В правой руке Барбо нес два срезанных цветка: красную розу с длинным стеблем и фиолетовый гиацинт. Он опустился на колени и положил розу перед монументом, после чего медленно поднялся и замер перед скульптурой, созерцая ее в тишине.
Его жена была убита пьяным водителем почти десять лет назад. Полиция провела расследование крайне небрежно, даже не зачитала права убийце, которым оказался руководитель компании, занимавшейся телефонным маркетингом. Цепь обеспечения сохранности улик также неоднократно нарушалась, за счет чего пронырливый адвокат убийцы сумел добиться для своего клиента всего лишь одного года лишения свободы условно.
Джон Барбо ценил семью превыше всего. А еще он верил в справедливость. И то, что посчитал справедливостью адвокат убийцы его жены, не укладывалось в картину мира Джона Барбо, он был не в силах ее понять.
Хотя десять лет назад «Рэд Маунтин» была гораздо менее мощной компанией, Барбо уже тогда обладал существенным влиянием, и имел множество связей в различных сферах. В том числе и в теневых сферах, недоступных обычным людям. Для начала он распорядился, чтобы мужчину снова арестовали, когда более ста грамм кокаина были найдены в его бардачке. Если принимать во внимание первое правонарушение, это обеспечило пять лет обязательного минимального наказания. Шесть месяцев спустя, когда телефонный агент отбывал срок в федеральной исправительной тюрьме Отисвилль, Барбо проследил за тем, чтобы мужчину закололи заточенной отверткой в тюремной душевой и оставили спускать его кровь и его жизнь в канализацию. Это стоило всего десять тысяч долларов.
Справедливость восторжествовала.
Барбо бросил последний взгляд на статую. Затем, сделав глубокий вдох, он перешел ко второму памятнику. Этот был намного меньше: простой крест, носящий имя ДЖОН БАРБО МЛАДШИЙ.
Когда Фелисити не стало, Барбо приложил огромное количество сил, чтобы его маленький сын не чувствовал себя обделенным родительским вниманием. Он осып а л его лаской и нежностью, стараясь сделать его жизнь счастливой. Малыш Джон пережил довольно трудное детство, он отличался очень слабым здоровьем. Перешагнув же порог отрочества, он показал себя талантливым музыкантом и композитором. О, он был настоящим вундеркиндом! Его отец расщедрился для него на все, предоставив ему лучших репетиторов и отправив его в лучшие школы. В Джоне Младшем Барбо видел огромную надежду на будущее своего рода.
А затем все пошло наперекосяк, и началось это почти невинно. Джон Младший начал немного капризничать, у него заметно поубавился аппетит, а бессонница теперь нападала на него чаще обычного. Барбо списал эти признаки на трудности подросткового возраста, и некоторое время ему удалось сохранять спокойствие. Но потом сыну стало хуже. Джон Младший начал жаловаться на запах — запах, от которого он не мог избавиться. Поначалу это был сладковатый прекрасный аромат лилий, но со временем он изменился, превратившись в мерзкое зловоние гниющих цветов. Юноша ослаб, его начали мучить головные боли и боли в суставах, которые усиливались с каждым днем. Он все чаще бредил, приступы неуправляемого буйства чередовались с периодами усталости и апатии. В бешенстве Барбо обратился за помощью к величайшим врачам мира, но никто не смог поставить диагноз, не говоря уже о лечении болезни. Барбо оставалось только смотреть, как его сын, страдая от невыносимой боли, неуклонно скатывается в безумие. Перспективный музыкант, любимый сын и прекрасный юноша с большими надеждами на будущее стремительно превращался в овощ. Смерть, которая унесла его на шестнадцатом году жизни, пришла по причине сердечной недостаточности, вызванной сильной потерей веса и истощением. Для Джона Младшего эта кончина была почти милосердной.
Это произошло менее двух лет назад. Тогда Барбо поглотил туман горя. Он стал тенью самого себя, почти потеряв связь с реальностью, и даже не сумел выбрать для сына большой, детально продуманный памятник, как он выбрал для жены. Сама мысль об этом была для него невыносима, поэтому, в конечном итоге, над могилой Джона Младшего возвысился лишь простой крест, ставший свидетельством множества потерянных надежд.
