Кавабата Ясунари
Кавабата Ясунари - один из крупнейших японский писателей, чье
творчество ярко выделяется своей приверженностью к традициям многовековой
национальной культуры.
Будущий писатель родился в 1899 г. в семье врача. Своей родиной
Кавабата считал Киото, хотя родился в деревне района Акутагава, что
неподалеку от Осака. Два этих крупнейших города Японии расположены довольно
близко.
Отец Кавабаты был человеком высокообразованным, увлекался литературой и
искусством. Судьба будущего писателя складывалась драматично. В три года
Кавабата потерял отца, а через год лишился матери. Он воспитывался в доме
деда. Когда юноше исполнилось шестнадцать лет, умер и дед. Мальчику пришлось
искать приюта у родственников покойной матери. Эти скорбные события оставили
глубокий след в памяти писателя.
В год смерти деда Кавабата опубликовал свое первое произведение -
"Дневник шестнадцатилетнего юноши". Это был рассказ о сиротливом детстве, об
умирающем старике.
Грустное детство рано обострило чувство одиночества. Позже в
автобиографии Кавабата писал: "С ранних лет я рос сиротой, но люди окружали
меня заботой, и я стал одним из тех, кто не способен обижать или ненавидеть
других". В произведении с искренним волнением и непосредственностью выражена
горечь и боль сироты, чувство одинокого ребенка, на глазах которого угасала
жизнь единственного близкого ему человека.
В 1920 г. Кавабата поступил на английское отделение Токийского
университета, однако через год перешел на отделение японской филологии.
В это время в Японии было очень популярным учение дзэн - одна из школ
буддизма, - сложившееся в Китае на рубеже V - VI вв. н. э. Это учение
проникло в Японию в X - XI вв. Этико-философские и эстетические принципы
дзэн в сочетании с местной художественной традицией оказали глубокое
воздействие на развитие японского искусства.
Англичане переводят дзэн словом "медитация". Однако в европейской
традиции медитировать - значит вдумываться в короткий текст, глубоко
размышлять.
Дзэн, по словам самих дзэнцев, - это откровение по ту сторону слов и
знаков. Дзэн - не просто созерцание. Это образ жизни, стиль жизни, который
ведет к изменению сознания, к экстатическому приятию цельности мира.
Все секты дзэн пренебрежительно относятся к книжной мудрости. В период
"бури и натиска" (IX в.) некоторые наставники рвали в клочья свитки
священного писания. В наше время таких крайностей нет и библиотеки дзэнских
монастырей очень богаты.
В книге "Дзэн и японская культура" есть такие слова:
"Сфера влияния разных буддийских школ на японскую культуру
ограничивалось областью религии. Исключение составляет лишь учение дзэн,
пустившее глубокие корни во всех областях культурной жизни японского
народа". Учение дзэн легко приживалось в новых условиях, и причину этого
видят в особенностях психологического склада японцев, склонных с
созерцательному мышлению.
Истинная реальность, по учению дзэн, не членится на части, существует
нечто единое, безраздельное и потому не поддающееся аналитическому методу
изучения. Дзэнский принцип "озарения" заключается в том, что истинную
природу вещей можно постигнуть внезапно, интуитивно, а не путем логического
умозаключения. Непосредственное проникновение в сущность вещей
противопоставляется рассудочным построениям. Это и лежит в основе японской
культуры.
В искусстве дзэн истина - "вне слов", поэтому важным художественным
компонентом становится умолчание, недосказанность, эстетический намек.
Отвергая рассудочное восприятие мира, эстетика дзэн утверждает, что
безоблачная детскость и естественная простота являются теми свойствами,
которые предопределяют путь истинного художника. Важным моментом творческого
процесса является не заранее принятая стройная формула произведения, а
безыскусность, полная непосредственность. Про свои "рассказы с ладонь
величиной" Кавабата говорил, что они не создавались, а просто возникали.
Дзэнский принцип естественности образа, исходящий из восприятия природы
как главного всеобщего начала, не отводит человеку какой-либо исключительной
роли. Мир не рассматривается как арена человеческий деяний, на которой
человек - герой и творец. В эстетике дзэн человек выступает как одно из
явлений природы и находится с ней в нерасторжимом единстве.
Во всех школах буддизма (в том числе в дзэн) смерть понимается не как
распад, а как перегруппировка и воплощение в ином обличье той совокупности
элементов, которая одна только и является нашей подлинной природой. В этом
смысле индивидуальное "Я" бессмертно, как бессмертна сама природа.
Личность в западном ее понимании, как совокупность психических
процессов и состояний, объединенных на основе так называемой "Я -
концепции", в дзэн отрицается. Напротив, перестройка сознания настоятельно
требует избавления от понятия индивидуального "Я", противостоящего
окружающему миру, и замены его чувством неразрывного единства с ним.
