ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ. XIV ВЕК

ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА И ЕЕ МЕСТО В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Москва 2002 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Место православия в русской культуре 3

«СОКРОВИЩНИЦА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ» 4

МОЛИТВЕННИК ЗЕМЛИ РУССКОЙ ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРГИЙ 5

ИСТОРИЯ ГОРОДА СЕРГИЕВА ПОСАДА 8

ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ. XIV ВЕК 10

МОНАСТЫРЬ В XV ВЕКЕ 13

АРХИТЕКТУРНЫЙ АНСАМБЛЬ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ15

§ троицкий собор 16

§ духовская церковь 20

§ успенский собор 21

§ колокольня 22

крепостные стены и башни 23

государственный историко-художественный музей 24

место лавры в культурной жизни россии 24

§ праздник троицы 25

лавра на страже родины 26

заключение 28

список литературы 29

Русская культура немыслима вне церковной жизни, ее невозможно понять и представить в отрыве от Священного Предания Православной Церкви, в отрыве от неповторимых по своей красоте и глубине веками сложившихся форм православного богослужения. Более того, именно от Православия, как от источника живой воды, русская культура получает творческий импульс для своего развития, именно связью с Православием объясняется богатейшее содержание, разнообразие форм и возвышенный характер достижений нашей культуры. Ибо по Православию дано видение особой, мистической красоты духовного мира – красоты в собственном смысле этого слова, красоты как отражения бесконечных совершенств Творца в тварном мире, как явления славы Божией, наполняющей Вселенную. И эта красота абсолютной гармонии проявляется в области нравственной – в духовном облике святых, она созерцается в природе, но особое ее присутствие – в православном богослужении, где она осознается и воспринимается как ни с чем не сравнимая "сладость церковная".

Если подходить к художественным ценностям русской культуры с мерками чисто светского сознания, то анализ этих ценностей будет всегда страдать неполнотой, поверхностностью, как бы ни были обширны познания и высока квалификация исследователя. Более того, люди с особо тонким, "художественным" восприятием окружающего мира даже считают, что, скажем, православную икону не имеет смысла созерцать вне храма; и даже в самом храме, но при отсутствии богослужения, впечатление от этой иконы будет не таким глубоким и не таким верным, как во время церковной службы, когда зрительное восприятие образа дополняется пением и чтением, запахом ладана, видом горящих свечей и лампад, действиями священнослужителей.

В связи с этим понятна особая, можно сказать, исключительная роль Троице-Сергиевой Лавры как сокровищницы русской культуры. Она – не просто архитектурный ансамбль произведений зодчества, но именно Дом Живоначальной Троицы, обитель, в которой обитают живые люди – иноки. Иконы в ее храмах – не музейные экспонаты, запрятанные под стекло и снабженные этикетками, но это неотъемлемая часть "храмового действия", по выражению священника П. Флоренского, то есть они участвуют в богослужении, в той жизни Церкви, которая постоянно пребывает в монастырской ограде. Можно сказать, что в Лавре мы наблюдаем русскую культуру во всей ее целостности. Именно здесь осуществляется тот самый синтез всех направлений человеческой культуры – теории, практики и священнодействия – при господстве последнего, поскольку весь ритм и строй жизни обители определяется богослужебным циклом.

Посетивший Троице-Сергиеву Лавру в XVII веке, а именно 11-го июля 1655 года, архидиакон антиохийского патриарха Павел Алеппский отзывается о ней с величайшим восхищением как о прекраснейшем месте всей земли. Церковь же Св. Троицы «так прекрасна», «что не хочется уйти из нее»[1]. Это свидетельство Павла Алеппского невольно проверяет на себе всякий, кто прожил достаточно времени возле «Дома Пресвятыя Троицы», как выражаются летописцы.

При туристском обходе Лавры беглому взору впервые развертывается не подавляющее количественно, но действительно изысканное богатство художественных впечатлений от нее. Есть, однако, и гораздо более тонкое очарование Лавры, которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства, уродняет душу Лавре, так что все другие места делаются отныне чужбиной, а это истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только они оказываются где-нибудь на стороне. Самые богатые впечатления на стороне скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом Преподобного Сергия.