А почти через год после смерти Джона Младшего, произошло событие, которое Барбо никак не мог предвидеть. Однажды вечером на его пороге появился посетитель. Это был молодой человек, которому на вид было немногим больше лет, чем погибшему сыну Барбо. Этот юноша, казалось, явился с другой планеты, он отличался неуемной энергией и магнетизмом. В его голосе сквозил иностранный акцент, при этом говорил он на превосходном английском. И на этом превосходном английском незнакомец рассказал, как много он знал о Барбо. Точнее, как много он знал о его семейной истории. Он рассказал Барбо о его прапрародителях, Стивене и Этель, которые жили на Дофин-стрит в Новом Орлеане. Этот рассказ тесно переплетался с рассказом о соседе четы Барбо — о Иезекииле Пендергасте, который создал nostrum[151], более известный как «Растительный эликсир и восстановитель здоровья Иезекииля». Именно этот человек — Иезекииль Пендергаст, шарлатан патентованной медицины XIX века — был повинен в страданиях, безумии и гибели тысяч людей, и в числе его жертв были Стивен и Этель Барбо: едва дожив до тридцати лет, оба они умерли от воздействия эликсира в 1895 году.
«Но это не все », — сказал тогда юноша. — «В вашем роду есть еще одна жертва этого эликсира, и она гораздо ближе к вам, мистер Барбо. Это ваш собственный сын, Джон Младший ».
Молодой человек объяснил, как эликсир вызвал эпигенетические изменения в кровной линии семьи Барбо — наследуемые изменения генетической структуры, которые, в данном случае, перепрыгнули через поколения, чтобы убить его сына, более ста лет спустя.
Лишь тогда незнакомец поведал о реальной причине своего визита. Семья Пендергастов до сих пор жила и здравствовала… точнее, жил и здравствовал один из ее представителей, Алоизий Пендергаст, специальный агент ФБР. Он был не только жив, но и процветал благодаря богатствам, нажитым Иезекиилем на его смертельном эликсире. После молодой человек ошеломил Барбо, выдав еще одну подробность: он сказал, что приходится специальному агенту Пендергасту сыном. Альбан рассказал сложную и весьма спутанную историю своей жизни, после чего предложил трудновыполнимый, любопытный, но чрезвычайно интересный план мести.
«И еще кое-что », — заметил Альбан. Эти слова словно отпечатались в сознании Барбо. «У вас может возникнуть соблазн открыть на меня охоту и таким образом ликвидировать еще одного Пендергаста. Я предостерегаю вас от любой подобной попытки. У меня есть замечательные способности выше вашего понимания. Довольствуйтесь моим отцом. Он единственный живет как паразит, питаясь богатством Иезекииля ». А затем он оставил после себя обширный пакет документов, подтверждающих его историю, и, изложив свой план... растворился в ночи.
Барбо проигнорировал упоминание о неких «способностях», приняв его за бахвальство молодости. Он послал двух человек вслед за Альбаном: замечательных и опытных профессионалов. Один вернулся с болтающимся на ниточке глазом, а другой был найден с перерезанным горлом. И все это Альбан совершил вполне сознательно — на виду у камер безопасности Барбо.
«У меня есть замечательные способности гораздо выше вашего понимания». Действительно, у него были некие замечательные способности. Но они не были вне понимания Барбо. И это стало роковой ошибкой Альбана.
История, рассказанная этим самонадеянным выскочкой, выглядела слишком странно, чтобы быть правдой. Однако Барбо подробно ознакомился с переданным ему пакетом, чтобы расставить все точки над «i». И когда он прочел историю своей семьи, вспомнил симптомы своего сына, а в особенности, когда сам сдал анализы крови, он понял, что Альбан все же говорил ему правду. Это стало для него откровением. Открытием, превратившим его скорбь в ненависть, а ненависть — в одержимость.
В нагрудном кармане его костюма зазвонил сотовый телефон. Глядя в направлении горы Марси, Барбо вынул его из кармана.
— Да? — ответил он.
Всю следующую минуту он только слушал, что говорил ему собеседник, и костяшки его пальцев начинали медленно белеть от того, с какой силой он сжимал телефон. В его взгляде читалась смесь потрясения и ярости.
— Хотите сказать, — прервал он, — что он не только знает, что произошло, но и предпринимает шаги, чтобы обратить эффект вспять?
Он снова прислушался к голосу на другом конце провода. На этот раз он молчал дольше.
— Ладно, — сказал Барбо, наконец. — Вы знаете, что делать. И вам придется действовать быстро. Очень быстро.