Принципиально важно в этой связи, что речь идет именно об эмоциональном
ощущении растворения в океане бытия, а не о рассудочном понимании
необходимости такового...
Для дзэн характерна концепция быстротечности, эфемерности и
призрачности жизни. Но в то же время она связывает все кратковременное с
понятием прекрасного. Дзэн эстетизировал недолговечное текущее мгновение -
цветение вишни, капельки росы. Соответственно, и жизнь человека считалась
тем прекраснее, чем она короче, особенно если это ярко прожитая жизнь.
Согласно этикету смерти, культивировавшемуся среди буддистов, каждый человек
(независимо от того, где его настигла смерть, в постели или на поле брани),
должен умирать легко и красиво, с улыбкой на лице. Стоны, слезы, отчаяние
всячески порицались и осуждались.
В произведениях Кавабата нет образа героя-воина. Он и жизнь
рассматривает не с точки зрения героики, а ищет лирику в обыденности. Как и
искусство дзэн, произведения Кавабата не замыкаются в сфере исключительного,
наоборот, самые рядовые явления и предметы становятся объектом
художественного осмысления.
В октябре 1968 г. Кавабата Ясанури была присуждена Нобелевская премия
по литературе. Но былые время проходили, работать становилось все сложнее.
Это было время, когда писатель усиленно работал над созданием нового
романа. Вещь эта ему давалась чрезвычайно трудно. Как никогда ранее. И
Кавабата не щадил себя, мучительно переживал не покидавшее его бессилие.
Искал средств, чтобы справиться с задуманным произведением. Страдал
бессонницей. Изводил себя лекарствами... Ничто не помогало. Но сознание не
мирилось с творческой беспомощностью, которая, как и болезнь, вынуждает к
одиночеству. Одиночество влечет к сосредоточению...
Кавабата трудился на износ. Он всегда был напряжен, эмоционально
динамичен. Труд для него всегда был высшим смыслом, радостью, счастьем.
Николай Федоренко - востоковед и эссеист, который встречался с Кавабата
незадолго до его смерти, писал: "Мыслимо ли предполагать, что зловещая тень
уже легла на очаг писателя? А может быть он стремился увидеть случай
преодоления необратимого времени, самой фатальности? Впрочем, это вопросы,
которым, видимо, суждено остаться без ответа.
Кавабата понимал, конечно, что жить ему на свете не так много. Что ни
день - все уже становилась стежка. Жизнь буквально пролетала мимо, не
оставляя времени для досуга. Его страсть - рукописи. И никому, пожалуй, он
не верил: ни врачам, ни лекарствам, ни словам, одному только сердцу.
"Человек, - по выражению китайского поэта Лу Ю, писавшего в тринадцатом
веке, - должен жить по велению души". И в слабом, небольшом его теле царил
неукротимый дух. Вечная философия Кавабата, напоминающая слова Хемингуэя:
"Человека можно уничтожить, но нельзя победить". У Кавабата кончалась
дорога. Дорога жизни. Сжимался жесткий круг. А он продолжал удерживать
внимание "долгих дум". Умел вознаградить собеседника за "утраченное время".
16 апреля 1972 г. 72-летний Кавабата Ясунари кончает жизнь
самоубийством в уединенном курортном городке Дзуси в окрестностях Токио.
Быть может, писатель услышал свой час? Или руководило им сознание, что
непогашенного долга не осталось в его жизни? Может быть, он был слишком
одинок среди людских толп и в его жестокую тоску, в ищущее ответа чувство, в
его одиночество и смятение души вошло большое, неисчерпаемое страдание, ужас
жизни?
Он не оставил завещания или письма. Неожиданное самоубийство писателя
поразило всех, и даже в это время в Японии выдвигаются всевозможные версии.
Один из ведущих прозаиков, президент Ассоциации японских писателей
Фумио Нива, в своем заявлении подчеркнул: "Не было никакой причины, которая
побудила бы Кавабату прибегнуть к подобному акту".
Другой известный писатель - Ясуси Икоуэ подтвердил, что месяц назад
встречался с Кавабатой и не заметил никаких признаков приближающейся
трагической развязки.
Кавабата был кротким человеком, жил уединенно. Всемирная известность
принесла с собой и нежелательное для него назойливое внимание прессы.
Писатель очень тяготился этим.
За свою долгую жизнь Ясунари Кавабата не однажды был потрясен
самоубийствами японских писателей (как утверждает официальная статистика,
начиная с 1895 г. до наших дней их было тринадцать). Особенно его удручала
смерть известнейшего писателя Рюноске Акутагавы. Ему тем более было тяжело
сознавать это, ибо он знал о причинах, которые толкнули его коллегу на
самоубийство. Но Кавабата долго не мог смириться с мыслью, что из жизни
навсегда ушел талантливый и честный человек.
