Василь Быков. Альпийская баллада

-----------------------------------------------------------------------Пер. с белорусск. - М.Горбачев.В кн.: "Василь Быков. Повести". Днепропетровск, "Проминь", 1987.OCR & spellcheck by HarryFan, 19 March 2001----------------------------------------------------------------------- Он споткнулся, упал, но тут же вскочил, поняв, что, пока вокругзамешательство, надо куда-то убежать, скрыться, а может, и прорваться сзавода. Но в вихревых потоках пыли, поглотившей цех, почти ничего не быловидно, он чуть не угодил в черную пропасть воронки, где взорвалась бомба,по краю обежал яму. Чтобы не наткнуться на что-нибудь в пыли, выбросилвперед руку, а другой сжал пистолет; опять споткнувшись, перекатился черезвывороченную взрывом бетонную глыбу, больно ударившись коленом. Вскочилуже босой, растеряв колодки, и ногам стало нестерпимо больно набеспорядочно заваливших цех бетонных обломках.Сзади слышались крики, в другом конце помещения гулко протрещалаавтоматная очередь. "Черта с два!" - сказал себе Иван, вскочил насброшенную с перекрытий железную ферму, оттуда перемахнул на косорухнувший столб простенка. По простенку взбежал выше. Потянуло ветром,пыль постепенно рассеивалась, можно было оглядеться. Балансируя руками, онпробежал по какой-то бетонной балке и очутился на краю громоздких развалинцеха. Впереди в трех шагах и ниже было последнее его препятствие -полуразрушенная стена внешней ограды, а дальше, будто ничего в целом мирене произошло, безмятежно утопали в зелени улицы, пламенели под солнцемчерепичные крыши домов и совсем близко на склоне призывно темнела хвойнаячаща леса.В одно мгновение охватив все это взглядом, он сунул в зубыпластмассовую рукоять пистолета и прыгнул. Острые железные шипы в гребнеограды требовали точного расчета, но ему удалось ухватиться за них рукамии быстро перемахнуть на ту сторону. Падать, однако, помедлил, на вытянутыхруках опустился пониже и потом оторвался. Упал в жесткие колючки бурьяна,вскочил, перехватил пистолет и изо всех сил помчался по картофельномуучастку вдоль проволочной сетки.Сзади неслись крики и захлебистый лай собак, в нескольких местахпротрещали очереди, поодаль взвизгнули пули. Кажется, начиналась погоня,его шансы убывали, но он уже не мог отказаться от ставшего большим, чемжизнь, намерения уйти, перемахнул через сетку ограды и по колючей шлаковойдорожке еще быстрее устремился вверх, к недалекой уже окраине.Взрыв в цехе, наверно, всполошил население. По дорожке от белого домаво всю прыть мчались к заводу двое мальчишек, передний был с игрушечнымружьем в руках, но за кустарником они не заметили его. Иван выскочил из-закустов акаций и едва не столкнулся с девушкой, несшей полную лейку. Таиспуганно вскрикнула и выронила ее. Он молча пробежал мимо, изкоротенького проулка выскочил на немощеную окраинную улицу, оглянулся посторонам - улица была пуста. Иван перебежал ее, продрался сквозь пыльныезаросли насаждений и упал. Впереди домов уже не было, на огромном крутомкосогоре раскинулся некошеный, густо усеянный ромашками луг, у дорогидремотно качались метелки какой-то неведомой ему травы. Дальше и выше враспадках начинался лес, а над ним в знойном июльском небе теснились сизыегромады Альп.Сдерживая дыхание, Иван прислушался: сзади доносились крики и выстрелы,заливались овчарки, но это там, на заводе, за ним же, кажется, еще негнались. Рукавом полосатой куртки он смахнул с лица пот, заливавший глаза,и приподнялся, определяя кратчайший путь вверх. Невдалеке был распадок,ближе других подступавший к городу, туда по крутому склону сбегали сверхуредкие елочки. Иван снова вскочил на ноги.Это оказалось чертовски трудным - все время бежать в гору: телостановилось чрезмерно грузным, от слабости подкашивались ноги. На серединекосогора он снова оглянулся - собачий лай, кажется, уже доносился сокраины. Полоснула близкая очередь, но пуль он не услышал - значит, еще непо нему. По другим! Видно, там разбегались. Это облегчало его положение,надо было торопиться.Но он выбивался из сил и с трудом одолевал пригорок. Сзади как наладони был виден весь городок, переднюю часть которого занимали длинные,похожие на ангары корпуса завода, там и сям чернели развалины - свежиеследы бомбежки; длинная ограда в одном месте рухнула, за проломом дыбилисьискореженные фермы перекрытий - это от их бомбы. Там бегали, суетилисьлюди. Иван пригнулся (его уже начал скрывать пригорок) и вяло побежал кручью, возле которого наконец с облегчением распрямился. Лес был рядом, насклоне.