Он повесил трубку, и проворно набрал другой номер.
— Ричард? Команда оперативников готова? Хорошо. У нас новая цель. Я хочу, чтобы ты подготовил их к экстренному развертыванию в Нью-Йорке. Да, немедленно. Они должны подняться в воздух в течение получаса.
И с этими словами он сунул телефон обратно в карман, развернулся и быстро покинул кладбище.
Констанс Грин прошла через парадные двери особняка на Риверсайд-Драйв только к шести часам вечера, вернувшись из полицейского участка. Она прошагала по коридору к столовой и пересекла выложенное мрамором пространство зала приемов. В помещении стояла полная тишина, нарушаемая лишь мягкой поступью Констанс. Казалось, что особняк давно покинут всеми его обитателями: Проктор еще не восстановился после аварии и до сих пор находился в больнице, миссис Траск готовила что-то далеко, в кухне, а доктор Стоун, вероятно, сидел наверху, подле постели Пендергаста.
Констанс прошла по украшенному гобеленами коридору мимо мраморных ниш, повторяющихся через одинаковые промежутки, и мимо стен, оклеенных розовыми обоями. Теперь она поднялась по задней лестнице, легко шагая по ступеням, чтобы свести к минимуму скрип старых половиц. Как только в длинном верхнем коридоре она миновала большое и отвратительное чучело белого медведя, то сразу повернула к двери, находящейся слева. Она положила руку на дверную ручку, вздохнув, повернула ее, и тихонько толкнула дверь.
Доктор Стоун бесшумно поднялся с кресла возле двери. Его присутствие раздражало Констанс, как и весь его облик: эта щегольская одежда, желтый галстук, черепаховые очки… А еще его беспомощность. Он был решительно неспособен сделать что-либо сверх оказания поддерживающей помощи ее опекуну. Констанс знала, что несправедливо судить его за это, но сейчас ее добродетели не хватало на справедливость.
— Я хотела бы остаться с ним наедине, доктор.
— Он спит, — сказал он, удаляясь.
Пока состояние Пендергаста не ухудшилось, Констанс почти не бывала в его покоях, поэтому сейчас, остановившись в дверях, она с любопытством осмотрелась. Комната была небольшой. Тусклый свет лился из утопленного молдинга, проходившего непосредственно под потолком, и исходил от единственной лампы Тиффани, стоявшей на тумбочке. Окон здесь не было. На белых обоях были сделаны декоративные бордовые разводы с тонким узором Флер-де-Лис[152]. Стены украшало несколько картин: небольшой набросок Караваджо «Мальчик с корзиной фруктов», морской пейзаж Тернера и гравюра Пиранези[153]. Книжный шкаф, был заставлен тремя рядами старых томов, переплетенных кожей. Также в комнате наличествовало несколько музейных экспонатов, которые вместо того, чтобы демонстрироваться как произведения искусства, использовались по назначению: римская стеклянная урна была наполнена минеральной водой, а в канделябре византийской эпохи стояло шесть белых несгоревших свечей. Ладан курился в древнеегипетской курильнице, изготовленной из фаянса, и в комнате от нее висел тяжелый запах — то была тщетная попытка изгнать вонь, которая день и ночь донимала Пендергаста. Стойка из нержавеющей стали с подвешенной на ней капельницей резко контрастировала с остальной частью элегантной мебели в комнате.
Пендергаст неподвижно лежал в постели. Его светлые волосы, потемневшие от пота, необычайно выделялись на белоснежных подушках. Кожа на лице — и без того фарфорово-белая — сейчас стала почти прозрачной. Констанс почти что могла различить под ней мышцы и тонкие выступающие кости. Голубые вены на лбу выделялись особенно сильно. Глаза были закрыты.
Констанс подошла к кровати. Морфин поступал по одному миллиграмму каждые пятнадцать минут. Она отметила, что доктор Стоун поставил блокировку дозы — не более шести миллиграмм в час: поскольку Пендергаст отказывался от наблюдения медсестры, важно было следить, чтобы у него не произошла передозировка лекарствами.
— Констанс.
Шепот Пендергаста удивил ее. Выходит, он все-таки не спал. Или, возможно, ее движения, насколько тихими они бы ни были, пробудили его.
