Джеймс Боллард
Бетонный остров
Джеймс Боллард
Бетонный остров
Введение
Мечта побывать на необитаемом острове по‑прежнему влечет нас неодолимо, как ни малы в реальной жизни наши шансы оказаться выброшенными на берег какого‑нибудь кораллового атолла, затерянного в Тихом океане. Но «Робинзон Крузо» – одна из первых книг, которые мы читаем в детстве, а фантазия не умирает. Там нас ждут и захватывающие проблемы выживания, и сложное дело воссоздания действующей модели буржуазного общества со всем его изобилием и удобствами, – с чем так успешно справился Крузо. Такой необитаемый остров хорош в качестве приключения на выходные. Когда полный запасов разбитый корабль удобно расположился на ближайшем рифе, словно магазин по соседству.
Но если серьезно, то в нашем стремлении вернуться к более примитивной природе, освободившись от чувства собственного достоинства и систем моральной поддержки, которыми снабдила нас цивилизация, присутствует некий вызов. Сможем ли мы преодолеть страх, голод и одиночество? Хватит ли у нас мужества и смекалки справиться со всем тем, что выставит против нас стихия?
На гораздо более глубоком уровне у нас присутствует потребность господствовать над островом, потребность превратить некую безымянную территорию в продолжение нашего сознания. Таинственный, окутанный облаками пик, обманчиво тихая лагуна, гниющие мангровые заросли и скрытый источник чистой воды – все это таится на периферии нашей психики, полнясь всевозможными соблазнами и опасностями, как, наверное, жило и в душе наших первобытных предков.
Пусть атолл в Тихом океане и недосягаем, но есть другие острова, гораздо ближе к дому, – иные из них всего в нескольких шагах от тротуара, по которому мы ходим каждый день. Они окружены не океаном, а бетоном, огорожены бронированными заборами и стенами из пуленепробиваемого стекла. Каждому горожанину знаком неистребимый подсознательный страх оказаться в случае аварии электросети заточенным в туннеле метро или просидеть все выходные в лифте, застрявшем на одном из верхних этажей опустевшего учреждения.
|
|
Проезжая по испещренной дорожными знаками транспортной развязке, где, казалось бы, предусмотрены все потенциальные опасности, мы порой замечаем отгороженные крутыми откосами треугольнички пустырей. А что, если по какому‑то странному стечению обстоятельств у нас лопнет шина и нас выбросит через ограждение на такой вот заброшенный островок, заваленный камнями и поросший сорной травой, вне зоны видимости камер наблюдения?
Как продержаться до прибытия помощи, лежа со сломанной ногой у перевернутой машины? А что, если помощь вообще не придет? Как привлечь внимание, как подать знак занятым своими мыслями пассажирам автобуса, мчащегося в лондонский аэропорт? Как поджечь свой автомобиль, когда в этом возникнет необходимость?
Но наряду с множеством физических трудностей нас ожидают еще и трудности психологические. Насколько мы решительны, насколько можем полагаться на себя и собственные побуждения? Ведь не исключено, что мы втайне желали оказаться отрезанными от внешнего мира, сбежать от семьи, от возлюбленных, от обязанностей. Современные технологии, как я попытался показать в «Автокатастрофе» и «Высотке», предлагают бесчисленное множество способов испытать на практике любые нестандартные наклонности нашей личности. Сидя в застрявшем лифте или на островке рядом с автострадой, мы можем тиранить себя, а можем проверить на прочность свои сильные и слабые стороны и, возможно, примириться с некоторыми аспектами своего характера, на которые обычно закрывали глаза.
|
|
А если обнаружится, что на острове обитает кто‑то еще, то нас ждет интереснейшая, но крайне опасная встреча…
ГЛАВА 1
Через барьер
Двадцать второго апреля 1973 года, в четвертом часу дня, тридцатипятилетний архитектор Роберт Мейтланд ехал по скоростной выездной полосе Вествейской транспортной развязки в центре Лондона. Через шестьсот ярдов после пересечения с недавно построенным ответвлением автомагистрали М‑4, когда «ягуар» уже миновал знак ограничения скорости семьдесят миль в час, у него лопнула левая передняя покрышка. Отраженный от бетонного парапета хлопок словно сдетонировал под черепом Роберта Мейтланда. За несколько секунд до столкновения, ослепленный ударом о хромированную раму окна, он вцепился в вырывающуюся перекладину руля. Машина виляла по пустым полосам, и его руки дергались, как у куклы, а изжеванная шина оставляла черный след на белых линиях разметки, идущих вдоль длинного изгиба насыпи дорожного полотна. Потеряв управление, автомобиль врезался в стоявшие на обочине сосновые щиты – временное ограждение автострады – и, слетев с дороги, покатил– ся по заросшему травой откосу. Проехав после спуска еще ярдов тридцать, он остановился, уткнувшись в ржавый остов перевернутого такси. Не более чем оглушенный страшным ударом, по касательной задевшим его жизнь, Роберт Мейтланд лежал на рулевом колесе; его пиджак и брюки были, как блестками, усыпаны осколками ветрового стекла.