Его потрясло также самоубийство Мисимы. Кавабата возмущался этой
безумной выходкой. Незадолго до случившегося он сказал: "Вы хотите знать мое
мнение о Мисиме? Он не является моим учеником, хотя это часто утверждают".
Поводом для подобных суждений послужило, видимо, то, что Кавабата, который
всегда пристально присматривался к молодым талантам, отыскивал их и помогал
им расти, в свое время обратил внимание и на способного юношу Мисиму. Но
Кавабата не стал его духовным наставником. Поэтому маловероятно, чтобы
смерть Мисимы могла послужить толчком к его самоубийству.
КАВАБАТА, ЯСУНАРИ (1899-1972), японский писатель, автор новелл и рассказов. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1968. Родился 11 июня 1899 в городе Осака. К моменту окончания Токийского императорского университета в 1924 он уже опубликовал несколько рассказов, получивших признание критики. Первая повесть Танцовщица из Идзу (Идзу-но одороки) появилась в 1925.
Романы Кавабаты считаются традиционно японскими с точки зрения точного равновесия между конкретной деталью и ее символическим значением. Типичным является описание какой-либо ситуации не прямо, а при помощи яркого образа. Например, в Тысяче журавлей (Сэмбадзуру, 1949) упоминания о ритуалах и принадлежностях, используемых персонажами во время чайной церемонии, символизируют боль, вину и радость трех отдельных любовных линий. В повестях Кавабата преобладает холодный меланхолический тон. Основными темами для него являются одиночество, вина, смерть, неспособность любить (Снежная страна — Юкигуни, 1947).
К числу значительных работ Кавабаты принадлежат Голос гор (Яма-но ото, 1954), Спящие красавицы (Немуреру, 1961) и Древняя столица (Киото, 1962). Кавабата покончил жизнь самоубийством в Дзуси 16 апреля 1972.
Литература:
1. Алексеев В.П. Кавабата Ясунари: Биобиблиографический указатель. М., 1973
2. Кавабата Ясунари. Стон горы. М., 1975
3. Кавабата Ясунари. Избранные произведения. М., 1993
Ясунари Кавабата. Снежная страна
Пер. с яп. З. Рахима. Кавабата Я. Снежная страна: Повесть, новеллы СПб.: Амфора, 2000. 283 с. Набор текста: Наталья Корчагина. КАВАБАТА Ясунари (1899-1972), японский писатель. Своеобразие художественногостиля восходит к эстетике дзэн. Повести 'Снежная страна' (1937),'Тысячекрылый журавль' (1951), романы 'Стон горы' (1953), 'Старая столица'(1961) отличаются психологизмом и лиризмом. Нобелевская премия (1968)(компьютерной энциклопедия Кирилла и Мефодия). Поезд проехал длинный туннель на границе двух провинций и остановилсяна сигнальной станции. Отсюда начиналась снежная страна. Ночь посветлела. Девушка, сидевшая по другую сторону прохода, поднялась, подошла иопустила окно рядом с Симамурой. В вагон ворвался холодный, пахнувший снегомвоздух. Девушка далеко высунулась в окно и крикнула в пустоту: - Господин начальник станции!.. Господин начальник станции!.. Неторопливо ступая по снегу, подошел человек с фонарем. На нем быламеховая шапка, закрывавшая уши, и шарф до самого носа. Неужели действительно так холодно, подумал Симамура и посмотрел в окно.Пустынное место. Лишь вдалеке, у подножия горы, где темнота поглощаласнежную белизну, виднелось несколько унылых строений барачного типа,очевидно казенные дома для железнодорожников. - Это я, господин начальник! Как поживаете? - А-а, это ты, Йоко!.. Домой, значит, едешь... А у нас опять холода. - Я слышала, младший брат теперь здесь, у вас, служит. Спасибо, что онем позаботились. - Служит, служит, да боюсь, зачахнет он здесь с тоски. Такое это ужместо. Жаль, совсем ведь еще молодой парнишка. - Совсем молодой, маленький даже. Вы уж, господин начальник,присмотрите за ним, поучите его, прошу вас! - Ладно, присмотрю. Да он пока ничего, здоров, с работой справляется...