ИГРЫНА ПОЛУ.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1923 ПЕТРОГРАД
Рис. 1. Общий вид на Чудесные острова и корабль капитана Уэллса - младшего на якорной стоянке.
ОТДЕЛ 1.
Необходимые игрушки.
Самые - веселые комнатные игры как для мальчиков, так и для девочек прежде всего требуют пола; и дом, где его не могут предоставить детям, тем самым уже лишен счастья. Хорошо, если пол покрыт линолеумом, чтобы солдатики и другие фигурки могли устойчиво держаться па нем; цвет и поверхность пола должны давать возможность делать отчетливые пометки мелом. Комната должна быть не проходная, светлая обильная воздухом, Но время от времени—увы!—ее приходится убирать, и тогда прощайте, веселые игры. На таком полу можно проделать бесчисленное количество самых замысловатых игр, не только собирая вместе
мальчиков и девочек на долгие счастливые часы, но закладывая в них основу для более обширных и вдохновенных замыслов в дальнейшей жизни.
Я собираюсь описать здесь некоторые из этих игр и указать, что требуется для них. Все они, как и сходные с ними другие, проделаны мною вместе с моими сыновьями, и все, что здесь иллюстрировано, впервые зародилось у нас. Я потому хочу рассказать об этих играх, что, думается, ими заинтересуются и другие родители и воспитатели при покупке подарков как для своих, так и для чужих детей.
Игрушки, которыми мы играем от времени до времени в бесчисленных перестановках и комбинациях, могут быть отнесены к четырем основным группам.
1) солдатики; к ним я причисляю матросов, железнодорожных носильщиков* и проч., и низших животных вообще; все это я ниже опишу более подробно;
2) бруски;
3) доски и планки, и, наконец,
4) груда колесных приборов, железнодорожного подвижного состава и рельс.
Сюда относятся также некоторые менее важные предметы — жестяные кораблики, пасхальные яйца и т. п., о которых я при случае упомяну, но подобно киви-киви или утконосу они не поддаются классификации.
Все это мы устанавливаем и перемещаем па нашем полу всевозможными способами, изображая на нем
целый мир. Проделывая это, мы натолкнулись на массу забавных приключений, а также на много нежелательных комбинаций; весьма вероятно, что опыт наш избавит читателя от последнего, оказав ему в то же время услугу в первом случае.
Так, например, наши планки и доски и все, что может быть сделано из них, было для нас огромным открытием. Оказывается, масса мальчиков и девочек совсем обходятся без них, и ими не ведется даже правильная торговля; в игрушечных магазинах совсем не встречается что-либо подобное. (Что до нас, то мы очень мало интересуемся игрушечными магазинами, хотя они и смеются над тем, что можно обойтись без них. Мы считаем их дорогими и некомпетентными, а если подчас и останавливаемся перед их зеркальными витринами, то лишь с самыми критическими намерениями.) Доски наши, которые мы заказывали плотнику, служат основой половины наших игр. Эти доски (планки различной величины: мы начали с 3 X 2 ярда'1) каждая. Сделаны они были с поперечными шпонками 2), наподобие маленьких
1) Ярд равняется 3 футам. Прим. перев.
2) Поперечная планка, скрепляющая доски. Прим. перев.
дверок. Однако они оказались уже слишком велики, и теперь после первого опыта, и мы не стали бы приобретать их. Наижелательная толщина, на наш взгляд, будет 1 дюйм для крупных и 3/4—1/2. для более мелких досок, а самая лучшая величина—1 кв. ярд, 21/2 кв. фута, 2 фута и 1 1/2l кв. фута, но 1—2 штуки каждого размера, и большее число мелких—в 18*9, 9*9 и 9*41/2 дюйма. Из более крупных досок мы строим на полу острова и архипелаги, при чем самый пол представляет из себя море; или же мы устраиваем 1—2 больших острова наподобие венецианских. Чтобы получить холмы, когда пол представляет из себя горизонтальную плоскость, мы нагромождаем мелкие дощечки на более крупные; из этого же материала мы делаем крыши для железнодорожных станций, мосты,—как это показано здесь на рисунке. И все эти доски пригнаны к ящику с брусками,—этому следующему нашему огромной важности имуществу. (Я забыл, однако, упомянуть, что во всех более широких и круп-
ных досках имеются просверленные дырочки. У четырехдюймовых досок они будут по более обыкновенного пробуравленного отверстия. О назначении этих дырочек я упомяну ниже, сейчас же перейду к ящику с брусками.)
