– Знаешь, – осмелилась‑таки противоречить Тими, – это неприлично!..
– Что? – сразу напал Хадарк. – Быть любимой? По утрам потягиваться, когда на твоих губах и теле остывают поцелуи?.. Или летом, в полной тьме, выйти со мной на поверхность? Ты никогда так не гуляла. Тьма тёплая, тихая, как в сказке, – звёзд полным‑полно, луна светит, ни огонька кругом... Я знаю прозрачные реки – понырять в них, повизжать, брызгаясь водой, понежиться на бережке, а в светлую пору – загорать... целоваться досыта... Ни ваши солярии, ни бассейны с таз величиной не сравнятся с реками и солнцем.. Купаться при полной луне... ты выходишь из воды серебряная и прелестная... Ты хочешь этого, да? я вижу, как ты млеешь. А ведь это доступно, Тими. Возьми – всё это твоё. Хоть завтра.
Девушка из града порывисто подвинулась, и Хадарк на миг сам. примлел, видя, как упруго покачнулась её грудь. Он с усилием сосредоточился – нельзя расслабляться, когда кадришь градскую! Только воля и натиск! лакомая добыча – в твоей западне. Вот она отводит взгляд, неуверенно улыбается, полузакрыв глаза... вот облизнулась! верный знак того, что скоро дозреет.
– Я... не знаю. – Тими прикусила губку, а потом растерянно отвела взгляд, как бы желая оглядеться. Умение кокетничать порой отказывало ей в разговорах с Хадарком. Но сдаваться нельзя! Парни любят, чтобы ты не уступала сразу, а поупираласъ, поартачилась. Наверное, парням от природы по вкусу обряд уламывания. Им так приятней, чтобы ты упрямилась, и лишь потом – сдалась. Ей это тоже нравилось – не сразу вешаться на шею, а сопротивляться, чтобы Хадарк злился на её упрямство. Обряд ставил всё на свои места – пусть мужчина не красуется одними мышцами, а докажет ей и силу своего ума. Она должна убедиться, что он хорош по всем статьям. Это должно происходить, как взмахи маятника, – мощь и нежность, ласка и нахрап, откровенность и вкрадчивость; здесь – весь вкус наслаждения, которого женщины ждут от мужчин.
Хадарк, Хадарк! это что‑то! это не парень, а мужик, самец. Недаром в старину мужчины женились поздно, брали в жёны молоденьких, чтобы выучить их первыми, чтобы наставником был не мосластый ровесник, а накачанный и опытный мужчина. Тими хотела Хадарка, как обнюхавшийся плесени хочет опереться на что‑нибудь надёжное и прочное. Речи Хадарка дурманили её, кружили; с каждым новым разговором Хадарк вершок за вершком завоёвывал Тими, становился ей... вроде отца! Как отца, она его смущалась, даже не подозревая, что такой – смущенной, всякий раз будто захваченной врасплох, растерянной – она нравится ему больше всего.
– Ты знаешь, ты чувствуешь сердцем... – убеждал Хадарк, любуясь своей избранницей; её тело, её смятение, её прерывающийся голос восхитительно тонизировали его. Тими заметила, что его голос зазвучал чуть иначе; её расширившиеся зрачки, где зияла глубина ожидания и неподвластных разуму желаний, встретились с его зрачками – сузившимися, острыми, наведёнными, как дула двух снайперских винтовок.
– Ты будешь ходить в мехах и шелках, – правдиво обещал он, – я дам тебе личную охрану и служанок, сколько пожелаешь. Идти на рынок не придётся – продавцы сами придут к тебе, кланяясь, и к каждой покупке прибавят подарок. Тебе не придётся считать крины и агалы – ты сможешь тратить, не глядя. Для тебя будут петь и танцевать. Лучшие курорты Галактики ждут, когда ты посетишь их, – Пасифида, летняя сторона. Атлара и Таласса... даже ТуаТоу. Всё это ты получишь в Чёрном городе, когда станешь моей.