А у нас тут скоро самая горячая пора наступит. В прошлом году такие снегабыли, жуть! И без конца снежные обвалы. Все поезда тут застревали. Так истояли на путях. Жителям ближних деревень работы подвалило - они день и ночьварили рис для пострадавших. - Господин начальник, кажется, вы очень тепло одеты? А брат писал, чтодо сих пор даже без жилетки ходит. - Я-то? Тепло - на мне целых четыре кимоно. А молодым что? Как наступятхолода, они, знай, сакэ тянут. А потом простужаются, валяются там... - Онмахнул фонарем в сторону казенных домов. - Как, неужели и мой брат пить начал? - Да нет... - Господин начальник, вы уже уходите? - Да, к врачу мне надо. Ранен я. - Ой, вот несчастье-то!.. Начальник станции - хоть на нем поверх кимоно было еще пальто - должнобыть, не хотел задерживаться и болтать на холоде. Уже повернувшись спиной,он сказал: - Ну, счастливо тебе доехать! - Господин начальник, скажите, а сейчас брат не на дежурстве? - ВзглядЙоко скользнул по снегу. - Господин начальник, вы уж присмотрите за ним,умоляю вас! Ее голос был до боли прекрасен. Казалось, он рассыпается эхом поснежной простыне ночи, но не теряет своего высокого звучания. Поезд тронулся, а девушка не отходила от окна. Когда их вагонпоравнялся с шагавшим вдоль путей начальником станции, она снова крикнула: - Господин начальник, передайте, пожалуйста, брату, пусть в следующийвыходной домой приедет... - Хо-ро-шо!.. - во весь голос закричал начальник станции. Йоко закрыла окно и прижала ладони к раскрасневшимся щекам. Здесь, в горном районе, на границе двух провинций, ждали снега. Триснегоочистителя стояли наготове. В туннеле с юга на север тянулась линияаварийной сигнализации на случай снежных обвалов. Для расчистки снега былимобилизованы пять тысяч рабочих и добровольная молодежная пожарная команда всоставе двух тысяч человек. Узнав, что младший брат Йоко служит на сигнальной станции, находящейсяпод угрозой обвала, Симамура почувствовал к незнакомке еще больший интерес. Он мысленно называл ее "девушка". Он не знал, кем приходится еймужчина, с которым она ехала, но держались они как муж и жена. Впрочем,мужчина был больной, и в таких случаях женщина обычно начинает ухаживать засвоим спутником, и оба уже ведут себя без свойственной неблизким людямсдержанности, и, чем больше женщина ухаживает, тем больше походят они дляпостороннего глаза на супружескую пару. Но Симамура мысленно отделил ее от спутника и называл "девушка" - такоеона производила впечатление. А кроме того, он смотрел на нее по-особому,наблюдал за ней всю дорогу, и в его душе появились какие-то намеки нанежность, оттого ему и хотелось так о ней думать - "девушка". Часа три назад Симамура, разглядывая свою левую руку, с удивлениемотметил, что не он сам, а лишь рука со всей свежестью хранит воспоминание оженщине, к которой он сейчас ехал. Он, Симамура, словно бы забыл ее, онастала расплывчатой, неопределенной, и все усилия вызвать в память ее образбыли тщетны. Очевидно, у рук есть своя память, и не Симамура, а только этарука, не забывшая женского тепла, прикосновения, тянется к женщине. Визумлении Симамура даже поднес к глазам руку, а потом просто так провел еюпо оконному стеклу и чуть не вскрикнул от изумления: на стекле возникженский глаз. Ничего особенного в этом не было, просто стекло отражалосидевшую по ту сторону прохода девушку. Но Симамура думал о другом, потомутак и удивился. Раньше отражения не было - стекло запотело от паровогоотопления, но, когда Симамура провел по стеклу рукой, оно сразу превратилосьв зеркало, потому что за окнами уже сгустились сумерки, а в вагоне горелсвет. Отразился только один глаз девушки, но и один ее глаз казалсянеобычайно красивым. Симамура, всем своим видом изобразив дорожную тоску,протер ладонью все стекло. Девушка сидела чуть склонившись вперед и сосредоточенно, почти немигая, смотрела на лежавшего перед ней мужчину. Ее взгляд, ее напряженныеплечи, казалось, свидетельствовали, насколько она серьезно ко всемуотносится. Мужчина лежал головой к окну с согнутыми в коленях ногами,приходившимися на уровне груди девушки. Их места в вагоне третьего классабыли не прямо напротив Симамуры, а наискось, за другими местами, и в стеклемужчина отражался не весь. Со своего места Симамура отлично видел сидевшую наискосок девушку, ностарался не смотреть в ее сторону, ему было неловко. Когда он садился впоезд, красота девушки, какая-то прохладная и пронзительная, поразила его,но в тот же миг он увидел бледную, желтую мужскую руку, сжимавшую ее руку, ирешил, что смотреть неудобно. Отраженное в стекле лицо мужчины производило впечатление спокойствия иумиротворенности, может быть, только потому, что он смотрел на грудьдевушки. Да и вообще, казалось, весь он, сломленный болезнью, источалкакую-то едва заметную, но сладостную гармонию. Ему под голову был подложеншарф, свободный конец которого прикрывал его рот и щеки, а как только оннаползал на нос, девушка, не дожидаясь