Даниэль Дефо. Робинзон Крузо
---------------------------------------------------------------Даниэль Дефо. Робинзон КрузоDaniel Defoe. Robinson Crusoe (1719)---------------------------------------------------------------
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Семья Робинзона. - Его побег из родительского дома С самого раннего детства я больше всего на свете любил море. Язавидовал каждому матросу, отправлявшемуся в дальнее плавание. По целымчасам я простаивал на морском берегу и не отрывая глаз рассматривалкорабли, проходившие мимо. Моим родителям это очень не нравилось. Отец, старый, больной человек,хотел, чтобы я сделался важным чиновником, служил в королевском суде иполучал большое жалованье. Но я мечтал о морских путешествиях. Мнеказалось величайшим счастьем скитаться по морям и океанам. Отец догадывался, что у меня на уме. Однажды он позвал меня к себе исердито сказал: - Я знаю: ты хочешь бежать из родного дома. Это безумно. Ты долженостаться. Если ты останешься, я буду тебе добрым отцом, но горе тебе, еслиты убежишь! - Тут голос у него задрожал, и он тихо прибавил: - Подумай обольной матери... Она не вынесет разлуки с тобою. В глазах у него блеснули слезы. Он любил меня и хотел мне добра. Мне стало жаль старика, я твердо решил остаться в родительском доме ине думать более о морских путешествиях. Но увы! - прошло несколько дней, иот моих добрых намерений ничего не осталось. Меня опять потянуло к морскимберегам. Мне стали сниться мачты, волны, паруса, чайки, неизвестныестраны, огни маяков. Через две-три недели после моего разговора с отцом я все же решилубежать. Выбрав время, когда мать была весела и спокойна, я подошел к нейи почтительно сказал: - Мне уже восемнадцать лет, а в эти годы поздно учиться судейскомуделу. Если бы даже я и поступил куда-нибудь на службу, я все равно черезнесколько ней убежал бы в далекие страны. Мне так хочется видеть чужиекрая, побывать и в Африке и в Азии! Если я и пристроюсь к какому-нибудьделу, у меня все равно не хватит терпения довести его до конца. Прошу вас,уговорите отца отпустить меня в море хотя бы на короткое время, для пробы;если жизнь моряка не понравится мне, я вернусь домой и больше никуда неуеду. Пусть отец отпустит меня добровольно, так как иначе я буду вынужденуйти из дому без его разрешения. Мать очень рассердилась на меня и сказала: - Удивляюсь, как можешь ты думать о морских путешествиях после твоегоразговора с отцом! Ведь отец требовал, чтобы ты раз навсегда позабыл очужих краях. А он лучше тебя понимает, каким делом тебе заниматься.Конечно, если ты хочешь себя погубить, уезжай хоть сию минуту, но можешьбыть уверен, что мы с отцом никогда не дадим согласия на твое путешествие.И напрасно ты надеялся, что я стану тебе помогать. Нет, я ни слова нескажу отцу о твоих бессмысленных мечтах. Я не хочу, чтобы впоследствии,когда жизнь на море доведет тебя до нужды и страданий, ты мог упрекнутьсвою мать в том, что она потакала тебе. Потом, через много лет, я узнал, что матушка все же передала отцувесь наш разговор, от слова до слова. Отец был опечален и сказал ей совздохом: - Не понимаю, чего ему нужно? На родине он мог бы без труда добитьсяуспеха и счастья. Мы люди небогатые, но кое-какие средства у нас есть. Онможет жить вместе с нами, ни в чем не нуждаясь. Если же он пуститсястранствовать, он испытает тяжкие невзгоды и пожалеет, что не послушалсяотца. Нет, я не могу отпустить его в море. Вдали от родины он будетодинок, и, если с ним случится беда, у него не найдется друга, который могбы утешить его. И тогда он раскается в своем безрассудстве, но будетпоздно! И все же через несколько месяцев я бежал из родного дома. Произошлоэто так. Однажды я поехал на несколько дней в город Гулль. Там я встретилодного приятеля, который собирался отправиться в Лондон на корабле своегоотца. Он стал уговаривать меня ехать вместе с ним, соблазняя тем, чтопроезд на корабле будет бесплатный. И вот, не спросившись ни у отца, ни у матери, - в недобрый час! - 1сентября 1651 года я на девятнадцатом году жизни сел на корабль,отправлявшийся в Лондон. Это был дурной поступок: я бессовестно покинул престарелых родителей,пренебрег их советами и нарушил сыновний долг. И мне очень скоро пришлосьраскаяться в том, "что я сделал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Первые приключения на море Не успел наш корабль выйти из устья Хамбера, как с севера подулхолодный ветер. Небо покрылось тучами. Началась сильнейшая качка. Я никогда еще не бывал в море, и мне стало худо. Голова у менязакружилась, ноги задрожали, меня затошнило, я чуть не упал. Всякий раз,когда на корабль налетала большая волна, мне казалось, что мы сию минутуутонем. Всякий раз, когда корабль падал с высокого гребня волны, я былуверен, что ему уже никогда не подняться. Тысячу раз я клялся, что, если останусь жив, если нога моя сноваступит на твердую землю, я тотчас же вернусь домой к отцу и никогда за всюжизнь не взойду больше на палубу корабля. Этих благоразумных мыслей хватило у меня лишь на то время, покабушевала буря. Но ветер стих, волнение улеглось, и мне стало гораздо легче.