|
|
В эти первые минуты, когда он пришел в себя, в памяти всплыли звук лопнувшей шины, солнечный свет, резанувший по глазам при выезде из туннеля под виадуком, и осколки ветрового стекла, градом ударившие в лицо. Цепь стремительно сменяющихся событий заняла какие‑то микросекунды – словно вдруг открылась и захлопнулась за ним дверь в ад.
– …Боже…
Расслышав свой тихий шепот, Мейтланд насторожился. Его руки по‑прежнему лежали на треснувшей перекладине рулевого колеса, пальцы бесчувственно растопырились, словно препарированные. Опершись ладонями о край руля, он выпрямился. Машина остановилась среди кочек, за окном виднелась лишь крапива и буйная трава по пояс высотой.
Из разбитого радиатора с шипением вырывался пар и брызгала ржавая вода. Мотор издавал глухое рычание – механический предсмертный хрип.
Ощутив скованность в ногах, Мейтланд уставился в пространство под приборным щитком. Ступни лежали между педалями, словно их в спешке засунул туда таинственный диверсионный отряд, устроивший эту аварию.
Мейтланд пошевелил ногами и, когда они заняли привычное положение по разные стороны рулевой колонки, более‑менее успокоился. Педаль отвечала на нажатие ступни. Не обращая внимания ни на траву за окном, ни на автостраду, Мейтланд принялся тщательно обследовать свое тело. Он проверил бедра и живот, стряхнул с пиджака осколки ветрового стекла и ощупал грудную клетку – нет ли признаков перелома ребер.
В зеркало заднего вида он осмотрел голову. На правом виске красовался треугольный кровоподтек, похожий на строительный мастерок. Лоб был забрызган грязью и маслом, попавшими в машину через разбитое ветровое стекло. Мейтланд потер лицо, стараясь вмассировать в бледную кожу и мышцы хоть какое‑то выражение. От жестких щек и тяжелой челюсти отхлынула вся кровь. Глаза глядели из зеркала тупо и бессмысленно, словно рассматривали психически ненормального близнеца.
Зачем ему понадобилось так разгоняться? Он покинул свой мерилбонский офис в три часа, рассчитывая избежать столпотворения в час пик, и у него было достаточно времени, чтобы благополучно добраться до места. Мейтланд вспомнил, как свернул на центральный круг Вествейской развязки и как поднажал к туннелю виадука. В ушах до сих пор стоял шорох покрышек, когда они скользили вдоль бетонной бровки, взметая вихрь пыли и сигаретных пачек. Когда машина вынырнула из‑под свода туннеля, апрельское солнце на мгновение ослепило Мейтланда, радугой заиграв на ветровом стекле…
Ремень безопасности, которым он почти не пользовался, висел на крючке у плеча. Мейтланд честно признался себе, что постоянно превышал скорость. Стоило ему сесть за руль, и какой‑то хулиганский ген, какой‑то элемент лихачества, брал верх над его обычной осторожностью и здравомыслием. Сегодня, мчась по автостраде, измотанный трехдневной конференцией и озабоченный некоторой лицемерностью своего желания поскорее увидеться с женой после недели, проведенной с Элен Ферфакс, он чуть ли не нарочно подстроил эту аварию – возможно, как некий эксцентрический способ рационализации подспудного стремления.
Укоризненно покачав головой, Мейтланд выбил рукой остатки ветрового стекла. Впереди виднелся ржавый остов перевернутого такси, в который врезался его «ягуар». Рядом в зарослях крапивы валялись обломки и других машин – без шин и хромированных деталей, с распахнутыми ржавыми дверцами.
Мейтланд вылез из «ягуара» и оказался по пояс в траве. Когда он облокотился о крышу, раскаленное целлюлозное покрытие обожгло руку. Защищенный высокой насыпью дорожного полотна, неподвижный воздух нагрелся от полуденного солнца. По шоссе двигалось несколько машин, над балюстрадой виднелись их крыши. Глубокие борозды от колес «ягуара» прочертили грунт откоса, словно надрезы гигантского скальпеля, отметив место в ста футах от туннеля, где автомобиль съехал с дороги. Этот участок автострады и ее ответвления на запад от развязки открылись для движения всего два месяца назад, и большую часть ограждения еще предстояло установить.