просящего взгляда мужчины, мягкимдвижением его поправляла. Она делала это бесконечно часто и совершенноестественно, и наблюдавший на ними Симамура почему-то приходил от этого враздражение. А еще она все время поправляла подол пальто, укутывавшего ногимужчины. И тоже естественно, без всякой нарочитости. Очевидно, она утратилапредставление обо всем окружающем и вся была устремлена в никому неведомую,свою даль. У Симамуры создалось впечатление, будто не чужое горе он видит, абесконечные фокусы какого-то странного сна. Может быть, потому что он виделэто отраженным в зеркальном стекле. В глубине зеркала струился вечерний пейзаж, то есть не сам пейзаж, атоже его отражение, и обе отраженные картины наплывали двойным кадром, как вкинофильме. Между фоном и действующими лицами отсутствовала какая бы то нибыло связь, призрачная иллюзорность действующих лиц и зыбкий бег пейзажарастворялись друг в друге и создавали мистический мир символики. Этоощущение было настолько сильным, что Симамура застыл от восторга, когда налице девушки вдруг вспыхнул огонек, засветившийся где-то в поле. После захода солнца небо над далекими горами еще сохраняло бледнуюрозоватость и пейзаж за оконными стеклами еще не полностью расплылся вомгле. Но у пейзажа остались только контуры, краски исчезли, и все вокруг:горы, поля - казалось очень унылым, обыденным, лишенным каких-либопримечательных черт. И все же была в этом пейзаже некая страстнаянапряженность, как в неуловимом потоке чувств. Из-за лица девушки, конечно.Отраженное в стекле лицо закрывало часть пейзажа за окном, но вокругпостоянно мелькали образы вечера, и поэтому лицо казалось прозрачным. И всеже невозможно было из-за непрерывного мелькания убедиться, действительно липрозрачно это лицо. Создавалась иллюзия, что вечерний пейзаж бежит не назаднем плане, а прямо по лицу девушки. В вагоне было не очень светло и зеркало было ненастоящим, оно неотбрасывало света, не давало отчетливого изображения. И Симамура, смотревшийв зеркало, постепенно забыл о нем, он видел только девушку, плывущую впотоке вечернего пейзажа. Именно в этот момент на лице девушки и вспыхнул огонек. Отраженныйогонек был слабым и не погасил настоящего огонька за окном, но и тот,настоящий, не погасил своего отражения. Огонек проплыл сквозь ее лицо,однако не осветил его - это был холодный, далекий свет. И все же зрачоквдруг вспыхнул в тот момент, когда огонек наплыл на отраженный в стеклеглаз, и это был уже не глаз, а прекрасный, загадочный, фосфоресцирующийсветлячок, плывущий в волнах вечерних сумерек. Йоко не замечала, что за ней наблюдают, все ее внимание было поглощенобольным. Но если бы даже она обернулась в сторону Симамуры, она бы увиделане свое отражение в стекле, а смотрящего в окно мужчину и все равно быничего не заметила Наблюдая украдкой за девушкой, Симамура совершенно забыл, что ведетсебя по отношению к ней не очень-то красиво. Его увлекла ирреальностьзеркала, отражавшего вечерний пейзаж. Возможно, из-за этой же ирреальности он вдруг почувствовал себяперсонажем какой-то повести и проникся еще большим интересом к девушке в тотмомент, когда она - тоже чрезвычайно серьезно - заговорила с начальникомстанции. Когда поезд отошел от станции, темнота за окнами стала непроницаемой.Зеркало, как только исчез поток пейзажа, утратило свою магическую силу.Правда, красивое лицо девушки все равно в нем отражалось, но в этой красотебыла прозрачная холодная ясность, несмотря на нежную заботу, проявляемуюдевушкой к своему спутнику, и Симамура не стал больше протирать запотевшеестекло. Но любопытству Симамуры было суждено вспыхнуть еще раз: девушка и ееспутник сошли на той же станции, что и он. Симамура даже обернулся к ним,словно они имели к нему какое-то отношение, и его взгляд спрашивал: что жедальше? Но он тут же устыдился своего поведения, совсем уж неприличного, даи холодный воздух, обдавший его на платформе, подействовал отрезвляюще. Неглядя больше в их сторону, Симамура перешел путь перед паровозом. Когда мужчина, держась за плечо девушки, хотел тоже перейти путь,станционный служащий взмахом руки остановил их. Из мрака возник длинный товарный состав и скрыл их от Симамуры. Агент гостиницы был закутан, как пожарный на пожаре: уши спрятаны, наногах резиновые сапоги. Женщина в зале ожидания, смотревшая в сторону путей,тоже была одета тепло - синяя накидка, капюшон. Симамура, еще не успевший остыть от тепла вагона, не сразу ощутилхолод. Но его испугал даже не сам холод, а основательная одежда жителейэтого снежного края, где зимой он был впервые. - Неужели здесь такие холода? Очень уж вы все закутаны... - Да, господин. Мы все уже в зимнем. Особенно морозно по вечерам, когдапосле снегопада наступает ясная погода. Сейчас, должно быть, ниже нуля. - Уже ниже нуля? Садясь вместе с агентом в машину, Симамура окинул взглядом дома,утопавшие в снегу. С крыш свисали маленькие изящные сосульки, а дома, и безтого низкие, из-за снега казались еще более приземистыми и неуклюжими.