Понемногу я начал привыкать к морю. Правда, я еще не совсем отделался отморской болезни, но к концу дня погода прояснилась, ветер совсем утих,наступил восхитительный вечер. Всю ночь я проспал крепким сном. На другой день небо было такое жеясное. Тихое море при полном безветрии, все озаренное солнцем,представляло такую прекрасную картину, какой я еще никогда не видал. Отмоей морской болезни не осталось и следа. Я сразу успокоился, и мне сталовесело. С удивлением я оглядывал море, которое еще вчера казалось буйным,жестоким и грозным, а сегодня было такое кроткое, ласковое. Тут, как нарочно, подходит ко мне мой приятель, соблазнивший меняехать вместе с ним, хлопает по плечу и говорит: - Ну, как ты себя чувствуешь, Боб? Держу пари, что тебе было страшно.Признавайся: ведь ты очень испугался вчера, когда подул ветерок? - Ветерок? Хорош ветерок! Это был бешеный шквал. Я и представить себене мог такой ужасной бури! - Бури? Ах ты, глупец! По-твоему, это буря? Ну, да ты в море ещеновичок: не мудрено, что испугался... Пойдем-ка лучше да прикажем податьсебе пуншу, выпьем по стакану и позабудем о буре. Взгляни, какой ясныйдень! Чудесная погода, не правда ли? Чтобы сократить эту горестную частьмоей повести, скажу только, что дело пошло, как обыкновенно у моряков: янапился пьян и утопил в вине все свои обещания и клятвы, все своипохвальные мысли о немедленном возвращении домой. Как только наступилштиль и я перестал бояться, что волны проглотят меня, я тотчас же позабылвсе свои благие намерения. На шестой день мы увидели вдали город Ярмут. Ветер после бури былвстречный, так что мы очень медленно подвигались вперед. В Ярмуте нампришлось бросить якорь. Мы простояли в ожидании попутного ветра семь иливосемь дней. В течение этого времени сюда же пришло много судов из Ньюкасла. Мы,впрочем, не простояли бы гак долго и вошли бы в реку вместе с приливом, новетер становился все свежее, а дней через пять задул изо всех сил. Так как на нашем корабле якоря и якорные канаты были крепкие, нашиматросы не выказывали ни малейшей тревоги. Они были уверены, что суднонаходится в полной безопасности, и, по обычаю матросов, отдавали все своесвободное время веселым развлечениям и забавам. Однако на девятый день к утру ветер еще посвежел, и вскоре разыгралсястрашный шторм. Даже испытанные моряки были сильно испуганы. Я несколькораз слышал, как наш капитан, проходя мимо меня то в каюту, то из каюты,бормотал вполголоса: "Мы пропали! Мы пропали! Конец!" Все же он не терял головы, зорко наблюдал за работой матросов ипринимал все меры, чтобы спасти свой корабль. До сих пор я не испытывал страха: я был уверен, что эта буря так жеблагополучно пройдет, как и первая. Но когда сам капитан заявил, что всемнам пришел конец, я страшно испугался и выбежал из каюты на палубу.Никогда в жизни не приходилось мне видеть столь ужасное зрелище. По морю,словно высокие горы, ходили громадные волны, и каждые три-четыре минуты нанас обрушивалась такая гора. Сперва я оцепенел от испуга и не мог смотреть по сторонам. Когда женаконец я осмелился глянуть назад, я понял, какое бедствие разразилось наднами. На двух тяжело груженных судах, которые стояли тут же неподалеку наякоре, матросы рубили мачты, чтобы корабли хоть немного освободились оттяжести. Кто-то крикнул отчаянным голосом, что корабль, стоявший впереди, вполумиле от нас, сию минуту исчез под водой. Еще два судна сорвались с якорей, буря унесла их в открытое море. Чтоожидало их там? Все их мачты были сбиты ураганом. Мелкие суда держались лучше, но некоторым из них тоже пришлосьпострадать: два-три суденышка пронесло мимо наших бортов прямо в открытоеморе. Вечером штурман и боцман пришли к капитану и заявили ему, что дляспасения судна необходимо срубить фок-мачту. - Медлить нельзя ни минуты! - сказали они. - Прикажите, и мы срубимее. - Подождем еще немного, - возразил капитан. - Может быть, буряуляжется. Ему очень не хотелось рубить мачту, но боцман стал доказывать, что,если мачту оставить, корабль пойдет ко дну, - и капитан поневолесогласился. А когда срубили