Она обошла вокруг кровати и присела у ее изголовья. В той же самой позе она сидела у постели Пендергаста в Женеве всего три дня назад. Стремительное ухудшение состояния его здоровья с тех пор не на шутку пугало ее. И все же, несмотря на слабость и постоянное напряжение, он боролся. Сражался с болью и безумием, как только мог, чтобы спасти свое сознание.
Она увидела, как его рука двинулась под одеялами и вскоре скользнула поверх них. В ней оказался листок бумаги, и он поднял его, покачивая.
— Что это?
Констанс была потрясена холодностью и злостью, сквозившими в его голосе. Она взяла бумагу и признала в ней список ингредиентов, который сама же и написала. Похоже, она забыла его на столе в библиотеке, которая стала своего рода командным пунктом для нее и Марго. Глупый недосмотр, очень глупый. Теперь скрыть свои намерения было нельзя.
— Иезекииль разработал противоядие, чтобы попытаться спасти свою жену. Мы собираемся приготовить его для тебя.
— Мы? Кто это «мы »?
— Марго и я.
Его глаза прищурились.
— Я запрещаю.
Констанс пристально взглянула на него.
— У тебя нет права голоса в этом вопросе.
Он с явным усилием поднял голову.
— Ты ведешь себя, как полная дура! Вы не представляете, с кем имеете дело. Барбо смог убить Альбана. Он одолел меня. Он непременно убьет и вас.
— Он не успеет. Я собираюсь сегодня в Бруклинский Ботанический сад, а Марго сейчас уже в музее — мы собираем последние ингредиенты.
Казалось, бледно-голубые глаза вспыхнули, глядя на нее.
— Барбо, или его люди, будут ждать тебя в саду. И уже наверняка ждут Марго в музее.
— Невозможно, — ответила Констанс. — Я только сегодня утром нашла этот список. Марго и я — единственные, кто видели его.
— Он лежал в библиотеке, на виду.
— Барбо не мог попасть в дом.
Пендергаст полностью приподнялся, хотя, похоже, что от этого у него закружилась голова.
— Констанс, этот человек — само исчадие ада. Не ходи в Ботанический сад.
— Я сожалею, Алоизий. Но я уже сказала, что собираюсь бороться за тебя до конца.
Пендергаст мучительно зажмурился.
— Не понимаю… зачем же ты тогда пришла, если не хочешь внять голосу разума?
— Попрощаться. В случае, если... — Констанс запнулась.
На этих словах Пендергаст попытался собрать остатки своих сил. Величайшим усилием воли он поднялся на одном локте. Его взгляд слегка прояснился, и он внушительно посмотрел на Констанс. Рука исчезла под одеялами и вскоре снова появилась, извлекая на этот раз «Лес Баер».45 калибра. Пендергаст подтолкнул его к ней.
— Если ты отказываешься прислушаться к голосу разума то, по крайней мере, возьми это. Он полностью заряжен.
Констанс сделала шаг назад.
— Нет. Напомнить, что случилось в прошлый раз, когда я пыталась стрелять из пистолета?
— Тогда принеси мне телефон.
— Кому ты будешь звонить?
— Д'Агосте.
— Нет. Заклинаю тебя, не надо. Он будет только мешать.
— Констанс, ради Бога! — его голос оборвался. Он застонал и медленно откинулся на белые простыни. Даже такие незначительные усилия истощили его до крайней степени.
Констанс растерялась. Она была потрясена и глубоко тронута тем, как сильно он переживает за нее. Ей не стоило сюда приходить, ведь ее упрямство сильно побеспокоило его, а в столь тяжелом состоянии больному нужен абсолютный покой. Она сделала глубокий вдох и решила соврать.
— Тише, Алоизий. Успокойся. Ты высказал свою точку зрения, и я обязана уважать ее. Я не пойду в сад. И отзову Марго.
— Я всем сердцем надеюсь, что ты не обманываешь меня, — он продолжал пристально смотреть на нее, а его голос упал до едва слышного шепота.
— Нет. Не обманываю.
Он подался вперед и прошептал из последних сил:
— Не ходи в Ботанический сад.
Констанс оставила ему телефон и, тяжело дыша, вышла в коридор. Там она остановилась, раздумывая.
Пока Алоизий не предупредил, она не думала, что Барбо может поджидать ее в Ботаническом саду. Это была удручающая мысль, и все же фатального изменения плана она не вызывала.