Неотразимость этого очарования — в его глубокой органичности. Тут — не только эстетика, но и чувство истории и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая-то, трудно объяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре слагается то, что в высшем смысле должно называться общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Здесь ощутительнее, чем где-либо, пульс русской истории, здесь собрано наиболее нервных, чувствующих и двигательных окончаний, здесь Россия ощущается как целое.

Подобно тому, как художественный портрет бесконечно более плотен, словно фотографический снимок, Лавра есть художественный портрет России в ее целом, по сравнению с которым всякое другое место — не более как фотографическая карточка. В этом смысле можно сказать, что Лавра и есть осуществление или явление русской идеи. Вот откуда это неизъяснимое притяжение к Лавре. Ведь только тут, у ноуменального центра России, живешь в столице русской культуры, тогда как все остальное — ее провинция и окраины. Это место пронизано духовной энергией Преподобного Сергия Радонежского.

Если Дом Преподобного Сергия есть лицо России, явленное мастерством высокого искусства, то основатель ее есть первообраз ее, этого образа России, первоявление России, лик ее, — чистейшее явление духовной формы, освобожденное от всех наслоений и временных оболочек, ото всего полуживого и застящего.

В церковном сознании, не том скудном сознании, которое запечатлено в богословских учебниках, а в соборном, через непрерывное соборование и непрерывное собирание живущем духовном самосознании народа, Дом Живоначальной Троицы всегда сознавался и сознается сердцем России, а строитель этого Дома, Преподобный Сергий Радонежский, — «особым нашего Российского царствия хранителем и помощником», как сказали о нем цари Иоанн и Петр Алексеевичи в 1689 году, особым покровителем, хранителем и вождем русского народа. Не в сравнительных с другими святыми размерах исторического величия тут дело, а в особой творческой связанности Преподобного Сергия с душою русского народа.

Чтобы понять Россию, надо понять Лавру, а чтобы вникнуть в Лавру, должно внимательным взором всмотреться в основателя ее, признанного святым при жизни, «чюдного старца, святого Сергия», как свидетельствуют о нем его современники.

"Вглядываясь в русскую историю, в самую ткань русской культуры, мы не найдем ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу, к этим ангелу земли Русской: нравственная идея, государственность, живопись, зодчество, литература, русская школа, русская наука – все эти нити русской культуры сходятся к Преподобному"[2]. И дело тут не в количественных характеристиках – не в числе учеников Радонежского игумена, основавших новые обители на Руси, не в размерах благотворительности, которой всегда отличалась Троицкая обитель, не в материальном достатке, установившемся здесь по неложному обещанию Небесной Заступницы, не в красоте зданий и не в прочности монастырских стен. Дело совсем в другом. Преподобный Сергий явился воспитателем и великим собирателем народного духа. Время, в которое он жил, явилось переломной эпохой в жизни русского народа. Татарское нашествие середины XIII века принесло с собой не только бедствия внешние, не только разорение городов и сел, безвременную гибель и массовое рабство мирных жителей. Русские люди потеряли нравственную опору в жизни. Они с надеждой осматривались вокруг в ожидании освобождения, но освобождение не приходило. Многочисленные русские князья пресмыкались перед татарами и воевали друг с другом, продолжая прежнюю политику междоусобных распрей, приведшую Русское государство к порабощению монголами. Золотая Орда, литовские князья, немцы и шведы делили между собой русские земли. Непрекращающаяся вражда и распри, постоянные набеги завоевателей, усилившееся невежество – все это грозило не только русской культуре, но и самому существованию русского народа как нации.

И вот в этой обстановке исторического тупика луч надежды воссиял из скромной и неприметной Троицкой обители "на Маковце". Именно здесь русские люди увидели новую жизнь, – жизнь, чуждую раздоров и ненависти, которыми переполнена была многострадальная Русская земля, жизнь, где господствовали любовь и сострадание, которых так не хватало тогда русскому обществу. "Тихость, кротость слова, молчание, смирение, безгневие, простота без пестроты, любовь равная ко всем человекам" – эти качества Преподобного Сергия в течение всего его 50-летнего иноческого подвига незаметно распространились по Руси, духовно врачуя, укрепляя и утешая русских людей. И народ воспрянул духом, в нем стала пробуждаться вера в свои нравственные силы, и открылась перспектива национального возрождения.