фок-мачту, грот-мачта стала так сильно качаться ираскачивать судно, что пришлось срубить и ее. Наступила ночь, и вдруг один из матросов, спускавшийся в трюм,закричал, что судно дало течь. В трюм послали другого матроса, и ондоложил, что вода поднялась уже на четыре фута. Тогда капитан скомандовал: - Выкачивай воду! Все к помпам! Когда я услыхал эту команду, у меня от ужаса замерло сердце: мнепоказалось, что я умираю, ноги мои подкосились, и я упал навзничь накойку. Но матросы растолкали меня и потребовали, чтобы я не отлынивал отработы. - Довольно ты бездельничал, пора и потрудиться! - сказали они. Нечего делать, я подошел к помпе и принялся усердно выкачивать воду. В это время мелкие грузовые суда, которые не могли устоять противветра, подняли якоря и вышли в открытое море. Увидев их, наш капитан приказал выпалить из пушки, чтобы дать имзнать, что мы находимся в смертельной опасности. Услышав пушечный залп ине понимая, в чем дело, я вообразил, что наше судно разбилось. Мне сталотак страшно, что я лишился чувств и упал. Но в ту пору каждый заботился оспасении своей собственной жизни, и на меня не обратили внимания. Никто непоинтересовался узнать, что случилось со мной. Один из матросов стал кпомпе на мое место, отодвинув меня ногою. Все были уверены, что я ужемертв. Так я пролежал очень долго. Очнувшись, я снова взялся за работу. Мытрудились не покладая рук, но вода в трюме поднималась все выше. Было очевидно, что судно должно затонуть. Правда, шторм начиналпонемногу стихать, но для нас не предвиделось ни малейшей возможностипродержаться на воде до той поры, пока мы войдем в гавань. Поэтому капитанне переставал палить из пушек, надеясь, что кто-нибудь спасет нас отгибели. Наконец ближайшее к нам небольшое судно рискнуло спустить шлюпку,чтобы подать нам помощь. Шлюпку каждую минуту могло опрокинуть, но она всеже приблизилась к нам. Увы, мы не могли попасть в нее, так как не былоникакой возможности причалить к нашему кораблю, хотя люди гребли изо всехсил, рискуя своей жизнью для спасения нашей. Мы бросили им канат. Им долгоне удавалось поймать его, так как буря относила его в сторону. Но, ксчастью, один из смельчаков изловчился и после многих неудачных попытоксхватил канат за самый конец. Тогда мы подтянули шлюпку под нашу корму ивсе до одного спустились в нее. Мы хотели было добраться до их корабля, ноне могли сопротивляться волнам, а волны несли нас к берегу. Оказалось, чтотолько в этом направлении и можно грести. Не прошло и четверти часа, как наш корабль стал погружаться в воду. Волны, швырявшие нашу шлюпку, были так высоки, что из-за них мы невидели берега. Лишь в самое короткое мгновение, когда нашу шлюпкуподбрасывало на гребень волны, мы могли видеть, что на берегу собраласьбольшая толпа: люди бегали взад и вперед, готовясь подать нам помощь,когда мы подойдем ближе. Но мы подвигались к берегу очень медленно. Только к вечеру удалось нам выбраться на сушу, да и то с величайшимитрудностями. В Ярмут нам пришлось идти пешком. Там нас ожидала радушная встреча:жители города, уже знавшие о нашем несчастье, отвели нам хорошие жилища,угостили отличным обедом и снабдили нас деньгами, чтобы мы могли добратьсякуда захотим - до Лондона или до Гулля. Неподалеку от Гулля был Йорк, где жили мои родители, и, конечно, мнеследовало вернуться к ним. Они простили бы мне самовольный побег, и все мыбыли бы так счастливы! Но безумная мечта о морских приключениях не покидала меня и теперь.Хотя трезвый голос рассудка говорил мне, что в море меня ждут новыеопасности и беды, я снова стал думать о том, как бы мне попасть на корабльи объездить по морям и океанам весь свет. Мой приятель (тот самый, отцу которого принадлежало погибшее судно)был теперь угрюм и печален. Случившееся бедствие угнетало его. Онпознакомил меня со своим отцом, который тоже не переставал горевать обутонувшем корабле. Узнав от сына о моей страсти к морским путешествиям,старик сурово взглянул на меня и сказал: - Молодой человек, вам никогда больше не следует пускаться в море. Яслышал, что вы трусливы, избалованы и падаете духом при малейшейопасности. Такие люди не годятся в моряки. Вернитесь скорее домой ипримиритесь с родными. Вы сами на себе испытали, как опасно путешествоватьпо морю. Я чувствовал, что он прав, и не мог ничего возразить. Но все же я невернулся домой, так как мне было стыдно показаться на глаза моим близким.