Терроризм и социалисты
К концу XIX века в среде революционеров стало развиваться такое политическое учение, как социал-демократия. Его адепты стали подвергать критике народовольческие идеи, ссылаясь на итоги деятельности "Народной воли". Бурные дискуссии велись на страницах нелегальной, преимущественно эмигрантской, печати.
Примечательно, что за террор высказывались в основном эмигранты, в противовес которым, выступали участники российский социально-революционных групп. В различных частях России функционировали объединения и кружки социалистов-революционеров, занимавшиеся пропагандой социализма.
Во второй половине 1890-х небольшие, преимущественно интеллигентские по составу народнические группы и кружки существовали в Петербурге, Пензе, Полтаве, Воронеже, Харькове, Одессе. Часть их объединилась в 1900 году в Южную партию социалистов-революционеров, другая в 1901 - в "Союз эсеров". В конце 1901 года, при содействии Григория Гершуни и Екатерины Брешко-Брешковской, "Южная партия эсеров" и "Союз эсеров" соединились, и в январе 1902 газета "Революционная Россия", главный партийный орган "Союза", объявила о создании партии. Позже в неё влилась женевская "Аграрно-Социалистическая лига".
Идейными вдохновителями партии были Николай Чернышевский, Петр Лавров и Николай Михайловский. Эсеры являлись прямыми наследниками старого народничества, сущность которого составляла идея о возможности перехода России к социализму некапиталистическим путём. Но эсеры были сторонниками демократического социализма, то есть хозяйственной и политической демократии, которая должна была выражаться через представительство организованных производителей (профсоюзы), организованных потребителей (кооперативные союзы) и организованных граждан (демократическое государство в лице парламента и органов самоуправления).
Оригинальность эсеровского социализма заключалась в теории социализации земледелия. Исходная идея этой теории заключалась в том, что социализм в России должен начать произрастать раньше всего в деревне. Почвой для него, его предварительной стадией, должна была стать социализация земли.
Социализация земли означала, во-первых, отмену частной собственности на землю, вместе с тем не превращение её в государственную собственность, не её национализацию, а превращение в общенародное достояние без права купли-продажи. Во-вторых, переход всей земли в заведование центральных и местных органов народного самоуправления, начиная от демократически организованных сельских и городских общин и кончая областными и центральными учреждениями. В-третьих, пользование землёй должно было быть уравнительно-трудовым, то есть обеспечивать потребительную норму на основании приложения собственного труда, единоличного или в товариществе. Считая крестьянство главной движущей силой, партия старалась всеми силами обрести поддержку в деревне. Исполнение террористических актов центральный комитет партии возложил на Боевую Организацию.
Боевая Организация была в партии на автономном положении, ЦК лишь давал ей задание на совершение очередного террористического акта и указывал желательный срок его исполнения. У БО были своя касса, явки, адреса, квартиры, ЦК не имел права вмешиваться в её внутренние дела. Руководителями в разное время были Григорий Гершуни, Борис Савинков и Евно Азеф, который являлся Секретным сотрудником Департамента полиции.
В 1902 году убийство С.В. Балмашевым министра внутренних дел Д.С. Сипягина стало дебютом Боевой организации социалистов-революционеров. После покушения в "Революционной России" появилась статья Чернова "Террористический элемент в нашей программе", в которой говорилось, что террористические действия являются не только "нужными" и "целесообразными", но "необходимыми и неизбежными". Террористические акты Чернов считал необходимыми, прежде всего как средство защиты, как орудие необходимой самообороны. Причем из контекста статьи следовало, что террор, в отличие от землевольческих или народовольческих представлений, рассматривается им как средство самозащиты не партии от действий полиции, а как способ самообороны общества от произвола властей. В такой ситуации террористы могли рассматривать себя как народных заступников и своеобразных гарантов прав российского обывателя.
За период своего существования члены партии социалистов-революционеров совершили 233 террористических акта. В результате террористических актов погибли 2 министра (Сипягин, Плеве), 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов, 26 разоблачённых агентов полиции. Большая часть этих терактов совершена руками членов "Боевой организации".
