Леди Вьюга
Пролог:
Встав у карты мира и посмотрев на самый-самый верх, вы увидите бескрайние, безлюдные северные просторы: хмурые шпили гор, готовые взрезать небо, реки, скованные льдом и мёрзлую тундру. Однако стоит опустить взгляд лишь на пару градусов, как вы увидите жизнь. Вдоль скалистых берегов полноводной Атуры протянулась вереница деревушек, укутанных тайгой, а в самом сердце севера, где Ойковица впадает в могучую реку вы увидите нехитрую надпись "Северский Градец".
Для вас южан, это настоящая дыра: холод, скука, хмурые и неинтересные люди, на которых вы привыкли смотреть свысока, не сознавая, что находитесь в самом низу карты.
Глава 1: всё с чего-то начинается
Солнце только выползло на небо, а в Ржанке, самом западном районе Северского Градца, жизнь бьёт через край. Кривые безымянные улочки наполнены людьми. Вот идёт торговка рыбой, она громко расхваливает свой товар. Её слова эхом отталкиваются от светлых, штукатуренных стен, поднимаясь к ясному небу.
Одному достопочтенному горожанину захотелось жареного окунька на завтрак, так он, с трудом размыкая глаза, открыл ставни навстречу холодному воздуху и бросил торговке несколько грошей. Она их бережно подняла с мостовой и сложила в передник, а перед дверью в корзинку положила рыбу.
Поочерёдно распахивались резные ставни, над крышами взвивались серые облачка дыма, а улицы обволакивал запах готовящейся еды.
В двухэтажном доме с новенькой крышей, узорчатыми ставнями и рядом аккуратных слуховых окошек солнечные лучи проникли в небольшую мансарду, оставив квадратные пятна света на обратной стороне крыши.
Такое пятно разглядывал молодой человек по имени Эджин.
Но вскоре он почувствовал нечто преступное в таком бессмысленном времяпрепровождении. А как жандарм на службе города, допустить беззаконие в собственной комнате он не мог: тут же вскочил на ноги, привычным движением уклонившись от балки, и потянулся, достав кончиками пальцев потолок.
Напевая известный мотив, он принялся переодеваться. Эх, жаль, что для его новенькой шинели время ещё слишком жарко! Но, потакая желанию, он накинул её себе на плечи и сурово взглянуть исподлобья в зеркало. Однако Эджин тут же снял её и бережно повесил обратно, а чтобы не было соблазна повторил себе, что и в обычном своём тёмно-зелёном мундире, да при шпаге он выглядит на все сто.
И вот юноша уже бодро бежит вниз по лестнице.
— Выпендрёжник, чёртов, - пробормотало его отражение и нехотя побрело следом.
В следующий раз они встретились в зеркале прихожей, где Эджин поправлял тёмные кудри.
— Доброго утра, - услышав шаги в доме, крикнул юноша. - за ужином не ждите. Вообще сегодня не ждите!
Не дождавшись ответа, он выскочил на крыльцо и вдохнул свежего воздуха полной грудью. Это было прекрасное осеннее утро: прозрачный воздух, необычайно ясное небо. Эджин, радостно улыбнувшись, спустился на мощёную улицу и зашагал в сторону главной городской площади. Площади Густафа, туда, где высилась ратуша с часами.
На рыбном рынке он с лотка купил румяный пирожок с копчёной сёмгой и принялся, держа в салфетка, есть его прямо на ходу.
И прежде чем дойти до площади, он успел семь раз пожать руку друзьям, бесчисленное количество раз улыбнуться знакомым, три раза раскланяться и даже отломить кусок пирожка рыжей дворняжке, хотя сам был не прочь его съесть.
Двухэтажные деревянные и полукаменные домики сменились кирпичными трёхэтажными, улицы стали широкими и прямыми, людей стало ещё больше, тут и там виднелись всадники и крестьянские повозки.
Эджин вышел на главную площадь - в её центре на постаменте громоздилась могучая фигура Густафа Основателя: правой рукой он показывал на городской совет и ратушу, боком стоял к налоговому управлению, лицом к проспекту и набережной, а спиной к Штабу.
Почему жандармерия называлась Штабом? Одни утверждают, что ради придания выкрашенному в нежно-розовый цвет зданию более мужественного вида, другие твердят, что официальное название никто не мог выговорить, и передавалось оно исключительно письменно, пока однажды не затерялось в бумагах.