"В лице Преподобного Сергия, – говорит отец Павел Флоренский, – русский народ сознал себя, свое культурно-историческое место, свою культурную задачу и тогда только, сознав себя, получил право на самостоятельность". Примечательно наставление, данное Преподобным великому князю Димитрию Донскому перед Куликовской битвой: "Если враги хотят от нас чести и славы – дадим им; если хотят злата и сребра, дадим и это; но за имя Христово, за веру православную, нам подобает душу свою положить и кровь свою пролить"[3], то есть охранение, защита и утверждение православной веры, по мысли Преподобного, должны стать основой русской государственности, фундаментом народной жизни.

Победа в Куликовской битве подтвердила жизнеспособность этого принципа, это была именно победа правой веры, победа нравственной силы над грубой физической силой. И в дальнейшей истории нашей страны именно силой веры русские люди прогоняли полки чужих, этой силой строились города, заселялись непроходимые леса и пустыни, вера вдохновляла зодчих и иконописцев, благодаря вере распространялось просвещение. В этом многовековом процессе становления и развития русской культуры обитель Преподобного Сергия – эта сокровищница нашей веры, сердце русского Православия – имеет особое, только ей свойственное значение. Она – как бы краткий конспект бытия нашей Родины, художественный портрет России, место, где наше Отечество ощущается как целое. Все основные направления русской культуры берут свое начало отсюда, как от истока. Русская иконопись нить своего предания ведет от иконописной школы Лавры. Русская архитектура на протяжении всей нашей истории лучшими своими достижениями обязательно присутствует в Лавре, так что можно утверждать, что обитель Преподобного Сергия – подлинный исторический музей русской архитектуры.

Русская книга, русская литература и вообще все русское просвещение основное свое питание получали всегда от просветительной деятельности Лавры. Так было и при самом Преподобном, основателе обители, от эпохи которого сохранилось драгоценное собрание рукописей, так было и в новейшее время, на рубеже XIX–XX веков, когда Лавра стала одним из крупнейших издательских центров. Не случайно именно здесь, в Лавре, нашла себе приют Московская Духовная Академия – духовное порождение обители, ведущее свое начало от просветительского и ученого кружка Максима Грека. Не случайно именно благодаря Лавре возникли крупнейшие современные центры декоративно-прикладного искусства, такие как Абрамцевское художественное училище и Всесоюзный институт игрушки в Сергиевом Посаде. Их деятельность, можно сказать, освящена самим Преподобным Сергием, который своими руками делал игрушки для детей, приходивших в его обитель.

История города Сергиева Посада, развивавшегося вокруг Троице-Сергиева монастыря, основанного в середине XIV века, отсчитывает уже седьмое столетие; она видна и в его широко раскинувшейся живописной панораме, и в прихотливом силуэте монастырского ансамбля. Здесь все так проникнуто особым духом седой старины и чарующей сказочности древ­ней архитектуры, постоянно ощущаешь какое-то особое чув­ство благодарного восхищения перед исключительным ма­стерством и неиссякаемым творческим поиском столь богато­го талантами русского народа.