Среди некоторых эсеров были популярны нападения на частные владения или на государственные экономические учреждения. Эсеровские группы в провинции не гнушались такими актами революционного насилия, как грабежи, конфискации денежных средств, вымогательства пожертвований и другие формы экспроприации. В скором времени это явление достигло формы эпидемии, которое крайне негативно сказывалось как на репутации, так и на деятельности партии. Против "эксов" партия пыталась бороться исключениями из партии и различными санкциями. [9. C. 50].
Деятельность "Боевой организации" стала примером для ряда других, более мелких террористических группировок народнических партий, в том числе отколовшихся от неё "эсеров-максималистов", устроивших ряд громких терактов, в том числе подрыв дачи Столыпина на Аптекарском острове, повлёкший за собой гибель 27 человек. Террор отнимал у партии много сил, средств и времени, что повлекло за собой ослабление контроля партии за региональными отделениями.
Работы и высказывания Маркса и Энгельса отнюдь не делали терроризм табу для русских революционеров; более того - симпатии "классиков" поначалу всецело принадлежали народовольцам. "Политическое убийство в России единственное средство, которым располагают умные, смелые и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима", - писал Энгельс вскоре после начала террористической борьбы в России.
Ю.О. Мартов писал в начале XX века, когда в России началось возрождение терроризма, что русская социал-демократия "выросла и развилась в борьбе с тем направлением русской социально-революционной мысли, для которой всякая политическая борьба в России сводилась к террору", ни словом не упоминая, что первоначально первые русские социал-демократы пытались "договориться" с народовольцами из тактических соображений, а также готовы были признать терроризм в качестве едва ли не важнейшего средства борьбы в тот момент. Более того, Плеханов призывал социал-демократов к созданию "подвижной боевой организации, вроде общества "Земля и воля" или партии "Народной воли", организации, являющейся всюду, где можно нанести удар правительству, поддерживающей всякое революционное движение против существующего порядка вещей, и в то же время ни на минуту не упускающей из виду будущности нашего движения".
Эти террористические акты вызвали одобрение в определенных слоях общества и энтузиазм среди значительной части революционеров, не исключая и социал-демократов. Однако популярность и одобрение Боевой организации эсеров в определенных слоях общества вызвали мощную антитеррористическую кампанию на страницах "Искры" и "Зари". Не смотря на это, была замечена тенденция роста сотрудничества между социал-демократами и социалистами-революционерами на местах. В 1901-1902 годах возникли объединенные комитеты эсдеков и эсеров в некоторых городах России.
После первой русской революции в революционных кругах стала витать мысль о воссоединении сил для борьбы с самодержавием. Потенциальными союзниками были социал-демократы и социалисты-революционеры. Формальное соглашение с эсерами большевики, также как и их братья-враги, меньшевики, не заключили, несмотря на заявленное стремление; однако то, чего не сделали на бумаге партийные лидеры, нередко осуществляли на деле революционеры-практики на местах. Была создана боевая организация (известная под названиями "Боевая техническая группа", "Техническая группа при ЦК", "Военно-техническая группа").
Действия боевых дружин или отдельных боевиков-социал-демократов выражались в тех же нападениях на тюрьмы и полицейские участки, убийствах агентов полиции и наиболее ненавистных представителей администрации и карательных органов и даже чем-то особенно "провинившихся" директоров заводов и инженеров. Без всяких формальных соглашений боевики и "техники" различных партий сотрудничали друг с другом; возможно, наиболее ярким примером такого сотрудничества является тот факт, что бомбы, которыми максималисты взорвали дачу П.А. Столыпина, были изготовлены в динамитной мастерской большевистской Боевой технической группы.
Ленин, со свойственным ему революционным темпераментом, писал в "Боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете" в период подъема революции: "Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Идите к молодежи, господа!.. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов, и у рабочих особенно, и т. д.... Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т.д....Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, Христа ради, на все схемы, пошлите вы... все "функции, права и привилегии" ко всем чертям....Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие - нападение на банк для конфискации средств для восстания... Пусть каждый отряд учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч" [9. C. 56-57].