Деревня была погружена в тишину. - Н-да, холодно. До чего ни дотронешься, все холодное. - В прошлом году тоже стояли большие холода. До двадцати с чем-тоградусов ниже нуля доходило. - А снегу много? - В среднем снежный покров - семь-восемь сяку1, а при сильныхснегопадах более одного дзе2. - Теперь, наверно, начнет сыпать... - Да, сейчас самое время для снегопадов, ждем. Вообще-то снег выпалнедавно, покрыл землю, а потом подтаял, опустился чуть ли не на сяку. - Разве сейчас тает? - Да, но теперь только и жди снегопадов... Было начало декабря. Симамура громко прочистил свой нос, уже давно забитый простудой, у негоснова начинался насморк. - Не знаете, девушка, что жила в доме учительницы, все еще здесь? - Да, все там же живет. Она была на станции, не заметили? В синейнакидке. - Это она была? Ее можно пригласить? - Сегодня? - Да. - Не знаю. Она говорила, на последнем поезде должен приехать сынгоспожи учительницы. Его она и ходила встречать. Интересно... Значит, в зеркале, на фоне вечернего пейзажа, он виделЙоко, ухаживавшую за больным сыном хозяйки дома, где живет женщина, радикоторой он сюда приехал... Узнав об этом, Симамура почувствовал, как что-то сжалось у него вгруди, но не очень удивился такому странному совпадению. Скорее он удивилсясамому себе, почему это он не удивляется. В глубине души возникло вдруг ощущение какого-то понимания, словно онувидел, что произойдет между женщиной, оставившей воспоминание в его руке, идевушкой, зажигавшей в своих глазах огоньки. Должно быть, отраженный встекле вечерний пейзаж все еще держал его в плену. Он подумал, быть может,поток вечернего пейзажа символизирует поток времени... Когда Симамура вышел из бани, гостиница была погружена в сон и тишину.Понятно, лыжный сезон еще не начался, постояльцев совсем мало. Ветхийкоридор при каждом шаге звенел застекленными дверями. В дальнем его конце,там, где он поворачивал к конторке, вырисовывалась женская фигура. Женщинастояла неподвижно, подол ее одежды стелился по черному блестящему полу. Этот льнувший к полу подол навел его на мысль, не стала ли она гейшей.Он даже вздрогнул. Но очень уж серьезной она была: серьезно шагнула емунавстречу, серьезно приветствовала его скупым жестом и застыла. Симамуразаспешил к ней, но, поравнявшись, ничего не сказал. Молчал. Женщина сделалапопытку улыбнуться, и от этого ее густо напудренное лицо стало вдругплачущим. Она тоже не произнесла ни слова и направилась в его номер. Он не приезжал к ней, не писал, даже не выслал обещанное руководство пояпонским танцам. Как она могла расценить его поведение после всего, чтомежду ними было? Развлекся, провел время, а потом уехал и забыл. Обидно,горько. Она вправе молчать и ждать, чтобы он заговорил первым, произнесслова извинения. Но шедший рядом с ней Симамура, даже не поднимая глаз,чувствовал, что она не только не обвиняет его, а испытывает нежность,тянется к нему всем существом. Что же он может сказать? Любое оправданиепрозвучало бы несерьезно. И Симамура, чувствуя ее превосходство, молчал, нопостепенно его наполняла радость. Лишь когда они дошли до лестницы, Симамура вдруг протянул вперед сжатуюв кулак левую руку. - Вот кто тебя запомнил! - Да?.. Женщина схватила Симамуру за руку и пошла по лестнице, увлекая его засобой У котацу3 она выпустила его руку и вдруг вся - до корней волос -залилась краской. Чтобы скрыть смущение, она снова взяла его за руку. - Это она меня помнила? - Да нет, не правая, а левая... - Симамура высвободил правую руку,спрятал под одеяло котацу и вытянул перед ней сжатую в кулак левую. - Знаю! - произнесла она с невозмутимым видом, усмехнувшись, раскрылаего ладонь и прижалась к ней лицом. - Она помнила меня? - Ого, какие