Иван замедлил бег, вытер рукавом лицо. Дальше путь пролегал по днуширокого травянистого распадка. Подъем становился круче, меж черныхскользких камней шумно бурлил ручей. Вконец изморенный, Иван уже достигпервых разбросанных по склону елочек, когда снова услышал лай собак.Показалось, что они за пригорком, рядом, и он, опять выбиваясь из сил,побежал в гору. Хоть бы успеть добраться до хвойной чащи, там легчеукрыться, как-нибудь обмануть преследователей или, если уж не сужденовырваться, погибнуть не зря.Но добежать до леса Иван не успел.Он взбирался по траве вверх, минуя большие и малые обломки скал срассыпанной повсюду дресвой, и почти уже достиг еловой опушки, как сзади,будто вынырнув из-за пригорка, совсем близко залилась лаем собака. Иванкинулся к молодой елочке, затаившись, выглянул сквозь ветви - через бугор,мелькая в траве бурой спиной, по его следам мчалась овчарка.Он понял, что до чащи ему не успеть. Шире расставив ноги, крепче сжал вруке пистолет. Он не знал, сколько в магазине патронов, интересоватьсяэтим было поздно, хотя и понимал, что в патронах - его спасение. На минутурасслабил мускулы, стараясь дышать ровнее. Надо было успокоиться,собраться с силами, унять в груди сердце, чтоб ударить без промаха.Собака увидела его, залилась громче, злее и, попарно выбрасываясложенные лапы, устремилась вверх. Стоя за елью, Иван пригнулся, взглядомотмерил рубеж в какой-нибудь полусотне шагов возле каменного выступа втраве и направил туда пистолет. Овчарка стремительно приближалась, прижавк голове уши, вытянув хвост; уже стала видна ее раскрытая пасть свысунутым языком и хищным оскалом клыков. Иван затаил дыхание, напрягся,стараясь как можно лучше прицелиться, подпустил ее шагов на пятьдесят,выстрелил. И сразу же понял, что промазал. Пистолет дернулся в рукестволом вверх, в нос ударило пороховым смрадом, овчарка залаяла сильнее, ион, не целясь, наугад, поспешно выстрелил еще. Тотчас короткая радостьблеснула в душе - собака отчаянно взвизгнула, взвилась, со всего махуударилась о землю и в каких-нибудь двадцати шагах от него задергалась,забилась в траве. Он уже готов был кинуться в лес, но тут увидел:огромный, с рыжими подпалинами на боках волкодав, задыхаясь, выскочилиз-за камней. За ним, петляя в траве, тянулся длинный ременный повод.Иван, не целясь, торопливо вскинул навстречу пистолет, но выстрела непоследовало, очевидно, что-то заело. Перезарядить он не успел, лишь ударилпо затворной планке ладонью, однако волкодав был уже рядом и прыгнул. Иванкак-то увернулся за ель, собака, задев ветки, пронеслась мимо, но,казалось, еще не долетев до земли, перевернулась в воздухе и тут же сраскрытой пастью кинулась снова. Не зная, как защититься, Иван вскинулнавстречу руки.Это был точный и сильный прыжок. Пистолет выпал из рук Ивана, сам он неустоял на ногах и вместе с собакой покатился по склону. Казалось, всескоро кончится, но Иван, падая, успел схватить волкодава за ошейник ижелезным напряжением рук оттянул его от себя. Собака сильно царапнулакогтями, где-то с треском разорвалась одежда. Одной рукой сжимая ошейник,другой Иван поймал переднюю собачью лапу и сильно выкрутил ее в сторону.Задыхаясь в борьбе, они еще раз перекатились друг через друга, потом,чтобы как-то удержаться сверху, Иван выбросил в сторону ноги, изо всех силстараясь подмять под себя собаку. Наконец это ему удалось, и он,навалившись на пса всем телом, начал его душить. Но волкодав был чертовскисилен, и Иван вдруг понял, что долго так не выдержит. Тогда, изловчившись,он последним усилием двинул его коленом. Волкодав взвизгнул и резкодернулся, едва не вырвав из руки ошейник. Иван почувствовал, как подколеном будто хрястнуло что-то, и, выламывая пальцы, еще туже затянулошейник. Но задушить пса у него не хватило силы, волкодав отчаяннорванулся и выскользнул из рук.Иван сжался в ожидании нового прыжка, но собака не прыгнула -распластавшись рядом и вытянув толстую морду с выброшенным набок языком,она часто и сипло дышала, злобно глядя на человека. Натертые ошейником, уИвана жгуче горели ладони, от перенапряжения нервно трепетала мышца впредплечье, чуть не выскакивало сердце из груди. Опустив на траву дрожащиеруки, он стоял на коленях и почти дикими глазами глядел на собаку.Они следили один за другим, боясь упустить первую попытку к прыжку, и вто же время Иван опасался, как бы не появились немцы. Через минуту онпонял, что волкодав вряд ли бросится первым. Тогда он поднялся на ноги и,отступив в сторону, схватил в траве камень. Хотел им ударить собаку, нотут же раздумал. Волкодав судорожно выгнул хребет, видно, ему досталось неменьше, чем человеку, и он беспомощно, тихо скулил. Иван сделал несколькоосторожных шагов-назад. Волкодав приподнялся, тоже немного подвинулся,поводок его скользнул по траве. Но он не вскакивал. Иван, еще большеосмелев, устало побежал вверх, к ели, где уронил пистолет.