Она изо всех сил старалась сохранять невозмутимость и твёрдое выражение лица, но на её личике появлялись то мимолётная истома, то едва скрытая ребячья проказливость. Хадарк мысленно целовал её покорный рот, шею, плечи – как хороша! как вкусна! Она поддастся, придёт. Вздохнув без слов, положит голову ему на плечо, а он обнимет её за талию... Она замрёт, ощущая, как изнутри подступает волна размягчающей слабости, делающая тело масляным и невообразимо податливым.. Надо ей рассказать об этом....
– Ты будешь извиваться, как пойманный викус, ощущая свою гибкость, силу своих ног, оплетающих меня, нежность своих рук. Наши чувства так сблизятся, что сольются в одно, и ты начнёшь осязать себя могши руками, касаться моими губами, моими ноздрями вдыхать свой будоражащий запах, моими ушами слышать свой бессвязный быстрый шёпот, свои тихие вскрики и свой срывающийся с губ слабый смех, похожий на плач...
У Тими предательски раскраснелись уши, но она не зажимала их, а слушала, ненасытно слушала, погружаясь в бесконечный кладезь воплощающихся грёз. Хадарк беспрепятственно овладевал ею, словами по Сети подчиняя её тело своим желаниям и вызывая ответную жажду наслаждения.
–...два‑три глубоких вдоха – и, теряя рассудок, ты выгнешься со сдавленным криком., забьёшься – а потом. бессильно обмякнешь... Со стоном уткнёшься мне в плечо; я обниму и поглажу тебя, хорошую, от ушей до пяток. Подмяв под себя подушку, ты зароешься в неё лицом, но вскоре с улыбкой на припухших губах поднимешь глаза и без малейшего стыда...
Слух прорезался внезапно, будто от ушей отпали оглушающие ватные тампоны. Шорох. Дверь. Бросив Хадарку невнятное: «Постой! Минутку!..» и отключив микрофон, Тими ринулась к двери. Рванула створку в сторону. Так и есть!
– Пятипалый, ты подслушивал!! как тебе не совестно!
– Тими, он врёт. Это технология. Их специально учат, как заманивать девчонок в Чёрный город. У них есть кассеты устной порнографии, чтобы...
Она своей четырёхпалой ладошкой влепила ему пощёчину. Pax едва шелохнулся, сохраняя жёсткое, непоколебимое выражение лица, столь неподходящее юнцу.
– Не верь ему. Нельзя верить пиратам. Знаешь, как это будет? Он выманит тебя в какой‑то городец, назовёт место встречи...
– Ты ничего не понимаешь! Он отличный малый! я его люблю! – Лишь огненный пыл ярости мешал Тими зарыдать. Прогнать Раха ей не хватало сил – отпрыск рослого народа тяжёл и силён, не своротишь.
– …оттуда тебя проведут в Аламбук. Почести и всё такое. Вас окрутит главный чёрный жрец, потому что Хадарк Гасила – родовитый лиходей и удалец из семьи Неминучих Ножей. У него семь боевых кораблей. Ты будешь жить на женской стороне его норы и ходить в маске, под конвоем. Госпожа пиратская жена! Он подарит тебе серьги, вырванные из ушей, и кольца, отрубленные с пальцами. А когда родишь, Хадарк велит тебе вернуться в град, чтоб его сын стал гражданином, и Гасила сможет приезжать в Эрке легально... даже поселиться здесь – «воссоединение семьи», знаешь? И заведёт новых жён. Закон Чёрной Звезды позволяет...
– Убирайся прочь, курсант Унгела, – почти прорычала Тими, оскалившись. – Ты мне противен! мерзок!
– Он обманет. Они всегда обманывают. Он сломает тебя. Берегись! – отступал Pax.
Чёрный город! мечта девиц, стеснённых запретами, рамками жилплощади, разметкой коридоров и столовок, строевой ходьбой и коллективными забавами по свистку! Сюда выходят замуж самые смелые, решившие переиначить свою жизнь. Они ходят с вооружённой охраной, с закутанными лицами, в развевающихся семицветных шёлковых накидках, метущих пол и не позволяющих увидеть даже пальчики их ножек. До сотки слуг и служанок доходит штат господских жён! видано ли такое в аскетичном, чуждом роскоши граде?!
