Андрей Петров
Я вернулся сегодня - под первый пушок тополей.
Вот ключи на столе, вот за домом играет свирель,
Календарь остановлен на выцветшем желтом году -
Может, там я кого-то найду, может, там меня ждут.
В этом ржавом тазу мы носили на речку белье...
Разгребаю былье - а за ним не мое, не мое!
Остаются - картины, сервиз и поеденный шелк,
Было счастье и в этом - а вот не осталось, ушло.
Остаются в шкафу оплетенные пылью тома:
Здесь - нетронутый Маркс, здесь - до дыр интересный Дюма
(Старший), прямо за ним - явно чуждый, протиснутый сын...
Остается стоять - и свистеть за свирелью без сил.
Остается уйти - не закрыв, не на век, не всерьез,
Чтоб на каждый вопрос отвечать, что когда-то здесь рос,
Что не помню, что нет, что в столице, что Бог милосерд -
И невидно бледнеть, узнавая сплетения черт.
Запустение здесь каждой лужицей ставит печать,
Слишком мартовский май вдруг торопится жарить сплеча,
Старый пес рвется вон: не кусать - так хотя бы плевать; -
И, возможно, я гладил его белошерстную мать.
Узнаю незнакомое, помню забытое - и
Что-то близкое чудится в этой печальной дали,
В этом сером обрубке виднеется наша скамья,
Что-то медленно ищется, что-то находится - я.
Может, эти следы - от ботиночек детских моих,
Это здесь - первый шаг, первый взгляд, первый вздох, первый стих...
Поднимаюсь домой в шумной стайке похожих ребят:
Я вернулся к себе. Я сегодня вернулся в себя.
Дмитрий Филиппов
Молчаливый отсчёт
Стучат колёса. Я вслух считаю «раз».
Он едет в бездну, и я шагаю следом.
Потерян где-то. Меня несёт сквозь лето,
Сквозь жар и пламя. Открыт в квартире газ.
Стучу зубами. Я вслух считаю «два».
Дрожу под рокот. Сливаюсь с перебоем.
Мы мерим траур. Мы станем перегноем –
И я, и поезд. Заменит стук слова.
Колёса едут. Везут меня в бэд трип.
Я не вернусь. Несказанное «три».
Анастасия Карпова
овчарь и ножницы, овец стригут под вечер,
вокруг темно хоть выколи глаза
дворовый человек приносит свечи,
и згинки освещают образа
густокровно бруснично белки вдави мне
брат мой, введи меня в свой дом,
дом-домовину, ведь я - смирный,
стану слизистым бельмом
Михаил Сопов
***
По стеклянному небу разбросаны пятна:
Это тучи размазаны в плотную смятку.
Над застывшей землёй мошкара хороводит:
Это ветер молчаньем планету изводит.
Ничего не пленяет, ничего не вбирает,
Ничего не меняется в стынущем мареве,
Ничего не живёт, ничего не страдает,
Ничего не окончено: всё умирает;
И процесс умирания тянется вечность;
Всё случается так, как то было намечено;
Под колёсами пыль, под словами неясность,
Где-то бьётся мотыль о стекло понапрасну;
А над крышами стелится едкий туман;
Вы сказали «обман»? Но ведь вправду - обман!
И на что ни посмотришь, всё едкая дрянь,
Второсортная рвань да быдляцкая брань;
Идиоты, хамбалы, жлобы и уроды;
Средь прохожих здесь нет ни одной ладной морды.
Что за мир перед нами? Он зовётся реальность.
И похоже на то, что мы в нём потерялись.
Анастасия Голерова
***
«Тебя, –
неудачи
твердят, –
окунём
в пучину».
Но я Мюнхгаузен!
Себя,
не иначе
с конём,
за парик
выну
из ямин хаоса.
Ей-богу, держу пари!
Не тужи
и не ной,
Росинант:
твоя жизнь
будет мной
спасена!
Если же
попаду в жерло
к левиафану синему, –
лихо, да?
выдавал я похлеще перлы –
есть как минимум
два
выхода.