И этот материал также не был куплен в игрушечном магазине; нам подарили его двое хороших друзей, к сожалению, уже выросшие из таких занятий; они же в свою очередь получили их от родителей,—одной из тех многочисленных семей, которые пользовались подарками некоего доброго дядюшки 1).
Об этом последнем я знаю только то, что он был Радфорд из Плимута; о его обычных занятиях я ничего не знал да и не старался узнавать, но он, несомненно, был одним из тех блестящих и выдающихся дядюшек, которые возвышаются временами над обычным уровнем человечества. Порою, когда мы рассуждали о нашем незаслуженном обладании его наследством и перебирали те радости, которые оно доставляло нам, мы полушутя, полусерьезно решали посвятить таким исключительным людям маленькую книжку, под названием „ Славные дядюшки"; она заставила бы всех читателей ее хоть сколько-нибудь стремиться к славе дядиного венца...
Этот великий благодетель пригласил к себе искусного безработного плотника и в течение целой зимы заставлял его изготовлять большие ящики с деревянными брусками для своих почти бесчисленных племянников и
1) В Англии принято, что игрушки детям дарят по большей части родственники и друзья, но очень редко родители. Прим. перев.
племянниц, которые вкупе с другими братьями н сестрами за это благословляли его. Тут были целые бруски в 4 1/2 дюйма*21/4*11/8; половинки в 2 1/4*21/4X*11/8, были и в четверть, названные их предыдущими владельцами (которые, я почти уверен, ныне все уже обретаются в местах горних) „поросятками". Вы замечаете, как размеры этих брусков пригнаны к размерам наших досок, а были у нас их целые сотни, хотя мы ни разу не сосчитали их; мы могли бы вымостить ими 12 кв. ярдов пола.
Как глубоко презираем мы глупые маленькие кирпичики игрушечных магазинов! Будь их даже целые сотни, и то они слишком малы, чтобы можно было выстроить из них домик, хотя бы для самых несчастных оловянных солдатиков. Мы видим, как богатые люди, не скупясь, отправляются в игрушечные магазины и покупают эти безвкусные,
непоучительные, смехотворные якобы ящики с кирпичиками, только потому, что они не знают чего, собственно, спросить; а ведь эти игрушечные магазины с их кирпичиками как раз именно самые ярые корыстные враги юности и веселья. Несчастные дети возятся с этими подарками, не чувствуют к ним никакого влечения и, наконец, бросают их, а результаты вы можете видеть в их последующей жизни,—на этих худосочно-задуманных виллах и безвкусных окрестностях, окружающих большие города. Но наш ящик с брусками нас вполне удовлетворяет; все трос мы можем при его помощи проектировать и строить почти в течение целого часа, и все
еще их останется у нас не мало в ящике.
Но довольно о брусках. Я хочу рассказать теперь, какое употребление при наших постройках мы делаем из картузной бумаги, тонкого картона и других- предметов, и об украшениях, которые мы делаем из пластилина. Само собою разумеется, что мы решительно отринули эти бессмысленные, дорогостоющие, искусственные деревянные и картонные замки, продаваемые в магазинах.