А вот и мужья семицветных дам: они в кожах, в ремнях, с кобурами на обоих бёдрах, они носят платиновые перстни с белыми картенгами, по восьми побрякушек в каждом ухе, а кольца шнуровки у них на туфлях – золотые. Смел и удачлив господин Хадарк Гасила, Неминучий Нож! Он едва пробует бодрящие грибы, но любит красный сок придонных водорослей. Если он пьян, его сзади и спереди оберегают от случайностей трое верных бойцов.
– Ступайте! – отсылает он телохранителей широким жестом.. В покоях родовой норы ничто не страшно. Вот и спальня с ковром, вот и зеркало во всю стену. Скоро здесь разденется малютка Гутойс Тими, иначе быть не может. А пока здесь присутствует некая девка, даже имени которой господин Хадарк не знает – незачем!
– Принеси соку, – велит Гасила, сдирая с себя куртку. – Разведи вполовину.
– Сок для хозяина! – выкрикивает еле одетая девка, вылетев в комнату, где бездельничает охрана. – И водички, похолодней!
Пока сок смешивают с водой, за дверью спальни приглушённо раздаётся короткий, тотчас оборвавшийся вопль. Отшвырнув девку и разлив сок, охрана врывается в спальню. Поздно – Хадарк, хлюпая перерезанным горлом., подёргивается в агонии на залитом кровью роскошном ложе, а в потолке зияет квадратная дыра вынутой навесной панели.
– Подсади! – командует приятелю самый отчаянный охранник, вскидывается в дыру; наверху шуршит смягчённая глушителем пистолетная очередь, и храбрец падает обратно с размозжённой головой. Оставшиеся в живых решетят пулями потолок, срывают с опорных реек панели – никого!
В группе курсантов школы безопасности шёпот и ропот – Гутойс Тими в расстройстве, рассеянна, у неё всё валится из рук. На пустяковое замечание инструктора расплакалась, выбежала из учебной комнаты. Что за дела?
Пошли строем в столовую – она, глядя сквозь стол, в прострации так насолила себе кашу, что, казалось бы, в рот не возьмёшь. Но нет – стала загребать и есть!
В жилой комнате её не отогнать от компьютера, а ведь компьютер – общий, всем нужен! Займёт его и набирает, набирает без конца какой‑то ей одной известный код, а в ответ загорается: «Ваш абонент 42 недоступен». Подружки пеняют: «Ты не одна здесь живёшь, имей совесть». Тими, не ответив, уходит из комнаты, не сказав, куда направляется.
В закоулке, куда никто даже со скуки не заглянет, её нашёл глазастый и пронырливый Pax Пятипалый.
– Тебе нездоровится? показалась бы врачу.
– Иди ты!.. только тебя недоставало!
Помявшись, Pax тихо спрашивает:
– Что, он не пишет?..
Тими всхлипнула, встала, чтобы уйти, но пошатнулась и невольно опёрлась ладонью о Раха, а потом прислонилась к нему лицом и грудью, вцепившись пальцами в курсантскую жилетку:
– Почему меня все прогоняют? тем я мешаю, этим я мешаю!.. Компьютер ей подай, письмо настучать другой дуре! А мне так плохо! Pax, Pax, хоть ты не гони меня!
– Что ты, я – никогда... – Pax осторожно обнял её, и Тими с доверием прижалась к груди Пятипалого, чувствуя, какой он настоящий и надёжный. Как камень! Есть одна душа в граде, которая не оттолкнёт. Он – Рослый! Высшая воля прислала их из заоблачной дали, чтобы помогали и спасали.
«Пусть он спасёт меня, пусть!»
– Говорил же, – гладя её, прошептал Pax, – что он обманет. А я, если что задумал – то сделал; это – железно.