Собака завизжала от бессильной ярости, немного проползла по траве иостановилась. А человек поднял с травы браунинг и медленно, задыхаясь,насколько позволял остаток сил, побежал по распадку вверх, в еловую чащу. Минут через пять он уже был в лесу и бежал вдоль стремительного, снеобыкновенно прозрачной водой ручья. На склоне стоял чистый, незахламленный валежником лес. Бежать, однако, мешали камни. Подъемстановился все круче. Опасаясь новой погони, Иван сунулся было в ручей,чтоб скрыть от овчарок след, но вода ледяным холодом обожгла ноги, и он,пробежав шагов десять, выскочил на берег. Вскарабкался на скалистую кручу,на секунду остановился, чтобы перезарядить пистолет. Затвор выбросил накамни перекошенный патрон. Иван нагнулся за ним и вдруг замер - сквозьговорливое журчание ручья сзади донеслись голоса. Оставив патрон, онторопливо подался вверх, чуть в сторону от ручья, пролез сквозь чащуелового молодняка и, еле справляясь с дыханием, опустился на четвереньки.Подул ветер, и в небо из-за гор выплыл косматый край тучи. Видимо,надвигался дождь. Иван осмотрелся, окинув взглядом камни под елями. Внизукак будто никого не было. Он уже хотел вскочить на ноги и побежать, каквдруг до его слуха донесся слегка приглушенный, настойчивый оклик:- Руссо!Он пригнулся ниже, вобрал в плечи голову - нет, то был не немец, скореекакой-нибудь гефтлинг. Но тут хоть бы выбраться самому. Он знал пособственному опыту, как это трудно, где уж там вести с собой какого-тодоходягу. Немцы наверняка уже подняли тревогу. Не так это просто - удрать.И он изо всех сил побежал дальше, карабкаясь меж камней и елей вверх,наискось по горному лесистому склону, так как лезть прямо уже не хваталосил. Ручей остался где-то в стороне, говор его притих; сильнее иотчетливее стали шуметь ели - свежий ветер настойчиво раскачивал вершины;солнце скрылось, помрачневшее небо все шире заволакивала темная туча. Былодушно, куртка на спине промокла от пота. Полосатый берет Иван потерял ещепри взрыве и теперь вытирал лицо рукавами, все время озираясь по сторонами чутко вслушиваясь. Один раз он услышал далекий еще, но стремительнонараставший рев мотоциклов. Тут где-то проходила дорога, и немцы,по-видимому, послали погоню. Охваченный мрачным предчувствием, Иваннапряженно обдумывал, как быть дальше, и в то же время по какому-тонеясному звуку догадался, что сзади кто-то бежит. Отскочив за мшистыйкомель ели, он щелкнул предохранителем браунинга. Треск мотоцикловприблизился: "Обкладывают, сволочи!" Иван оглянулся, опустился за елью наодно колено и приподнял сжатый в руке пистолет. Внизу снова раздалсяприглушенный стук по камням. Иван всмотрелся и уже отчетливо определил взарослях место, где был человек. Вначале оттуда никто не показывался.Потом ветки закачались, и на прогалину из ельника выскочила легкаяполосатая фигурка, метнула взглядом по склону.- Руссо!Женщина?! Этого еще не хватало! Он чуть не выругался с досады, ноприближающийся рев мотоциклов переключил его внимание. Иван крутнулся наземле, не зная, куда податься: меж редких стволов его легко могли увидетьсверху. И он прыгнул в неглубокую выемку-нишу под крутоверхой скалой, весьсжался, готовясь к отпору. Полосатая фигурка внизу на минуту исчезла закраем обрыва. Он теперь не смотрел туда, а напряженно слушал, больше всегоостерегаясь мотоциклов. Но вот внизу, в двадцати шагах, из-за камня сновапоказалась женская фигура в длинной, не по росту, куртке с закатаннымирукавами и красным треугольником на груди. Это была девушка. Она быстроогляделась по сторонам, и он заметил, как под черной шапкой волос снескрываемой радостью блеснули такие же черные, словно две маслины, глаза.- Чао!Он слышал уже это слово - так всегда здоровались гефтлинги-итальянцы.Однако теперь, вслушиваясь в треск над головой, он сжался и молчал,ожидая, что она вот-вот юркнет в какое-нибудь укрытие. Но она, кажетсявовсе равнодушная к опасности, снова оглянулась и торопливо заговорилапо-немецки, как ему показалось, кого-то прогоняя от себя. Взглянув вподлесок, Иван увидел за камнями еще одного в полосатом, который послеокрика девушки сразу же шмыгнул в заросли. Иван хотел было кинуться прочьот этих непрошеных спутников, но девушка легко выскочила из-за обрыва,нагнулась, сунула ноги в колодки, которые до сих пор держала в руках, и,застучав ими, торопливо побежала к нему.