Вокруг мальчишки-газетчика столпились горожане. Почитать стоило семь грошей, купить - два злотых. Эджин отдал мальчишке деньги и взял газету, "Буревестника", крупнейшего, как значилось на каждой странице, в городе издания.
“Дуревестника” он терпеть не мог - вечно репортёры копались в чужом белье, а любое значимое происшествие выворачивали наизнанку, придавая ему тошнотворный вид.
Особые тёрки у Эджина были с ведущим репортёром - Манфредом Винчи, на чьей сестре по глупости чуть не женился несколько лет назад. С тех самых пор, на радость скучающим домохозяйкам, несостоявшийся шурин время от времени выпускал статейки о падении нравов в стенах Штаба, для примера представляя ужасные злодеяния некоего господина “Э”.
Когда же этот Винчи получил заслуженный фингал под глазом и пошёл в Штаб за справедливостью, то вместо утешения обзавёлся самодельной грамотой “за наглость и идиотизм”. Не любил его не только Эджин.
Газету Эд читал через слово: “ нешуточный скандал…. продаётся двуколка… опять без мужа… фрегат “Макайра”... лучший выбор сидра… для хорошей матери:... столичные новости, король… объявил войну голубям… по болотам ходить опасно!.. с чем и поздравляем молодожёнов. ”
Внимания его заслужил только "Макайра" - фрегат из самой столицы! Из далёкой, как выплата жалования, Веги! Скоро столичные борта появятся в Градце - лет тридцать такого не было.
Мерное постукивание шестерёнок, равномерный тихий бой часового механизма. Прошла ещё одна минута - опустился очередной зубец механического колеса и стрелка городских часов достигла бронзовой цифры семь.
Удар! Это бьют куранты! Звонят колокола!
По всему Градцу пронёсся благородный звук: в Старограде и Ржанке, в Туровее, и Перемостье, в Кушице – везде прокатился колокольный звон над крышами, затихнув лишь в окружающих город лесах.
Юноша же, сложив газету, переступил порог бокового входа Штаба.
Здесь царила рабочая атмосфера: многочисленные мужские голоса, стук каблуков по дощатому полу. Совсем недавно вернулись ночные патрули и теперь во всеуслышание жаловались на жизнь, тем, кто выспался и только собирался уходить, туда-сюда носились младшие служащие, городовые, - была потеряна очередная очень важная бумажка.
Юноша умилился -: совсем недавно он бегал бы вместе с ними, предлагая очередную гениальную идею: “а может в морге?”, “а может выкрали”, “а может на растопку пустили?.
Но теперь на его груди поблёскивал значок младшего инспектора, а, значит, он был выше этого! Когда он ступил на второй этаж, то услышал высокий клич толкового городового Франца, прозванного Оленёнком, который всё же додумался заглянуть в архив.
Эджин зашёл в первую же, распахнутую настежь, дверь. Это была “Курилка” - просторное помещение, со множеством столов и стульев, крепкими шкафами, картами и плакатами самого разнообразного содержания, за которыми проглядывали обитые газетами кирпичные стены, оно было прокурено насквозь.
Клубы табачного дыма, как и разговоры, заполняли каждый угол комнаты. Именно тут разрушались заговоры, коллективным разумом решались самые тёмные дела, а также жандармы пили терпкий кофе, курили, балагурили и рубились в карты, пока шеф не видит.
Вот и сейчас: шум, гам, кто-то сушил сапоги у камина, пара младших служащих разбирали заваленные хламом полки одного из шкафов - как сообщил шеф “прилетит на голову - компенсаций не будет, понятно вам!?”
— Слышь, Эджин! - раздался хрипловатый голос из угла. - Сюда подошёл.
— Не соизволит ли сударь быть чуть повежливее? - поинтересовался Эд, подойдя к столу, заваленному бумагами, поверх которых лежали огромные сапоги.
Хозяин же их с благодушной улыбкой откинулся на стуле. Это был воистину здоровенный детина с, как говорится, мордой кирпичом: мощной челюстью и крупным носом. Его звали Фрийг Ценнер.
Эджин пожал ему руку и сел на стол напротив, засунув прежде газету в ящик, в который выпуски "Буревестника" уже еле-еле помещались.
