество вместе с своим любовником-чертом. Сам владыка демонских сил — сатана, в обра­зе козла с черным человеческим лицом, важно и торжественно восседает на высо­ком стуле или на большом каменном столе посредине собрания. Все присутствую­щие на сходке заявляют перед ним свою покорность коленопреклонением и цело­ванием. Сатана с особенной благосклонностью обращается к одной ведьме, которая в кругу чародеек играет первенствующую роль и в которой нетрудно узнать их ко­ролеву (hexenkönigin). Слетаясь из разных стран и областей, нечистые духи и ведь­мы докладывают, что сделали они злого, и сговариваются на новые козни; когда са­тана недоволен чьими проделками, он наказует виновных ударами. Затем, при све­те факелов, возжженных от пламени, которое горит между рогами большого козла, приступают к пиршеству: с жадностью пожирают лошадиное мясо и другие яства, без хлеба и соли, а приготовленные напитки пьют из коровьих копыт и лошадиных черепов. По окончании трапезы начинается бешеная пляска, под звуки необыкно­венной музыки. Музыкант сидит на дереве; вместо волынки или скрипки он де­ржит лошадиную голову, а дудкою или смычком ему служит то простая палка, то кошачий хвост. Ведьмы, схватываясь с бесами за руки, с диким весельем и бес­стыдными жестами прыгают, вертятся и водят хороводы. На следующее утро на местах их плясок бывают видны на траве круги, как бы протоптанные коровьими и козьими ногами. Любопытного, который пришел бы посмотреть на их игрища, ведьмы схватывают и увлекают в вихрь своих плясок; но если он успеет призвать имя божие, то вся сволочь мгновенно исчезает. Потом совершается сожжение боль­шого козла и пепел его разделяется между всеми собравшимися ведьмами, кото­рые с помощью этого пепла и причиняют людям различные бедствия. Кроме коз­ла, в жертву демона приносится еще черный бык или черная корова. Гульбище за­канчивается плотским соитием, в которое вступают ведьмы с нечистыми духами, при совершенном погашении огней, и затем каждая из них улетает на своем поме­ле домой — тою же дорогою, какою явилась на сборище. Вся эта обстановка, все эти

¹ Срп. pjeчник, 67. Перевод: В Среме рассказывают, что ведьмы наиболее собираются на ореховом дереве у села Моловина. Рассказывают, что какой-то человек, усмотри с постели, как отлетела из хаты ведьма, достал ее горшок с мазью, намазался и, произнеся такое же заклятие, как и ведьма, оборотился во что-то и полетел вслед за нею. Он прилетел на ореховое дерево, нашел там много ведьм, которые пировали за золотым столом и пили из золотых чаш. Глядя на ведьм, он узнал между ними многих, пе­рекрестился от изумления и произнес: «анафема б вас побила!» В ту же минуту прыснули все ведьмы — кто куда! а он свалился с дерева и сделался по-прежнему человеком. Не стало ни золотого стола, ни вещиц, а золотые их чаши превратились в копыта стерв (издохших животных).

² D. Myth., 1003-5.