Мотоциклы ревели чуть ли не над их головами, и эта ее нелепая дерзостьвызвала у Ивана гнев - их ведь легко могли тут заметить. Пригнувшись, Иваншагнул к девушке и за руку рванул ее под скалу. При этом он тихо, но снеудержимой яростью выругался. Она легко метнулась за ним, как вдруг однаее колодка сорвалась с ноги и, застучав по камням, отлетела далеко всторону.- Ой, клумпес! - приглушенно вскрикнула девушка.Мотоциклы один за другим, обдавая их грохотом, проносились совсемблизко, но она, казалось не обращая на них внимания, вырвала у него руку ибросилась за своей колодкой. Иван не успел удержать ее, только в гневестукнул кулаком по камню и скрипнул зубами. Девушка между тем подхватилаколодку и кинулась назад. И тогда Иван, встретившись с азартно блеснувшимвзглядом девушки, зло ударил ее по лицу.Удар обжег ей щеку. Она коротко вскрикнула, но не отшатнулась, непобежала, а упала под скалу рядом и из-под локтя кинула на него взгляд,полный не гнева, а скорее озорного удивления.Гул мотоциклов удалялся, и Иван пожалел, что не сдержал себя. Девушкана минуту сосредоточилась, округлила глаза, прислушалась, казалось, толькотеперь осознав, что им угрожало, и, приподняв ногу в полосатой запачканнойштанине, надела на ступню колодку. Потом еще раз взглянула на него и,по-детски неумело выговаривая слова, будто картавя, повторила егоругательство.Это было так же неожиданно, как и его пощечина, и так необычно, что внем будто что-то сдвинулось, сместилось - человеческое на минуту хлынуло вего заскорузлую душу, и он впервые за сегодняшний день удивленно и широкораскрыл глаза:- Ого!- Ого! - повторила, как бы передразнивая, она, обнаружив тем своюнарочитую обиду, и впервые с заметным любопытством оглядела его. Полныегубы ее были капризно поджаты, но в глазах уже появились готовые вот-вотзапрыгать озорные смешливые чертики. Казалось, он где-то уже видел их, этинепонятные глаза на смуглом, сильно исхудавшем лице, и, почувствовавчто-то новое в себе, нахмурился. Обжигающая красота девушки, еенеобыкновенное бесстрашие в этом их более чем сложном положении вовсесбили его с толку.- Ты куда бежишь? - строго спросил он, глядя на ее поджатые, в колодкахноги.- Вас?- Вас! Вас! Куда бежишь?- Руссо бежишь - ихь бежишь.Не удержавшись, он исподлобья смерил ее злым взглядом - все ееподвижное, с тонкими чертами лицо выражало желание понять его. Густыечерные брови, сросшиеся над переносьем, были высоко вскинуты.- Ты знаешь, куда я бегу? Русланд бегу. Поймают, мне будет пуф, пуф. Атебе это. - Он чиркнул себя пальцем по шее и показал вверх - красноречивыйинтернациональный жест лагерников.Она поняла, коротко улыбнулась, даже, показалось ему, фыркнула: мол,что мне виселица! И это ее безрассудное легкомыслие опять разозлило его:- Расхрабрилась! Ну беги! Только без дураков. Я тебе не помощник.- Конэчно! - дружелюбно улыбнулась девушка, и Иван подумал, что она непоняла его.Он попытался было возразить, но в это время в стороне города опятьпослышались выстрелы, крики и лай собак. "Черт с ней, с этой девкой", -подумал Иван. Надо было пробираться дальше, и он быстро полез по склону. Небо затянула сизая туча. Тревожно качались вершины елей. Лесбеспокойно гудел, и первые капли дождя косыми трассами прочертили воздухмежду деревьями.Иван, не сбавляя темпа, проворно лез меж стволов и камней, поблескиваяголым коленом. Он только теперь заметил порванную собакой штанину и кровьна ноге. Пока стоял под скалой, рана, видимо, немного подсохла, а на ходуоткрылась и теперь кровоточила. Сбитые о камни, кровоточили на ногахпальцы. О какую-то колючку он больно уколол пятку и стал заметноприхрамывать.Сзади все умолкло, погони не было слышно, по она должна была появиться,Иван знал, что немцы не оставят беглецов в покое. По-видимому, там ужеподняли на ноги охрану, полицию. Это было очень трудно - удрать. Разве чтопоможет дождь, укроет, приглушит шаги, смоет следы. Острым беспокойнымвзглядом Иван ощупывал вокруг себя кусты, боясь наскочить на засаду.Временами он слышал за спиной торопливые шаги своей спутницы - она неотставала. Только иногда, уронив с ноги клумпес, девушка на минутузадерживалась, но потом бегом догоняла его и шла рядом. В такие моменты онслышал ее близкое частое дыхание.Иван старался быть безразличным к ней; если бы девушка отстала совсем,он, возможно, даже вздохнул бы с облегчением, но все же, пока она быларядом, не мог прогнать ее, чтобы уйти одному. Он только думал: и откудаее, на беду, прибило к нему, поди ж ты, вырвалась с завода, догнала. Уж начто он быстро бежал в гору, а вот не отстала. Правда, он немало временипотратил на борьбу с собаками - хорошо еще, что задержались, не набежали вту минуту немцы...