«Историография» – сложносоставное слово, включающее в переводе с греческого «расследование» и «пишу», что в совокупности можно трактовать как «описание расследования». Это означает, что первоначально данное понятие бытовало для обозначения области знаний, связанной с процессом историописания. Создателей исторических сочинений, в связи с этим, в российской культурной традиции иногда называли историографами. Правда, это понятие закреплялось за наиболее видными представителями исторической науки и приобретало статус своеобразного официально утвержденного научного титула или звания. Историографами были объявлены Г.Ф. Миллер, М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин. К середине XIX в. практика выдвижения официальных историографов из общей среды историков прекратилась. Знаменитый С.М. Соловьев, который мог претендовать на это звание, уже не получил его. Впоследствии историописателей стали называть просто историками, а понятие «историограф» осталось за теми, кто изучает процесс развития исторических знаний.
В современной науке понятие «историография» имеет несколько значений. Нередко его используют для обозначения в целом исторической науки как отдельной области знания. В более узком значении под историографией подразумевают совокупность литературы по определенной научной проблеме. Аналитические обзоры исторических исследований по темам различных видов сочинений – курсовых, дипломных работ, статей диссертаций, монографий и пр. – относятся к этому виду историографии. Кроме того, существует понятие «проблемная историография», под которой понимается особый тип историографических работ, нацеленных на изучение состояния и степени исследованности одного или нескольких проблемно-тематических узлов, сформировавшихся в историко-научном знании. Наконец, под историографией понимается специальная отрасль исторического знания и учебная дисциплина. Последнее значение историографии для нас особо актуально.
Функции и задачи историографии.
Возникает вопрос о научной функции, предмете и задачах историографии, как отрасли знания. Обратимся к первому из названных аспектов.
Научный образ-функцию историографии можно уподобить вместилищу историко-научной памяти. Историография вбирает в себя память о развитии исторического знания и опыте творческой деятельности его носителей. Вместе с тем нельзя полагать, что историко-научная память – это некий резервуар, в котором механически соединяется интеллектуальная практика профессиональной корпорации историков, охватывающая длительные периоды культурной истории. Историографическая копилка пополняется на основе принципов избирательности и критического переосмысления научного наследия. Для каждого этапа развития исторической науки характерны свои методологические стратегии, которые становятся основой переоценки ценностей в науке. В этом смысле историографию можно рассматривать как носительницу научной рефлексии в системе исторического знания. Под научной рефлексией (от лат. reflexio – отражение) понимается критическое осмысление пути, пройденного наукой. Это та область исторического знания, которая выражает потребность ученых-историков «оглядываться назад» и оценивать (в том числе – переоценивать) научный опыт предшественников. Историографию, как знание о самом знании, можно воспринимать и в качестве особой ветви науковедения.
Может возникнуть вопрос об истоках и происхождении потребности в историко-научной рефлексии. Ответ на него следует искать как в особенностях формирования исторического знания, так и в воздействии на сам процесс историко-научного познания тенденций той или иной исторической эпохи с характерными для каждой из них мировоззренческими стандартами, идеологиями, ценностями и пр. Каждое новое поколение историков вбирает опыт предшественников, актуализируя его сквозь призму современных социокультурных задач и методологий науки. Необходимость в усвоении этого опыта на самом прагматическом уровне определяется хотя бы тем, чтобы не «открывать велосипед». Более сложный теоретико-методологический уровень диктует потребность избирательного отбора для сохранения в современном знании как конкретно-исторического багажа, так и стратегий познавательного процесса, выработанных предшественниками.
Перед новыми поколениями ученых жизнь и наука ставят новые проблемы, что заставляет не просто принимать старые версии, взгляды, концептуальные положения, методы исследования и т.д., но адаптировать их к современности. Этот процесс выливается в разработку новых методологий, проблематики, углов зрения на историю, приводит к смене научного инструментария ученых. Время от времени происходит то, что принято сегодня определять как смена познавательной парадигмы1. Процесс выработки нового знания о прошлом в эпоху современности вовлекает в общий круг деятельности не только профессиональных историков, но и представителей смежных областей: социологов, философов, психологов, науковедов, представителей филологических, лингвистических и других гуманитарных дисциплин. Формируется междисциплинарная основа исторического знания.