Констанс знала, что ей понадобится оружие. Не пистолет, конечно, но что-то более подходящее ее... стилю.
Быстро пройдя по коридору, она спускалась по ступенькам в приемную залу, повернула и вошла в библиотеку, где сдвинула тайную книгу, и проскользнула в лифт, следующий на цокольный этаж. Прибыв вниз, она почти пробежала по коридору к грубо вытесанной лестнице, ведущей в подвал, которая по спирали спускалась в еще более глубокие подземелья, исчезая в призрачной тени среди пропахших пылью комнат, которые там располагались.
***
Ожидая в своей соседней комнате, доктор Стоун услышал удаляющиеся шаги Констанс. Он вышел и вернулся в спальню Пендергаста, немного дрожа при мысли о посетительнице. Несмотря на то, что Констанс, безусловно, была хорошенькой молодой женщиной со вкусом, изяществом и экзотической красотой, она источала холод, как сухой лед — вдобавок ко всему, в ней было что-то неправильное, некое качество, которое вызывало у него мороз по коже.
Он обнаружил, что его пациент снова спит. Телефон выпал из его руки и лежал на простынях рядом с его открытой ладонью. Доктор поднял и проверил его, интересуясь, кому он пытался позвонить. Увидев, что звонок так и не был сделан, он аккуратно выключил телефон и положил обратно на бюро, после чего снова занял свое место в кресле у двери, ожидая — в чем он был точно уверен — что это будет долгая ночь... прежде чем настанет конец.
Марго поняла, что попасть в музей после закрытия будет для нее большой проблемой. Она была уверена, что Фрисби вписал ее имя в список лиц, подлежащих особому досмотру, и передал этот список на пост охраны на первом этаже — то был единственный путь, по которому можно было войти в здание и выйти из него после закрытия. Поэтому Марго решила просто спрятаться в музее. Она возьмет то, за чем пришла, и выйдет через пост безопасности после закрытия с небрежным видом, сообщив, что просто уснула в лаборатории — такое происходит с местными сотрудниками сплошь и рядом.
Когда подошло время, Марго, изображая из себя обычного посетителя музея, пробралась в самые отдаленные и наименее посещаемые залы. От волнения она ощутила неприятное сдавливание в груди, дыхание ее сбилось. Когда охранники начали обход, выводя посетителей, она спряталась в туалете и забралась на сиденье унитаза, выжидая и изо всех сил мысленно стараясь расслабиться. Наконец, около шести часов вечера все вокруг стихло. Марго прокралась назад.
В залах было уже пусто, и она могла расслышать шаги совершавших обход охранников, эхом отражающиеся от мраморного пола. Для нее эти звуки служили оповещающим сигналом, позволяющим ей вовремя спрятаться и переждать, пока она направлялось в то место, которое — как ей недавно стало известно — охранники точно не станут тщательно проверять. Это был альков Брюхоногих Моллюсков.
Неужели она действительно собирается сделать это? Сможет ли она это осуществить? Она успокоила себя, вспомнив слова Констанс: «Послушайте, доктор Грин, эти растения жизненно важны, если мы хотим спасти Алоизия ».
Марго нырнула в альков и спряталась в заднем глубоком потаенном уголке. Ее охватила дрожь, когда она осознала, что это было, вероятно, то же самое место, где скрывался убийца Марсалы.
Охранники, как она и ожидала, проходили мимо алькова примерно каждые полчаса, но так и не удосужились посветить своими фонариками внутрь. Ни одно преступление не совершается дважды на одном и том же месте — они вернулись к «прежнему статус-кво по преступлениям ». Время от времени сотрудник или сотрудница также проходили мимо нее, направляясь к выходу, но приблизительно в девять часов вечера музей совершенно опустел. Без сомнения, здесь оставалось еще несколько кураторов, которые до сих пор трудились в своих лабораториях и кабинетах, но шанс нарваться на них был невелик.
Мысль о том, что она собирается сделать — куда она собирается пойти — заставляла сердце Марго неистово колотиться в груди. Она намеревалась спуститься в то самое место, которое пугало ее больше всего на свете. Столкнуться лицом к лицу с тем, что будило ее посреди ночи, из-за чего она плакала и обливалась холодным потом. После всего, что она пережила, она больше не могла приходить в музей без пузырька ксанакса[154] в сумочке. Марго собиралась принять ксанакс, как только придет в музей, но в последний момент передумала: ей следовало до последнего оставаться бдительной, и лекарство она решила принять, только если и впрямь впадет в панику. Чувствуя, что тревога накатывает на нее, Марго начала делать медленные и глубокие вдохи, заставляя себя сосредоточиться на малых, ближайших шагах, а не на всей задаче в целом. Она приняла решение, что будет все делать по порядку, шаг за шагом.