Дождь между тем усилился. Плотнее окутал лесистые склоны теплый туман.Это радовало беглецов, так как в ненастную погоду было легче укрыться влесу и подальше отойти от города.Только идти под дождем было не очень удобно. Промокшая до нитки куртканеприятно прилипала к телу, штанины также намокли снизу, и Иван подвернулих, как, бывало, на сенокосе, до самых колен. Он с удовлетворениемзаметил, что под дождем потемнела полосатая, заметная издали его одежда.Только вот проклятые круги-мишени, выведенные масляной краской,по-прежнему топорщились на груди. Они не намокали и стали еще заметнее напотемневшей куртке.Так прошел час, а может, и больше. Продираясь сквозь мокрый молодойкустарник с натянутой между ветвями паутиной, в которой дрожали мельчайшиекапли воды, Иван вдруг увидел дорогу. Гладкая, блестящая от непогодыбетонная полоса ее плавно изгибалась на повороте и исчезала вверху. Оностановился, прислушался - кажется, дорога была пуста. Тогда он оглянулся:девушка, нетерпеливо отстраняя от лица мокрые ветви, пробиралась к нему.Видимо, надо было подождать ее и дорогу перейти вместе, иначе она могласделать что-то не так и выдать обоих.Девушка подошла, устало остановилась рядом и, увидев дорогу, уже сбольшей осмотрительностью, чем недавно, отнеслась к опасности. Иванкоротко скользнул взглядом по ее мокрой куртке, которая плотно облегалагибкую и тонкую фигурку, и снова с досадой поморщился - так все это не шлок обстановке, в которой они оказались. Она же, видно, рада была минутнойзадержке: немного отдышавшись, взялась одной рукой за ствол сосенки,другой вылила из колодок воду и устало вздохнула.Иван подождал немного, пока она отдышится, потом направился к дороге.Девушка осторожно пошла сзади.Возле дороги он снова огляделся, подбежал к забетонированному кювету,остановился, шепнул ей: "Иди сюда!" - и подал руку. Она без словухватилась за его пальцы, глухо стукнув о бетон деревяшками, прыгнулачерез кювет. Иван коротко бросил: "Снимай!" - девушка послушно скинулаклумпесы и подхватила их свободной рукой. Взявшись за руки, они выбежалина мокрые бетонные плиты дороги. Дождик сыпал уже часто и тотчас смывал ихследы. Беглецы благополучно перебрались на другую сторону. Он выпустил ееруку. За кюветом она наколола ногу о щебенку, тихонько ойкнула, потомсунула ступни в колодки и быстро полезла за ним вверх по склону.Склон тут был крутой, со стремнинами обрывов, поросший чахлыми кривымидеревцами, сквозь вершины которых виднелась внизу блестящая дуга дороги.Иван теперь уж не очень старался выдерживать темп: устал сам, да и девушка- он это чувствовал - уже на пределе своих, по-видимому, не слишкомбольших сил. На крутом подъеме, который он, превозмогая усталость, одолелпервым, Иван остановился, наблюдая из-под развесистой суковатой сосны затем, как карабкается вверх его спутница. Одна колодка у нее свалилась сноги и по камням быстро покатилась вниз. Она растерянно вскрикнула: "Сантамадонна!" - оглянулась и устало села, по всей вероятности не решаясьспускаться за ней. Но вскоре все же полезла вниз, прихрамывая на однуногу, подобрала колодку и снизу взглянула на Ивана. В ее взгляде теплиласьмолчаливая благодарность за то, что он не ушел без нее. Он спокойноопустился на сухую колючую землю между извилистыми корнями, поджидая, покадевушка вылезет из-под кручи. Добравшись до него, она в изнеможении упаларядом.- Брось ты их к черту! - сказал он, имея в виду колодки.Она подняла на него черные широкие глаза. Он показал на ее клумпесы имахнул рукой - брось, мол. Она, очевидно, поняла и отрицательно покачалаголовой, пошевелив при этом своей маленькой мокрой и, как показалось ему,слишком нежной стопой. Он сразу понял нелепость своего совета, так же каки то, что немало еще хлопот причинят ей эти непомерно большие деревяшки.Его ноги, исколотые на камнях и валежнике, тоже горели и саднили.Особенно донимала при ходьбе левая пятка. Теперь, невольно затягиваяминуту передышки, он решил посмотреть, что там, и, поджав руками ногу,взглянул на влажную стопу.- Руссо очень, очень фурьезо [сердитый, злой (итал.)]. Как это дойч?..Безе! [сердитый, злой (нем.)] - вдруг сказала она.Иван за год пребывания в плену немного научился по-немецки и понял, чтосказала она, но ответил не сразу. В пятке была заноза, которую онпопробовал вытащить, по, как ни старался, не мог ухватить пальцами еекрохотный кончик.