– Золотой Луч, тебе есть чем похвалиться? – Голос и лик старшей секретарши градского совета были обманчиво добрыми. За годы кабинетных игр и сложных переговоров с врагами она так поднаторела в интригах, что даже домашние не в силах были угадать её подлинные мысли. Но полковник Ониго был из того же козырного нао и даже довольно близкий родич старшей секретарши. Они могли подолгу изощряться в экивоках, не меняя приторного выражения лиц.
– Ава, я бросил на решение задачи всех своих спецов. Даже взял кое‑кого со стороны.
– Что у тебя за новые кадры? откуда? почему я не знаю?
– Позволю себе утаить до поры. Но тебе известно, что бесполезных в отделе исследований не бывает. Он из рослых народов. Наёмник.
– Возможно, тебе ещё не сообщили – из Чёрного города пришла очередная заява. Она ещё раз подтверждает, что у них есть осведомители и в городцах, и в граде. Чёрные за периметром в курсе того, что и когда у нас произошло. Даже число пострадавших.
– Это вычислит любой грамотный раб, знакомый с математическими моделями. Пять‑шесть расчётчиков такого уровня у чёрных есть. – Ониго испытал прилив досады оттого, что Ава получает сводки раньше, чем он. Совет содержит свою тайную разведку, подчас работающую быстрей.
– Боюсь, выжимки заявы скоро появятся в Сети, потом их расшвыряют по площадям и коридорам. Конечно, стража их выметет, но сколько‑то разойдётся по карманам и будет прочитано в семьях.
– Теми, кто размножает печатное враньё и непристойные журналы, я не занимаюсь. Обратись к...
– В тексте – старые басни о жадности града, о том, что мы унижаем городецких, морим троглодитов и поём, когда в пещерах за периметром детишки лижут камни и ногтями соскребают плесень на обед. И конечно, стон сезона – гнев, который пал на нас.
– Ава, для исследований нужно время. Я доложу, когда созреет результат.
– Что‑то урожай в твоей теплице не торопится. Спеши, Золотой Луч. Граждане волнуются. Наше достижение – чёткая организация – может сыграть с нами скверную шутку, если град выйдет в коридоры и потребует откупиться от сирых и голодных мириадами возков белка. Потом Чёрный город захочет иметь дармовой водопровод, бесплатную энергию, деньги, транспорт, наши шахты для их стартов... Продолжать?
– Давай. Любопытно узнать, как вы видите ситуацию.
– А вот как – чёрные нао войдут в совет и будут диктовать политику. Или навязывать её путём убийств, голодных демонстраций, демагогии – у негодяев много средств, они ничем не побрезгуют. Год, полтора – и они заменят нас собой. Тогда мы станем соответствовать той криминальной репутации, которую нам упорно приписывают враги. Мир мародёров и пиратов.
– Ава, пока у меня не сложилось приемлемой версии. Как только она появится, я тотчас доложу.
– Зато версия есть у всех, кто не состоит в твоей конторе. Очень логичная и ясная, известная из древней правды. Спроси подчинённых – уверена, они её тоже знают. И мы, совет, будем поступать согласно ей. Когда социологи скажут, что дольше медлить нельзя, введём осадное положение. Тут‑то двери и загрохочут, как в той считалочке.
– «Запирайте крепче дверь...» – невесело усмехнулся Ониго. – Ава, пойми, это не выход.
– Это позволит выиграть время. И на такие меры мы пойдём ради тебя, Ониго, чтобы ты получил три‑четыре недели на расследование. Ищи, как глыбь роют. Камни ешь, но найди причину.
«Спасибо, сестрица, хоть не пообещала, что начнём жертвы приносить, в шахты пленников сбрасывать», – подумал Ониго, глядя в погасший экран. Он догадывался, кого Ава приказала бы скинуть в глыбь первым, будь её воля.
Возвращаясь в номер за вещами – было время днёвки и пустынных коридоров, – Форт нёс на плечах невидимые тонны славы, накопившиеся на счету землян. Он представить себе не мог, что однажды ему придётся отдуваться за все – и мнимые, и настоящие – грехи своей цивилизации.