Еще один комплекс длинных глубоких вдохов, и вот настало время действовать.
Выскользнув из алькова после того, как во время очередного обхода охранник прошел мимо, Марго прокралась по коридорам до ближайшего грузового лифта и вставила свой ключ в гнездо. Хотя это был ключ низкого уровня доступа, Фрисби уже прислал ей письмо с просьбой вернуть и его. Но она получила этот ключ только сегодня днем и решила, что у нее есть хотя бы сутки до того, как напыщенный осёл сделает из этого проблему.
Лифт кряхтел и скрипел, прокладывая путь вниз к тому, что называлось Зданием шести подвальных хранилищ — анахронизм[155], учитывая, что все здания (в том числе и музей) теперь были связаны между собой в единый запутанный лабиринт. Двери открылись, и в воздухе тут же послышался знакомый запах нафталина, плесени и старых вещей. Эта вонь возникла так внезапно, что тревога горячей волной прокатилась по телу Марго, напоминая о тех временах, когда она подверглась преследованию в этих самых коридорах.
Но это случилось давно, и все эти ее страхи можно было классифицировать как фобии. Здесь не было ничего, что угрожало бы ей сейчас, разве что заблудший сотрудник музея потребует ее удостоверение личности.
Сделав несколько стабилизирующих вдохов, Марго вышла из лифта. Открыв дверь в Здание шести хранилищ, она спокойно прошла по длинным тусклым проходам, увешанным лампочками в клетках, прокладывая себе путь к Ботанической коллекции.
Пока все шло хорошо. Она вставила ключ в помятые металлические двери главной Ботанической коллекции и обнаружила, что он все еще работает. Дверь открылась на смазанных петлях. Комната, лежащая за ней, была погружена во тьму, и Марго достала мощный налобный светодиодный фонарь, который припрятала в сумке. Надев его на голову, она решительно шагнула внутрь. Темные ряды шкафов растянулись перед ней, исчезая во тьме, а спертый воздух еще сильнее зап а х нафталином.
Марго вдруг замерла. Ее сердце заколотилось в груди так сильно, что она почти не смогла дышать. Приложив руку к груди, она попыталась восстановить самообладание и побороть приступ иррационального страха. Несмотря на все, что она говорила сама себе, запах, темнота и странные звуки снова вызывали в ней панику и всепоглощающий ужас. Успокаивающие вдохи больше не помогали, поэтому она перестала концентрироваться на них и делала теперь каждый шаг, повинуясь исключительно голосу разума.
«Шаг за шагом ». Подбадривая себя, она сделала шаг вперед, во тьму, а затем другой. Теперь она должна была закрыть за собой дверь — неразумно было бы оставить ее открытой. Марго повернулась и легко закрыла ее, блокируя тот незначительный свет, что лился из коридора.
Снова развернувшись, она посмотрела прямо перед собой. Хранилище гербария располагалось в дальнем конце комнаты. Полки, содержащие стабилизированные в жидкости растения, поднимались в темноте вокруг нее — так называемые мокрые коллекции — и, подобно узким проходам, уходящим в двух направлениях, исчезали во мгле.
«Давай, вперед », — скомандовала Марго сама себе. Она направилась по проходу, что находился по левую руку от нее. По крайней мере, эти образцы не смотрят на нее из темноты, как скелеты динозавров и чучела животных в некоторых других помещениях хранилища. Ботанические образцы не страшные.
И все же это «смягчающее обстоятельство» не могло успокоить ее: однообразие этого места, его узкие проходы, выглядящие одинаково, сверкающие бутыли, которые иногда напоминали множество глаз, смотрящих на нее из темноты — все это нагоняло на нее иррациональный ужас.
Марго быстро миновала проход, повернула направо, прошла еще немного, свернула налево, а потом еще раз направо, двигаясь по диагонали в дальний угол. И почему эти хранилища сделали такими запутанными?
Через мгновение Марго вдруг остановилась. Она что-то услышала. Гулкий звук от ее поступи изначально скрыл это, но теперь она была уверена, что все же что-то слышала.