Великие московские князья, а затем и цари всегда оказывали Сергиеву монастырю подчеркнутое внимание — они часто посе­щали его, предоставляли ему различные льготы, наделяли богатыми вкладами, посылали туда своих лучших мастеров для строительства и украшения зданий, способствовали пре­вращению монастыря в первоклассную военную крепость. Благодаря такой могущественной поддержке, а также пред­приимчивости самих монахов богатство монастыря со време­нем достигло колоссальных размеров: его многочисленные вотчины, угодья и промыслы распространились по всей стра­не, тысячи крепостных крестьян распахивали его земли, пла­тили ему оброк или работали на него «всякое изделие». Тро­ицкий монастырь вел собственное летописание, здесь соби­рались рукописи и книги, были свои школы иконописи и «книжного письма»; в монастыре жили и работали многие известные писатели и ученые Древней Руси, здесь начинал свой творческий путь Андрей Рублев, резал свои миниатю­ры его современник, мастер-ювелир Амвросий. В ризницу монастыря в качестве вкладов поступали первоклассные об­разцы национального искусства — иконы, шитье, ювелирные изделия и т. д. Известный сирийский путешественник Павел Алеппский, посетивший Троице-Сергиев монастырь в середи­не XVII века, видел в ризнице «вещи, поражающие ум изум­лением и удивляющие умного больше глупца». Он писал, что «в этом монастыре находится много сокровищ от времени прежних князей и следовавших за ними царей до сей поры».

Особую ценность для русской культуры представляют древние здания и сооружения монастыря. На его небольшой территории из века в век непрерывно трудились безвестные русские мастера, заменяя деревянные постройки каменными, ветхие и устаревшие — новыми, более совершенными и грандиозными. Недаром монастырские власти постоянно хло­потали о таких вотчинах, где можно «камень уломати и из­весть ужечь», объясняя это тем, что «каменное дело» в монастыре «строится во вся годы». На монастырских стройках воспитывалось не одно поколение искусных умельцев, от от­ца к сыну передававших накопленный опыт профессиональ­ного мастерства, обеспечивая преемственность художествен­ных традиций. Характер строительной деятельности опреде­лялся конкретными историческими условиями, которые, в свою очередь, находили отражение в архитектурных образах и формах. В стенах Троицкого монастыря сложился своеоб­разный музей архитектурных форм и стилей, где каждая эпо­ха и столетие начиная с XV века представлены своими харак­терными и наиболее совершенными сооружениями, большин­ство которых сохранилось до наших дней. И при всем разно­образии и стилистическом различии этих тесно поставленных разновременных зданий они не только не мешают друг дру­гу, а наоборот, объединенные единой мерой высокого таланта и градостроительного такта возводивших их зодчих, пред­ставляют великолепное художественное созвучие или ан­самбль, который и является наивысшим результатом сложно­го искусства архитектуры.

Полный глубоко осмысленной красоты и неповторимой живописности, ансамбль зданий Троице-Сергиева монастыря настолько совершенен по своей художественной цельности, что невольно кажется, будто само Время выступало здесь его Зодчим, а люди были всего лишь исполнителями-каменщика­ми. И может быть, не так уж сильно преувеличивал много повидавший Павел Алеппский, когда писал, что «этот монастырь не имеет себе подобного не только в стране московской, но и вовсем мире». Троице-Сергиева лавра по праву считается одним из самых значительных памятников русского искусства и пользуется мировой известностью.

ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ. XIV ВЕК

О возникновении монастыря и появлении поселений во­круг него известно из первых жизнеописаний Сергия Радо­нежского, составленных известными агиографами Епифанием Премудрым и Пахомием Сербом. Сообщаемые ими сведе­ния достаточно достоверны, так как принадлежат людям, ви­девшим монастырь того времени или описавшим его со слов непосредственных очевидцев тех или иных событий.[4]

Оба автора рассказывают, как Стефан и Варфоломей, сы­новья обедневшего боярина, переселившегося из Ростова Великого в небольшой город Радонеж, похоронив родителей в близлежащем Хотьковском монастыре, решили принять особый вид монашества — уйти «пустынножительствовать» в лес, подальше от селений и дорог. Облюбовав в 10 км к се­веру от Радонежа и Хотькова лесную поляну на небольшом холме Маковец, омываемом речушкой и ее притоком, они поставили здесь келью и «церквицу малу», посвятив ее Тро­ице (было это, по одним сведениям, в 1337 г., по другим—в 1345 г.). Так началась многовековая история Троицкого мона­стыря и развившегося вокруг него посада.