у тебя холодные волосы! Я и не знал, что такие бывают... - А в Токио еще нет снега? - Помнишь, что ты тогда говорила?.. И оказалась не права. Иначе развебы я приехал сюда в такие холода, да еще в конце года. Тогда было самое начало альпинистского сезона. Опасность снежныхобвалов миновала, и любители спорта потянулись в покрывавшиеся юной листвойгоры. Время, когда с обеденного стола исчезают молодые побеги акебия. Симамура вел праздный образ жизни и постепенно утрачивал интерес и кприроде, и к самому себе. Но все же его тяготила собственная несерьезность,и, пытаясь обрести утраченную свежесть чувств, он частенько отправлялся вгоры. В тот вечер, после семидневного похода, он спустился к горячимисточникам и попросил пригласить гейшу. Но ему объяснили, что вряд ли этоудастся: в тот день в деревне был всеобщий праздник по случаю окончаниястроительства дороги. Под банкет сняли помещение, которое обычноиспользовалось либо для театральных представлений, либо для откормашелковичных червей. Все гейши там, их всего-то двенадцать или тринадцать, апри таком многолюдье это капля в море. Есть, правда, одна девушка, она живетв доме госпожи учительницы, может быть, она согласиться прийти. Вообще-тоона тоже на банкете, помогает, но долго там не задержится - покажетнесколько танцев и уйдет. На вопрос Симамуры, что за девушка, ему объяснили:она живет в доме учительницы игры на сямисэне4 и национальных японскихтанцев. Девушка не то чтобы настоящая гейша, но, когда бывают большиебанкеты, ее охотно приглашают - гейши тут в основном уже не молодые, танцуютнеохотно, а она танцует, и ее здесь очень ценят. Она почти никогда неприходит одна в номер к постояльцам, но кто знает. Короче говоря, неплохаядевушка, кое-какой опыт имеет... Примерно так ему тогда объяснили. Симамура не очень-то надеялся, решив, что дело тут сомнительное - можетприйти, а может и не прийти, и был очень удивлен, даже привстал отудивления, когда горничная привела к нему девушку. Она не отпустилагорничную, собравшуюся было уйти, и, потянув ее за рукав, усадила рядом ссобой. Девушка была удивительно чистой. Все в ней так и сияло. Казалось, дажемалейшие линии на подошве ног искрятся ослепительной белизной. Симамураснова удивился: наверно, обман зрения, просто начинавшаяся в горах весна такна него подействовала. Одета она была почти как гейша, но не совсем. Подол ее кимоно,подчеркнуто строгого, без подкладки, не касался пола. А вот оби, кажется,было очень дорогое и контрастировало со всей прочей одеждой. Почему-то этовызывало чувство жалости. Разговор зашел о горах, и горничная, улучив момент, ушла. Но девушкаплохо знала горы, толком не могла назвать ни одну вершину, видневшуюсяотсюда, из деревни. Симамура заскучал, ему даже сакэ пить расхотелось. Ивдруг она разговорилась, с неожиданной прямотой рассказала о себе. Родиласьона здесь в краю снега, одно время работала подавальщицей в Токио, но потомее выкупил покровитель, он хотел, чтобы в дальнейшем она заняласьпреподаванием японских национальных танцев и обрела самостоятельность.Однако не прошло и полутора лет, как покровитель умер... Очевидно, лишьпосле смерти этого покровителя она зажила настоящей жизнью и живет так -по-настоящему, по-своему - по сей день. Но какая женщина станетоткровенничать о своей жизни?.. Она сказала, что ей девятнадцать, а на видСимамура дал бы ей двадцать один - двадцать два. Почему-то это вдруг придалоповедению Симамуры свободу, он заговорил о кабуки5, и оказалось, что онапрекрасно осведомлена о манере игры и жизни актеров кабуки. Симамура,истосковавшийся по собеседнику, увлеченно говорил, а она постепенностановилась все более кокетливой, как это свойственно женщинам, работающим вувеселительных кварталах. Казалось, она неплохо разбирается в настроениимужчины. Симамура, с самого начала не воспринимавший ее как настоящуюпрофессионалку, отнесся к ней как-то по-особому. Может быть, он простожаждал выговориться, устав за неделю от одиночества и молчания, а можетбыть, горы, пробудившие в нем нежность, еще и сейчас действовали на еговоображение и эта нежность распространилась теперь на женщину. Как бы то нибыло, он начал испытывать к ней нечто похожее на дружеское участие. На следующий день она зашла к нему в номер - в гости. Купальныепринадлежности оставила в коридоре. Едва она успела сесть, как Симамура