Путаясь в траве, Мейтланд обошел машину спереди. С одного взгляда стало ясно, что надежды отогнать ее к ближайшей подъездной дороге – никакой. Вся передняя часть сплющилась, как вмятая морда. Три фары из четырех разбиты, а декоративная решетка застряла в сотах радиатора. При столкновении двигатель сорвался с креплений и покорежил корпус. Когда Мейтланд наклонился проверить картер, в ноздри ударил резкий запах антифриза и горячей ржавчины.
Ремонту не подлежит. Черт побери, а ведь ему так нравилась эта машина! Он пробрался сквозь траву к проплешине на земле между «ягуаром» и откосом автострады. Удивительно, что никто еще не остановился помочь. Водителям, выезжавшим из темноты туннеля на залитый солнцем крутой правый поворот, было не до разбросанных деревянных щитов.
Роберт посмотрел на часы. Было восемнадцать минут четвертого – после аварии прошло чуть больше десяти минут. Он бродил по траве с ощущением легкого отупения, как человек, только что увидевший нечто ужасное, вроде автокатастрофы или публичной казни… Мейтланд обещал восьмилетнему сыну, что приедет домой вовремя, чтобы забрать его из школы. Он представил, как Дэвид терпеливо ждет его за воротами Ричмондского парка по соседству с военным госпиталем, не подозревая, что отец разбил машину и находится в шести милях от него, под откосом автострады. По иронии судьбы в такую теплую весеннюю погоду у ворот парка наверняка сидят в ряд инвалиды войны в колясках, словно демонстрируя мальчику все разнообразие увечий, какие мог получить его отец.
Раздвигая руками жесткую траву, Мейтланд вернулся к «ягуару». Даже от этих небольших усилий у него раскраснелись лицо и грудь. Напоследок он неторопливо огляделся по сторонам с видом человека, который, собираясь навсегда покинуть злополучное место, окидывает его прощальным взглядом. Все еще потрясенный аварией, он уже начал ощущать боль от ушибов на груди и на бедрах. Ударом его швырнуло на руль, словно боксерскую грушу, – вторичное столкновение, как скромно называют это инженеры по безопасности. Мейтланд прислонился к багажнику, стараясь успокоиться. Хотелось запечатлеть в памяти этот поросший травой и заваленный брошенными машинами клочок земли, где он едва не расстался с жизнью.
Прикрыв ладонью глаза от солнца и еще раз хорошенько осмотревшись, Мейтланд понял, что его выбросило на так называемый островок безопасности – маленький треугольничек пустыря протяженностью ярдов двести, образованный тремя сходящимися автострадами. Вершина его указывала на запад, на заходящее солнце, чьи теплые лучи освещали видневшиеся вдали телевизионные павильоны Уайт‑сити. Основанием же служил идущий с юга на север виадук, протянувшийся в семидесяти футах над землей. Поддерживаемое массивными бетонными опорами, его шестиполосное полотно было скрыто из виду рифлеными металлическими щитами, установленными для защиты проезжающих внизу автомобилей.
За спиной у Мейтланда находилась северная стена острова – тридцатифутовый откос западной автострады, с которой он и слетел. Впереди, образуя южную границу, высился крутой откос трехполосной примыкающей дороги, которая, сделав петлю под виадуком, уходила на северо‑запад и вливалась в автостраду у вершины треугольника. Хотя этот поросший молоденькой травкой откос находился всего в сотне ярдов от Мейтланда, он не был виден в перегретом воздухе острова из‑за высокой травы, остовов машин и строительного оборудования. По примыкающей дороге мчались автомобили, но металлическое ограждение скрывало остров от водителей. На обочине вздымались высокие мачты трех указателей направлений.
Мейтланд обернулся. По автостраде ехал аэропортовским автобус. Пассажиры верхнего этажа, направлявшиеся в Цюрих, Штутгарт и Стокгольм, неподвижно сидели в своих креслах, словно компания манекенов. Двое из них, мужчина средних лет в белом плаще и молодой сикх в тюрбане на маленькой головке, посмотрели сверху на Мейтланда и на мгновение встретились с ним глазами. Он поймал их взгляды, но рукой махать не стал. Что, по их мнению, он там делал? С верхнего этажа автобуса его «ягуар» вполне мог показаться невредимым, а его самого могли принять за дорожного смотрителя или инженера.
Под виадуком у восточной оконечности острова ограждение из проволочной сетки отделяло треугольник пустыря от неофициальной муниципальной свалки. В тени под бетонным пролетом громоздились бесхозные мебельные фургоны, штабеля ободранных рекламных щитов, горы покрышек и металлического хлама. В четверти мили к востоку от виадука сквозь сетку виднелся местный торговый центр. По маленькой круглой площади с полосатыми навесами над окнами многочисленных магазинов ехал красный двухэтажный автобус.