Отношение к террору меньшевиков также было неоднозначным. С одной стороны террор противоречил основным принципам марксизма, но с другой, меньшевики с пониманием относились к террористам, называя их "революционными борцами, честно соблюдающими законы войны".
Меньшевики принимали активное участие в изготовлении бомб и других взрывных устройств для террористических мероприятий. К примеру, все члены Южного Военно-Технического Бюро при ЦК РСДРП, основанного в конце 1905 года в Киеве главным образом для производства бомб, были меньшевиками. В своих попытках постфактум оправдать эту деятельность революционеры настаивали на срочной необходимости заготовлять оружие для скорого всеобщего вооруженного восстания пролетариата. На самом же деле большая часть бомб оказалась в распоряжении боевых отрядов социал-демократов.
Однако осознав бесполезность террора как вспомогательного элемента для вооруженного восстания, Ленин вновь возвращается к скептическим, а чаще тотально отрицательным оценкам индивидуального террора.
Анализируя такое изменчивое отношение социал-демократов к терроризму, можно сделать вывод о том, что террор для них не был табуированным методом борьбы. Для достижения своих целей, а именно свержения самодержавия, эсдеки руководствовались правилом: "все средства хороши", вне зависимости от совместимости этих "средств" с идеалами социал-демократии.
Терроризм и анархисты
Анархистские взгляды были широко распространены среди русских революционеров-народников еще в 70-е годы XIX века. Бакунистские идеи были одними из самых влиятельных среди народников. Однако как самостоятельное общественно-политическое движение анархизм в России оформился в начале XX века.
В России первые анархистские группы были созданы в 1903 году, а в 1907 г., на который приходится пик активности анархистского движения, деятельность анархистских групп была отмечена в 3/4 губерний и областей Российской империи. Анархистские группы были сравнительно немногочисленны. "Активистов" насчитывалось приблизительно 5-7 тыс. чел., однако в террористическом движении они играли одну из ключевых ролей.
Российские анархисты были "наследниками" опыта западноевропейских и американских террористов анархистского толка. Зарождение российского анархического движения произошло заграницей, в условиях эмиграции. Анархистские группы возникли в Швейцарии, Франции, Германии, Болгарии, США. Из них наибольшее значение имели "Группа русских анархистов-коммунистов за границей" (Женева, 1900-1901), лидером которой был М.Э. Дайнов и возникшая там же в 1903 г. другая группа анархистов-коммунистов, взявшая себе название "Хлеб и воля" (лидер Г.И. Гогелия) и выпускавшая одноименный печатный орган. Многие лидеры возникших в России анархистских групп бывали заграницей, знакомились с литературой и деятельностью западноевропейских анархистов.
Огромное влияние на российских анархистов оказал один из его основоположников, "классик" мирового анархизма П.А. Кропоткин. Причем его влияние было не только опосредованным, через многочисленные печатные работы, но и личным - несмотря на немолодой возраст, он активно включился в практическую деятельность, принимал участие в различных съездах и конференциях, вел обширную переписку.
В отличие от Кропоткина, другой "классик" анархизма Бакунин после совместной деятельности с Нечаевым террористическими идеями не грешил. Он утверждал, что "чтобы совершить радикальную революцию, нужно повести нападение на положение и на вещи, разрушить собственность и государство, а тогда не придется уничтожать людей и обрекать себя на неминуемую и неизбежную реакцию, без которой никогда не обходилось и не обойдется во всяком обществе массовое убийство людей". По поводу покушения Каракозова, Бакунин писал своему старому другу Герцену: "... ни за что в мире я не бросил бы в Каракозова камня... Ни в каком случае мы здесь не имеем право судить его, ничего не зная о нем, ни о причинах, побудивших его к известному поступку. Я так же, как и ты, не ожидаю ни малейшей пользы от цареубийства в России, готов даже согласиться, что оно положительно вредно, возбуждая в пользу царя временную реакцию, но не удивляюсь отнюдь, что не все разделяют это мнение, и что под тягостью настоящего, невыносимого, говорят, положения, нашелся человек менее философски развитой, но зато и более энергичный, чем мы, который подумал, что гордиев узел можно разрезать одним ударом. Несмотря на теоретический промах его, мы не можем отказать ему в своем уважении и должны признать его "нашим" перед гнусной толпой лакействующих царепоклонников" [6. C. 223-224]. Таким образом, теоретически Бакунин был скорее противником индивидуального террора, хотя осудить террориста категорически отказывался. Для него это было невозможно с точки зрения революционной этики.