— Я достал нам лёгкое делишко, - отдохнуть, - сказал Фрийг, кинув несколько листков Эджину, - за день-другой управимся: какой-то придурок каждую, чтоб её, ночь лезет на склад репы к одной старушке. Либо у неё со старости голова того, либо у нас новый претендент на преступника года. Вся слава, естественно, - мне, веду дело я.
— Эй, Фрийг, это подло: почему вечно мне муть скидываешь, а верняки на себя берёшь? - просмотрев листы, возмутился Эджин.
— А ты не опаздывай - где шлялся две с половиной минуты?
Эджин хотел выдать остроумный ответ, но Фрийг был единственным его слушателем, так что лишь слегка наклонился к нему:
— Ну и гад же ты, - констатировал факт юноша, - но я благороден и дам тебе возможность проявить себя.
Фрийг просто показал Эджину кулак - это была его, Ценнера, фраза. Как и Эджин был его, Ценнера, помощник, а посему такое наглое воровство не могло остаться незамеченным.
Но тут шуткам пришёл конец. Шаг - стук - шаг. Шаг - стук - шаг. Лишь тень цепочки этих звуков заставляла любого жандарма выпрямляться по струнке.
Лицо Фрийга изменилось, он в секунду убрал ноги со стола, попытался пригладить волосы, запихнул карты в ящик, как-то собрал бумаги и устремил взор на дверь. Эд также соскочил на пол и оправил воротник. В том, что на его столе чистота и порядок он мог поклясться на крови.
В дверном проёме стоял шеф жандармерии, Леннар Ларей, он внимательно обвёл взглядом всех взглядом - полный порядок. Потом посмотрел на Фрийга, хмыкнул, и сделал ещё пару шагов внутрь, элегантно опёрся на трость. Бежевый сюртук из дорогой ткани, узкое лицо, обрамлённое пепельными волосами, состоявшее из тонких линий. Он выглядел бы возвышенно-благородно, если бы не предательский красный румянец, да светлые веснушки, придающие ему вид лихой и мальчишеский.
— Господа, - негромко, но очень отчётливо сказал он. - мы не смогли предсказать развитие событий в деревне Цвишны. Поэтому, прошу, Мориц, пройдёмте, обсудим предстоящую операцию.
Говорил он намеренно сухо, подбирая каждое слово, чтобы не возникло противоречий. Мориц Фосс, с горечью посмотрел на только-только приготовленную трубку. Вздохнув, он спрятал её в карман и покорно последовал за шефом.
— Ах, так кто-то кроме меня озабочен вашей безопастностью? - махнул тот рукой в сторону книжного шкафа, чьи полки почти опустели. - Поздравляю.
Эджин знал манеру Ларея изъясняться лучше, чем могло показаться на первый взгляд - это была искренняя похвала.
Стоило спине шефа скрыться в коридоре, стуку затихнуть, как один из парней, достал листочек со ставками, когда же придёт зима и проснётся второй хирург. Эджин ещё неделю назад поставил на завтрашнее утро, кто-то открыл окно и его окатило тёплым ветром - неприятное чувство заполнило его душу: плакали его денюжки…
Эджин устремился к двери, однако на пороге развернулся, чтобы со всеми попрощаться.
Все ему знакому, все ему друзья: рыжебородый Дрогош, курящий самую длинную трубку в Штабе, сверял два списка, Кай-Кашпар Кржаровский по прозвищу “Кикки” возился около карты, юный Норберт с седеющим Вацеком мучались над документами, Кальман чиал сборник стихов, в ожидании заключения первого хирурга, Алика, с десяток человек из утреннего патруля ждали своих коней, а тройка одинаково бестолковых парней думали, что теперь делать с горой бумаг, которая выросла рядом с ними, и что ставить на пустые полки шкафа.
Фрийг подтолкнул Эджина вперёд, и тот, помахав рукой, прошёл в коридор, спустился вниз и вышел на улицу.
За двадцать минут солнце распалилось не на шутку, будто на дворе середина лета, а не начало осени.
Двое жандармов, которые, сидя на лошадях, смотрели, как бы чего не случилось, уже подумывали не спрятаться ли от лучей солнца в таверне. Чудо, что они не притворили план в действие - спасибо отчётливой фигуре шефа в окне кабинета.