Очевидно, с острова невозможно было выбраться иначе как по откосу. Мейтланд вынул ключи из замка зажигания и открыл багажник. Шансы, что какой‑нибудь бродяга или сборщик металлолома найдут здесь машину, были невелики – с двух сторон остров отделяли от окружающего мира высокие откосы, а с третьей – проволочная сетка. Подрядчики еще не приступали к принудительному благоустройству территории, так что исконное содержимое этого заброшенного клочка земли с его ржавыми машинами и сорной травой оставалось нетронутым.
Ухватившись за ручку большой кожаной сумки, Мейтланд попытался вытащить ее из багажника, но от усилий ему стало плохо. Кровь резко отхлынула от головы, словно давление упало до минимума. Он бросил сумку и бессильно прислонился к открытой крышке багажника.
В полированных панелях заднего крыла он увидел свое деформированное отражение. Его статная фигура искривилась, как у какого‑то гротескного пугала, часть обескровленного лица срезало на сгибе кузова, а одно ухо болталось на стебельке в шести дюймах от головы. Гримаса сумасшедшего…
Потрясение от аварии оказалось гораздо сильнее, чем думал Мейтланд. Он осмотрел содержимое багажника – набор инструментов, стопка журналов по архитектуре и картонка с полудюжиной бутылок белого бургундского, которые он вез домой жене. Год назад умер его дед, и после смерти старика мать время от времени передавала Мейтланду кое‑какие из его вин.
– Теперь, Мейтланд, выпивкой ты можешь воспользоваться сам…– сказал он себе, запирая багажник, потом пролез на заднее сиденье и забрал оттуда плащ, шляпу и портфель. При столкновении из‑под сиденья выкатилась уйма забытых предметов: полупустой флакон лосьона для загара – память о выходных, проведенных с доктором Элен Ферфакс на курорте Ла‑Гранд‑Мотт, оттиск статьи, подготовленной ею на педиатрическом семинаре, пачка миниатюрных сигар Кэтрин, которые он спрятал, когда пытался заставить ее бросить курить.
Мейтланд надел шляпу, взял в левую руку портфель и, перебросив плащ через правое плечо, направился к откосу. Часы показывали тридцать одну минуту четвертого – после аварии не прошло и получаса.
Он в последний раз оглянулся на остров. Примятая трава в извилистых коридорах, запечатлевших его неуверенные блуждания вокруг машины, уже выпрямилась и почти полностью скрыла серебристый «ягуар». Остров заливал чахлый желтый свет – неприятная мгла, которая, казалось, исходила от травы и гноем расползалась по земле, словно заволакивая незаживающую рану.
Под виадуком прогромыхал дизель грузовика. Повернувшись спиной к острову, Мейтланд шагнул к подножию откоса и стал карабкаться по мягкому склону. Сейчас он выберется наверх, остановит проходящую машину и доедет до дому.
ГЛАВА 2
Откос
Земля обтекала его, как теплая сыпучая река. Преодолев полпути, он стал по колено проваливаться в оползающий грунт. Рыхлый поверхностный слой был рассчитан лишь на то, чтобы удерживать травяной покров, почва еще не связалась дерном. Мейтланд с трудом вытаскивал ноги, пытаясь найти твердую опору и отталкиваясь портфелем, как веслом. Тяжелый подъем утомил его, но он через силу продолжал карабкаться вверх.
Ощутив во рту привкус крови, Мейтланд остановился. Он присел на корточки, достал из кармана носовой платок и приложил к языку и губам. Трясущийся рот оставил на платке красное пятно – как след тайного поцелуя. Мейтланд потрогал правый висок и скулу. Кровоподтек шел от уха до правой ноздри. Палец нащупал поврежденные носовую пазуху и десны; глазной зуб шатался.
Дожидаясь, когда восстановится дыхание, Мейтланд прислушался к шуму машин над головой. В туннеле виадука непрерывно гудели моторы. Примыкающая дорога в дальнем конце острова была вся запружена машинами, и Мейтланд помахал им плащом. Однако водители были сосредоточены на указателях и пересечении с главной дорогой.
Вдали в послеполуденной дымке вздымались башни административных зданий. Всматриваясь в теплую мглу над Мерилбоном, Мейтланд поискал глазами собственный офис. Где‑то там, за стеклянной стеной на восемнадцатом этаже, его секретарша печатает программу заседания финансового комитета, запланированного на следующую неделю; она и не догадывается, что ее босс в этот момент сидит с окровавленным ртом на откосе у автострады.