В результате складываются условия для реализации многофункциональности историографии. Из сказанного выше следует, что в системе исторических наук она, в первую очередь, выполняет рефлексивную функцию. В общем научном пространстве – создает условия для междисциплинарных исследований, содействуя выработке целостного взгляда на прошлое. Кроме того, историография играет прогностическую роль в исторической науке: определяя степень и характер изученности прошлого (имеются в виду и эмпирический, и теоретический, и проблемно-концептуальный аспекты), она намечает линии и горизонты дальнейшего познавательного процесса.
Следует особо сказать и о культурной функции историографии. Уже на рубеже XIX-XX вв. вполне осознавалось, что объекты внимания историографии (труды и деятельность историков, в первую очередь) – это явления культуры, с одной стороны, концентрированно выражающие характер индивидуального и общественного сознания своего времени, с другой – оказывающие воздействие на процессы самоидентификации личности и социума в целом. Не случайно известный историографический труд М.О. Кояловича имел название «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» (курсив мой – Н.А.). В этой же связи нельзя не отметить наблюдения-выводы Г.В. Вернадского в его «Русской историографии», появившиеся в ходе историографического анализа научной и преподавательской деятельности В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова. «Лекции» Платонова и «Курс» Ключевского Вернадский назвал «двумя столпами русской историографии», на основе которых «воспитывалось русское общество» и «создавалось русское общественное мнение».2 Хорошо известна позиция А.С. Лаппо-Данилевского, который воспринимал предмет истории как «науку о культуре» и рассматривал, соответственно историографию как область культуры, тесно связанную не только с собственно научными идеями, но и с разнообразными проблемами «жизни»3.
Важную роль историографии в современной науке следует связывать и с постоянно происходящими процессами самоидентификации ученого-историка. Велико значение историографических исследований, обращенных, например, к изучению проблем формирования истории как дисциплины, процессов профессионализации исторического знания, формирования и функционирования научно-исторических сообществ. Эти аспекты признаются актуальными, поскольку позволяют современному историку адекватно отреагировать на собственный научный выбор, решить проблемы профессиональной идентичности и найти свое место в современной корпорации историков.4 Другими словами, опыт предшественников дает возможность новым поколениям историков выработать стратегии самоопределения в науке, что особенно важно для современного периода, который характеризуется сосуществованием в едином научном пространстве историков различных методологических ориентаций. В этой связи Г.И. Зверева, например, выделяет в историко-научной среде «академических историков» и «новаторов-антиобъективистов»5, как оппозиционных по отношению друг к другу групп профессионалов. Современную ситуацию в исторической науке нельзя не рассматривать как выражение интеллектуального поиска, со свойственными переломным эпохам кризисами в культуре и науке. Это вызывает повышенную потребность в переосмыслении правил и норм научной практики, выработанных исторической наукой в предшествующее время и одновременно требует сохранения и передачи исторического знания.
Образ историка как антропологическая задача историографии
Интерес к фигуре и личности историка в историографии нельзя, конечно, назвать новым. Уже в дореволюционной научной традиции сформировался опыт изучения истории науки по биографическому принципу. В стиле персональной историографии создавались первые крупные историографические исследования С.М. Соловьева (например, «Писатели русской истории», 1855), К.Н. Бестужева-Рюмина (например, «Биографии и характеристики», 1882). Биографический подход, к которому и поныне нередко обращаются историографы, не совпадает, однако, с задачами современной антропологической историографии. Уже последователи Соловьева, Бестужева-Рюмина, усложняя и развивая потенциал новой в то время дисциплинарной области на основе постановки проблемы ее научной эффективности, существенно пересмотрели способы подачи историографического материала. Причина этого пересмотра проистекала из новых представлений о предметном пространстве и задачах историографии.