Мне чудилось, что все наши соседи будут издеваться надо мной; я былуверен, что мои неудачи сделают меня посмешищем всех друзей и знакомых. Впоследствии я часто замечал, что люди, особенно в молодости, считаютзазорными не те бессовестные поступки, за которые мы зовем их глупцами, ате добрые и благородные дела, что совершаются ими в минуты раскаяния, хотятолько за эти дела и можно называть их разумными. Таким был и я в ту пору.Воспоминания о бедствиях, испытанных мною во время кораблекрушения,мало-помалу изгладились, и я, прожив в Ярмуте две-три недели, поехал не вГулль, а в Лондон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Робинзон попадает в плен. Бегство Большим моим несчастьем было то, что во время всех моих приключений яне поступил на корабль матросом. Правда, мне пришлось бы работать больше,чем я привык, зато в конце концов я научился бы мореходному делу и мог бысо временем сделаться штурманом, а пожалуй, и капитаном. Но в ту пору ябыл так неразумен, что из всех путей всегда выбирал самый худший. Так какв то время у меня была щегольская одежда и в кармане водились деньги, явсегда являлся на корабль праздным шалопаем: ничего там не делал и ничемуне учился. Юные сорванцы и бездельники обычно попадают в дурную компанию и всамое короткое время окончательно сбиваются с пути. Такая же участь ждалаи меня, но, к счастью, по приезде в Лондон мне удалось познакомиться спочтенным пожилым капитаном, который принял во мне большое участие.Незадолго перед тем он ходил на своем корабле к берегам Африки, в Гвинею.Это путешествие дало ему немалую прибыль, и теперь он собирался сноваотправиться в те же края. Я понравился ему, так как был в ту пору недурным собеседником. Ончасто проводил со мною свободное время и, узнав, что я желаю увидетьзаморские страны, предложил мне пуститься в плавание на его корабле. - Вам это ничего не будет стоить, - сказал он, - я не возьму с васденег ни за проезд, ни за еду. Вы будете на корабле моим гостем. Если жевы захватите с собой какие-нибудь вещи и вам удастся очень выгодно сбытьих в Гвинее, вы получите целиком всю прибыль. Попытайте счастья - можетбыть, вам и повезет. Так как этот капитан пользовался общим доверием, я охотно принял егоприглашение. Отправляясь в Гвинею, я захватил с собой кое-какого товару: закупилна сорок фунтов стерлингов различных побрякушек и стеклянных изделий,находивших хороший сбыт у дикарей. Эти сорок фунтов я добыл при содействии близких родственников, скоторыми состоял в переписке: я сообщил им, что собираюсь занятьсяторговлей, и они уговорили мою мать, а быть может, отца помочь мне хотьнезначительной суммой в первом моем предприятии. Эта поездка в Африку была, можно сказать, моим единственным удачнымпутешествием. Конечно, своей удачей я был всецело обязан бескорыстию идоброте капитана. Во время пути он занимался со мной математикой и учил менякорабельному делу. Ему доставляло удовольствие делиться со мной своимопытом, а мне - слушать его и учиться у него. Путешествие сделало меня и моряком и купцом: я выменял на своипобрякушки пять фунтов и девять унций " золотого песку, за который повозвращении в Лондон получил изрядную сумму. Итак, я мог считать себя богатым промышленником, ведущим успешнуюторговлю с Гвинеей. Но, на мое несчастье, мой друг капитан вскоре по возвращении в Англиюумер, и мне пришлось совершить второе путешествие на свой страх, бездружеского совета и помощи. Я отплыл из Англии на том же корабле. Это было самое несчастноепутешествие, какое когда-либо предпринимал человек. Однажды на рассвете, когда мы после долгого плавания шли междуКанарскими островами и Африкой, на нас напали пираты - морские разбойники.Это были турки из Салеха. Они издали заметили нас и на всех парусахпустились за нами вдогонку. Сначала мы надеялись, что нам удастся спастись от них бегством, итоже подняли все паруса. Но вскоре стало ясно, что через пять-шесть часовони непременно догонят нас. Мы поняли, что нужно готовиться к бою. У насбыло двенадцать пушек, а у врага - восемнадцать. Около трех часов пополудни разбойничий корабль догнал нас, но пиратысделали большую ошибку: вместо того чтобы подойти к нам с кормы, ониподошли с левого борта, где у нас было восемь пушек. Воспользовавшись ихошибкой, мы навели на них все эти пушки и дали залп. Турок было не меньше двухсот человек, поэтому они ответили на нашупальбу не только пушечным, но и оружейным залпом из двух сотен ружей. К счастью, у нас никого не задело, все остались целы и невредимы.