- Безе! Доведут, так будешь и безе! - сердито проворчал он и добавилуже добрее: - А вообще я гут.- Гут?Она усмехнулась, обеими руками пригладила мокрые, блестящие волосы и,вытерев о штаны ладони, придвинулась к нему:- О, дай!Он никак не мог взяться за конец занозы, а она легонько и удивительнопросто холодными тонкими пальцами обхватила его большую ступню, поковырялатам и, нагнув голову, зубами больно ущипнула подошву. Он нерешительнодернул ногу, но она удержала, нащупала кончик, и, когда выпрямилась, вровных ее зубах торчала маленькая ворсинка занозы.Иван не удивился и не поблагодарил, а, подтянув ногу, взглянул напятку, потер, попробовал наступить - стало, кажется, легче. Тогда он уже сбольшей приязнью, чем до сих пор, посмотрел на девушку, на ее мокрое,смуглое, похорошевшее лицо. Она не отвела улыбчивого взгляда, пальцамивзяла из зубов занозу и кинула ее на ветер.- Ловкая, да, - сдержанно, будто неохотно признавая ее достоинства,сказал он.- Леф-ка-я, - повторила она и спросила: - Что ест леф-ка-я?Должно быть, впервые за этот день он слегка улыбнулся и потеребилпятерней стриженый мокрый затылок:- Как тебе сказать? Ну, в общем, гут.- Гут?- Я. Гут.- Ду гут, ихь гут [ты хороший, я хорошая (нем.)], - радостно сообщилаона и засмеялась. А он, будто что-то припоминая или оценивая, дольше, чемпрежде, посмотрел на нее. Она сразу спохватилась, зябко повела плечами, итогда он подумал: надо идти. Ему не хотелось вылезать из-под этой сухойразвесистой сосны, и все же он вынужден был встать. Дождь не переставал. Сунылым однообразием шумел лес - видно, непогода сорвала облаву.Неизвестно, сколько узников прорвалось в горы, но, может, хоть кому-нибудьпосчастливится уйти. Иван вспомнил третьего гефтлинга, который бежал заними, и, прежде чем выйти из-под сосны, повернулся к девушке,вытряхивавшей сор из своих колодок.- Это кто еще бежал за тобой?- Бежаль, да? Тама? Гефтлинг. Тэдэско гефтлинг [немец-узник(итало-нем.)].- Что, знакомый? Товарищ?- Нон товарищ. Кранк гефтлинг. Болной, - тоненьким пальчиком онаприкоснулась к своему виску.- А, сумасшедший?- Я, я."Гляди ты, а с ней можно разговаривать!" - с удовлетворением подумалИван и отвел в сторону взгляд. Почему-то по-прежнему неловко было смотретьв ее черные, глубокие, широко раскрытые глаза, в которых так изменчивоотражались разнообразные чувства.- Ладно. Черт с ним. Пошли.Кажется, они порядком уже отошли от лагеря. Немцы, видно, упустили их.Душевное напряжение спало, и Иван, будто издалека, впервые мысленнооглянулся на то, что произошло в этот адски мучительный день. С утра они, пятеро военнопленных, в полуразрушенном во время ночнойбомбежки цехе откапывали невзорвавшуюся бомбу.У них уже не осталось ни малейшей надежды выжить в этом чудовищномкомбинате смерти, и сегодня они решили в последний раз попытаться добытьсвободу, или, как говорил маленький чернявый острослов по кличке Жук, еслиуж оставлять этот свет, так прежде стукнуть дверями.Небезопасная и нелегкая их работа приближалась к концу.Подвешивая бомбу ломами, они наконец освободили ее от завала и,придерживая за покореженный стабилизатор, осторожно положили на дно ямы.Дальше было самое рискованное и самое важное. Пока другие, затаив дыхание,замерли по сторонам, длиннорукий узник в полосатой, как и у всех, куртке сцветными кругами на груди и на спине, бывший черноморский моряк Голодай,накинул на взрыватель ключ и надавил на него всем телом. На его голых долоктей, мускулистых руках вздулись жилы, проступили вены на шее, ивзрыватель слегка подался. Голодай еще раза два с усилием повернул ключ, азатем присел на корточки и начал быстро выкручивать взрыватель руками.Сильно деформировавшись при ударе о землю, взрыватель, конечно, былнеисправен и в таком состоянии не годился для бомбы, минувшей ночьюсброшенной с американского Б-29 или английского "Москито" на этот зажатыйгорными кряжами Альп австрийский городок. Но при дефектном взрывателебомба была исправная и продолжала хранить в себе пятьсот килограммовтротила. На это и рассчитывали пятеро смертников. Как только отверстие вбомбе освободилось, Жук достал из-под куртки новенький взрыватель, добытыйвчера от испорченной, с отбитым стабилизатором бомбы, и худыми нервнымипальцами начал ввинчивать его вместо прежнего.Парень спешил, не попадал в резьбу, железо лязгало, и Иван, чтобыкто-нибудь не набрел на них, приподнявшись, выглянул из ямы.