В историографических лекциях и трудах таких историографов, как М.О. Коялович (1884), В.О. Ключевский (1880-е гг.), П.Н. Милюков (1897), В.С. Иконников (вторая половина-конец XIX в.), А.С. Лаппо-Данилевский (начало XX в.) и др.7 предстает иная историографическая стратегия, ориентированная на создание цельного образа исторической науки. Идеал историографических исследований в это время сопрягается с изучением теоретико-методологического инструментария и исследовательской лаборатории историков, что заставляет по-новому структурировать историографический материал и формировать иной нарратив историографических исследований. Фигура историка с его научной биографией, будучи погруженной в атмосферу институциональных и социальных процессов в обществе и науке, приобретает контекстуальный характер. Научное пространство исторической науки воспринимается как диверсификационное по своей структуре. Научная индивидуальность историка приобретает актуальность с учетом его принадлежности к тому или иному научному направлению или научной школе.
Историография и «историческая память»
Стремление выработать иные методологические стратегии историографии с целью понять место историографии в науке, культуре, в жизни общества и человека постепенно развернуло внимание ученых к понятию «историческая память». По мнению современных историков-историографов, отмеченный поворот в представлениях об объекте историографического исследования определен иным, чем прежде, пониманием «историчности». А.В. Антощенко и Т.Н. Жуковская, в русле современной познавательной парадигмы подчеркивают, что историчность следует воспринимать в качестве «антропологической универсалии, характеризующей память как атрибут человека». При таком подходе, опирающемся на идеи немецкого ученого Й. Рюзена, историческая память лежит в основе ориентаций человека, социальных групп и обществ в их жизненном пространстве: «История выступает как средство формирования ценностного отношения к прошлому путем придания ему смысла»10.
Историческая память является в свою очередь основой исторического сознания, которое формируется на основе жизненных практик, собственного исторического опыта поколенных культур, а также представлений о прошлом, транслируемых из области интеллектуальной культуры в общественную среду. Очевидно, что образы прошлого создаются не только усилиями профессиональной корпорации историков и/или, творчеством художников (писателей, композиторов, живописцев и др.), но и мироощущениями любого человека, склонного к историческим рефлексиям. Следовательно, историческая память и историческое сознание соединяют историческую науку с общим культурным процессом, определяя ее место в контексте культуры. Этим и объясняется повышенный интерес современной историографии к проблемам культурных коммуникаций, который задает новый угол зрения историографу. Его интересует функционирование как самого историко-научного сообщества, так и его связь с «внешним» – социокультурным миром. Интерпретируя исследования западных ученых (Я. Ассмана, Ф. Анкерсмита, П. Нора, Й. Рюзена М. Хальбвакса и др.) по проблеме соотношения истории и памяти, Ю.Ю. Хмелевская, отмечает, что в системе междисциплинарных исследований формируется интерес к феномену памяти как результату социальной идентификации. «…Постепенно стало складываться представление об истории как о проекте, нацеленном не столько на изучение и понимание прошлого, сколько на историзацию памяти – способ придания легитимности социальному опыту, включая опыт самих историков, показателем чего является нынешний интерес к профессиональным историческим сообществам и школам, историографической репрезентации именно как к культурному наследию»11.
Таким образом, можно заключить, что объект историографии представляет сложную и подвижную конфигурацию в связи с меняющимися представлениями о том, что изучает данная область знания. Очевидно, что в поле зрения остается историк, как носитель профессионального исторического знания, но он оказывается в плотном окружении профессионально-корпоративных и общих социокультурных традиций, оказывающих воздействие, как на творческий процесс выработки исторического знания, так и на формирование общественного сознания и коллективной памяти социума о прошлом. Поэтому, при широком подходе, объектом внимания историографа выступает и творческая деятельность представителей исторической науки, и социокультурные рефлексии в область историографии. Такое понимание объекта обеспечивает важнейшую коммуникацию науки и социальной среды, во имя которой наука и существует.