Фрийг с Эджином сочувственно кивнули им. Потом вышли к проспекту, где две девчушки на радость горожанам, танцевали несложный, но эффектный танец, громко выстукивая каблуками ритм. Жандармы смотрели, как лихо они пляшут, как быстро и в лад перебирают ногами, как красиво развиваются их юбки.
Когда девушки закончили, то оба положили пару злотых в шляпку, протянутую для пожертвования.
И только тут Эд заметил, что из окна налогового управления молодой человек в фирменной синей курточке считает каждую монетку.
— Можно на одно слово, сударыни? - попросил Эджин.
Девушки остановились и испуганно посмотрели на него. Он решил, что они были сёстрами-погодками: у обеих льняная коса, нос с горбинкой, упрямый подбородок и узкие серые глаза. С запада, из Любичей, однозначно, решил он.
— Влозя, - напряжённо выдавила старшая. - отсчитай этому господину десять злотых. Нет, их двое - двадцать. Дура, не монет десять, а...
— Не стоит, я просто хочу сказать, что прямо за вами налоговое управление, а я сомневаюсь, что вы поспешите поделиться заработком… да не в смысле, что я содрать побольше хочу! Просто выбирайте места поаккуратнее.
— Мы приняли к сведению. Влозя, идём отсюда! Нечего на них смотреть.
Влозя будто-бы будто бы не слушала, а разглядывала блестящие пуговицы на мундире Эджина. Сестра взяла её под руку и поторопилась скрыться в толпе, но напоследок Влозя обернулась и мило улыбнулась - Эджин подмигнул ей, а когда они скрылись за телегой с сеном, повернулся к налоговому управлению и помахал рукой внезапно погрустневшему служащему.
— Второй спуск. Туровей. Третий дом, у воды, - напомнил Ценнер. - чего стоишь?
Никакой системы адресов в Градце не было и быть не могло. Представьте себе, у одной улицы могло быть четыре названия, у другой - ни одного, третью вообще на карту нанести забыли. Приходилось действовать по опыту и чутью. Ларей пытался распространять карты с простыми и понятными обозначениями, но все его усилия пропали даром - как в стенку горохом швырять.
Жандармы повздорили. Под такое скромное описание подходила добрая дюжина домов. Что за второй спуск? Что за первый спуск? Ничего умнее, чем заболтать Фрийга, юноша не придумал.
Наконец, они вышли на Ойковицу. Через широкий мост расположилось Перемостье, а Туровей протянулся вдоль этого берега речки.
Набережная состояла будто из четырёх уровней, разделённых ступенями. И Эджин привык считать вторым спуском тот, который находился ближе к Атуре. Некоторые дома действительно выходили прямо на воду, из них Эджин отсчитал третий дом и указал на него Фрийгу.
Тот недоверчиво оглядел его - деревенский дом с кирпичной пристройкой. Что деревенский - неудивительно, ведь Туровей и сам долго был деревней, пока одним зимним утром бургомистр не обнаружил, что районов в его городе не четыре, а пять.
Некоторые старики презирали Туровей. Представьте, по кривым и неопрятным улицам ходили овци и бегали курицы, вместо булыжных мостовых лежали хлипкие деревянные подмостки, а между домами натянуты бельевые верёвки!
И вот этот склад, кое-как прилепленный к небольшому домику с выдающейся вперёд верандой. Веранда, вероятно, когда-то была мастерской, но вывеску сняли, оставив погнутые гвозди, витринные окна закрыли занавески, а к стене прибили бумагу “вход с воды”.
Спуск по скользким ступенькам, шаткие деревянные мостки, попытки разойтись со стариком-лодочником – и вот жандармы стоят с другой, парадной, стороны деревянного домика, покрытой тёмно-синими узорами.
Фрийг откашлялся, постарался сделать лицо дружелюбнее и постучал. Послышались аккуратные, шаркающие шажочки, и дверь приоткрылась на цепочку..
В щёлочке показалась маленькая старушка благолепного вида.
— Ах, а я думала грабить пришли, - прошелестела она. - а это не грабить - счастье-то какое! Думала, не дождусь, помру уж.
Старушка впустила обоих в дом. Стоило ей отвернуться, как Эджин самодовольно улыбнулся и пнул друга локтем в бок.
Она провела их в гостиную, крошечную настолько, что Ценнеру пришлось быть аккуратным, чтобы не сбить головой люстру.