подробности суть мифические образы, живописующие весеннюю грозу. Полет ведьм и демонов на лысую гору — это та же несущаяся по воздуху дикая охота или неистовая рать, только представленная в поэтической картине праздничного поез­да. В сатане узнаем мы демонический тип бога-громовника, являющегося во мраке черных туч и в шуме опустошительных бурь; по другим сказаниям: присутствуя на празднике ведьм, он не занимает высокого седалища, а лежит под столом, прико­ванный на цепь, подобно хитрому Локи. Козел — животное, посвященное Тору и Вакху = зооморфическое представление дождевой тучи; сожжение его указывает на грозовое пламя. Горящие факелы, освещающие ведовское сборище — так же мета­фора небесных молний. Соответственно уподоблению дождя опьяняющим напит­кам, а облаков различным животным: лошадям, быкам, коровам, баранам и коз­лам, в грозе древние племена видели пиршество, в котором стихийные духи и же­ны варили, жарили и пожирали яства (жрать и гореть — речения тождественные, см. II, 24) и опивались амритою (живою водою, небесным медом и вином), упот­ребляя вместо сосудов коровьи копыта и лошадиные черепа. О песнях, музыке и пляске грозовых духов уже достаточно говорено выше. Колдуны и чародейки владе­ют такими музыкальными инструментами, звуки которых всех и каждого увлека­ют в быструю пляску; от их волшебных песен дрожат земля и небо и волнуются глубокие моря. На Блоксберг прилетают ведьмы «den schnee wegzutanzen», т. е., кру­жась в полете стремительных вихрей, они сметают и разбрасывают снег. Ночные песни и пляски нечистых духов и ведьм сближают их с эльфами; на такое сближе­ние указывают и другие тождественные черты. Подобно эльфам, ведьмы давят сон­ных людей, ездят на них по горам и долам, похищают детей, боятся колокольного звона и также легко проникают в замочные скважины и дверные щели: это послед­нее свойство свидетельствует за их воздушную (бестелесную) природу. Любодейная связь демонов с ведьмами объясняется из древнего воззрения на грозу, как на брачное сочетание бога-громовника и грозовых духов с облачными девами, кото­рых они насилуют молниеносными фаллюсами и заставляют проливать на землю оплодотворяющее семя дождя. Крутящиеся вихри до сих пор называются дьяволь­скою свадьбою: черт женится на ведьме, и нечистая сила, празднуя их брак, верти­тся в неистовой пляске и подымает пыль столбом. Так как семя дождя признава­лось за вдохновительный напиток, наделяющий дарами мудрости и предвидения, то с его пролитием, или, что то же, — с лишением вещей нимфы ее девственности, она теряет свою чародейную силу. Так, валькирия Брунгильда, отдаваясь после долгого сопротивления мужу, шепчет ему: «я побеждена! делай со мною, что тебе угодно; с девством я потеряла все и стала такою же простою женщиной, как и все другие». В народных преданиях и старинных памятниках черт является к избран­ной им любовнице в виде статного, красивого и сладострастного юноши, увлекает ее с собой на ночное гульбище и вводит в сообщество колдуний и нечистых духов; там она принимается в ведьмы, причем ее заставляют отрекаться от Бога, нарицают ей новое имя и острым уколом налагают на ее тело особенную метку; сохрани­лось еще предание, будто новопринятой ведьме черт втыкает в зад горящую свечу!. Древнейшее свидетельство о плотской связи ведьмы с чертом встречается в памят­нике 1275 года; но особенно обильны подобными указаниями акты ведовских про­цессов XVI—XVIII столетий. По мнению французов, демон не может заключить договора с девственницею. От смешения ведьм с нечистыми рождаются существа

«Eine solche angehende hexe stellt der teufel auf den kopf und steckt ihr ein licht in der after».

эльфические, называемые dinger, elbe, holden и принимающие различные образы то мотылька, то червя или гусеницы, то оборотня (larvengestalt); ведьмы насылают их на людей и животных, которые вслед за тем чувствуют болезненное расстройст­во¹. Смысл приведенного предания — тот, что эльф = малютка-молния рождается из недр тучи во время грозы, этого брачного торжества облачной жены с демоном. У сербов находим соответственное представление о смертоносном духе, излетаю­щем из вещицы бабочкою; по немецкому поверью, люди с сросшимися бровями выпускают из-под них эльфа-бабочку, а по русскому поверью — вий поражает сво­им пламенным взором, как скоро подняты его длинные веки, т. е. как скоро вылета­ет зоркая молния из-за темных облачных покровов (I, 88—89). Сверх того, и самый любовник ведьмы, соединяющийся с нею чрез молнию, нередко является в виде эльфа или мотылька.