У него затряслись плечи, по диафрагме пробежала мелкая дрожь. Сделав над собой усилие, Мейтланд подавил спазм, сглотнул подкатившую к горлу слизь и посмотрел вниз на «ягуар», снова задумавшись об аварии. Глупо было превышать скорость. Сгорая от нетерпения увидеть Кэтрин, он предвкушал, как приятно будет отдохнуть в их прохладном строгом доме с просторными белыми комнатами. В последнюю встречу с Элен Ферфакс он уже на четвертый день почувствовал, что задыхается в уютной, теплой квартирке этой здравомыслящей врачихи.
Мейтланд встал и двинулся дальше, лесенкой поднимаясь по склону. В десяти футах над ним тянулась твердая обочина автострады и ограждение из деревянных щитов. Он зашвырнул туда портфель и, опустился на четвереньки. По‑крабьи передвигаясь по рыхлому грунту, он взобрался чуть выше, дотянулся руками до бетонной обочины и выполз на дорогу.
Обессилев от подъема, Мейтланд шатаясь присел на деревянный щит и отряхнул руки о штаны. Портфель и плащ лежали у ног грязным узлом, как по– житки бродяги. Рубашка под пиджаком насквозь промокла от пота. Во рту было полно крови, и ему приходилось непрерывно ее всасывать.
Наконец Мейтланд поднялся на ноги и вышел навстречу транспортному потоку. На него неслись три ряда машин. Они выныривали из туннеля и шли на крутой поворот. Начинался час пик. Отраженный сводом и стенами виадука, шум многократно усиливался и поглощал крики Мейтланда. Иногда между автомобилями возникал разрыв футов в пятьдесят, но как раз в те первые минуты, что Мейтланд стоял там, размахивая плащом и портфелем, сотни машин, везущих своих пассажиров домой, мчались впритык друг к другу, практически бампер в бампер.
Опустив портфель, Мейтланд глядел вслед уносящимся автомобилям. Красные сосновые щиты отбросило ближе к обочине, и теперь они стояли там вкривь и вкось. Низкое солнце на западном небосклоне било водителям прямо в глаза, когда они выезжали из‑под виадука на крутой правый поворот.
Он критически оглядел себя с головы до ног. Пиджак и брюки пропитались потом, грязью и машинной смазкой – вряд ли кто‑то из водителей, даже если и увидит его, захочет его подвезти. Кроме того, притормозить и остановиться было почти невозможно. Задние машины, вырвавшиеся наконец из томительных пробок, которые всегда закупоривали Вествейскую развязку в часы пик, неумолимо напирали на впереди идущие.
Мейтланд решил встать на самое видное место и медленно побрел по узкой обочине. Ни пешеходного тротуара, ни аварийной площадки у этого поворота предусмотрено не было, и машины со скоростью шестьдесят миль в час проносились в каких‑то трех‑четырех футах от него. Все так же, с плащом и портфелем в руках он шагал вдоль расставленных в ряд щитов, отодвигая каждый с пути. Размахивая шляпой в насыщенном выхлопными газами воздухе, Мейтланд кричал через плечо в шум моторов:
– Авария!.. Стой!.. Рули сюда!..
Дорогу ему преградили два щита, сдвинутые проехавшим грузовиком. Ряды машин неслись мимо, поворачивая по указателям к перекрестку. Мигали стоп‑сигналы. Солнце вспыхивало на ветровых стеклах электрическими стрелами.
Когда Мейтланд пробирался между щитами, позади загудел клаксон. Машина пронеслась в нескольких дюймах от правого бедра, и рассерженный пассажир недовольно завертелся у окна. Мейтланд подался назад и увидел на дальней полосе белый корпус полицейской машины. Она ровно шла на скорости пятьдесят миль в час почти впритык к бамперу впереди идущего автомобиля, но водитель оглянулся на Мейтланда через плечо.
– Стойте!.. Полиция!..
Он замахал шляпой и портфелем, но полицейскую машину унесло потоком автомобилей. Пока Мейтланд пытался ее догнать, его чуть не сбило крылом проходящее такси. Черный лимузин вылетел на него из туннеля, и ничего не подозревавший шофер заметил Мейтланда лишь в последний момент.
Понимая, что так его может размазать по щитам, Мейтланд отошел от них. Кисть правой руки чем‑то задело, и почувствовалась резкая боль. Кожу содрало то ли острым краем ветрового стекла, то ли выносным зеркальцем заднего вида. Он перевязал руку окровавленным носовым платком.
В трехстах ярдах, за восточным въездом на виадук, находился телефон экстренной связи, но Мейтланд знал, что наверняка погибнет, если попытается пройти через туннель. Он двинулся назад по обочине и занял позицию на том месте, где его «ягуар» съехал с дороги. Надев плащ, он застегнулся на все пуговицы, выправил шляпу и решительно замахал рукой проезжающим машинам.