Она замерла, прислушиваясь, стараясь не дышать. Но единственными звуками были слабые скрипучие и щелкающие шумы, которые, казалось, никогда не смолкали в музее — вероятно, они были вызваны осадкой здания или принудительной воздушной вентиляцией.
Тревога возросла. Куда дальше? Паника заставила ее забыть, какой поворот был следующим в сети стеллажей. Если она потерялась, потерялась в этом лабиринте...
Заглушая страх, Марго приняла быстрое решение и прошла до конца прохода, пока не уперлась в стену хранилища. Она не осознавала, что действительно движется в правильном направлении. Ориентируясь на свои инстинкты, она последовала по стеле к дальнему углу.
И вот Марго вышла к нему. К хранилищу. Оно больше походило на старый банковский сейф, переделанный под новую цель. Что ж, возможно, когда-то именно сейфом оно и было. Дверь в хранилище была выкрашена в темно-зеленый цвет, в центре было вмонтировано большое поворотное колесо, а для дополнительной защиты на стене была встроена клавиатура, в данный момент мигающая красным. Со вздохом облегчения Марго ввела и подтвердила последовательность чисел, которую запомнила в офисе Йоргенсена.
Клавиатура сменила цвет с красного на зеленый. «Слава Богу ». Марго повернула колесо и отворила тяжелую дверь. Заглянув внутрь, она осветила фонарем пространство. Это было небольшое помещение — быть может, восемь на десять футов — со стальными полками, охватывающими все три стены. Марго посмотрела на тяжелую дверь. Нельзя было гарантировать, что она не заблокирует посетителя внутри, когда ее закроют, но оставлять ее открытой не следовало. Борясь со страхом, Марго все же частично прикрыла дверь, пойдя на небольшой компромисс с собой.
«Шаг за шагом » — напомнила она себе, чувствуя, что паника вновь начинает захлестывать ее. Сосредотачиваясь на задаче, она обратила внимание на этикетки и принялась читать их под светом налобного фонаря. Эти этикетки были изготовлены в разное время — некоторые оказались весьма древними, надписанными выцветшими коричневыми чернилами, другие — намного новее, напечатанные на лазерном принтере. В дальнем углу хранилища помимо стеллажей она увидела пару древних духовых трубок — судя по резному декору, из Амазонии и Гвианы, индийского происхождения. Небольшой колчан из плетеного бамбука, содержащий несколько дротиков, свисал с одной из них. Марго удивилась. «Что они тут делают? » Вполне вероятно, что дротики были изготовлены с использованием яда лягушек, а не растений. Она предположила, что их заперли здесь из-за их ядовитой природы.
Марго вернулась к изучению этикеток, быстро обнаружив ящик, помеченный: «МИКОГЕТЕРОТРОФЫ». Она потянулась за ним, и он бесшумно выскользнул, открываясь. В нем находились стеллажи образцов, устроенные не так, как в традиционной висячей картотеке. Старые засушенные экземпляры растений, изготовленные много лет назад, были прикреплены к пожелтевшим бумажным листам с надписями на них, сделанными тонким почерком и описывающими, чем именно эти образцы являются. Те, в свою очередь, были запечатаны между высокотехнологичными стеклянными пластинами. Образцов было не слишком много, и меньше чем через минуту она нашла экземпляры Американской тисмии.
Все прошло невероятно хорошо. Если бы только она смогла удержать свой страх под контролем, то вышла бы из здания в течение десяти минут. Задача была непростой: тело от ужаса покрывал липкий пот, а сердце по-прежнему бешено колотилось в груди. Радовало одно: ее стратегия «шаг за шагом» позволяла, по крайней мере, оставаться в здравом уме.
В ящике обнаружилось три пластины с тисмией, одна из которых содержала несколько подземных корневищ, другая — образцы надземного растения, и последняя — одно из соцветий и семян.
Марго припомнила слова Йоргенсена. «Я никогда бы не допустил уничтожения образца исчезнувшего растения — последнего в своем роде — для создания одной порции лекарства. В чем ценность обычной человеческой жизни перед лицом последнего существующего экземпляра вымершего растения? »
Она взглянула на растение с мелкими белыми цветами и не смогла согласиться с таким человеконенавистническим мировоззрением. Может, им и не понадобятся все три образца, но Марго заберет их с собой.