Представления о предмете историографии: разработка определения в отечественной историографии второй половины XX в.
Если под объектом понимать то, что подвергается изучению, то предметом конкретного исследования или целой области знаний являются признаки, качества, характеристики изучаемого объекта. Ясно, что объект обладает совокупностью признаков и качеств, их обозначение порой требует использования пространных формулировок. А если учесть, что процесс познания постоянно раздвигает границы изучаемого явления, и ученый может открывать его новые качества, не попадавшие ранее в поле зрения науки, то можно заключить, что предмет любой научной области, в том числе историографии, не является вечной константой. Очертания его конфигурации и пределы границ имеют тенденцию к расширению, новому смысловому наполнению и изменению сущностных характеристик. Не случайно, в лексиконе историков и историографов все чаще используется понятие «предметное поле/пространство науки». С понятием «предмета» интересующей нас научной дисциплины тесно связано представление об историографическом факте. Однако этот сюжет требует специального разговора, который целесообразно разместить после завершения полной характеристики предмета историографии.
Представление о широких границах предметного поля историографии фиксирует не только многогранность и многомерность изучаемого, но и возможность исследования исторических (и историографических) феноменов и процессов с позиций междисциплинарного подхода.
Современный взгляд на предмет историографии обусловлен не только фактором его перманентной изменчивости, но и сложной природой всего комплекса социокультурных явлений, связанных с развитием исторического знания. Поскольку в центре внимания историографа оказывается человек – личность творца исторического знания – то далеко не последнюю роль в этом комплексе играют часто не предсказуемые поведенческие стратегии личности и социума. Субъективный фактор в истории науки все больше привлекает внимание ученых, так как индивидуальное творчество в мире науки, персональная судьба историка и его наследия, характер межличностных отношений позволяют развернуть взгляд историографа в глубины творческого процесса. В этой связи историк не может обойтись без арсенала методик наук о человеке – личностной психологии, культурной антропологии, персональной истории и других областей знаний и субдисциплин.
Предметное поле историографии находится в постоянном движении в сторону расширения, видоизменения его границ и очертаний, в силу меняющихся представлений о смысле и научном инструментарии данной научной области. Ситуация побуждает историографов к обновлению своего понимания предмета историографии12.
Поиски определения предмета историографии в отечественной науке обозначились еще во второй половине XIX-начале XX века (В.О. Ключевский, М.О. Коялович, В.С. Иконников, П.Н. Милюков, А.С. Лаппо-Данилевский).13
В советской историографии проблема интенсивно обсуждалась до 1970-80-х годов.14 Правда, исследование проблемы предметных границ и дисциплинарного смысла историографии велось в отрыве от методологического опыта зарубежной историографии.
Обратимся к некоторым итогам обсуждения проблемы, актуально звучавшей в советской науке второй половины XX века. Первые попытки определения предмета историографии связаны с разработкой крупного издательского проекта, инициированного сектором историографии при Институте истории АН. В 1955 г. сектор опубликовал первый том «Очерков истории исторической науки»15, вышедший под редакцией М.Н. Тихомирова. В предисловии содержалось пространно изложенное определение предмета историографии, базировавшееся на идейных основаниях марксистского подхода. В этом томе «Очерков» в предметном поле историографии очерчивалась «прогрессивная» историческая мысль в ее революционно-демократическом и марксистском выражении.
Особенности советской историографии.
Советский период в истории отечественной исторической науки (1917-1991) - это значительный и далеко неоднозначный период. Советская историческая наука имела свои особенности, отличающие ее от дореволюционной и современной историографии.
