И кто же знает, когда это случилось, в какие времена? Но только и в настоящее время от этого не уйти, не спрятаться, а только можно принять в свое сердце.
Вот который день, месяц, год, век по земле ходило Одиночество, пухлое от своей внутренней пустоты. А, может это так казалось всем, кто его видел, всем тем, кто ощущал эту внутреннюю пустоту? Одиночество имело огромные бездонные глаза, ходило по белу свету, оглядывало все закоулки и трещинки, искало всюду обиды, огорчения, зависти, раздражения. И чем больше оно их находило, тем сильнее раздувалось. Оно окидывало своим тяжелым взглядом все живое вокруг, и некуда было спрятаться ни одной одинокой душе от этого алчного, все поглощающего, желающего вобрать все в себя взора.
Тряслись мелкой дрожью деревья и травы, попискивали и поскуливали животные, насекомые и птицы прижимали крепче к своим спинкам крылышки, лапки, ножки, как только на небе начинала играть в прятки мертвецки бледная луна, то появляясь под развевающимися, ничем не подпоясанными одеждами облаков, то прячась за их дрожащими клубами. Луна молчала в небесах, но ей приходилось наблюдать из века в век, как перетекают ночами из стороны в сторону бесформенные, обвисшие телеса этого странного беспокойного существа - Одиночества.
Одиночество все видело и знало, оно любило все живое, но как магнитом его притягивало к людям. Его ненасытное сердце чувствовало и реагировало на негативные эмоции людей. Одних бесформенное существо уже окутало своим гипнотическим взглядом, и они покорно влачили свое существование. Другие еще сопротивлялись, пытаясь выбраться из тумана бродячих мыслей, заблуждений и неэффективных занятий, скользя, падая, поднимаясь, но все больше увязая в паутине одежд Одиночества…
Но где-то на земле Одиночества не было, там блистала царица-Любовь, было солнечно, тепло, радостно, и не только вокруг, но и в сердцах людей, что попали под ее влияние. Однако, и в этот уютный мирок Любви заглядывало Одиночество, раздвигая холодными пальцами-щупальцами радужно искрящиеся лучики солнца, нащупывая и обрывая тонкие нити привязанностей, доверия, дружбы, растаскивая и разбрасывая любящие сердца по разным городам, странам, уголкам земли. И не было никакой управы против его безжалостного всемогущества.
Заглянуло Одиночество и в небольшой провинциальный городок, где на мягком диванчике, перед последней моделью нового телевизора, сидел немного потрепанный временем и потертый местами сединой, еще симпатичный кожаный Ботинок. Он не так давно вернулся из очередного путешествия. Ну, как путешествия? Так, просто, поездки по адресам, по которым проживали симпатичные и удобные туфельки, босоножки, сапожки. Одни были модно упакованы – их коробки привлекали яркостью и глянцем, другие уже имели своё место в жизни на нижней полке обувницы или в ящике плательного шкафа, третьи были мягки, растоптаны, сдержанны… Эти третьи были самые удобные и привычные, хоть поношены и потерты жизненными обстоятельствами. Ботинок устал, ему приходилось играть много ролей во время встреч: где-то быть ярким и темпераментным, где-то мнить из себя деловитого и пробивного, где-то входить в роль перспективного кавалера. Ему нужно было показывать себя, свои лучшие стороны и швы. Нужно было казаться лучше, интереснее, самодостаточнее. Играть роль, одевать и менять маски под случай, ситуацию, время.
Да, он устал от ролей, от выученных наизусть рассказов о дорогах, лужах, камнях и газонах… О педалях велосипеда, салоне кроссовера, случайном мяче… Он вспоминал темы общения. О чем? Да, собственно, и не важно. Жизнь его ускользала. За её движением в сторону не возврата можно было наблюдать по тому, как менялись пухлые настенные календари каждый год, как ежедневно худели они ровно на один листочек, как медленно, но верно перебегала стрелка часов с одной цифры на другую под равномерное «тик-так»… Да, стрелка, отмеряющая жизнь. Стрелка, отмеряющая «быть». Стрелка, отмеряющая путь от одного адреса до другого… Ничто так на этом пути не волновало Ботинка, как увидеть, попробовать, ощутить, сорвать. Сорвать удовольствие от предвкушения встречи, самой встречи, послевкусия встречи. Сорвать. Сорвать! Сорвать как цветок. Понюхать, а потом сжать в своем кулаке до хруста и выбросить в сторону. Потому что «не то», «других много»… Или как яблоко. Выбрать самое красивое, крупное, а потом дотянуться до него сквозь ветки и высоту. Сорвать, попробовать на вкус и выбросить. Потому что ты сейчас просто не хочешь есть. Или вкус яблока не по тебе. Ты не угадал, не предвидел эту кислинку, или терпкость, или жесткость плода. Но ты его сорвал. Сорвал и выбросил… Пришел по адресу, увидел, пообщался, может, и продолжение встречи получил, и ушел. Оставил адрес в прошлом. В памяти. Надкусанное яблоко, сорванный цветок… Уже не нужны. Выброшены. Забыты.