Сгустились сумерки, а он все так же стоял на обочине. Мимо выворачивали фары, и их лучи хлестали его по лицу. Непрерывно гудя, машины, расцвеченные габаритными огнями, в три ряда двигались к перекрестку. Час пик был в самом разгаре. Когда Мейтланд неприкаянно стоял на обочине, слабо взмахивая рукой, ему казалось, что каждый лондонский автомобиль уже раз десять проехал мимо него туда и обратно, а водители и пассажиры нарочно не замечают его, словно участвуя в каком‑то спонтанном всеобщем заговоре. Он прекрасно понимал, что никто ради него не остановится – по крайней мере, до восьми часов, пока не спадет поток машин. Тогда, если повезет, ему, может, и удастся привлечь внимание какого‑нибудь одинокого водителя.
Мейтланд поднес руку с часами к свету проплывающих мимо фар. Было без четверти восемь. Сын давно уже добрался до дому самостоятельно. Кэтрин или куда‑то ушла, или готовит себе ужин, полагая, что он остался в Лондоне с Элен Ферфакс.
Представив, как Элен, с офтальмоскопом в нагрудном кармане белого халата, критически заглядывает в глаза какому‑нибудь малышу у себя в клинике, Мейтланд посмотрел на свою пораненную руку. Впервые с момента аварии он почувствовал себя таким разбитым и усталым. Даже в этом теплом, насыщенном выхлопными газами воздухе его бил неприятный озноб: как будто по всем его нервам скребли невидимые ножички, расщепляя их на части. Рубашка прилипла к груди, как мокрый передник. В то же время он ощущал что‑то вроде холодной эйфории и решил, что эта легкость в голове – первый симптом отравления угарным газом. Он махал проносящимся в темноте машинам, шатаясь, как пьяный, из стороны в сторону.
На него чуть не налетел ехавший по крайней полосе сдвоенный бензовоз – эта желтая громадина заполнила собой чуть не весь туннель. Выруливая на поворот, водитель увидел маячившего в свете фар Мейтланда. Пневматические тормоза зашипели и с шумом хлопнули. Мейтланд машинально отступил в сторону, снял шляпу и швырнул ее под огромные задние колеса. Посмеиваясь, он наблюдал за гибелью шляпы.
«Эй!.. – указал он портфелем. – Моя шляпа! Вы раздавили мою шляпу!..»
Вокруг гудели клаксоны. Какое‑то такси чуть было не остановилось и крылом скользнуло по ногам Мейтланда. Водитель, свирепо взглянув на него, постучал пальцем по лбу и двинулся дальше. В ответ Мейтланд отвесил ему галантный поклон. Он уже понял, что слишком измотан, чтобы себя контролировать. Оставалась одна надежда – что его психопатические выходки заставят кого‑нибудь остановиться из опасения, что он повредит машину. Мейтланд заметил капли крови, упавшие изо рта на костяшки пальцев, но снова поднял руку и повернулся к потоку машин. Глядя в ночных сумерках. на освещенную путаницу бетонных дорог, он понял, как сильно ненавидит всех этих водителей с их автомобилями. – Стойте!..
Мейтланд погрозил окровавленным кулаком пожилой женщине, подозрительно взиравшей на него поверх руля.
– Да, вы!.. Проезжайте! Уберите свою чертову машину! Нет – стойте!
Он пинками выдвинул один из деревянных щитов на проезжую часть и рассмеялся, когда, отброшенный проходящим грузовиком, этот щит полетел прямо на него, больно ударив по левому колену. Мейтланд выдвинул следующий.
Его хриплые крики разносились над автострадой, перерастая в истошный первобытный вопль:
– Кэтрин!.. Кэтрин!..
В холодной ярости Мейтланд повторял автомобилям ее имя, как ребенок, выкрикивая его в свет пробегающих фар. Он снова метнулся на проезжую часть, перегородив крайнюю полосу и размахивая портфелем, как ненормальный судья на автодроме. И что удивительно, движение на это отреагировало, во всяком случае машин слегка поубавилось. Впервые в потоке автомобилей появился зазор, и сквозь туннель стало видно Вествейскую развязку.
По центру дороги проходила разделительная полоса – узенький островок фута в четыре шириной, со служебным проходом между аварийными барьерами. Мейтланд прислонился к щиту, стараясь собрать остатки самообладания. Он понимал, что отчасти наслаждается этим своим пьяным буйством, и все же усилием воли взял себя в руки. Если удастся перейти дорогу, он сможет пройти назад к Вествейской развязке и добраться до телефона.