попросил ее порекомендовать емугейшу. - То есть как это порекомендовать? - Будто не понимаешь как! - Как противно! Мне бы и не приснилось, что вы о таком попросите. Зналабы, не пришла. Женщина резко поднялась, подошла к окну, некоторое время смотрела наокружающие горы. Ее щеки постепенно заливала краска. - Таких женщин здесь нет. - Не сочиняй! - Правда, нет! - Она повернулась к нему, села на подоконник. - У насникого не принуждают. Гейши вольны поступать, как им хочется. И в гостиницахникто никогда никого не станет рекомендовать. Это чистая правда. Пригласитекого-нибудь к себе и договаривайтесь сами. - А ты не договоришься за меня? - С какой стати я буду заниматься такими делами! - А с такой, что я считаю тебя другом. Я не пытаюсь уговаривать тебя,потому что мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями. - Друзьями? - по-детски повторила она за ним, но ее тон тут же сновастал резким. - Нет, вы просто неподражаемы! Да как у вас язык повернулсяпросить меня об этом! - А что тут такого? Окреп в горах и все. В голове одно и то же... Вотдаже с тобой не могу разговаривать без задней мысли. Женщина молчала, прикрыв глаза веками. В Симамуре сквозила откровеннаямужская наглость. В таких случаях женщины обычно понимающе кивают, и это уних получается естественно. Ее опущенные веки, обрамленные густымиресницами, притягивали - очень уж хороши были ресницы. Ее лицо, едва заметнонаклонившись справа налево, опять слегка покраснело. - Ну и пригласите кого угодно. - Я тебя об этом и спрашиваю - кого? Я ведь здесь новичок, не знаю,какая у вас тут самая красивая. - Что значит красивая? - Хорошо бы молодую. Чем моложе, тем лучше. Во всех отношениях. Тут уж,надо думать, не произойдет осечки. И чтобы не болтала без умолку. Хорошо бырассеянную и чистенькую. А когда мне захочется поболтать, я с тобойпоболтаю. - А я больше к вам не приду! - Не говори глупостей. - Что? И не надейтесь, не приду. С какой стати я буду к вам ходить? - Так ведь я тебя не уговариваю, как обычно уговаривают женщин. Хочу,чтобы у нас с тобой все было чисто, без всяких таких вещей. - Наглость какая! - Да ты пойми, случись между нами что-нибудь такое, кто знает, как ябуду себя чувствовать завтра. Может, и смотреть на тебя не захочу, не то чторазговаривать. А я ведь истосковался по человеку, по дружеской беседе, послегор-то. Потому и не прошу тебя об этом. Не забывай - я приезжий. - Вообще-то верно... - В том-то и дело, что верно. Небось самой тебе противно станет, еслимежду нами что-нибудь такое произойдет... А с какой стати быть мне слюбой... Вдруг она мне не понравится? Нет, уж лучше ты выбери, все же как-топриятнее. - И не подумаю! - резко бросила она и отвернулась, но тут же кивнула: -Впрочем, наверно, и правда приятнее. - А то, знаешь, у нас сразу может все кончится. Раз-два - и конец. Однатягость останется. - Так оно обычно и бывает, почти у всех. Я ведь в порту родилась. А тут- горячие источники... - неожиданно прямодушно заговорила она. - Клиентыпочти все курортники. Я-то сама в этом слабо разбираюсь, молода еще, адругие говорят - тоскуют по тому, кто при встрече понравился. Понравился, ане объяснился... Не забывают таких. Расстанутся, а все помнят. И письмаприсылают именно такие, почти всегда так бывает. Женщина уселась на татами6 у окна. А лицо у нее было странное, словно,сидя рядом с Симамурой, она оглядывалась на свое прошлое. Тон женщины был таким искренним, что Симамура даже смутился - очень ужлегко ее провести. Но разве он лгал ей? Ему нужна женщина, он жаждет женщину, иудовлетворить эту жажду пара пустяков, но со своей гостьей он не станетзаниматься этим. Что бы ни было в ее жизни, она не профессионалка. Очень ужчиста. Стоит один раз взглянуть на нее, и сразу понятно, что не из такихона. А кроме того, Симамура думал о предстоящем летнем отдыхе. Хорошо быприехать сюда, в деревню, на горячие источники, с семьей. Эта женщина - она,к счастью, не профессионалка - составила бы компанию его жене, может быть,даже обучила бы ее нескольким танцам. Симамура всерьез думал об этом. Он неучитывал только одно: стараясь завязать с этой женщиной дружбу или нечто наэто похожее, он действовал вслепую, словно шел вброд по мелководью... Сейчас Симамура все еще был во власти отраженного в зеркальном стеклевечернего пейзажа, который невольно связывал его с этой женщиной. Н