Ботинок не любил думать, точнее не хотел. Думать – это иметь свои суждения, алгоритмы, подходы. Это уметь принять свои мысли. Думать – это смотреть внутрь себя. Ведь проще жить – пожелал, получил, пошел дальше. А понравилось или не понравилось, зачем рассуждать? Вдруг ответ будет не таким, как ты ожидаешь? Будет больно, защемит в груди. Или придется оправдываться перед кем-нибудь или перед собой за неожиданный результат. Хотя, Ботинок уже давно себя оправдал за все. За все, что было, есть, будет. Зачем теребить собственное эго? Главное – амбиции: хочу, надо, мне так удобно. А еще к главному Ботинок относил то, что поднимало самооценку, питало его эго – это уважение, лесть и восхищение женского ассортимента обуви им, таким крутым. Уважение и восхищение как подтверждение собственной значимости.
Медленно, но верно его душой овладевало Одиночество, просочившееся сквозь железную дверь квартиры. Ботинок грустил, не находил себе места на своей жилплощади. Чувство отсутствия рядом с ним другого существа, мягкого и теплого, подвигало его искать новых претенденток на союз, пусть и временный. Зашнуровавшись до самого верха черным шелковым шнурком, Ботинок вышел на улицу. На улице царила осень. Осень – это переходное время года от тепла, света и беззаботности к холоду и дрожи от откровенно наглого ветра через всю красоту и пышность прощального банкета многоцветья, к шелесту и хрусту листвы под ногами, звонкому шлепанью шагов по неглубоким лужам. Ботинка глубина пугала и отталкивала своей непознанностью, таящимися в ней сюрпризами. Он не принимал погружение осени из яркой в серую и дождливую, с мокрым снегом и грязной хлябью. Не принимал ее настроение. Прятался под зонт, ёжился, шмыгал носом, скорее завершив дела, бежал в свою холостяцкую квартиру, где снова зависал на сайтах знакомств.
В соседнем городском районе в одной из однокомнатных квартир многоэтажного дома из серовато-грязного кирпича, а может, это просто так казалось в ненастные осенние деньки, когда и чисто белое становилось серым и скучным, жила симпатичная туфелька-лодочка. Квартирка небольшая, чистенькая, на подоконниках - комнатные цветы, на стенах - картины. Живопись Туфелька любила, и не только каблучком вырисовывать на асфальте. Пейзажами, натюрмортами, портретами заполнялись ее мечты, которые иногда потихоньку, аккуратненько оживали на белых холстах или ярко, живо, экспрессивно в несколько часов воплощались в виде удивительной картины, которую хотелось рассматривать, хотелось заглянуть в ее глубь, познать содержание…
Вот именно в такой осенний день свинцово-хмурой погоды Туфелька спокойно пила горячий чай с кусочками яблок и медом на своей кухне. В уголке стола лампа под пестрым желто-красным абажуром лила свет. Из соседней комнатки доносилась музыка и заполняла своим минорным настроением все пространство. Приглушенный свет, приглушенная осенью музыка… Теплые шерстяные носочки, мягкий пушистый плед, аромат яблок… Изящная, красная с золотистыми крапинками рамочка в виде сердечка на полочке, а в ней золотистый Лучик, – подарок от Царицы Любви - тоже мягко поблёскивал в своём уголочке, наполняя пространство предвкушением чего-то неизвестного, но такого манящего своей загадочностью. Но еще были, нет, присутствовали, точнее, величественно заполняли, оживляли собой пространство прекрасные малахитовые глаза Туфельки, искрящиеся наслаждением от жизни, источающие внутреннее тепло.