Поблизости, кажется, все было тихо. Над ними свисали покореженныебалки. Из многочисленных проломов в крыше косо цедились на землю дымчатыелучи света. Было душно и пыльно. За рядом бетонных опор посреди цеха восвещенной солнцем пыли с редкими возгласами и глухим гомоном шевелились,сновали десятки людей, растаскивавших завалы и убиравших хлам. Там жетеперь были и эсэсманы, которые предпочитали излишне не любопытствовать,когда обезвреживались бомбы, и обычно держались поодаль.- Ну, сволочи, теперь ждите! - тихо, сдерживая гнев, сказал Жук.Голодай, выпрямляясь над бомбой, буркнул:- Помолчи. Скажешь гоп, когда перепрыгнешь.- Ничего, братцы, ничего! - вытирая вспотевший лоб, проговорил в углуЯнушка, бывший колхозный бригадир, а теперь одноглазый гефтлинг. По натуреон был скорее оптимистом, если только ими могли быть пленные в лагере.Несмотря на вытекший глаз и отбитую селезенку, он всегда и всехобнадеживал - и когда подбивал людей на побег, и когда в изодраннойовчарками одежде под конвоем с немногими уцелевшими возвращался в лагерь.Так высказали они свое отношение к задуманному, кроме разве Сребникова,который, беспрерывно кашляя, стоял у стены, да еще Ивана. Сребников ссамого начала всю эту затею воспринял без энтузиазма, так как ему малорадости принесла бы даже удача - быстрее, чем лагерный режим и побои, егодобивала чахотка. А Иван Терешка был просто молчун и не любил зряговорить, если и без того все было ясно.Голодай вытер ладони о полосатые штаны и взглянул на людей: конечно,главным заводилой был он.- Кто ударит?Все на секунду притихли, опустили глаза, напряженно ощупывая имидлинный корпус бомбы с разбегающимися царапинами на зеленых боках.Сосредоточился невеселый, с седой щетиной на запавших щеках Янушка;погасла нервная решимость в быстрых глазах Жука; Сребников даже кашлятьперестал, опустил вдоль плоского тела руки - взгляд его стал невыносимоскорбным. Видно было, что вопрос этот беспокоил их с самого начала; всемолчали, мучительно каждый про себя решая самое важное.Крупное лице Голодая выражало нетерпение и суровую решимость поставитьвсе точки над "i".- Добровольцев нет! - мрачно констатировал он. - Тогда потянем.- Ага. Так лучше, - встрепенулся и подступил ближе к нему Жук.- Что ж, потянем. По справедливости чтоб, - согласился Янушка.Сдержанно и, кажется, с облегчением кашлянул Сребников. Терешка молча,одним ударом вогнал в землю конец ломика. Но Голодай, хлопнув себя победру, выругался:- Потянешь тут. Ни спички, ни соломинки.Нетерпеливо оглянувшись, он схватил лежавшую в углу ямы тяжелую сдлинной рукояткой кувалду.- Значит, так... Бери выше.И присел, обхватив ручку у самого основания. Остальные подались к нему,нагнулись, сдвинув над кувалдой головы. Выше Голодая взялся рукой Жук, ещевыше сцепились узловатые пальцы Янушки, затем ручку охватила ладоньСребникова, за ней - широкая пятерня Терешки, потом опять Голодая, Жука,Янушки. И когда над сплетением рук остался маленький кончик черенка, егомедленно коснулась дрожащая потная рука Сребникова.Все невольно с облегчением вздохнули, поднялись и, постояв у стены, сполминуты старались не глядеть друг на друга. Голодай решительным жестомпротянул кувалду тому, кто должен был с нею умереть.- Так что по справедливости. Без обмана, - по-прежнему грубовато, но седва заметной ноткой сочувствия сказал он.Сребников почему-то перестал кашлять, пошатнулся, взял ручку кувалды,молча повернул ее в руках, попробовал переставить и опустил. Его полныенеуемной тоски глаза остановились на товарищах.- Не разобью я, - тихо, тоном обреченного сказал он. - Не осилю.Все снова притихли. Голодай гневно сверкнул глазами на смертника:- Ты что?!- Не разобью. Силы уже... мало, - уныло объяснил Сребников и тяжело,надрывно закашлялся.Голодай посмотрел на него и вдруг зло выругался.- Ну и ну! - язвительно проговорил Жук. - Вили-вили веревочку...- Что ж... Ясное дело, где ему разбить. Ослабел, - готов былсогласиться с происшедшим Янушка.У Терешки внутри будто перевернулось что-то - хотя он и понимал, чтоСребников не притворяется, но такая неожиданность вызвала у него гнев. Сминуту он тяжело, исподлобья смотрел на больного, что-то решал про себя.Умирать он, конечно, не стремился. Как и все, хотел жить. Трижды пыталсявырваться на волю (однажды дошел почти до Житомира). И тем не менее вжизни, оказывается, бывает момент, когда надо решиться закончить все однимвзмахом.И он шагнул к Сребникову:- Дай сюда.Сребников удивленно моргнул скорбными глазами, послушно разнял пальцы.Терешка переставил кувалду к себе и немного смущенно скомандовал:- Ну, что стали? Берем. Чего ждать?Суровый Голодай, нервный Жук, озабоченный Янушка с недоумениемвзглянули на него и, оживившись вдруг, подступили к бомбе.