Кропоткин никогда в принципе не отрицал террор. Однако его отношение к целесообразности этой тактики и ее эффективности было довольно осторожным. Кропоткин считал борьбу народовольцев обреченной на неудачу. Ведь даже в случае их успеха в борьбе за изменение политического устройства общества он был бы сведен на нет, ибо при сохранении экономических основ существующего строя положение народных масс осталось бы прежним. Однако Кропоткин "не становился против этого движения, а, наоборот, поддерживал его, стараясь дополнить агитацией в народе".
Кропоткина интересовало влияние терроризма не столько на политику правительства, сколько на народные массы. В своей газете "Le Revolte" Кропоткин писал, что "если народные массы в России остаются спокойны, если крестьяне не восстают против помещиков, что может сделать горсть революционеров? Никакая серьезная политическая революция невозможна, если она в то же время не имеет характера социально-экономической революции". Не смотря на то, что террор расшатывает в народе веру в неприкосновенность царей как "помазанников божьих", Кропоткин был глубоко убежден, что в настоящую минуту (1899 г.) для России необходимо крестьянское восстание как единственный исход для теперешнего положения".
Однако впоследствии, под влиянием успехов эсеровского террора, Кропоткин несколько изменил свои взгляды относительно прямых последствий удачных терактов: "выступления, привлекающие всеобщее внимание, открывают идее доступ в умы и вербуют ей новых приверженцев. Один такой акт делает иногда в один день больше пропаганды, чем тысячи брошюр. Важнее всего то, что он будит бунтовской дух, пробуждает в людях смелость... Скоро начинает обнаруживаться, что существующий государственный "порядок" не так силен, как думали раньше. Какого-нибудь смелого акта оказывается достаточно, чтобы весь правительственный механизм расстроился: чтобы великан пошатнулся...".
Адепты анархизма были не такими "романтичными", как их идеологи. Большие обороты экспроприации и анархистский террор приобрели уже в 1904-1905 годах. Именно это время запомнилось многим участникам российской революции как непрекращающиеся террористические акты и экспроприации, грабежи и вооруженные сопротивления. Несмотря на то, что в борьбе зачастую появлялись героические эпизоды, их омрачали различные уродливые отклонения, которые проявлялись в убийствах без причины и грабежах для наживы и обогащения.
Анархисты следовали примеру многих других революционных организаций и всячески мстили всем выявленным в их рядах полицейским агентам, которые помогали властям в поимке революционеров и дававших против них показания в суде. Они бросали в полицейских бомбы вместе с участниками радикальных социалистических групп. Были случаи, когда анархисты расстреливали полицейских во время попыток освобождения своих товарищей из-под стражи. В таких случаях зачастую приходилось придумывать авантюрные планы. Частыми были нападения на типографии в разных городах, когда рабочие под страхом смерти должны были печатать прокламации и листовки анархистам.
Возможно, именно с анархистами у царской охранки было больше всего хлопот. Анархисты имели менее развитую внутреннюю структуру по сравнению с другими партиями, дисциплина у них была хуже, а вероятность привлечения в свои ряды обыкновенных преступников и неуравновешенных личностей - выше.
Предотвращать террористические акты, устраиваемые анархистами было сложнее, так как часто они не сообщали о готовящимся покушении "наверх", как делали эсеры, а принимали решение об убийстве того или иного деятеля самостоятельно и так же автономно пытались его совершить, что затрудняло использование внутренней агентуры. Вследствие этого многие преступления, не имеющие ничего общего с анархистами, ставились в вину именно им.