После этой схватки пиратское судно отошло на полмили и стало готовиться кновому нападению. Мы же, со своей стороны, приготовились к новой защите. На этот раз враги подошли к нам с другого борта и взяли нас наабордаж, то есть зацепились за наш борт баграми; человек шестьдесятворвались на палубу и первым делом бросились рубить мачты и снасти. Мы встретили их ружейной стрельбой и дважды очищали от них палубу, новсе же принуждены были сдаться, так как наш корабль уже не годился длядальнейшего плавания. Трое из наших людей были убиты, восемь человекранены. Нас отвезли в качестве пленников в морской порт Салех,принадлежавший маврам. Других англичан отправили в глубь страны, ко двору жестокого султана,а меня капитан разбойничьего судна удержал при себе и сделал своим рабом,потому что я был молод и проворен. Я горько заплакал: мне вспомнилось предсказание отца, что рано илипоздно со мной случится беда и никто не придет мне на помощь. Я думал, чтоименно меня и постигла такая беда. Увы, я не подозревал, что меня ждаливпереди еще более тяжелые беды. Так как мой новый господин, капитан разбойничьего судна, оставил меняпри себе, я надеялся, что, когда он снова отправится грабить морские суда,он возьмет с собою и меня. Я был твердо уверен, что в конце концов онпопадется в плен какому-нибудь испанскому или португальскому военномукораблю и тогда мне возвратят свободу. Но скоро я понял, что эти надежды напрасны, потому что в первый жераз, как мой господин вышел в море, он оставил меня дома исполнять чернуюработу, какую обычно исполняют рабы. С этого дня я только и думал о побеге. Но бежать было невозможно: ябыл одинок и бессилен. Среди пленников не было ни одного англичанина,которому я мог бы довериться. Два года я протомился в плену, не имея нималейшей надежды спастись. Но на третий год мне все же удалось бежать. Произошло это так. Мой господин постоянно, раз или два в неделю, бралкорабельную шлюпку и выходил на взморье ловить рыбу. В каждую такуюпоездку он брал с собой меня и одного мальчишку, которого звали Ксури. Мыусердно гребли и по мере сил развлекали своего господина. А так как я,кроме того, оказался недурным рыболовом, он иногда посылал нас обоих -меня и этого Ксури - за рыбой под присмотром одного старого мавра, своегодальнего родственника. Однажды мой хозяин пригласил двух очень важных мавров покататься сним на его парусной шлюпке. Для этой поездки он заготовил большие запасыеды, которые с вечера отослал к себе в шлюпку. Шлюпка была просторная.Хозяин еще года два назад приказал своему корабельному плотнику устроить вней небольшую каюту, а в каюте - кладовую для провизии. В эту кладовую я иуложил все запасы. - Может быть, гости захотят поохотиться, - сказал мне хозяин. -Возьми на корабле три ружья и снеси их в шлюпку. Я сделал все, что мне было приказано: вымыл палубу, поднял на мачтефлаг и на другой день с утра сидел в шлюпке, поджидая гостей. Вдруг хозяинпришел один и сказал, что его гости не поедут сегодня, так как ихзадержали дела. Затем он велел нам троим - мне, мальчику Ксури и мавру -идти в нашей шлюпке на взморье за рыбой. - Мои друзья придут ко мне ужинать, - сказал он, - и потому, кактолько вы наловите достаточно рыбы, принесите ее сюда. Вот тут-то снова пробудилась во мне давнишняя мечта о свободе. Теперьу меня было судно, и, как только хозяин ушел, я стал готовиться - но не крыбной ловле, а к далекому плаванию. Правда, я не знал, куда я направлюсвой путь, но всякая дорога хороша - лишь бы уйти из неволи. - Следовало бы нам захватить какую-нибудь еду для себя, - сказал ямавру. - Не можем же мы есть без спросу провизию, которую хозяинприготовил для гостей. Старик согласился со мною и вскоре принес большую корзину с сухарямии три кувшина пресной воды. Я знал, где стоит у хозяина ящик с вином, и, покуда мавр ходил запровизией, я переправил все бутылки на шлюпку и поставил их в кладовую,как будто они были еще раньше припасены для хозяина. Кроме того, я принес огромный кусок воску (фунтов пятьдесят весом) даприхватил моток пряжи, топор, пилу и молоток. Все это нам оченьпригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я придумал еще одну хитрость, и мне опять удалось обманутьпростодушного мавра. Его имя было Измаил, поэтому все называли его Моли.