Главная отличительная особенность советской историографии заключается в том, что в ее основе лежит марксистская методология. Работы, написанные историками-марксистами, появились еще в дореволюционный период, но только после прихода большевиков к власти в октябре 1917 г. марксизм был провозглашен государственной доктриной и единственно научной теорией в стране. Среди задач, стоявших перед большевиками в 1920-е гг., были следующие: пропаганда марксизма, создание марксистской исторической науки и подготовка историков-марксистов. Большое внимание большевики уделяли созданию марксистских научных учреждений. Так, например, первое марксистское научное учреждение - Коммунистическая академия - была создана уже в октябре 1918 г., в разгар Гражданской войны, в противовес буржуазной Академии наук.
В целом можно выделить следующие особенности советской историографии. Советская историческая наука - это наука марксистская. Марксистская методология основана на идеи закономерности исторического развития. Теоретической основой марксистской методологии истории был провозглашен исторический материализм. Исторический материализм исходит из признания определяющей роли экономического строя общества по отношению к политическим учреждениям, правовым нормам, образу мыслей людей, их философским, религиозным и иным взглядам.
Марксистский подход основан на убеждении в том, что движущей силой общественного развития является экономика и классовая борьба. Именно экономика, с точки зрения марксизма, определяет все стороны развития общества. Поэтому возникновение государства рассматривается как результат, прежде всего, социально-экономического развития (совершенствования орудий труда, появления частной собственности, неравенства и т. д.). Государство, по мнению марксистов, возникло в целях сохранения и поддержки господства одного класса (эксплуататорского) над другим (эксплуатируемым). Поэтому история, по мнению марксистов, - это не только смена способов производства, но и классовая борьба эксплуатируемых классов с эксплуататорами.
Большое внимание в марксистском подходе к исторической науке уделялось и вопросу о классовом характере государства. Историки-марксисты критиковали идею о надклассовости государства, подчеркивая, что любое государство выражает интересы господствующего (эксплуататорского) класса.
В СССР в основе исторической науки лежала марксистская формационная теория (или теория общественно-экономических формаций), основанная на материалистическом понимании истории. С точки зрения этой теории, история человечества - это прогрессивное закономерное развитие от низших форм к высшим. Общественно-экономическая формация - это понятие, которое определяет исторический тип данного общества и подчеркивает неразрывную связь между социально-экономическим строем (т. е. способом производства и производственными отношениями) и возвыышающейся над ним надстройкой политического, идейного и иного характера. Изменения в экономическом строе неизбежно ведут и к изменениям в политическом строе.
В истории человечества советские историки-марксисты выделяли пять основных формаций, отличающихся друг от друга способом производства и основными классами общества. Это первобытнообщинная (где частная собственность, классы и государство отсутствовали), рабовладельческая (где основные классы - рабы и рабовладельцы), феодальная (где основные классы - феодалы и зависимые крестьяне), капиталистическая (где основные классы - буржуазия и наемные рабочие) и коммунистическая формация, состоящая из двух фаз: социалистической и коммунистической. В социалистическом обществе нет частной собственности, а следовательно, нет эксплуататорских классов, и существуют только дружественные классы, а в коммунистическом обществе, с точки зрения марксистов, классы и государство отсутствуют.
Критики марксистов обвиняли их в том, что они не понимают роли личности в истории, превращая великих людей в марионеток, слепо подчиняющихся закономерностям исторического процесса.
В советской историографии существенно изменилась и тематика исследований. Так как экономика и классовая борьба рассматривались как двигатели истории, то ведущие темы советской историографии во все периоды ее существования - это социально- экономическое развитие и классовая борьба (восстания, революции, революционные теории и движения).
Кроме того, марксисты считали марксизм единственно научной теорией. Все остальные (немарксистские) теории объявлялись ненаучными. Все немарксистские научные теории и общественно- политические движения оценивались с точки зрения их приближенности к марксизму: чем ближе, тем научнее. Поэтому для советской историографии характерно убеждение в том, что марксизм - это высшая истина, истина в последней инстанции. Так, например, критикуя взгляды П.Н. Милюкова, первый крупный советский историк- марксист и официальный историк 1920-х гг. М.Н. Покровский писал, что для того, чтобы «писать историю», быть историком, необходимо иметь два «признака» - исторический талант и марксистское мировоззрение. Поэтому особенностью советской исторической науки является также заданность и узость методологических поисков. Признание марксизма в качестве единственно верной методологии пресекло дальнейшие поиски методологического плана.