Та же обстановка дается ведовским сборищам славянскими и литовскими пре­даниями. Слетаясь на лысую гору, ведьмы предаются дикому разгулу и любовным наслаждениям с чертями, объедаются, опиваются, затягивают песни и пляшут под звуки нестройной музыки. За железным столом или на троне восседает сатана; че­хи уверяют, что он присутствует на этом празднестве в образе черного кота, петуха или дракона. Рассказывают также, что на лысой горе живет старшая из ведьм, и к ней-то в известную пору года обязаны являться все чародейки; по литовскому пре­данию, на горе Шатрие угощает чародеек их главная повелительница². Песни и пляски — обыкновенное и любимое занятие ведьм. Если в летнее время поселяне заметят на лугах ярко зеленеющие или пожелтелые круги, то думают, что или хо­зяин поля поверстался в колдуны на этих кругах, или старшая женщина в его семье покумилась с ведьмами; по мнению народа, ведьмы каждую ночь собираются на луга, водят хороводы и оставляют на траве следы своих ног³. «Покумиться с ведь­мами» — то же, что «поверстаться в колдуны», т. е. сделаться чародейкою, принять на себя это вещее звание. Такое вступление в колдуны и ведьмы сопровождается круговыми плясками. Отправляясь на шабаш и при самых игрищах, ведьмы поют волшебные песни, доступные только им и никому более⁴. На лысой горе они с бе­шеным увлечением пляшут вокруг кипящих котлов и чертова требища⁵, т. е. около жертвенника, на котором совершаются приношения демонам. Народные сказки знают искусных, неутомимых танцовщиц, которые каждую ночь удаляются в под­земное (= облачное) царство и предаются неистовой пляске с духами, населяющи­ми эту таинственную страну. Так как демоны грозовых туч издревле олицетворя­лись драконами, то ведьмы заводят нецеломудренные гульбища и сочетаются плотски не только с чертями, но и с мифическими змеями. На Руси существуют поверья, что женщина, с которою живет огненный змей, есть ведьма, что всякая волшебница нарождается от нечистой связи дьявола или змея с бабою и что самые ведьмы летают к своим любовникам, обращаясь огненными змеями⁶. Рассказывая о том, как богатырь Добрыня учил чародейку Марину, полюбовницу Змея Горынчища, песня останавливается на следующих подробностях:

¹ D. Myth., 1003, 1009—1018, 1022—1030, 1039; Der heut. Volksgiaube, 92—93.

² Pohadky a povdsti narodu moravskego, I, 559; Volkslieder der Wenden, II, 265; Иличь, 291; Громами, 199; Пантеон 1855, V, ст. Вагилевича, 47; Киевлянин 1865, 71; Морск. Сб. 1856, XIV, ст. Чужбин, 64; Иллюстр. 1846, № 27; Этн. Сб., I, 292.

³ Сахаров., 1, 58.

⁴ Ibid., 46—47. Ведовские песни, напечатанные Сахаровым, есть бессмысленная подделка.

⁵ Рус. прост. праздн., III, 86.

⁶ Иллюстр. 1845, 203; 1846, 345; Рус. Предан., II, 103; Киев. Г. В. 1845, 13; Поэт. Воз., II, 292-3, 308-310.

Он первое ученье — ей руку отсек,

Сам приговаривает:

«Эта мне рука ненадобна,

Трепала она Змея Горынчища!»

А второе ученье — ноги ей отсек:

«А и эта де нога мне ненадобна,

Оплеталася со Змеем Горынчищем!»

А третье ученье — губы ей обрезал и с носом прочь:

«А и эти де губы ненадобно мне,

Целовали оне Змея Горынчища!»

Четвертое ученье — голову ей отсек и с языком прочь:

«А и эта голова ненадобна мне

И этот язык ненадобен,

Знал он дела еретические!»¹

Старинная повесть о бесноватой Соломонии (XVII в.) основана на глубоко уко­рененном народном веровании в возможности любодейного смешения жен с злы­ми духами: «в девятый день по браце, по захождении солнца, бывши ей в клетце с мужем своим на одре, восхотеста почити, и внезапу виде она Соломония демона, пришедша к ней зверским образом, мохната, имущи когти, и ляже к ней на одр. Она же вельми его убояся — иступи ума. Той-же зверь оскверни ее блудом:., и с то­го-же дни окаяннии демони начаша к ней приходити, кроме великих праздников, по пяти и по шти человеческим зраком, якоже некотории прекраснии юноши, и та­ко нападаху на нее и скверняху ее и отхождаху, людем же ничто же видившим сего». Нечистые увлекали ее в воду, и от связи с ними она родила нескольких демонов². Подобные рассказы и доныне обращаются в нашем простонародье. Если послу­шать бывалых людей, то черт нередко принимает на себя вид умершего или отсут­ствующего мужа (любовника) и начинает посещать тоскующую женщину; с той поры она сохнет, худеет, «словно свеча на огне тает» (сравни II, 134)з.