Вот я и сказал ему: - Моли, на судне есть хозяйские охотничьи ружья. Хорошо бы достатьнемного пороху и несколько зарядов - может быть, нам посчастливитсяподстрелить себе на обед куликов. Хозяин держит порох и дробь на корабле,я знаю. - Ладно, - сказал он, - принесу. И он принес большую кожаную сумку с порохом - фунта полтора весом, апожалуй, и больше, да другую, с дробью, - фунтов пять или шесть. Онзахватил также и пули. Все это было сложено в шлюпке. Кроме того, вхозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я насыпал в большуюбутыль, вылив из нее предварительно остатки вина. Запасшись, таким образом, всем необходимым для дальнего плавания, мывышли из гавани, будто бы на рыбную ловлю. Я опустил мои удочки в воду, ноничего не поймал (я нарочно не вытаскивал удочек, когда рыба попадалась накрючок). - Здесь мы ничего не поймаем! - сказал я мавру. - Хозяин не похвалитнас, если мы вернемся к нему с пустыми руками. Надо отойти подальше вморе. Быть может, вдали от берега рыба будет лучше клевать. Не подозревая обмана, старый мавр согласился со мною и, так как онстоял на носу, поднял парус. Я же сидел за рулем, на корме, и, когда судно отошло мили на три воткрытое море, я лег в дрейф - как бы для того, чтобы снова приступить крыбной ловле. Затем, передав мальчику руль, я шагнул на нос, подошел кмавру сзади, внезапно приподнял его и бросил в море. Он сейчас жевынырнул, потому что плавал, как пробка, и стал кричать мне, чтобы я взялего в шлюпку, обещая, что поедет со мною хоть на край света. Он так быстроплыл за судном, что догнал бы меня очень скоро (ветер был слабый, и шлюпкаеле двигалась). Видя, что мавр скоро догонит нас, я побежал в каюту, взялтам одно из охотничьих ружей, прицелился в мавра и сказал: - Я не желаю тебе зла, но оставь меня сейчас же в покое и скореевозвращайся домой! Ты хороший пловец, море тихое, ты легко доплывешь доберега. Поворачивай назад, и я не трону тебя. Но, если ты не отстанешь отшлюпки, я прострелю тебе голову, потому что твердо решил добыть себесвободу. Он повернул к берегу и, я уверен, доплыл до него без труда. Конечно, я мог взять с собой этого мавра, но на старика нельзя былоположиться. Когда мавр отстал от шлюпки, я обратился к мальчику и сказал: - Ксури, если ты будешь мне верен, я сделаю тебе много добра.Поклянись, что ты никогда не изменишь мне, иначе я и тебя брошу в море. Мальчик улыбнулся, глядя мне прямо в глаза, и поклялся, что будет мневерен до гроба и поедет со мной, куда я захочу. Говорил он такчистосердечно, что я не мог не поверить ему. Покуда мавр не приблизился к берегу, я держал курс в открытое море,лавируя против ветра, чтобы все думали, будто мы идем к Гибралтару. Но, как только начало смеркаться, я стал править на юг, придерживаяслегка к востоку, потому что мне не хотелось удаляться от берега. Дулочень свежий ветер, но море было ровное, спокойное, и потому мы шлихорошим ходом. Когда на другой день к трем часам впереди в первый раз показаласьземля, мы очутились уже миль на полтораста южнее Салеха, далеко запределами владений марокканского султана, да и всякого другого изафриканских царей. Берег, к которому мы приближались, был совершеннобезлюден. Но в плену я набрался такого страху и так боялся снова попасть кмаврам в плен, что, пользуясь благоприятным ветром, подгонявшим моесуденышко к югу, пять дней плыл вперед и вперед, не становясь на якорь ине сходя на берег. Через пять дней ветер переменился: подуло с юга, и так как я уже небоялся погони, то решил подойти к берегу и бросил якорь в устье какой-томаленькой речки. Не могу сказать, что это за речка, где она протекает икакие люди живут на ее берегах. Берега ее были пустынны, и это меня оченьобрадовало, так как у меня не было никакого желания видеть людей.Единственное, что мне было нужно, - пресная вода. Мы вошли в устье под вечер и решили, когда стемнеет, добраться досуши вплавь и осмотреть все окрестности. Но, как только стемнело, мыуслышали с берега ужасные звуки: берег кишел зверями, которые так бешеновыли, рычали, ревели и лаяли, что бедный Ксури чуть не умер со страху истал упрашивать меня не сходить на берег до утра. - Ладно, Ксури, - сказал я ему, - подождем! Но, может быть, придневном свете мы увидим людей, от которых нам придется, пожалуй, еще хуже,чем от лютых тигров и львов. - А мы выстрелим в этих людей из ружья, - сказал он со смехом, - онии убегут! Мне было приятно, что мальчишка ведет себя молодцом. Чтобы он ивпредь не унывал, я дал ему глоток вина. Я последовал его совету, и всю ночь мы простояли на якоре, не выходяиз лодки и держа наготове ружья. До самого утра нам не пришлось сомкнутьглаз. Часа через два-три после того, как мы бросили якорь, мы услышалиужасный рев каких-то огромных зверей очень странной породы (какой - мы исами не знали). Звери приблизились к берегу, вошли в речку, сталиплескаться и барахтаться в ней, желая, очевидно, освежиться, и при этомвизжали, ревели и выли; таких отвратительных звуков я до той поры никогдане слыхал. Ксури дрожал от страха; правду сказать, испугался и я. Но мы оба еще больше испугались, когда услышали, что одно из чудовищплывет к нашему судну. Мы не могли его видеть, но только слышали, как оноотдувается и