Опрос? скажите лучше – допрос! О нет, лемуры были строго корректны, ни звуком не задели уязвимые места старо– и ново‑земной истории, но Форт всеми волосками псевдокожи, не говоря уже о глубже расположенных рецепторах, чуял, что ньягонцам известно немало, и главным образом из самого доступного источника – телевидения! А что хорошего оттуда почерпнёшь? Грязь, мразь, маньяки и ворьё, насилие и терроризм, самоубийства, каждый день по сто техногенных аварий. Не цивилизация, а какой‑то перманентный конец света! Подружитесь с нами, мы и вас научим...
Форт про себя благодарил весь состав конференции за то, что он (или померещилось?.. или это подвох такой?) из кожи лез, стараясь спрашивать лишь о гуманном и полезном. Словно задались целью создать позитивный образ землян. Детские учреждения, система опеки, здравоохранение, контроль за качеством пищи – кто бы подумал, что бойцы нао станут этим интересоваться? и откуда Форту было знать про детские учреждения?!
Он ждал из каждых уст чего‑нибудь вроде: «Недавно в Сэнтрал‑Сити вспыхнул бунт „чёрный вторник", а десятью годами раньше там случилась городская гражданская война на Пепелище. Очень хотим услышать число потерь убитыми и ранеными, а также о пытках и депортациях».
Так преступник, случайно угодив в число свидетелей, мается на стуле перед дознавателем – звучат невинные и безопасные вопросы, а он страшится одного, прямого, беспощадного: «Так это вы убили?»
Ужасно даже на полчаса почувствовать ответственность за многомиллиардное потомство Евы и Адама.
Чем, каким богатым опытом мы можем поделиться с народом, чудом уцелевшим в глубинных убежищах? тем, что загадили свою планету и сбежали оттуда на другие, чтоб и их испоганить? Что мы тащим за собой по космосу? ложь, индустриальную агрессию против всего живого... и войны, войны – Федерация против Альты, колонисты против оборотней, сэйсиды против горожан и повстанцев... Улыбаемся оскалом до ушей, а сами дрожмя дрожим – вот‑вот загремит свыше: «Где Авель, брат твой?»
Едва Форт собрал сумку, как засветился телекомбайн.
Полутёмную комнату озарило хлынувшим с экрана сиянием – и открылось почти белое беспредельное небо, серо‑коричневая шершавая земля, каждая неровность которой отбрасывала жёсткую тень, как в безвоздушном пространстве.
В центре, закрытый широким серебряным капюшоном, торчал по плечи землянин – чернота тени неровно заливала половину мертвенного лица, заострившегося в тревожном ожидании, глаза скрыты узкими зеркальными очками, шея уходит в воротник. Человек был бледен, как с похмелья, – из той породы людей, которые не загорают даже под палящим солнцем, словно альбиносы.
– Кто это ко мне? – спросил Форт, распрямившись над сумкой.
– Я, Зенон. – Бесцветное лицо ожило, задвигалось, радушно заулыбалось. – Часа три звоню тебе и вижу только пол и стены! Где ты бродишь?
– Лучше скажи – где ты находишься? я таких мест не знаю.
– На поверхности. Денёк сегодня разгулялся, солнце – глаза режет. – Сняв очки, Зенон болезненно зажмурился. – Догадываешься, отчего туземцы дрыхнут в разгар дня?.. Вообще‑то по календарю осень, могут и тучи налететь. – Действительно, в слепящем небе над плечом Зенона плыли полоски облаков. – У меня хорошие новости! Продавцы получили два новых судна, подходящих для тебя. Одно – вот...
Зенон протянул руку, повернул камеру, и картина поплыла по кругу – показались низкие конические мачты с грибовидными навершиями, кряжистый пусковой станок грубых очертаний над прямоугольным провалом в земле, пологие крыши каких‑то обширных сооружений, врытых в грунт. Станок облапил захватами белёсое крупное тело крылатого люгера, на плоскостях которого темнели подпалины от вхождения в атмосферу. Громадные механизмы тупо и неумолимо двигались, стремясь уложить люгер в подземную выемку. Кое‑где маячили фигурки ньягонцев в плащах и шляпах с обвисшими полями.