Теперь я скажу несколько слов об игрушечных солдатиках и той группе, к которой они принадлежат. В сравнении с продаваемыми ныне великолепными экземплярами, солдатики времен моего собственного детства являлись сплюснутыми, крошечными существами. В этом отношении в нашей национальной природе произоппо огромное усовершенствование... Теперь солдатики красуются почти в два дюйма вышиной и смотрят вам прямо в глаза; они обладают подвижными руками и проворной сметливостью хорошо обученных людей. За
1) Масса, употребляемая скульпторами вместо сырой глины. Прим. перев.
10 1/2 пенсов 1) вы можете купить целую коробочку в 5 штук конных или 9 пеших. Что до нас троих, то мы предпочитаем солдатиков отечественного производства, иностранные же изделия отличаются несообразными размерами, и мы поставили себе за правило, избавляющее нас от многих хлопот, что все одетые в красное принадлежат Уэллсу-старшему, а прочие цвета Уэллсу-младшому, и это—невзирая ни на какие подарки, завещания или несчастные случаи... Есть у нас и матросы, но так как красных матросов не существует, то синих мы относим к красным. „
У нас есть далее и „охотники до говядины" 2), краснокожие индейцы, зулусы, для которых имеются особые правила. Мы нашли также оловянных собак, кошек, львов, тигров, лошадей, верблюдов, рогатый скот и слонов подходящего размера, есть у нас и особые коробки с железнодорожными носильщиками; некоторых солдатиков мы приобрели в Гессен-Дармштадте и на нашей доверчивой родине они сходят за полисменов... Зато мы терпим большую нужду в хороших стат-
1) Пенс равнялся в то время (1912 г.) приблизительно 4 коп.
2) Beefeaters — насмешливая кличка английских лейб-гвардейцев. Прим, перев.
ских. Как-то в одном из магазинов мы нашли коробку статских немцев, подходящего размера,-но они были несколько тяжеловаты, при чем штука стоила около 2 1/2 пенсов, что уж слишком дорого. Были тут джентльмены в суконных сюртуках с чемоданами в руках, один из них в цилиндре; были леди в серых и белых костюмах, двое детей, собака и, т. п.; однако нам никогда уже больше не удавалось найти еще |что-нибудь в этом роде. Повидимому, игрушки эти были не английского изделия,—да благоволят на это обратить внимание наши фабриканты игрушек...*
Я пишу это, как если бы я был генеральным консулом в Игрушечном царстве и указываю своему отечеству новую отрасль промышленности. А ведь в результате этой скудости наш детский мир страдает от страшного бича милитаризма, и даже продавец колониальных товаров носит эполеты. Это может нравиться лорду Робертсу и м-ру Лео Максу, но нам это, разумеется, не должно нравиться. Мне хотелось бы лучше
достать коробки с фигурками торговцев: синего мясника, белого булочника с булкой указного веса, суконщика и др.; коробки с прислугой, уличными разносчиками, франтами и т. д. Не отказались бы мы и от судьи с адвокатами или коробки с членами приходского управления.
Мы, правда, могли бы купить молодых девушек из Армии Спасения или игроков в футбол, но к обоим этим родам игрушек мы совершенно равнодушны.
Есть у нас, конечно, и бойскауты.
С такими коробками статских мы могли бы забавляться гораздо больше, чем с заполонившими нас военным бегом, маршировкой, фанфаронством. Они влекут нас к парадам, а ведь только совсем глупенькие, маленькие мальчики могут питать неувядаемый интерес к мундирам и смотрам.
Наконец, что касается наших железных дорог, то я дол-
жен заметить, что тут мы всегда настаивали на однообразных размерах. Мы строго решили вымерить букву О, и все, что мы покупаем, пригоняем к ней, и таким образом воспроизводим существующую у нас железнодорожную сеть. Ничто больше не свидетельствует о скудоумии родителей и родственников, как разнокалиберная груда железнодорожных игрушек в детской.