Под влиянием этих мифических представлений, поставивших ведунов и ведьм в самые близкие и родственные отношения с демоническою силою, естественно, что на них должны были смотреть с робкою боязнею и подозревать их во всегдаш­ней наклонности к злобе и нечестивым действиям. Со своей стороны христианство окончательно утвердило эти враждебные воззрения на колдовство, чародеев и чаро­деек. По народному убеждению, всякий колдун и всякая ведьма заключают с дьяво­лом договор, продают ему свои грешные души и отрекаются от Бога и вечного бла­женства; договор этот скрепляется распискою, которую прибегающие к нечистому духу пишут своею собственною кровью (см. I, 200), и обязывает первых творить чары только на зло людям, а последнего помогать им во всех предприятиях⁴. На Руси ходит много рассказов о том, когда, как и при каких обстоятельствах отчаян­ные грешники продавали дьяволу свои души; названия еретик, еретица в различ­ных местностях употребляются в смысле злого колдуна, упыря и колдуньи; сравни: ворог — знахарь и враг — черт⁵. Все чудесное и страшное колдуны творят бесов­ским содействием. Они — и властелины, и рабы демонов: властелины, потому что

¹ Кирша Дан., 65—71.

² Пам. стар. рус. литер., I, 153—5. Чтобы Соломония могла избавиться от водяных духов, ей было сказано: «и ты у них не яждь, не пей и ничтоже не отвещай, и они помучат да и отпустят». То же усло­вие возврата из подземного, адского царства встречаем и в сказаниях греков и других индоевропей­ских народов.

³ Н. Р. Ск., V, стр. 45; VIII, стр. 449; Этн. Сб., VII, 143—4.

⁴ Иллюстр. 1845, 184; Сахаров., 1, 52; О. 3. 1840, II, смесь, 42; D. Myth., 1031. ^s Обл. Сл., 28, 54; Доп. обл. сл., 47.

могут повелевать нечистою силою; рабы, потому что эта последняя требует от них беспрестанной работы, и если колдун не приищет для нее никакого занятия, то она тотчас же замучивает его самого. Во избежание такой опасности колдуны придума­ли заставлять чертей, чтоб они вили из песку и воды веревки, т. е. по первоначаль­ному смыслу предания: чтобы они крутили вихрями столбы пыли и подымали во­дяные смерчи¹. Умирая, колдун и ведьма испытывают страшные муки; злые духи входят в них, терзают им внутренности и вытягивают из горла язык на целые пол­аршина; душа колдуна и ведьмы до тех пор не покидает тела, пока их не перенесут через огонь и пока они не передадут своего тайного знания кому-нибудь другому². Вся природа тогда заявляет невольный трепет: земля трясется, звери воют, от во­рон и воронов отбою нет; в образе этих птиц слетаются нечистые духи, теснятся на кровлю и трубу дома, схватывают душу умершего колдуна или ведьмы и с страш­ным карканьем, шумно взмахивая крыльями, уносят ее на тот светз. По свидетель­ству народных сказаний и стиха о Страшном суде, чародеи и ведьмы идут по смер­ти в «дьявольский смрад» и предаются на казнь сатане и его слугам⁴. Напомним, что, по древнейшим верованиям, тени усопших возносились в загробный мир в полете бурных гроз, преследуемые и караемые адскими духами. Трясение земли и звериный вой — метафорические обозначения громовых раскатов и завывающей бури; хищные птицы — олицетворения стремительных вихрей.

В предыдущих главах объяснено нами, что старинные религиозные игрища и богослужебные обряды возникли из подражания тем действиям, какие первобыт­ные племена созерцали на небе. В силу этого и ведовские сборища (шабаши, сей­мы) должны представлять черты, общие им с древнеязыческими празднествами, как по времени совершения, так и по самой обстановке тех и других. И в самом де­ле полеты ведунов и ведьм на лысую гору совпадают с главнейшими праздниками встречи весны, Коляды и Купалы, на которые сходились некогда роды и семьи установлять общественный распорядок и совершать общественные жертвоприноше­ния, игры и пиршества. У германцев долгое время удерживались в обычае майские народные собрания и майские суды. Сходки бывали на местах, исстари признавае­мых священными: среди тенистых лесов и на высоких горах. Кипучие котлы и гор­шки, в которых ведьмы варят свои волшебные составы и опьяняющий напиток, за­клание, сожжение и пожирание ими небесных животных (козла, коровы, коня), в которых олицетворялись дождевые облака, соответствуют жертвенным и пиршест­венным приготовлениям, действительно совершавшимся во время народных праз­дников (см. II, 131—4). Ведьмам, по народному поверью, необходимы для чародей­ства нож, шкура и кровь (символы молнии, облака и дождя)⁵, следовательно, — все то, без чего немыслим обряд жертвоприношения; нож и шкура употребляются ими при оборотничестве, с помощью ножа они доят облачных коров и допрашивают вихри о будущем урожае. Ведуны и ведьмы собираются на лысую гору для общей трапезы, веселья и любовных наслаждений. Все эти характеристические черты бы­ли непременным условием языческих празднеств, которые обыкновенно сопро­вождались песнями, музыкой, плясками и шумными пирами. Такой разгул, при излишнем употреблении крепких напитков, и поклонение оплодотворяющей силе Ярила придали этим празднествам нецеломудренный характер и превратили их в