–...а другое ещё на орбите. Сегодня оно спустится. Оба налетали не больше шести лет, совсем свеженькие. А цена, замечу, прежняя. Технические данные на них скачаю хоть сейчас. Завтра можешь выбраться сюда и осмотреть люгеры.
Судно в объятиях станка смотрелось привлекательно; судя по глянцевой обшивке, оно и впрямь мало налетало. Б душе Форта завозился знакомый соблазн дёшево купить. Что бы там ни твердил Pax – приобретение будет легальным. А покупка при помощи Зенона не означает, что надо отказываться от работы эксперта и семидесяти тысяч Е. Оснащение космодрома на поверхности выглядело вполне современным и исправным – значит, фирма надёжная...
Даже встреча с Рахом в гостиничном номере не охладила Зенона; раз он продолжает свои поползновения – выходит, полиции не боится.
– В принципе я не прочь, – начал поддаваться уговорам Форт. – Но пока у меня дела в граде; не уверен, что смогу вырваться завтра. Давай немного отложим встречу.
– Пойми, фирма не может долго держать суда на приколе, – горячо и нетерпеливо настаивал Зенон. – Стоянка обходится дорого.
Известная метода: «Скорей! скорей! осталось три минуты – или вы упустите свой шанс!» Когда торгаш подгоняет, возникает уйма сомнений – а не палёный ли товар? а что он стремится замазать и скрыть спешкой?
– Не торопи меня, – отрезал Форт. – Я запомнил твоё предложение – но не думай, что оно единственное. Повторяю – мы встретимся и поглядим, что выставлено на продажу.
– Когда?
– Я свяжусь с тобой. Оставь координаты.
– Ты переезжаешь? – Зенон внимательно вгляделся в экран со своей стороны.
– Да, нашёл место повыгодней.
– Если не секрет – какое?
– Парень, умей потерпеть. Я обещал, что найду тебя, – значит, найду.
Незачем Зенону знать, что кандидата пригласили жить в дом холостяков Унгела. Может, там будет шумно и тесно – зато квартплата небольшая.
На прощание Зенон вновь улыбнулся – с надеждой, хотя без большой уверенности. Ветер трепал края его капюшона. Небо за его спиной быстро темнело.
Блок 4
Медеро решила подать заявление. Во‑первых, она была коренная гражданка и знала, какие имеет права, а во‑вторых, легче написать о своём горе, чем рассказывать о нём. Она боялась – если начнёт говорить о свинке, то не выдержит, расплачется. Пусть наогэ, дама клана, или наоси, муж клана, прочитает и решит, как быть, а она будет молчать и слушать, что скажет нао‑защитник в их лице.
Милая, ласковая свиночка не вернётся к Медеро. Никогда! От одной этой мысли к глазам подступали слёзы, а губы начинали дрожать. С зоотехником не спорят: «Смерть наступила от нервного шока. Инфекций нет». Но отвергнуть заявление никто не смеет! Люди нао обязаны рассматривать все просьбы!
Медеро хотела настоящего, искреннего сочувствия. Наверняка в граде есть человек клана, который примет её заявление и скажет... скажет что‑нибудь такое, от чего всё переменится. Есть старшие, чьи слова творят чудеса. Например, детская докторица. Но люди нао сильней – дама Белый Жилет, которая спасает попавших в беду, или её муж Синий Жилет, бич мародёров и пиратов. Вот бы их встретить! они бы услышали о смерти Луды, тоже погоревали, а потом совершили чудо. Они не останутся равнодушными, они помогут девочке, которая потеряла лучшего друга!
С заявлением в кармане шорт Медеро прошла много коридоров, присматриваясь к наогэ и наоси, но подойти ни к кому не решилась. Люди с кортиками и свистками выглядели грозно. Легче проехать одной в лифте, чем заговорить с ними.