Рассевшись по мягким диванчикам и расправившись с любезностьями (не изволите рыбки… чаю?... компотик?...), они принялись за дело. Эджин, вооружившись своим блокнотом, пером и хозяйской чернильницей, навострил уши. Хотя по уставу требовалось записывать каждое слово потерпевшего, он упускал бесконечные отступления про троюродных сестёр, соседей и прочих чертей, и история получилась на удивление складной.
Глава 2: сердце в банке
— Годков, эдак, десять назад, - старушка уселась поудобнее. - купила домик на сбережения покойкого мужа, ну и склад к нему. И не пропадать же добру - принялась сдавать. Хранят там эти торговцы свою репу. Но с февраля у меня вступает в силу новый контракт: очень-очень солидный человек, врач, стал-быть, баночки-скляночки свои там хранить будет. Даже замок мне загодя поменял. Но тут напасть - с начала осени приходит к моему складу какая-то дрянь окаянная. Крутиться-покрутится, а у меня, как его, катаракт, уж и не вижу, как, значить, он пролезает. А если в дом полезет? Страшно становится.
Эджин попросил посмотреть новый договор об аренде. Чистенький листок дорогой гербовой бумаги, изящные ореховые чернила, аккуратная запись: ни круглых следов чашек, ни клякс, ни глупых описок. Подозрительно неподозрительно! Неместная эта старушка что ли? Он прислушался к тому, как она рассказывает Фрийгу про взбалмошных соседских детишек и её подозрения - нет, выговор местный. Но затем Эд опустил взгляд на имя съёмщика…
За десяток лет жизни в городе он был знаком так или иначе почти со всеми его жителями, а по именам мог назвать добрую треть. Одних Маришек мог перечислить под сотню. Помнил он и скороговорки оленеводов, и запутавшиеся в собственной пышности имена дворян. Но это имя его зацепило… не было в сочетании звуков знаковых северных отзвуков: “Флавио-Арли Капичелли и Бонаваре”.
Переписав быстренько в блокнот эти пять слов он побежал за Фрийгом, который попросил старушку показать склад. Она вывела их на веранду - действительно, раньше тут была спожная мастерская, судя по вывеске, украшающей, подобно картине, стену.
Старушка затянула покрепче чепец, потом принялась рыскать в комоде, копаться в ящичках, пока не обнаружила, что ключ от двери, вставлен в скважину. Наконец, она смогла выйти на улицу, прошлёпать пару саженей и показать на целёхонький замок.
Фрийг присел и принялся внимательно осматривать дверь, петли, скважину. Такие замки обычно спиливают - и в кусты: взламывать муторно, да и инструменты на дороге не валяются. Но висячий замок выглядел так, будто его только что купили, разве что у скважины виднелись еле заметные царапины.
— Месяца три назад куплен? - осведомился Фрийг, а после кивка старушки самодовольно улыбнулся. - Эд, запиши, что по замку голяк. Сударыня, разрешите посмотреть на ключ… Следов гипса не вижу. Разрешите, я открою. Мы осмотрим склад и вернём вам ключ, вы можете идти.
Мужчина отворил дощатую дверь и первым зашёл внутрь. Старушечьи шаги затихли и юноша, на всякий случай посмотрев, нет ли чего подозрительного на улице, юркнул вслед внутрь.
Тяжёлая прохлада, полумрак, бьющий в нос неприятный землистый запах… Склад был разделён на много рядов, состоящих из сосновых ящиков, наполненных репой и заботливо прикрытых еловым лапником. К стене из тёмного кирпича были приставлены инструменты: тяжёлая лопата и топор с тупым лезвием, в углу валялась добротная лестница, а на гвоздь повешен моток верёвки. Ничего необычного.
Жандармы медленно пошли по рядам, Фрийг лениво оглядывал правую сторону - чутьё подсказывало, что никакому воришке эта репа к чертям не сдалась. Если голоден - легче схватить с прилавка. Зачем проникать на склад? Нелепица.
Эджин напротив вглядывался в каждую досочку, лишь бы найти хоть одну улику, чтобы потом можно было завести дело, которое потом можно будет раскрыть, а потом получить небольшую премию, на которую можно будет покутить. Естественно, тоже "потом". Но чем дальше шли они, тем меньше верил он в такой расклад, пока не вгляделся в пол.
— Фрийг! - внезапно воскликнул он. - Этот ящик двигали!