¹ Абев., 73; Укр. песни Максимов., 91.

² Могилев. Г. В. 1851, 19; то же рассказывают и в Нижегородской губ.

³ Сахаров., II, 45—46; Иллюстр. 1845, 415; Москв. 1853, V, ст. Шпилевского, 16.

⁴Чт. О. И. и Д., год 3, IX, 196; Lud Ukrain., II, 85; Н. Р. Ск., VIII, 16, b.

⁵ Иллюстр. 1845, 415.

оргии, «срамословие и бесстудие». Летописцы, проникнутые духом христианского учения, смотрели на них, как на крайнее проявление разврата и нечестия (I, 225). Ведьмы являются на свои сборища с распущенными косами, в белых развеваю­щихся сорочках или звериных шкурах (оборотнями), и даже совсем обнаженные. Согласно с этим, распущенные косы, белые сорочки и звериные шкуры признаны были необходимыми атрибутами для всех жен и дев, принимающих участие в ре­лигиозных игрищах и обрядах. Так, при обряде опахивания они с криком и звоном в металлические орудия несутся вокруг деревни или совершенно голые, или в од­них сорочках, с распущенными косами (см. также 1, 119, 123); в дни Коляды и мас­леницы бегают по улицам ряженые (окрутники); княжна Любуша явилась на сейм и села на отчем столе творить суд по закону векожизненных богов — в белой одеж­де; скопцы, во время своих молитвенных сходок, одеваются в длинные белые руба­хи и вертятся в круговой пляске, а старообрядцы, приступая к молитве, снимают пояса¹. У немцев, чехов и русских встреча с старой бабой или с женщиной без голо­вной повязки, с распущенными волосами (mit fliegenden haaren), считается недоб­рою приметою, что объясняется смутною боязнью быть изуроченным при встрече с ведьмою. От вещих жен и мужей языческой старины примета эта позднее была перенесена на представителей христианского богослужения. Со времен Нестора и до наших дней встреча с попом, монахом и монахинею признавалась и признается несчастливою: она предвещает неожиданную беду, потерю, неуспех в начатом деле; поэтому простолюдины, повстречав священника или монаха, спешат воротиться домой или трижды плюют наземь². В поучительном слове XVI или XVII столетия высказан следующий упрек: «Дух Святый действует во священницех и в дьяконех и во мнишеском чину... мы же тех всех чинов на встрече гнушаемся и отвращаемся от них, и укоряем их на первой встрече и поносим их в то время на пути многим поношением». В Швеции, как скоро лицо, принадлежащее к духовенству, выходит со двора, окрестные жители ожидают ненастной погоды³.

Одно из любопытнейших преданий старины представляют народные рассказы о доении ведьмами коров. На Рождественские Святки, по мнению наших крестьян, не должно выпускать из хлевов домашнего скота, чтобы предохранить его от колду­нов, ведьм и нечистой силы. 3-го января голодные ведьмы, возвращаясь с гульби­ща, задаивают коров, для охраны которых поселяне привязывают к воротам свечу; накануне Крещения с тою же целию они пишут мелом кресты на скотных избах. В день св. Власия (11 февраля) кропят хлева, лошадей, рогатый скот и овец крещен­скою водою; в это время, по словам малорусов, вовкулаки, обратившись в собак и черных кошек, сосут молоко у коров, кобыл и овец, душат лошадей и наводят на ро­гатый скот падёж⁴. На вешний Юрьев день колдуны и ведьмы превращаются в те­лят, собак или кошек и высасывают у коров молоко; крестьяне втыкают тогда в ко­ровьих стойлах освященную вербу и страстные свечи — в том убеждении, что этим

¹ Исслед. о скопч. ереси Надеждина, 229; Поли, истор. известие о старообрядцах, изд. 3-е, 139; Поэт. Воз., I, 171.