А за окном осень проживала свою жизнь, срывала последнюю потускневшую от охры листву, меряла время холодными нитями дождя, пронизывала насквозь дождевики и куртки прохожих. Осенью особенно хочется уюта. Вечерами, возвращаясь домой, ты видишь, как манят ярким светом проемы окон, чувствуешь, как пахнет вкусной едой, домашним теплом. Вот и Ботинка манит теплый свет из окна. Он смутно вспоминает этот дом, саму Туфельку, ее глаза и улыбку… Ярче играет веселыми шариками Лучик. Ботинок вздыхает, достает телефон, пишет СМС…
Вездесущий нос Одиночества просунулся и в этот маленький мирок квартирки, но долго не задержался. Что-то ему здесь не по душе оказалось: то ли запах не тот, то ли свет ярок, то ли более доступные места слаще. Короче, отметилось своим посещением Одиночество, но ничего не предприняло. И такое в жизни бывает: нет результата – тоже результат. Однако Царица-любовь эту квартирку на свой персональный учет поставила под заголовком «Будущее». Поэтому в настоящем оказалась квартирная территория Туфельки такой нейтральной зоной: и Одиночеству здесь неинтересно, и у Царицы-любви руки не доходят до перемен. А, может, и не нужны никому эти перемены? Ведь так приятно ощущать подлинное настоящее – такое драгоценное и неповторимое внутреннее тепло – тепло души! Оно на дороге не валяется. И в магазине не купишь. Это нечто удивительно дорогое и в то же время удивительно бесценное. Это может только увеличиваться, если его отдаешь или даришь. И чем больше ты его отдаешь, тем больше его у тебя становится. Приходят друзья и родные: у тебя всегда есть для них вкусный ароматный чай с мятой или душицей, яблочный пирог с корицей, а у них – масса необыкновенных рассказов об их жизни, любви, печалях… И вот ты уже в настоящем живешь настоящим – даришь и отдаешь тепло души. Проносится в голове Туфельки недавний визит Ботинка с его последними рассказами о невиданных ею подвигах, о грандиозных планах будущих побед… Но она уже все это слышала когда-то… И поэтому тогда просто кивала головой, якобы соглашаясь со сказанным, мягко улыбалась и делала вид, что верит всему, всему и, главное, ему. В ее голове тогда еще проносились мысли, что нужно запастись медом, вареньем, мукой. Что нужно действовать сейчас, чтобы позже, когда закончатся красивые слова, когда Царица-любовь станет осыпать бархатными лучиками тепла другие квартирки, в которые по пути жизненных подвигов заглянет Ботинок, когда Одиночество почувствует дрожь озноба еще одного покинутого сердца и будет дробить воспоминаниями, когда придут настоящие зимние морозы, и тогда - просто сидеть в тишине, нарушаемой только тиканьем часов на стене, в покое и гармонии с собой и своими мыслями, улыбаться и доставать ложечкой счастье в виде запасов.
Лучик, подаренный Царицей-Любовью, скользнул по стене, по белой скатерти стола, скользнул в хрустальную вазочку с вареньем, затрепетал в ее гранях, распался на тысячи цветных веселых искр-горошин, осыпав все вокруг радостным блеском. Туфелька улыбнулась, открыла блокнот и взяла карандаш. «Сегодня родится еще одна сказка!»- подумала она и открыла белую страничку. Да, сказка обязательно появится, и ее день рождения станет событием на этой уютной кухоньке. Обязательно придет подруга. Она расскажет о том, что недавно прочитала и просмотрела, что глубоко затронуло ее сердце. Туфелька немного поспорит с нею. Не важно, как найдется компромисс, важно, что обе будут пить ароматный чай с булочками и ложечками варенья-счастья, болтать о работе, путешествиях, планах. И Туфелька прочтет ей свою новую сказку… Подруга по-дружески обнимет Туфельку, Лучик снова запрыгает веселыми разноцветными горошинами по стенам, и на кухне станет гораздо теплее, чем за окном. Тепло дружбы. Оно на дороге не валяется. Его не купишь. Это нечто удивительно ценное и дорогое, что намного дороже дешевого блеска и лоска. Когда видишь настоящее, сразу понимаешь, что жизнь продолжается.
- Как дела? Ты дома?- этот слегка искаженный телефонной связью голос Туфелька узнала мгновенно. Ботинок…Ботинок идёт на мягкий свет из твоего окна, на тепло твоей кухоньки, на аромат чая и пирога… Почему-то становится холодно…
Холод, холод… Одиночество чувствует свое любимое лакомство – холод. Импульсы этого ощущения, словно биотоки, питают его нутро. Словно огромный, лохматый зверь на запах добычи, Одиночество нависает над маленькой квартиркой Туфельки. Становится темнее, музыка льется печальнее, что-то начинает сдавливать сердце и комом подступать к горлу… Туфелька понимает, что Ботинок и в этот раз не останется надолго, не поможет в тяжелую минуту, не успокоит, когда страшно… Не принесет шкуру убитого медведя… Спокойно, словно так и надо, будет жевать яблочный пирог и пить ароматный чай. Да, он обнимет, но объятия будут значить лишь приглашение к тому.., за чем он явно и пришёл… После останется холодный чай, не отвеченные звонки, холод, холод… Холод Одиночества здесь. Холод Одиночества струится следом и за Ботинком, обволакивает его плечи. Ботинок боится остановиться. На ходу из памяти телефонной книги вырывает еще один номер… Еще одна туфелька, босоножка… Еще одни манящие теплом окна и глаза… Одиночество своими длинными тонкими пальцами забирается под воротник Ботинка, холодом начинает щекотать за шею. Ботинок поднимает воротник и набирает номер… Холод, холод, холодно…
Лучик метается по кухне из стороны в сторону… Разноцветные горошины бликов рассыпаются тут и там… Туфелька снова ставит чайник на огонь, заваривает мятный чай, открывает баночку с вареньем… А вот и любимые краски! Она знает, что делать! Она может писать свою историю судьбы. Ей есть, куда идти и куда возвратиться. Она начинает любить. Любить себя за шрамы, любить Одиночество. Радужные блики на стенах зажигаются ярче. Словно кот, Одиночество забивается в дальний угол, лениво клонится его голова, притихает дыхание, закрываются глаза…