Ценнер недоверчиво повернулся - наверняка мальчишке показалось. Но нет, нет, - приглядевшись, он различил на земле необычные борозды.
Он присел на корточки и задумчиво провёл по земле ним пальцами. Потом перевёл взгляд на ящик: его многократно вытаскивали. С умным видом он постучал ногтями по доскам, встал, и приказал Эджину отодвинуть ящик.
— Давай-ка ты, он прилично весит, - попросил Эджин.
— Конечно, - с улыбкой сказал Фрийг. - конечно, нет, парень. Работай давай, а я посмотрю.
Эджину потребовалась дюжина секунд, чтобы смириться и целая минута, чтобы со скрипом и скрежетом передвинуть ящик. Вытащив же его, юноша недовольно пробурчал "тяжёлый, зараза" и принялся вытаскивать занозу из мизинца.
— Какая бы чертовщина тут не творилась, - сказал он, глядя на покрасневшие пальцы. - но ящик двигал мужчина или крепкая женщина. Не старушка.
— "Чертовщина"? - протянул Фрийг с насмешкой. - Эд, я знаю, тебя достала возня с воровством куриц, но ты же не ожидаешь увидеть на складе репы, тролля, кровавые руны и девицу в беде? Зуб даю, наш клиент зарыл что-то запрещённое. Откапывай сколько хочешь - ящик землю примнёт, будто ничего и не было, видишь? У тебя есть, чем копнуть?
— Ты видишь у меня заступ? - немного обиженно ответил Эд. - Может мне сразу носить скальпель, рубанок и скрипочку?
— Остынь, приятель, у тебя на роже написано "хочу приключений". Это не плохо, но и не хорошо.
Эджин вздохнул. Действительно, в последнее время все интересные дела проходили мимо него: все ловили лешего, возомнившего себя лесным королём, а он сидел и играл в гляделки с взломщиком, ягая бегала по главной площади - он бегал по деревне в трёх вёрстах от Градца, а когда прилетела “птичка-ослепичка”, так он же первый с ней и встретился: потом неделю отлёживался, а по городу летает ягая - он сидит в архиве,, так его. Но он держал себя в руках - вытащил, наконец, занозу, снова посмотрел на ящик и прямоугольник земли.
— Знаешь что, - наконец сказал он, - лопата должна быть где-то тут. Ночью не заподозрят с заступом только могильщика.
— Раз ты такой умный, может ещё расскажешь, почему выбрано именно это место?
— Спасибо, что признаёшь мои гениальные способности. Чувствуешь, как тут холодно и влажно? Наш клиент искал подходящие условия, - с важным видом поднял палец юноша. - мог бы, наверное, и выше по течению, в лесу под корягой закопать, но лень было тащиться. А теперь проверим все ящики! - с энтузиазмом сказал Эд. - я бы в репе спрятал.
— Нет, ну ты конечно можешь попробовать, - съехидничал Фрийг. - Но сначала обернись - она за тобой.
Эджин, отругав себя за невнимательность, проскочил к стене, взял лопату и принёс обратно Фрийгу. Тот поплевал на ладони, завернул рукава и взялся за рукоять.
Несколько мощных движений, кучка земли перед ногами Эджина и вот раздался гулкий стук. Ценнер хищно улыбнулся и принялся словно выкорчевывать мутный предмет из-под земли.
Эджин выхватил его, пускай ему было жалко чистенького мундира, а особенно рукавов и выбеленных манжетов, но нервное любопытство разрывало его изнутри. Он взял предмет в руки, стряхнул прилипшую грязь и, выпрямившись, подставил находку под лучи, падающие сквозь окошко под потолком. Это была банка.
Эд встряхнул её вновь, сделал ещё шаг к лучам. Подскочил, отпрыгнул, отбросил её в сторону и вцепился в шпагу. Банка гулко стукнулась об земляной пол и покатилась к сапогам Фрийга. Тот ногой остановил её. Присмотрелся. И побледнел.
В банке плавало сердце. Бьющееся сердце. Тук-тук. Тук-тук.
Тихое биение. Оно стало невыносимо громким, так что Эджин отвернулся и зажал уши. Фрийг выжидающе смотрел на банку, словно это была мина, которая может взорваться в любой момент. Ждал минуты две, потом медленно убрал ногу и взял её в руки. Сквозь стекло он ощущал пульсацию, его передёрнуло.