Недовольный тем, что зря потратил время, Мейтланд выпрямился и, отгоняя дурные мысли, стал дожидаться паузы в потоке транспорта. На него кортежем двигалась дюжина машин, за ней следовала другая группа с автобусом в хвосте. Грузовик аварийной службы тянул на буксире разбитый фургон. Проезжая мимо Мейтланда, он перекрыл ему обзор, и тот отступил в темноту, наблюдая за игрой фар на подъезде к туннелю.
Дорога была свободна, если не считать тягача с двухэтажным трейлером для перевозки легковушек. Водитель посигналил Мейтланду, словно выражая готовность подвезти, но тот, не обратив на него внимания, с нетерпением ожидал, пока длинный трейлер проедет мимо. Дорога была свободна до следующей группы приближавшихся фар. Схватив портфель, Мейтланд бросился через проезжую часть. Он был уже на полпути к цели, когда услышал автомобильный гудок и, оглянувшись, увидел приземистый корпус белой спортивной машины, почти невидимой из‑за погашенных фар. Мейтланд остановился и повернул назад, но пошедшая юзом машина была уже рядом, и молодой парень, не справляясь с управлением, вовсю крутил руль. Мейтланду казалось, что автомобиль несется прямо на него. Не успел он вскрикнуть, как машина врезалась в деревянные щиты, которые он сам выпихнул на проезжую часть. В него полетела сосновая рама, и он почувствовал, как его сшибло с ног и швырнуло в темноту.
ГЛАВА 3
Травма и изнеможение
Кэтрин… Кэтрин…
Имя его жены звучало в тишине, пробиваясь сквозь дремлющую траву. Мейтланд прислушался к гулкому эху в голове. Очнувшись, он понял, что произносит имя сам. Негромкие звуки ясно разносились в темноте. Шум машин прекратился, и наверху над откосом было тихо. Лишь вдали, за центральным кругом Вествейской развязки, какой‑то ночной водитель поворачивал на север свой тяжело ревущий грузовик.
Мейтланд лежал на спине у подножия откоса. Голова его покоилась на мягком склоне, ноги скрывались в высокой траве. Трехрядная примыкающая дорога в сотне ярдов поодаль была пустынна. Над натриевыми фонарями, сияющими неизменным желтым светом, возвышались дорожные указатели. Подумав о жене, Мейтланд невольно устремил взгляд на запад. Темные силуэты высотных административных зданий висели в ореоле вечернего города, словно квадратные планеты.
Впервые с момента аварии в голове у Мейтланда прояснилось. Кровоподтеки на виске и верхней челюсти, как и ушибы на ногах и животе, локализовались и больше не занимали мыслей. Он уже понял, что правая нога серьезно повреждена. Обширный ушиб распространился по всему бедру. Сквозь разорванную штанину Мейтланд ощупал ногу, распухшую от свежего рубца, и обнаружил сочащуюся рану. Судя по всему, верхушка бедра вдавилась в основание таза, и смещенные нервы и сосуды пульсировали в порванных мышцах, словно стараясь воссоединиться.
Мейтланд ощупал поврежденное бедро обеими руками. Было уже без четверти два ночи. Ярдах в двадцати от него в серебристой крыше «ягуара» отражались отдаленные огни автострады. Мейтланд сел и сжал кулаки, пытаясь сдержать рвущийся крик. Он понял, что запасы энергии у него на исходе – хватит лишь на полчаса напряженных усилий. Повернувшись на бок, он подтянул левую ногу и с трудом поднялся на колени.
Хватая ртом ночной воздух, Мейтланд больше не пытался себя контролировать. Он беспомощно прислонился к откосу, погрузив руки в остывшую землю. Его рваный костюм уже покрылся легкой росой и холодил кожу. Мейтланд взглянул на крутой склон и вслух рассмеялся над собой:
– И как же, черт возьми, я туда взберусь?.. Все равно что на Эверест.
Когда он сел на корточки, стараясь преодолеть боль в поврежденном бедре, вся ситуация показалась ему какой‑то глупой шуткой, которая зашла слишком далеко. Дефектная покрышка, удар по голове – и он вдруг выпал из реальности. Мейтланд подумал об Элен Ферфакс, спящей в своей квартире, как всегда, с левой стороны двуспальной кровати, заполнявшей собой всю крохотную спаленку; ее голова лежит на правой подушке, словно она поручила одним частям тела представлять саму себя, а другим – Мейтланда. Любопытно, что эта хладнокровная и самостоятельная докторша спала всегда беспокойно. Кэтрин же, в отличие от нее, безмятежно спит в своей белой спальне, и на ее бледной шее подрагивает луч лунного света. В сущности, весь город, часть огромной бессознательной Европы, давно погрузился в сон, и только он копошится на всеми забытом островке безопасности, как ночной кошмар этого дремлющего континента.