² В Новгородской и др. губ. думают, что случайный приход монаха или монахини в дом, где празд­нуется свадьба, сулит новобрачным несчастие. Примета эта, надо полагать, создалась вследствие ино­ческого отречения от брака; наоборот, встреча с публичною женщиной принимается шведами за сча­стливый знак.

³ Ворон. Г. В. 1851, 11; Абев., 79; Пузин., 8: Совр. 1852, 1, смесь, 122; Громанн, 220; Лет. рус. лит., т. V, 97; Поэт. Воз., I, 17; D. Myth., 1077—9. В числе темных лиц, способных изурочивать (портить), в на­ших заговорах упоминаются поп и попадья, чернец и черница, схимник и схимница. — Рыбник., IV, стр. XXX.

⁴ Терещ., VI, 38; VII, 39; Сахаров., II, 4.

прогоняются ведьмы, оборотни и нечистые духи, прилетающие портить скотину; сверх того, они окропляют св. водою и окуривают ладаном все хлева и загоны. На Зеленые Святки, или Троицу, коровы также небезопасны от нападения ведьм. В день Агрипины-купальницы крестьяне собирают крапиву, шиповник и другие ко­лючие растения в кучу, которая служит заменою горящего костра; через эту кучу скачут сами и переводят рогатый скот, чтобы воспрепятствовать ведьмам, лешим, русалкам и нечистым духам доить у коров молоко, которое после такого доения со­всем высыхает (пропадает) в их сосцах. На ночь разводят огни, для предохранения стад от порчи, потому что в купальскую ночь ведьмы и вовкулаки бывают особенно страшны для коров: прокрадываясь в скотные загоны, они высасывают у коров мо­локо и портят телят. Осторожные хозяева втыкают по углам хлевов ветви ласточьего зелья, на дверях вешают убитую сороку или прибивают накрест кусочки сретен­ской свечи; тут же при входе кладут вырванную с корнем осину¹, а по стойлам — папоротник и жгучую крапиву. Телят на Иванову ночь не отделяют от дойных ко­ров, а лошадей запирают на замок. 30-го июля ведьмы задаивают коров до смерти и, опившись молоком, сами обмирают от чрезмерного пресыщения². Из приведен­ных поверий видно, что доение ведьмами коров совпадает по времени с ведовски­ми полетами на лысую гору. Мы уже объяснили, что дождевые облака, по древнеарийскому воззрению, представлялись небесными коровами, кобылицами и овца­ми, а дождь и роса метафорически назывались молоком; молния, разбивая тучи, проливает из них живительную влагу дождя, или, выражаясь языком священных гимнов Ригведы: Индра доит (облачных) коров молниями и молоко их ниспосыла­ет на землю плодоносным дождем. Огненный змей, в качестве грозового демона, высасывающего дождевые облака и чрез то производящего засуху и неурожаи, по­лучил у славян знаменательное название смока (= сосуна) и, по свидетельству на­родных сказаний, любит упиваться молоком (II, 282—5). В Киевской губ. утвер­ждают, что ведьмы катаются огненными шарамиз, а в Витебской — что они обра­щаются в огненных змеев и в этом виде высасывают у коров молоко⁴. Не менее важным представляется для исследователя и то поверье, что вовкулаки и ведьмы сосут молоко, обращаясь в собак и кошек, так как в образе гончих псов олицетворя­лись буйные вихри, а в образе кошек — сверкающие молниями тучи; окутываясь в облачные покровы, ведуны и ведьмы принимали на себя звериные подобия и дела­лись оборотнями (вовкулаками), о чем подробнее будет сказано ниже. Принимая во внимание эти данные и зная, что ведьмы и до сих пор обвиняются в похищении дождей и росы, нельзя сомневаться в мифическом значении предания о доении ведьмами коров, — предания, которое, при забвении старинных метафор, необхо­димо должно было перейти на обыкновенных дойных животных. В устах народа хранится много отрывочных воспоминаний, наглядно указывающих на коренное значение этого предания. Ночью, когда заснут люди, ведьмы (как уверяют в Киев­ской губ.) выходят на двор, в длинных сорочках, с распущенными волосами, и, очертив рукою звездное небо, затмевают месяц тучами (скрадывают его), и потом, при настающей грозе, бросаются доить самых тучных коров и доят их так усердно, что из сосцов, вместе с молоком, начинает капать кровь (другая метафора дождя)⁵; в некоторых деревнях рассказывают, что ведьмы загоняют луну в хлев (= в облака

¹ Иногда ставят осиновый прут над воротами.