фыркает, и угадали по одним этим звукам, что чудовище огромнои свирепо. - Должно быть, это лев, - сказал Ксури. - Поднимем якорь и уйдемотсюда! - Нет, Ксури, - возразил я, - нам незачем сниматься с якоря. Мытолько отпустим канат подлиннее и отойдем подальше в море - звери непогонятся за нами. Но едва я произнес эти слова, как увидел неизвестного зверя нарасстоянии двух весел от нашего судна. Я немного растерялся, однако сейчасже взял из каюты ружье и выстрелил. Зверь повернул назад и поплыл кберегу. Невозможно описать, какой яростный рев поднялся на берегу, когдапрогремел мой выстрел: должно быть, здешние звери никогда раньше неслышали этого звука. Тут я окончательно убедился, что в ночное времявыходить на берег нельзя. Но можно ли будет рискнуть высадиться днем -этого мы тоже не знали. Стать жертвой какого-нибудь дикаря не лучше, чемпопасться в когти льву или тигру. Но нам во что бы то ни стало нужно было сойти на берег здесь или вдругом месте, так как у нас не осталось ни капли воды. Нас давно ужемучила жажда. Наконец наступило долгожданное утро. Ксури заявил, что, еслия пущу его, он доберется до берега вброд и постарается раздобыть преснойводы. А когда я спросил его, отчего же идти ему, а не мне, он ответил: - Если придет дикий человек, он съест меня, а вы останетесь живы. В этом ответе прозвучала такая любовь ко мне, что я был глубокорастроган. - Вот что, Ксури, - сказал я, - отправимся оба. А если явится дикийчеловек, мы застрелим его, и он не съест ни тебя, ни меня. Я дал мальчику сухарей и глоток вина; затем мы подтянулись поближе кземле и, соскочив в воду, направились к берегу вброд, не взяв с собойничего, кроме ружей да двух пустых кувшинов для воды. Я не хотел удаляться от берега, чтобы не терять из виду нашего судна.Я боялся, что вниз по реке к нам могут спуститься в своих пирогах дикари.Но Ксури, заметив ложбинку на расстоянии мили от берега, помчался скувшином туда. Вдруг я вижу - он бежит назад. "Не погнались ли за ним дикари? - встрахе подумал я. - Не испугался ли он какого-нибудь хищного зверя?" Я бросился к нему на выручку и, подбежав ближе, увидел, что за спинойу него висит что-то большое. Оказалось, он убил какого-то зверька, вроденашего зайца, только шерсть у него была другого цвета и ноги длиннее. Мыоба были рады этой дичи, но я еще больше обрадовался, когда Ксури сказалмне, что он отыскал в ложбине много хорошей пресной воды. Наполнив кувшины, мы устроили роскошный завтрак из убитого зверька ипустились в дальнейший путь. Так мы и не нашли в этой местности никакихследов человека. После того как мы вышли из устья речки, мне еще несколько раз вовремя нашего дальнейшего плавания приходилось причаливать к берегу запресной водой. Однажды ранним утром мы бросили якорь у какого-то высокого мыса. Уженачался прилив. Вдруг Ксури, у которого глаза были, видимо, зорче моих,прошептал: - Уйдемте подальше от этого берега. Взгляните, какое чудовище лежитвон там, на пригорке! Оно крепко спит, но горе будет нам, когда онопроснется! Я посмотрел в ту сторону, куда показывал Ксури, и действительноувидел ужасного зверя. Это был огромный лев. Он лежал под выступом горы. - Слушай, Ксури, - сказал я, - ступай на берег и убей этого льва. Мальчик испугался. - Мне убить его! - воскликнул он. - Да ведь лев проглотит меня, какмуху! Я попросил его не шевелиться и, не сказав ему больше ни слова, принесиз каюты все наши ружья (их было три). Одно, самое большое и громоздкое, язарядил двумя кусками свинца, всыпав предварительно в дуло хороший зарядпороху; в другое вкатил две большие пули, а в третье - пять пуль поменьше. Взяв первое ружье и тщательно прицелившись, я выстрелил в зверя. Яметил ему в голову, но он лежал в такой позе (прикрыв голову лапой науровне глаз), что заряд попал в лапу и раздробил кость. Лез зарычал ивскочил, но, почувствовав боль, свалился, потом поднялся на трех лапах изаковылял прочь от берега, испуская такой отчаянный рев, какого я ещеникогда не слыхал. Я был немного смущен тем, что не попал ему в голову; однако, не медляни минуты, взял второе ружье и выстрелил зверю вдогонку. На этот раз мойзаряд попал прямо в цель. Лев свалился, издавая еле слышные хриплые звуки. Когда Ксури увидел раненого зверя, все его страхи прошли, и он сталпросить меня, чтобы я отпустил его на берег. - Ладно, ступай! - сказал я. Мальчик прыгнул в воду и поплыл к берегу, работая одной рукой, потомучто в другой у него было ружье. Подойдя вплотную к упавшему зверю, онприставил дуло ружья к его уху и убил наповал. Было, конечно, приятно подстрелить на охоте льва, но мясо его негодилось