Пора было вернуться домой, чтобы поспеть к столу, но тут Медеро увидела такое, от чего ноги влипли в пол, а рот сам собой раскрылся от изумления.
Держа голову почти под потолком, громадным и медленным шагом на неё шёл корноухий из народа рослых. Стрижка у него была совсем людская, а одежда... Несуразные, прямо‑таки до лодыжек, широкие штаны, свитер на выпуклом туловище и жилет – да‑да‑да! – с узорами офицера нао! Твёрдое лицо его ничегошеньки не выражало, а синеватые глаза сурово озирали коридор и встречных.
Медеро восхитилась до замирания сердца – вот это да!! опять, как встарь – великаны пришли! Они могучие, они умные, они – силища! Ходили разговоры, что, если будет совсем плохо, их позовут – и они справятся с любой бедой. Значит, они уже здесь!..
– Кой, – гулким, звучным голосом, но очень вежливо спросил гигант, чуть склонившись к Медеро, – ты что, потерялся? забыл, куда идти?
– Я не кой. – Медеро очнулась; остолбенение прошло. – Я кога, младшая. Я из корня Анда.
Если к тебе обратился наоси – стой и слушай. Хоть великан и страшен, он всё равно какой‑то... ненастоящий, как на маскараде. Медеро не слишком его испугалась. Встреча с ним походила на сказку про даму Белый Жилет. Это чистая правда – если обойти корень шестнадцать раз по ходу часов и каждый раз позвать по имени, дама придёт. Главное – идти верным путём и не сбиться со счёта. Медеро шла правильно, но не считала, поэтому явился великан.
– Спокойно. Сейчас свяжемся и выясним, как отправить тебя домой. – Гигант снял с пояса телефон.
– Не надо, наоси! я помню, как. Я... – Спохватившись, Медеро вспомнила о заявлении и поспешно достала его. – Возьмите!
Форт принял бумагу, протянутую малышкой. Обязанности наоси и наогэ очень сложны, надо к ним привыкать. Идея выйти на прогулку в форме и с оружием походила на авантюру, но, если Pax советует осваиваться (сам он ещё не оклемался после вчерашнего), есть смысл прислушаться.
Нет, это вовсе не адрес малявки.
«Заявление нао‑защитнику от Эрке Анда Родон Медеро, полноправной гражданки. Прошу найти, кто напугал мою свинку Луду до смерти, и наказать. У неё скоро должны были родиться свинятки, и они тоже померли. Пожалуйста, помогите!»
«Любое обращение», – подчеркнул Pax в напутствии.
– Ладно, гражданка, будем разбираться. Расскажи мне, как было дело.
– Её звали Луда, – начала Медеро и заплакала навзрыд. Больше от неё ничего добиться не удалось.
Форт стоял, как столп на Гласной площади, и чувствовал себя не умнее каменной колонны. Повторяющаяся ситуация – почти та же, что в поезде – накрыла его, и выхода не предвиделось. Единственная разница – прохожие оглядывались на него не осуждающе, а скорей с состраданием.
«Если отыщу, кто беременную свинку напугал, – решил Форт, – изувечу! за то, что пигалица наскочила прямо на меня!»
По дороге Форт услышал от ученицы младших классов Медеро много познавательного. Например, что содержание домашних свинок, долгопятов и кролов квотируется, а приобретаются зверьки по справке о жилплощади. Борьба с бюрократией сказалась и тут – справку в зоомагазин сливала по сети жилконтора. Вообще граждане Эрке не ведали, что значит «документы»; они просто числились в градском банке данных.
«Эка невидаль, – подумал Форт, – всего‑то в банке! У нас на каждого десять досье заведено, шифр‑паспорта, штрих‑сетки, бирки, отпечатки пальцев и ушей прямо в роддоме снимают – и всё равно народ не могут сосчитать. При каждой переписи пара лишних миллионов обнаруживается».
– Не ешьте долгопятов, наоси, – заклинала ученица, трепетно относившаяся к любым живулькам. – Это лютая жестокость!