Чуду
этому,
юду,
прежде чем китокобра
поймана будет на уду,
крючком проткнув себе рёбра,
прошедшим промежду жабр,
я бы набил оскомин!
А что?
Я силён, и храбр,
и
ко всему вдобавок
невероятно
скромен.
Кстати, – забавно –
вот мне говорят:
«Если ты и вправду могуч,
прикажи,
чтобы, как пажи,
к тебе подошли
под покровом туч
стоящие горы,
пики приставившие к небесам».
«Я, – в ответ говорю, – негордый:
подойти к ним могу и сам».
Пётр Эзау
0004
Тревога тревог.
Во мне бурлит жизнь. В жизни я бултыхаюсь.
Бултыхи иные танцуют на бис. С друзьями, с друзьями, друзьями.
Во мне бурлит жизнь. Куда же ей течь?
Сознанье-быт`ие-созанье.
На сколько частей распадаться нам всем. Не знаю. Я знаю незнанье.
Нет стольких частей, нет стольких преград перед Богом и строгим началом.
Но хватит бурлить бурлюкам Бурлюков.
Пора бы сбурлить все врем`ена времён.
Пора бы сойти с этих рельс сквозняком.
Пора бы слететь световым дневным днём.
Пора бы. Пора быть. Пора бы.
По р`абам б пройтись пора бы.
По р`абам б сойтись пора бы.
Сойти и войти и сойти мимо сотен.
Когда меня спросят:"Зачем ты прожил?"
Отвечу:"Затем, чтоб простить всех и вся."
И сколько бы смеха в меня не вошло.
Я вынесу дольку тревоги. Тренога моя не тревожна. Она побуждает бужданья. Но вырезав часть, ты забудешь про жизнь.
А вырезав жизнь, часть забудет тебя.
Анастасия Шуптар
Каждый день ты бежишь на пары,
Успеваешь с трудом, еле-еле,
У тебя под глазами овалы
Синевы. И болят колени.
Ты трясешься в автобусе душном
И в метро, как от этого тошно!
Что-то звякает в сумке, послушай —
Это пошлость? звенящая пошлость!
Кирилл Золовкин
«Я хотел свою мать, — мне во сне говорил Эдип, —
Я убил бы отца, если б не был отец Триедин».
Лазарь медленно встал и прикрыл телеса чумным
покрывалом, которым поэты увлечены.
— Я сегодня воскрес. Мои губы краснели там,
где Исус прикасался к моим губам.
Где его борода, и щетина, и винный след,
вкус мужчины, некуренных сигарет.
Расскажи мне, куда мне теперь таким,
воскрешённым, излюбленным и нагим?
— Никуда. Там, где мрак и её плечо. Там, где Кранах, в горах, где река течёт. Где омытое тело раскиснет до пухлых пят.
— А потом?
— А потом тебя воскресят.
Максимилиан Неаполитанский
ГОД?
Во многих сборниках «август» — это первое слово,
ибо мало слов, в которых после «а» идёт «б»;
я тоже сборник, но меня прочитают не скоро,
мой август с рождения, как месяц на нижней губе.
Август большое число, но не больше, чем сотня,
с него начинается год и в нём же он умирает.
Я, может быть, в августе жил, а может сегодня
это всё началось: полустанки, хибары, сараи,
что рушатся богом в подобии рода и месяца,
ведь нынче и дым — это дым от сжигания книг,
в которых герой, перед тем как уснуть, перекрестится.
Его август закончился, и он вместе с годом поник.
Варя Золотарёва
Привычный, вечный, бесконечно
Пугливый снег,
Останови свой безупречный,
Безумный бег.
От слез во мгле проникновенной
Так горячо,
И раз метель - мне непременно
Гореть свечой.
Гореть, не плавясь, холод вьюги
В себе храня.
О, злая мгла, моя подруга,
Храни меня!
Укрой меня в моей печали,
В моей тиши,
И в тяжесть мокрой белой шали
Завороши.
Заворожи движеньем частым
В немом окне,
И сделай вьюгу сопричастной
Моей вине.
Чтоб мне открыть не захотели
Со скрипом дверь.
Живое сердце! Ты метели
Не верь, не верь.