Однако боятся Ценнер не привык, во всяком случае, когда рядом был трясущийся Эджин, готовый в любой момент сорваться и выбежать вон. Он дружелюбно потрепал парня по плечу.
— Не укусит, - улыбнулся он. - И считай, что ты прав: это явно чертовщина.
Услышав Фрийга, Эджин разжал уши - к его удивлению мир падать не собирался. Эди нервно рассмеялся: чего он так? У него отражение своей жизнью живёт! Оно в сто раз страшнее!
Особенно утром после попойки.
Что было потом? Эджин точно не помнил: кажется они осматривали каждый ряд, каждый ящик - почнрневшие манжеты говорили сами за себя. Он медленно приходил в себя: чем темнее становилось на улице, тем больше светлых мыслей приходило в его голову.
— Слушай, Фрийг, а что с банкой делать будем?
Старший жандарм неожиданно напрягся, задумался, опустив голову. Иногда он поглядывал на сердце, но сразу отводил взягляд. Он явно что-то просчитывал, продумывал.
— Закопаем, - наконец выдавил он, Эджин недоумевающе посмотрел на него, и тот продолжил. - никто не должен знать о нашей находке. Это явно опасное дело.
— Прекрасно, - улыбнулся юноша тому, что не придётся морочиться. - вот ты и закапывай. А я есть хочу!
Фрийг нехотя согласился. Он аккуратно опустил банку в вырытую яму и засыпал землёй, придвинул ящик поплотнее. Эджин повесил лопату на место и пробежал по складу, чтобы убедиться, что ничего не намекнёт преступнику, что они раскопали его маленький секрет.
Здоровяк Ценнер поёжился, стоило им приоткрыть дверь склада. Они вышли на улицу и замерли, в безмолвии глядя вперёд.
Их встречали вестники Леди Вьюги или попросту Королевы: свист северных ветров. Холодных и, словно гончих, порывистых, обследующих каждый уголок города своей королевы. Фиолетовое марево, подсвеченное луной, рокот Атуры и Ойковицы.
Тонкий нюх Эджина уловил трепетные нотки её духов: хвоя, дым из сотен труб и зима… она идёт!
Идёт! Видна уже на горизонте:под покрывалом снежных туч, под шум метели и пурги, идёт, ступая медленно и величаво. И держится за её ледяной подол зимние чудеса. Вот-вот шагнёт Вьюга на мостовые и начнётся настоящая жизнь Северского Градца.
— Зима, - прошептал Эджин, и остаток всякого страха затмился восторгом и предвосхищением. - Отметим?
Место действия – один из самых старых домов города. Говорят, что его деревянные ставни заняли своё законное место и не покидали его больше двухсот лет. А по ступенькам крыльца поднимались, чтобы отпраздновать начало зимы, прадеды прадедов. Из его маленьких, некогда слюдяных, окошек была видна Атура, мост и весёлые огоньки Перемостья.
На кронштейне крепко сидела вывеска. Пустая - за все эти годы придумать название хозяева так и не удосужились, в конце-концов, об их заведении все и так всё знали! А если и не знали, то невероятный аромат, расползающийся по округе и подозрительное количество откормленных котов наводил на нужные мысли.
Это было излюбленное место всякого рода служащих: синие куртки, зелёные мундиры, белые воротнички и примкнувшие к ним почтовые и учителя коротали тут вечера за картами, приятными разговорами и отменными ужинами.
Круглый столик в углу, накрытый расшитой скатертью, был закреплён за друзьями и коллегами, пятью настоящими врачами Градца, которые, вы не поверите, даже отучились пару лет в университете, в Пеште и, посему, имели право на частную практику.
Пять крепких стульев, но занято лишь четыре. Маржик - кузен проклятого Манфреда Винчи, Златек Барка - шляпа, глаза-щёлки и козлиная бородка, Арлетт Гуврон и Алик Фаркац, друзья ещё со школьной парты.
Последний, господин Фаркац, был натурой специфической. Работал хирургом в Штабе, кого зашивал, а кого резал, делился знаниями о ранах и способах их получения, жалование получал - обзавидуешься.
Но жил на гроши, носил единственный, застиранный до вымученно-серого сюртук, и это, несмотря на крупную сумму в банке и принадлежность к дворянству. Жить по средствам его сёстры не хотели и не умели.