– Никогда. – В знак искренности Форт приложил руку к груди. – Верь мне, я этого не сделаю.
– Требуйте в столовой клятвы, что у них в продаже только пищевые свинки. Они от природы безмозглые.
«Я могу вломиться в дом без стука, – напомнил себе Форт на пороге. – Я наоси, страж града – ясно? я обязан соблюдать лишь правила дорожного движения и закон воинской чести».
Иной раз подмывало на хохот – до того комично было сравнивать по пунктам вольности стража с тем «бла‑бла‑бла» о правах, которое полицейский в Сэнтрал‑Сити обязан корректно и разборчиво изложить каждому выродку, схваченному с риском для жизни. В Эрке, как велит традиция, всё было наоборот – стражи по утрам пели список своих прав и льгот:
«Входить в любую дверь в любое время, требовать ложе, воду и еду. Спрашивать любого в любом месте о любых делах, кроме супружеских, и требовать правдивого ответа. Применять любое оружие против любого человека без предупреждения, если это оправданно. Свидетельствовать без клятвы».
Между федеральной неприкосновенностью дома и личности и широтой прав клансменов лежала столь зияющая пропасть, что Форт невольно переспрашивал Раха: «И это можно?», «И так разрешено?..». Трудно было отделаться от впечатления, что Pax совершает обязательный обряд розыгрыша новичка.
– Добрая ночь! – Форт вошёл как можно осторожней, потому что семейная жизнь Родонов начиналась в сантиметре за порогом. Здесь было заселено всё, включая потолок, куда упирались стойки многоярусных коек. Некое чадо в подгузнике проползло ему поперёк дороги, толкая лапкой игрушку с колёсами и жужжа, как плохой электромотор; пара недорослей свесилась с верхних коек, освещённых лампами величиной с ноготь; из‑за переборки выскочили хрупкая девица и плотно сложенная дама, а муж‑хозяин лишь взглянул на гостя, после чего вернулся к возне с разобранным бытовым прибором. Ещё одно дитя, довольно волосатенькое и в штанишках, сосредоточенно карабкалось по стойке.
– Наоси, наш дом – ваш дом. – Хозяйка вытерла руки передником. – Располагайтесь. Будете обедать?
– Благодарю, я сыт. Ловкий у вас паренёк. – Желая сделать комплимент хозяйке, Форт мотнул головой на цепко лезущего вверх малыша.
– Это лемурид! он не разумный!.. – шепнула Медеро, тихонько дотронувшись до рукава Форта; недоросли сдавленно зафыркали, а девица спрятала улыбку за ладошкой.
«Ни слова лишнего!» – скомандовал себе Форт.
– Я насчёт свинки, по заявлению коги Медеро. Кто из вас видел, как умерло животное?
Государственное дело! Подростки упали с коек, старшая сестра спихнула их с пути и села рядом с отцом. Семья вмиг расположилась полукругом, а Форт оказался в центре. Лемурид лез и лез, всецело поглощенный процессом.
Свидетелями оказались все. Бедная Луда заметалась, запищала, затем слегла, часто дыша, а через час её не стало.
– Вы не здешний, наоси; может, и не видели, какие у нас свинки. – Радуясь тому, как внимательно и чинно слушает чужак, мамаша Родон расплела неутомимый язык. – Они боятся сильного шума, ударов и всяких там криков. Бывает, пьяный гаркнет в коридоре – есть такие граждане, глупее пищевой скотины, – а у свинки тотчас перепуг и лапки дёргаются! И на корм привередливы. Наша сестра в положении бесится, то глину погложет, то гвозди полижет, а свинки – те всегда капризятся.
– Я так понял, что причин пугаться не было? – Форт оглядел семейство. – Никто не шумел, не стучал?
– Нет, никто!
– Ума не приложим, с чего она разволновалась!
«Да, детишка, следствие будет недолгим, – с сожалением посмотрел Форт на понурую Медеро. – Тут ни начал, ни концов не сыщешь. Искать и наказывать – некого».