в пищу, и я очень жалел, что мы истратили три заряда на такуюникчемную дичь. Впрочем, Ксури сказал, что он попытается поживитьсякое-чем от убитого льва, и, когда мы вернулись в шлюпку, попросил у менятопор. - Зачем? - спросил я. - Отрубить ему голову, - отвечал он. Однако голову отрубить он не мог, у него не хватило сил: он отрубилтолько лапу, которую и принес в нашу шлюпку. Лапа была необыкновенныхразмеров. Тут мне пришло в голову, что шкура этого льва может нам, пожалуй,пригодиться, и я решил попробовать снять с него шкуру. Мы сноваотправились на берег, но я не знал, как взяться за эту работу. Ксуриоказался более ловким, чем я. Работали мы целый день. Шкура была снята только к вечеру. Мырастянули ее на крыше нашей маленькой каюты. Через два дня она совершеннопросохла на солнце и потом служила мне постелью. Отчалив от этого берега, мы поплыли прямо на юг и днейдесять-двенадцать подряд не меняли своего направления. Провизия наша подходила к концу, поэтому мы старались возможноэкономнее расходовать наши запасы. На берег мы сходили только за преснойводой. Я хотел добраться до устья реки Гамбии или Сенегала, то есть до техмест, которые прилегают к Зеленому мысу, так как надеялся встретить здеськакой-нибудь европейский корабль. Я знал, что, если я не встречу корабля вэтих местах, мне останется или пуститься в открытое море на поискиостровов, или погибнуть среди чернокожих - другого выбора у меня не было. Я знал также, что все корабли, которые идут из Европы, куда бы они нинаправлялись - к берегам ли Гвинеи, в Бразилию или в Ост-Индию, - проходятмимо Зеленого мыса, и потому мне казалось, что все мое счастье зависиттолько от того, встречу ли я у Зеленого мыса какое-нибудь европейскоесудно. "Если не встречу, - говорил я себе, - мне грозит верная смерть".
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Встреча с дикарями Прошло еще дней десять. Мы неуклонно продолжали продвигаться на юг. Сперва побережье было пустынно; потом в двух-трех местах мы увиделиголых чернокожих людей, которые стояли на берегу и смотрели на нас. Мне как-то вздумалось выйти на берег и побеседовать с ними, но Ксури,мой мудрый советчик, сказал: - Не ходи! Не ходи! Не надо! И все-таки я стал держаться ближе к берегу, чтобы иметь возможностьзавести с этими людьми разговор. Дикари, очевидно, поняли, чего я хочу, идолге бежали за нами по берегу. Я заметил, что они безоружные только у одного из них была в рукедлинная тонкая палка. Ксури сказал мне, что это копье и что дикари бросаютсвои копья очень далеко и удивительно метко. Поэтому я держался внекотором отдалении от них и разговаривал с ними при помощи знаков,стараясь дать им понять, что мы голодны и нуждаемся в пище. Они поняли истали, в свою очередь, делать мне знаки, чтобы я остановил свою шлюпку,так как они намерены принести нам еду. Я спустил парус, шлюпка остановилась. Два дикаря побежали куда-то ичерез полчаса принесли два больших куска сушеного мяса и два мешка сзерном какого-то хлебного злака, растущего в тех местах. Мы не знали,какое это было мясо и какое зерно, однако выразили полную готовностьпринять и то и другое. Но как получить предлагаемый дар? Сойти на берег мы не могли: мыбоялись дикарей, а они - нас. И вот, для того чтобы обе сторонычувствовали себя в безопасности, дикари сложили на берегу всю провизию, асами отошли подальше. Лишь после того как мы переправили ее на шлюпку, ониворотились на прежнее место. Доброта дикарей растрогала нас, мы благодарили их знаками, так какникаких подарков не могли предложить им взамен. Впрочем, в ту же минуту нам представился чудесный случай оказать имбольшую услугу. Не успели мы отчалить от берега, как вдруг увидели, что из-за горвыбегают два сильных и страшных зверя. Они мчались со всех ног прямо кморю. Нам показалось, что один из них гонится за другим. Бывшие на берегулюди, особенно женщины, страшно испугались. Началась суматоха, многиезавизжали, заплакали. Только тот дикарь, у которого было копье, остался наместе, все прочие пустились бежать врассыпную. Но звери неслись прямо кморю и никого из чернокожих не тронули. Тут только я увидел, какие онигромадные. Они с разбегу бросились в воду и стали нырять и плавать, такчто можно было, пожалуй, подумать, будто они прибежали сюда единственноради морского купания. Вдруг один из них подплыл довольно близко к нашей шлюпке. Этого я неожидал, но тем не менее не был застигнут врасплох: зарядив поскорее ружьея приготовился встретить врага. Как только он приблизился к нам нарасстояние ружейного выстрела я спустил курок и прострелил ему голову. Втот же миг он