Кропоткин с осуждением отозвался о той волне терроризма, которая поднялась в России в годы революции. "Множество пало у нас самой чудной, самоотверженной молодежи из-за пустейших и часто зловреднейших экспроприации, или из-за "распыленного террора", - писал он в 1909 г. - История вспомнит, конечно, имена этих мучеников идеи, шедших на верную смерть с мыслью, что своим примером они расшевелят, поднимут народные массы". Как это часто бывает, идеализированные планы революционеров на деле оказывались не такими, как они себе представляли. Когда массы уже зашевелились, люди с "революционным темпераментом" шли "снимать городовых" вместо того, чтобы поднимать народ на "крупные революционные акты".
В подходе Кропоткина к проблеме терроризма, кроме стороны прагматической, была еще одна, для него, по-видимому, не менее важная - этическая. Ведь террористический акт, как бы то ни было - убийство, причем человека, личная вина которого не доказана никаким судом.
Кропоткин писал в "Этике анархизма": "Перовская и ее товарищи убили русского царя, и все человечество, несмотря на отвращение к кровопролитию, несмотря на симпатию к тому, кто освободил своих крестьян, признало, что они имели право на этот поступок. Почему? Не потому, что этот акт был полезным: три четверти человечества еще сомневается в этом, но потому, что каждый чувствовал, что Перовская и ее товарищи ни за какие сокровища мира не согласились бы стать в свою очередь тиранами. "Эти люди", говорят про них, "завоевали себе право убивать… Террор оправдан, если он является ответом на насилие. Теракт должен быть следствием эмоционального потрясения, а не холодного расчета".
В романе Бориса Акунина "Статский советник" один из героев, генерал Пожарский, произносит такую фразу: "Вам бы к анархистам, у них с моралью попроще". Не смотря на рдения идейных вдохновителей Бакунина и Кропоткина, в среде анархистов с моралью действительно было "попроще". Всю идеологию анархизма они упростили до минимума: никакой власти. Вся политическая философия анархизма, заключающаяся в уничтожении всех типов принуждения и эксплуатации человека человеком, осуществлялась банальными грабежами и убийствами.
Такое явление может объясняться следующим фактом: анархистское движение было самым "молодым" в плане возрастных показателей его участников. По данным В.Д. Ермакова, изучившего формальные биографические данные 300 анархистов, на момент активного участия в революции 1905-1907 гг. 14 (5%) из них находились в возрасте 13-14 лет, 127 (42%) - 16- 18 лет, 122 (41%) - 19-23, 30 (10%) - 24-30; старше 30 лет оказалось лишь 7 (2%). Именно горячие головы молодых анархистов и дискредитировали анархизм в глазах обывателей, не смотря на крупные политические убийства (убийство П.А. Столыпина в Киевском оперном театре в 1911 году).
Таким образом, как бы ни были велики расхождения между собой различных идеологов российского анархизма, все они признавали, в той или иной форме, терроризм обязательным условием или симптомом революционной борьбы. Особенности анархистских теорий, а также "кадровый состав" анархистских организаций и групп обусловили то, что они оставили в истории революционного движения в России начала XX века наиболее кровавый след, принеся, в свою очередь, наиболее многочисленные жертвы на алтарь терроризма.
Заключение
Революционное движение в России второй половины XIX века, в том числе его крайняя форма - терроризм, было порождено незавершенностью реформ 1860-х годов. Причем наиболее "пострадавшей" стороной при сворачивании реформ оказалось "общество", оставшееся бесправным и почти "безгласным". Народ, как водится, безмолвствовал. А те, кто стремился выражать его интересы, были от народа, по совершенно справедливому выражению В.И. Ленина, "страшно далеки".
Освободительное движение было порождено не только незавершенностью реформ; оно было их закономерным следствием. Реформы запоздали едва ли не на столетие. Поэтому у части общества при стремительном переходе от спертой атмосферы николаевского режима к свежему воздуху александровского возникла своеобразная "кессонная болезнь". От власти стали ждать и требовать не только того, что она могла дать, но и того, чего она дать была просто не в состоянии.
Реформы привели к появлению в России разночинцев, образованных или чаще полуобразованных людей, стремящихся к самореализации, и, для начала, к устранению внешних для этого препятствий. Власть полагала, что нигилистов скорее образумят строгие меры. Народ, если и бунтовал, то вовсе не в ответ на призывы революционеров. Большая часть "солидного" общества предпочитала реальные дела на государственной или частной службе, хотя и поругивала начальство, и сочувствовала молодежи.