² Терещ., V, 73—75, 87; VI, 28-30; Молодик 1844, 94; Сахаров., II, 41, 45; Zarysy domove, III, 154.

³ Киев. Г. В. 1845, 13.

⁴ Сличи в D. Myth., 1045—о змее, сосущей коров (snackr).

⁵ Ж. М. В. Д. 1848, ч. XXII, 132 (из Киев. Г. В.); Учен. Зап. 2-го отд. Ак. Н., VII, в. 2, 30.

или туманы, как строения, возводимые для небесных стад — см. II, 223) и доят ко­ров при ее свете. По любопытному болгарскому поверью, магесницы (колдуньи) могут снимать луну с неба, отчего и происходит ее затмение; луна обращается тог­да в корову (т. е. обвертывается, облачается коровьей шкурою = облаком), а магес­ницы доят ее и приготовляют из добытого молока масло для врачевания неисцели­мых ран (I, 341). На Востоке верили, будто во время затмения луна проливает амриту, которую боги собирают в свои сосуды. Как ярко блистающее солнце уподоб­лялось нашими предками светильнику, наполненному горящим маслом, так «бледная, холодная» луна представлялась чашею молока (II, 149)¹; согласно с этим, затмение луны должно было рассматриваться, как утрата ею молока-света, скрадываемого нечистою силою мрака. Но уже в глубочайшей древности затмение солнца и луны и сокрытие их светлых ликов темными тучами признавались за яв­ления тождественные и равно приписывались злобному нападению демонов; поэ­тому в приведенном нами болгарском поверье хотя и говорится о затмении луны, но речь, собственно, идет о потемняющем ее облаке, из которого ведьмы доят мо­локо-дождь. В Галиции уцелела поговорка: «солнце свитить, дощик крапить, чаровниця масло робить»; у поляков: «deszczyk pada, słońce świéci, czarownica masło kleci»²; у сербов: «сунце гриje, киша (дождь) иде, вjештице (или: ћаволи) се легу»³, т. е. па­дают поражаемые громом. Приготовление ведьмами чародейного масла объясня­ется из древнейшего уподобления грозы взбиванию масла. Бог-громовник сверлит тучи своею молниеносною палицею; вращая ее в облачной кадке или бочке, напол­ненной млеком дождя, он творит то же на небе, что делали на земле люди, взбалты­вая молоко мутовкою: именно этим способом приготовлялось в старину масло. Еще ныне в Швеции donnerkeile называется smördubbar (butterschläger), и для того, чтобы коровы давали обильное молоко, к их сосцам прикладывают «громовую стрелку». Поселяне думают, что чародейки, мешая палкою воду в источнике — по­добно тому, как взбивается молоко в маслобитне (butterfass), тем самым похищают у соседей коровье молоко и масло. Раз одна девочка взяла шест и начала им взбал­тывать в колодце; на вопрос: что она делает? девочка отвечала: «так взбалтывает моя мать, когда хочет, чтобы настало ненастье»⁴. Первоначально поверья эти относи­лись к дождевым источникам: возмущая их воды, ведьмы производят непогоду и проливают (= выдаивают) небесное молоко. Масло, изготовляемое ведьмами, мо­жет заживлять раны, следовательно, ему присваивается та же целебная сила, что и весеннему дождю. По свидетельству народных сказок, колдуны и ведьмы хранят у себя живую и мертвую воду. В южной России ведьмам приписывают приготовле­ние сыру (творогу): надоенное и налитое в кувшины молоко они ставят в глубоко вырытых ямах и погребах (там же, где прячут чаровницы похищенные ими дожди и росы), а потом делают из него волшебную мазь или сыр к своей масленице, т. е. к началу весны. Кто пожелает сведать: какие из деревенских баб занимаются чаро­действом, тот должен в последний день масленицы взять кусочек сыру, завязать его в узелок и носить при себе во все время великого поста; в ночь перед Светлым Вос­кресеньем к нему явятся ведьмы и станут просить сыра⁵. С приходом весны про-