- Взяли! Жук - веревку. Лаги давайте. Куда лаги девали? - снеестественной бодростью распоряжался Терешка и в поисках заранееприпасенных палок выглянул из ямы. Но тут же он вздрогнул, остальныезамерли рядом. Предчувствуя беду, Терешка медленно выпрямился во весьрост.Невдалеке от ямы в пыльном потоке косых лучей стоял командофюрерЗандлер. Он сразу увидел Ивана, их взгляды встретились, и Зандлер кивнулголовой:- Ком!Терешка выругался про себя, отставил к стене кувалду и быстро (медлитьв таком случае было нельзя) по откосу вылез на раскиданную вокруг ямыземлю. Сзади, настороженные, притихли, притаились товарищи.В пыльном, пустом с этого конца цехе (боясь взрыва бомбы, немцыповытаскивали отсюда станки) было душно, повсюду из пробитой крышиструились на пол пыльные лучи полуденного солнца. В другом, разрушенномконце огромного, как ангар, сооружения, где разбирала завал команда женщиниз сектора "С", сновали десятки людей с носилками; по настланным на землюдоскам женщины гоняли груженные щебенкой тачки.Зандлер стоял в проходе под рядом опор, сбоку от большого пятна светана бетонном полу, и, заложив за спину руки, ждал. Терешка быстро сбежал скучи земли, деревяшки его громко простучали и стихли. Хмуря широкие русыеброви, он остановился в пяти шагах от Зандлера, как раз на освещенномквадрате пола. Эсэсовец, вынеся из-за спины одну руку, пальцами дернулширокий козырек фуражки:- Ви ист мит дер бомбе? [Ну как там бомба? (нем.)]- Скоро. Глейх [сейчас (нем.)], - сдержанно сказал Иван.- Шнеллер хинаустраген! [Быстрей выносите! (нем.)]Зандлер подозрительно поглядел в сторону ямы, из которой торчали головычетырех пленных, потом испытующе - на Ивана; тот стоял по-солдатскисобранный, готовый ко всему. Острым взглядом он впился в бритое, загорелоелицо немца. Оно было преисполнено сознания власти и достоинства. В то жевремя Иван настороженно следил за каждым движением его правой руки.Неподалеку от них, на другой половине цеха, две женщины в полосатой одеждеопустили на землю носилки и, пересиливая страх, с любопытством ждали, чтобудет дальше. Немец, скользнув взглядом по плечистой фигуре гефтлинга,внешне выражавшей только готовность к действию, понял это по-своему.Ступив ближе, он протянул к нему ногу в запыленном сапоге.- Чисто! - спутав ударение, кивнул он на сапог.Иван, разумеется, понял, что от него требовалось (это не было тут вновинку), но на мгновение растерялся от неожиданности (только что онподготовился совсем к другому) и несколько секунд помедлил. Зандлер ждал сугрозой на жестком скуластом лице. Дольше медлить было нельзя, и пареньопустился возле его ног. Это унижало, бесило, и Иван внутренне сжался,подавляя свой непокорный, такой неуместный тут гнев.Согнувшись, он чистил сапог натянутыми рукавами куртки. Сапоги былиновые, аккуратно чищенные по утрам, и вскоре головка первого стала яркоотражать солнце. Потом заблестели голенища и задник, только в ранту ещеосталось немного пыли да на самом носке никак не затиралась свежаяцарапина. Командофюрер тем временем, щелкнув зажигалкой, прикурил, спряталв карман портсигар. На Ивана дохнуло запахом сигареты - это мучительнораздражало обоняние. Затем немец, кажется, стряхнул пепел. На стриженуюголову Ивана посыпались искры, какая-то недогоревшая соринка больнообожгла шею. Гнев с большей силой вспыхнул в нем, и он еле сдерживал себя- так хотелось вскочить, ударить, сбить с ног, растоптать этого поганца.Но он чистил сапог, борясь с собой и стараясь как можно скорее отвязатьсяот немца. Тот, однако, не очень спешил, держал сапог до тех пор, пока онне заблестел от носка до колена. Потом отставил ногу назад, чтобыпоставить вторую.Иван немного выпрямился и в краткий миг этой передышки взглянул туда,где остановились, наблюдая за ними, несколько гефтлингов-женщин. Взглянулбегло, почти без всякого внимания, но вдруг что-то заставило егоспохватиться. Тогда он посмотрел внимательнее, стараясь понять, в чемдело, и понял: лучше было бы провалиться сквозь землю, чем встречаться стаким уничтожающим презрением в этих женских глазах. Почему-то он не успелзаметить ничего другого, не понял даже, было это молодое или, может,пожилое лицо, - взгляд этот будто кипятком плеснул в его душу нестерпимойболью укора. Между тем к его коленям придвинулся второй запыленный сапог сбольшим белым пятном на голенище. Немец нетерпеливо буркнул два слова иноском пнул пленного в грудь. Иван помедлил, что-то, еще позволявшееконтролировать себя, вдруг оборвалось в нем. Его пальцы отпустили рукав имертвой хваткой впились ногтями в ладонь. Подхваченный гневной си