Эджин жалел беднягу: тот всегда выглядел несчастным. Бледный, сутулый, вымученный, с впалыми щеками, седыми висками в тридцать с лишним лет. Юноше не хотелось бы превратиться через десяток лет в его подобие.
Вместе с Фрийгом Эд прошёл мимо стола, дружески поздоровался, но четверо были слишком увлечены своей игрой: Маржик принёс кость, чтобы другие догадались, чья она. Вид его был наглый, и чем дольше Алик с Арлеттом и Златеком непонимающе вглядывались, тем более наглым он становился.
Пытаться здороваться ещё раз - бесполезно; молодым жандармам было начхать на такую невежливость, и они сели за пустующий столик у окна. К ним тут же подбежала курносая девчушка в светлом платьице на разноцветных пуговицах.
— У нас остался морковный суп, будете? - выпалила она. - Или пирожков с луком? Они, правда, утренние. Суп? Хорошо. Выпить? Мы открыли бочонок пива в честь Королевы. А вам? Нет, сожалею, чай весь выдохся…
Эджин, чуть повернувшись, проследил за тем, как она убежала к следующему столу, стуча башмачками по бревенчатому полу. Но тут же получил пинок от Фрийга и вновь сел прямо.
— Интересно, они ещё долго будут ковыряться в кости?
— С каких пор тебя интересуют их дела? - удивился Эджин.
— Да с тех, что меня интересуют свиньи - папаша их разводит, - махнул рукой Ценнер. - Когда-же они догадаются, что это бедро здоровой свиньи? Ладно, не об этом: все бумаги на тебе. Как обычно. Не спорь.
— Тебя действительно больше волнуют бумажки, чем то, что мы нашли сердце? - Эджин выжидающе уставился на Фрийга, но тот лишь лениво подёрнул плечами.
— Знаешь, тебе не стоит говорить, что именно мы нашли, - заметил Ценнер. - Слухи. Чёртовы слухи могут нам всё дело испортить.
— Тут портить-то нечего: плана нет, улик нет, ничего нет! Понимаешь, мы даже не подозреваем, какое преступление было совершено.
— Если я тебе сейчас вырежу сердце - это будет убийство. Значит, если кто-то другое это сделает - это также будет убийством.
Эджин не знал что и ответить: не нравилось ему это дело. Под подозрением любой, кто в силах сдвинуть ящик, держать лопату и...
— Слушай, это ж врач, хирург, - сказал Эджин. - с бухты-барахты сердце не вырежешь.
Фрийг молча кивнул в сторону и слегка поднял бровь - Эджин посмотрел: четвёрка за столиком уже бросила свою “угадайку” и перешла на разговор о новостях, судя по газете, которая появилась на столе и на которую пролил кофе Алик.
— Чёрт, мы же не можем показать ему банку, - сказал наконец Фрийг. - Что предлагаешь?
— Гётти. Он проспал всё веселье, но сегодня-завтра наверняка проснётся, - Эджин вспомнил свою ставку и улыбнулся.
— Хорошо, тогда встретимся завтра, в восемь, а я, так уж и быть, один вырою банку, не буду тебя мучить. Если что, разбудим выродка.
Очень вовремя на столе появилась еда и напитки, а говорить всякой мерзости, когда прямо перед твоим носом стоит горшочек с аппетитно пахнущим овощным бульоном, морковью, сельдереем и петрушкой, право, не хочется. Вот темы и сменяли друг друга: долги, деньги, купцы, купеческие дочки, девушки, женитьба, другие ужасы жизни.
О стол ударились шесть злотых, жандармы отодвинули стулья и вышли на высокое крыльцо: отсюда была видна вода, виден человек в лодке, кутующийся в бесформенный плащ, яркие огоньки перемостья. Горожане совершали вечернюю прогулку, жандармы слышали их шаги, обрывки разговоров, цокот копыт и стук колёс по мостовой. Скоро этот стук и цокот уйдёт на много месяцев, уступив мелодичному скрипу полозьев.
Это была последняя осенняя прогулка перед долгой, холодной зимой.
Фрийг, с силой похлопав юношу по плечу, спустился по скрипучей лестнице и направился через пенящуюся Ойковицу к себе домой, в Перемостье. А Эджин выдохнул облачко пара, облокотился на перила и задумался, что же делать дальше.
Глава 3: черти и люди