На свод туннеля под виадуком упал свет фар. Где‑то на пустынной дороге зашумела машина.
– Помогите… Стойте…
Мейтланд не раздумывая замахал рукой. Он слушал, как машина удаляется, унося довольного жизнью водителя с надежно спрятанным в кармане ключом к теплой постели в загородном доме.
– Ладно… Попытаемся еще раз…
Он пополз по склону, подволакивая поврежденную ногу, но, вскарабкавшись на два фута, рухнул на мягкую землю. Даже это.незначительное напряжение многократно усилило боль в тазобедренном суставе. Не в состоянии двигаться, Мейтланд встал на колени и уткнулся лицом в разрытую землю, приникнув щекой к холодному грунту. Он уже понял, что не сможет взобраться на откос, но все еще пытался ползти вверх, загребая ладонями рыхлую почву и подтаскивая себя по осыпающейся поверхности, как раненая змея.
– Кэтрин…
В последний раз Мейтланд прошептал имя жены, полностью отдавая себе отчет в том, что неким подспудным образом возлагает на нее вину за свое положение, за боль в поврежденной ноге и за ночной холод, обволакивающий его тело, как мокрый саван. На смену краткому приливу уверенности пришло чувство тяжелой депрессии. Мало того, что Кэтрин решит, что он проводит ночь с Элен Ферфакс, но ей к тому же будет на это глубоко наплевать. Хотя ведь он сам чуть ли не умышленно создал эту ситуацию, словно специально подготовив почву для аварии…
Над автострадами воцарились ночь и тишина. Натриевые фонари озаряли высокий пролет виадука, вздымавшийся в воздухе, словно какой‑то заброшенный черный ход на небеса. Опершись руками о склон, Мейтланд приподнялся на левой ноге. Правая нога повисла, как привязанный к ремню охотничий трофей. Высокая трава колыхалась в ночном воздухе, а примятые стебли указывали путь, проделанный Мейтландом за вторую половину дня. Придерживая обеими руками покалеченную ногу, он заковылял по этому травяному коридору.
Среди ржавых обломков, едва различимых в густых зарослях, показался серебристый фюзеляж его автомобиля. Мейтланд добрался до задней двери «ягуара». Выбившись из сил, он уже хотел было залезть на заднее сиденье, как вдруг вспомнил о картонке с бутылками.
Он обошел машину с тыла, открыл багажник и, вытащив бутылку белого бургундского, завозился с оберткой. Затем достал из ящичка с инструментами разводной ключ. Со второго удара горлышко отвалилось. Прозрачная жидкость выплеснулась в холодный воздух и потекла по ногам.
Примостившись на заднем сиденье «ягуара», Мейтланд сделал первый глоток теплого бургундского и сморщился от боли: в пораненном рту защипало от алкоголя. Через несколько секунд вино согрело грудь, а в покалеченном бедре почувствовалась пульсация. Вытянув ногу на сиденье, Мейтланд стал методично прикладываться к бутылке. Боль в бедре постепенно начала отступать. Вскоре он был уже слишком пьян, чтобы сфокусировать взгляд на часах, и потерял всякое чувство времени. Встревоженная ночным ветерком трава жалась к окну, заслоняя откосы автострады. Мейтланд лежал с бутылкой в руках, приклонив голову к оконной стойке. Болевые точки, созвездиями покрывавшие грудь и ноги, одна за другой начали пропадать, и атлас ран, в который превратилось его тело, исчез, как погасшее небо.
Преодолев жалость к себе, он снова подумал о Кэтрин и сыне. Вспомнил, как в холодной эйфории шатался по автостраде, выкрикивая машинам имя жены. Раз уж на то пошло, надо было хотя бы поблагодарить ее за то, что его сюда забросило. Большинство самых счастливых минут своей жизни он провел в одиночестве – когда в студенческие каникулы ездил по Италии и Греции, когда после получения диплома три месяца колесил по Соединенным Штатам. Вот уже сколько лет он пытается воссоздать миф о своем детстве. Запечатлевшийся в мозгу образ маленького мальчика, вечно играющего в одиночестве в длинном пригородном саду, окруженном высоким забором, как ни странно, приносил утешение. В ящике стола у себя в офисе он держал фотографию семилетнего мальчика в рамке, но на ней был изображен не сын, а он сам, и объяснялось это не только тщеславием. Возможно, даже его брак с Кэтрин, неудачный по общепринятым меркам, потому и оказался идеальным, что воссоздал для него этот воображаемый безлюдный сад.
Посасывая вино из разбитой бутылки, Мейтланд уснул за три часа до рассвета.
ГЛАВА 4