Не выдержав, однако, тягот суровой жизни в лесу, стар­ший брат, Стефан, вскоре ушел в московский Богоявленский монастырь, а младший, приняв после пострижения имя Сер­гия, остался здесь в одиночестве. Через два-три года около него стали селиться другие монахи: каждый вновь приходив­ший ставил себе келью там, где ему хотелось, возделывал свой огород и вел свое отдельное хозяйство. Однако несколько лет спустя (1355) Сергий ввел, один из первых на Руси, строгий устав общинной жизни: монахи должны были ве­сти общее хозяйство и «кормяти от рук своих», жить в одина­ковых кельях, вместе питаться, одинаково одеваться, не выхо­дить за ворота без разрешения игумена. Такая строгая дис­циплина не всем пришлась по вкусу, и часть монахов даже покинула Сергия.

«Общинножитие», установленное основателем обители, по­требовало специальных зданий — общей трапезной, поварни, пекарни, а также других хозяйственных построек — и вызва­ло необходимость соответствующей перестройки всего мона­стыря. Вскоре нашлись для этого и средства: к Сергию при­шел смоленский архимандрит Симон «и имение принесе с собою и предасть то игоумену на строение монастырю».

Перестройка была произведена по строго обдуманному плану, Епифаний рассказывает, что Сергий «монастырь боль­ший распространив, келий четверообразно сотворити повеле, посреди их церковь во имя живоначальные Троицы отвсюда видима яко зерцало—трапезу же и ина елико на потребу братии». Одновременно были построены и другие необходи­мые здания, куда игумен «оустрояет... братию по службам — ового келарем и прочих в поварни, в юже хлеба пещи, ового же немощным слоужити».

Монастырь получил, таким образом, регулярный план в виде правильного прямоугольника: по его сторонам стояли кельи, обращенные окнами на центральную площадь, где возвышались церковь и трапезная; весь монастырь, включая огороды, житницы и другие хозяйственные постройки, располагавшиеся позади келий, окружила рубленая ограда (тын); над ее главным входом была поставлена еще одна церковь, посвященная Дмитрию Солунскому.

К концу XIV века появляются и первые поселения вокрестностях обители Сергия. Епифаний свидетельствует, что если ко времени основания монастыря «не было близ тогда ни сел, ни дворов, ни людей, живущих в них, ни пути людского… во все стороны все лес, все пустыня», то теперь здесь селятся крестьяне «сотвориша себе различные починцы и составиша села и дворы мнози и посеяши плод житень и умножиша зело». Благодаря поддержке московских князей и обладая выдающимися личными качествами («крепкий душою», «могутный за два человека», «мало же словесы глаголавша, вящая же делы учаша», — говорят о нем современники), Сергий Радонежский скоро приобрел исключительный авторитет: он становится духовным советником великого князя Дмитрия Ивановича, крестит его сыновей, участвует в государственных делах, константинопольский патриарх шлет ему свои грамоты и подарки. Летописи рассказывают, как московские князья не один раз призывали игумена прославленного монастыря для решения сложных междоусобных разногласий и он только силой своего морального авторитета неизменно подчинял строптивых князей «голосу Москвы». Так например в 1365 году он закрывает все церкви Нижнего Новгоро­да, а на непослушного князя Бориса налагает епитимью; в 1385 году с его помощью заключается мир с рязанским князем Олегом, незадолго перед тем разбившим московское войско.

Сергий активно поддерживает деятельность великого князя ДмитрияИвановича по строительству укреплений к югу от Москвы как подготовку к предстоящим боям с монголами. В этих целях он сам основывает здесь ряд монастырей: Вы­соцкий, близ Серпухова, и Гопутвин, близ Коломны (1374), а затем Симонов под Москвой (1379). Во второй половине XIV века Сергием и его учениками были основаны двадцать два монастыря в различных русских княжествах, и современники с полным правом говорили о нем: «бе начальник и учитель всем монастырем иже в Руси». Но особенно широкий отклик в народе получило деятель­ное участие Сергия в проведении самой Куликовской битвы, этого «символического события русской истории» (А. Блок). Он не только напутствовал Дмитрия Ивановича на этот подвиг, но и отправил с ним в качестве воинов двух монахов своего монастыря — Пересвета и Ослябю, «зело уме­ющих ратному делу и полки уставляти еще же и силу иму­щих и удальство велие и смельство». Единоборством Пере­света с татарским богатырем Темир-Мурзой (Челубеем) и началась историческая битва не Куликовом поле: «... и бысть сеча зла и велика и брань крепка». После удачного исхода этого великого сражения Дмитрий Донской снова посетил Сергиеву обитель, чтобы совершить здесь поминовение по десяткам тысяч русских воинов, оставшихся лежать на ратном поле.