Определить же, насколько та или иная теория является марксистской, могли только руководящие органы РКП(б) - ВКП(б) - КПСС. Поэтому в СССР существовало партийное руководство исторической наукой, а в научных трудах часто присутствовали ссылки на В.И. Ленина как главного марксиста в стране или на работы партийных лидеров и резолюции партийных съездов. Это получило название принципа партийности - одного из важных в работах советских историков. Поэтому на развитие советской исторической науки сильное влияние оказывали идеологические установки и характер партийного руководства в тот или иной период.
Историки-марксисты считали, что в любом обществе история освещается с точки зрения тех или иных партий - буржуазных или коммунистической. И правильным и научным является освещение исторических событий с позиций именно коммунистической партии. В советский период существовала опека партийно-государственных структур над историками. Если возникали спорные вопросы или дискуссии, то историки всегда обращались к партийному руководству - ЦК ВКП(б) - КПСС, чтобы оно разъяснило, какая же точка зрения является верной. То, что по каждому вопросу может быть только одна научная трактовка, историки-марксисты не сомневались.
Исходя их этого многие современные историки отмечают, что в СССР существовал кризис теоретических основ исторической науки. Например, А.М. Дубровский пишет, что догматическое усвоение марксистской теории в советских высших учебных заведениях формировало историка, не интересующего теоретическими вопросами. Ведь никакая иная позиция, кроме марксистской, не могла быть выдвинута. Это привело к тому, что к середине 1980-х гг. история практически превратилась в иллюстрацию, доказывающую существование марксистских закономерностей.
Несмотря на особенности, характерные для советской историографиикак историографии только марксистской, нельзя не признать,что это значительный период в истории отечественной исторической науки, в который было написано немало значительных работ,не потерявших своей актуальности до сих пор.
Если говорить о периодах в развитии советской историографии, это вопрос спорный, и разные авторы предлагают свои варианты периодизации. В данном учебном пособии периоды развития советской исторической науки выделяются, прежде всего, в зависимости от основных периодов в истории страны.
Первый период: 1917-1920-е гг. Это период формирования марксистской историографии в нашей стране, когда были созданы первыекрупные марксистские научные и учебные заведения, написаны первые марксистские работы. Кроме того, в этот период наряду с марксистской существовала и немарксистская историческая наука,представленная, прежде всего, Академией наук.
Второй период: 1930-е - середина 1950-х гг. Это «сталинский» период в истории советского государства. В этот период в стране устанавливается жесткий политический режим, происходит практически полное подчинение исторической науки требованиям партийно-идеологической системы, ликвидируется немарксистская историческая наука. Несмотря на то, что ряд исследователей в истории советской исторической науки выделяют отдельно период Великой Отечественной войны, мы, подчеркивая особенности развития исторических исследований в это время, считаем нецелесообразным выделять его как отдельный период.
Третий период в развитии советской исторической науки - середина 1950-х - середина 1980-х гг. Это период «хрущевской оттепели» и брежневский период, период «застоя». В годы «оттепели» смягчается партийное давление, происходит оживление научных дискуссий, появляется большое количество интересных научных работ. С конца 1960-х гг. происходит усиление партийного сударственного контроля, растут консервативные тенденции в развитии исторической науки. Несмотря на то, что общественно- политическая обстановка в стране в 1970-е - начале 1980-х гг. ужесточилась, на наш взгляд, нецелесообразно разделять эти периоды на два.
И, наконец, четвертый период - это период «перестройки» (1985-1991 гг.). В этот период ослабевает, а затем и исчезает партийно-государственный контроль над исторической наукой, расширяется источниковая база исследований, происходит ломка устоявшихся стереотипов и концепций в исторической науке, появляются разнообразные подходы.