Почти полвека едва ли не основными средствами воздействия радикалов на власть были кинжал, револьвер, бомба. От рук террористов пали тысячи людей, начиная с императора Александра II и заканчивая безвестными "квартальными" и случайными прохожими. В переходе к террору сыграли роль несколько факторов: разочарование в готовности народных масс к восстанию, пассивность большей части общества (да и слабое его влияние на власть), желание отомстить за преследования со стороны правительства. Своеобразным провоцирующим фактором было политическое устройство России. Персонификация власти, сакральность фигуры царя вызывали соблазн одним ударом разрушить могущество этой власти, расчистить дорогу для осуществления идей, которые должны привести к всеобщему благоденствию.
Возникновению и живучести терроризма в России способствовала в значительной степени сама власть. Дело не только в ее нередко необоснованной и чрезмерно жесткой репрессивной политике - каторгах, высылкой без суда, смертными приговорами. Дело было в том, что власть изначально придавала революционерам чрезмерное значение, возвышая их тем самым и в собственных глазах и в глазах общества. Власть рассматривала террористов как по существу равную сторону, ей противостоящую.
Как писал Ф.И. Родичев в своих "Воспоминаниях и очерках о русском либерализме": "в русском революционном движении правительство сыграло выдающуюся роль организатора". Оно своими преследованиями ожесточало, в сущности, очень молодых людей, способствуя их "отщепенству", превращая их в членов некоего "революционного ордена".
С другой стороны, по мнению О.В. Будницкого, именно отчаяние от безрезультатных попыток поднять народное восстание привело революционеров к террору. Место одного мифа - о готовности народа к немедленному бунту за лучшую долю, занял другой - о том, что реализации народных устремлений, выявлению его настоящей воли мешают, прежде всего, внешние условия. Народовольцы, признавшись в безрезультатности пропаганды в крестьянстве, объявили террор лишь одним из пунктов своей программы.
Цареубийство 1 марта стало ключевым моментом в истории терроризма в России. Это был величайший успех и величайшая неудача террористов. Дело было не только в том, что успех дался партии чересчур "дорогой ценой" и вскоре почти все ее лидеры были арестованы или вынуждены бежать заграницу. Не произошло никаких народных волнений.
С другой стороны, 1 марта показало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась.
Террористическая идея надолго стала господствующей в умах русских революционеров; прежние противники терроризма, от П.Л. Лаврова до Г.В. Плеханова, вынуждены были в той или иной форме его признать. Даже после гибели "Народной воли" и постоянных неудач попыток ее возрождения, идея возобновления террористической борьбы продолжала активно отстаиваться и развиваться на страницах эмигрантской печати.
"Живучесть" терроризма в России объяснялась не только тем, что он оказывался временами единственно возможным средством борьбы революционной интеллигенции за осуществление своих целей. Террор оказался наиболее эффективным средством борьбы при ограниченности сил революционеров. Терроризм, по признанию директора Департамента полиции, а впоследствии министра внутренних дел П.Н. Дурново, "это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия". Второй причиной было нежелание власти вести диалог с обществом, изменить хоть что-то в существующем политическом строе, ставшем на рубеже веков анахронизмом.
Одним из негативных явлений терроризма было то, что общество привыкало к насилию. Убийство становилось "нормальным" средством политической борьбы. Постоянные террористические акты превратились в шоу. Народ с нетерпением гадал, кто же будет следующей жертвой.
История существует для того, что ее изучали. А изучать историю необходимо для того, чтобы не повторять ошибок прошлого. Чтобы в определенный критический момент оглянуться назад и понять, что такое уже было и посмотреть, что после этого стало. Более полувека революционный терроризм был неотъемлемой частью истории России и безусловно оказал на нее существенное влияние. Можно предположить, по какому пути пошла бы Россия, если бы не было ни "Народной воли", ни Боевой организации, однако, как известно, история не терпит сослагательного наклонения.