МОНАСТЫРЬ В XV ВЕКЕ

Более полувека простоял отстроенный Сергием монастырь. Отряды хана Тохтамыша, захватившие Москву в 1382 году, не нашли тогда эту затерявшуюся в лесах обитель, хотя вся его братия во главе с игуменом предусмотрительно бежала в Тверь. Но двадцать шесть лет спустя (1408), уже после смер­ти Сергия, не сумев захватить Москву, жестокие кочевники опустошили и разграбили Переславль-Залесский, Ростов Великий, Дмитров, Клин, Нижний Новгород и многие другие города; был сожжен также и Сергиев монастырь.

Преемник Сергия по игуменству Никон с помощью московских князей быстро отстраивает монастырь вновь, во всем повторяя его прежнюю планировку: на месте сгоревшей церкви, в которой был похоронен Сергий, строится новая, больших размеров (освящена в 1412 г.), а вокруг нее так же, «четверообраэно» располагаются кельи и другие постройки.

Соперничая с другими удельными княжествами, великие московские князья стремились заручиться поддержкой Троицкого монастыря. Они оказывали ему подчеркнутое внимание, делали богатые вклады, часто совершали торжественно обставленные богомольные «походы к Троице». И не случайно в 1422 году, когда Московскую Русь постигло тяжелое «лихолетье» (при небывало морозной зиме разразился такой страшный голод, что, по словам летописца, люди «мертвые скоты ядаху и кони, и псы и кошьки» и даже «людей ядоша»), церковь и князья использовали авторитет Троице-Сергиева монастыря для поддержания моральных сил народа и упрочения своей власти. Они предпринимают торжественный акт канонизации Сергия (причисляют его к лику святых), официциально провозглашают его «покровителем земли Русской» и «заступником перед богом». В связи с этим над гробом Сергия вместо недавно срубленной церкви возводят новый Троицкий собор из белого камня, а деревянную церковь относят на другое место, несколько на восток. Это самое первое каменное здание монастыря сохранилось и до сих пор и поражает строгим величием и совершенством своих монументальных форм.

Поставленный «в похвалу» выдающихся заслуг Сергия Радонежского перед Отечеством, Троицкий собор стал, таким образом, одним из первых мемориальных памятников Московской Руси, и его сооруже­ние явилось актом большого государственного значения. Летописи отметили, что на торжество закладки храма прибыли видные церковные деятели и князья, с помощью которых Никон «собирает отвсюду зодчиа и камнесечцы мудры» и очень «церковь прекрасну вздвиже».

Украшение церкви иконами и стенописью поручается прославленным художникам — Андрею Рублеву и Даниилу Черному, которые так «раз­личными подписаниями чудес­ных удобревши ту церковь», что «могуще зрящих всех удивить и доныне». Этот храм-мавзолей служил постоянным напоминанием современникам о славной победе на Куликовом поле, вдохновлял их на продолжение борьбы за нацио­нальную независимость, вселяя веру в ее близкий и окончательный успех.

Троицкий собор особенно почитался московскими князьями. Здесь, у гроба Сергия, тор­жественным «крестоцелованием» скрепляли они договоры и союзы, совершали молебны перед военными походами и по окончании их. Под сводами собора состоялось клятвенное примирение великого князя Василия II с двоюродным братом Дмитрием Шемякой (1442), что не помешало, однако, последнему четыре года спустя здесь же, в соборе, схватить князя, аза тем и ослепить его. Главный собор монастыря долгое время служил крещальней для наследников московского престола; в нем крестили Василия III (1479), его сына Ивана IV (1530), который в свою очередь крестил здесь своих сыновей.