Итак, описав вам материал, которым мы пользуемся, я приведу теперь одну или две из бесчисленных наших игр. Конечно, мне придется тут быть несколько искусственным. Все иллюстрированные здесь игры были бесконечное число раз играны у нас с большой радостью и счастливой изобретательностью, но без малейшей мысли об обнародовании их. Они умчались теперь, эти игры, в смутный, лучезарный мир воспоминаний, куда уходит все дорогое и радостное на земле. Но мы решили опубликовать их и тем еще раз оживить хорошие минуты, пережитые нами...
ОТДЕЛ II.
Игра в „Чудесные острова".
В этой игре пол изображает море. Половина его— скорее большая, по какому-то врожденному праву первородства — отведена моему старшему сыну (он как бы царит на ней), другая—его младшему брату. Доски наши мы распределяем по морю в форме архипелага. Затем мы принимаемся за украшение наших островов, строго не допуская никого к пашей работе, пока она не кончена.
На первом рисунке изображен такой архипелаг, устроенный его будущими исследователями, или, скорее, в погоне за исследованием. В общем ему придан вполне индейский характер—типично-индейский, как это и подобает детям великого народа.
Всего-на-всего тут четыре острова—два с правой стороны от читателя и два с левой; ближайшие из них будут и более северными,—насколько это возможно было воспроизвести фотографической камерой. Самый северный остров с правой стороны будет и наиболее цивилизованный; это, главным образом, остров-храм.
Храм этот имеет плоскую крышу, украшенную куполами, сделанными из половинок пасхальных яиц и картонных формочек, употребляемых для битых сливок.
Над всем этим высится огненно-яркое украшение из пластилина, — работа Уэллса-старшого. Восточный народ любит толпиться на дворе рассы-
паясь по дороге. Обратите внимание на фантастических чудовищ из пластилина, которые охраняют главные входы в храм,—также создание Уэллса - старшего, тароватого на архитектуру этого замечательного образца восточной религиозности. Будьте уверены, что они ничто в сравнении с гигантскими идолами внутри, вне досягаемости святотатственной фотографической камеры... Несколько правее — тропическая тростниковая хижина. Ее тростниковая крыша сделана из той рифленой 1) бумаги, в которую обертывают бутылки,— бесценное благодеяние для таких игр. Все, что только появляется в доме, нам на руку.
1) У, нас подобной бумагой при упаковке обвертываются, напр., электрические лампочки. Прим. перев.
Владелец хижины отдыхает у входа. Это слезший с коня кавалерист, владелец единственной коровы; стоит она 9 1/2 пенсов,—сумма поистине чудовищная. Если бы здравый смысл подсказал фабрикантам игрушечных солдатиков изготовлять коробочки с коровами и свиньями, то ферма этого бедняги была бы лучше обставлена; но этого-то у них и нет,— они ведь только и делают, что изготовляют солдатиков. Забор этой хижины, я должен заметить, принадлежит к маленькой деревянной ферме, купленной нами в Швейцарии. Люди, населяющие ее, рассеялись; животные ведут случайный образ жизни, как, напр., дикие гвинейские свинки1) на более южных островах...
Внимание ваше особенно привлекают деревья вокруг и позади дома, сгущающиеся в лес на отдаленном острове с правой стороны. Это мы делаем из веток, взятых нами с деревьев и кустов нашего сада, втыкая их в дырочки досок.
Возле прежнего нашего дома была небольшая роща, и тогда наши игрушечные леса были чу-
1) Род кролика. Прим. перев.
десны; теперь же мы довольствуемся садом в Гомстэде1) и для украшения можем доставать лишь жасмин и ветки грушевого дерева. Оба эти растения быстро вянут и далеко не так живучи, как ветки тамариска, ели, остролиста и пр. Самое главное для таких лесов, чтобы в досках были просверлены дырочки; никакие оловянные деревья по могут сравниться с ними по красоте, естественности и разнообразию.
При хорошем благоустроенном саде можно устроить страшные дремучие леса и потом расположить выглядывающих из них отдельных всадников или блуждающих зверей.
Более отдаленный остров с правой стороны является и менее населенным, чем остров храма. Верблюды, как вы видите, бегают там в диком состоянии; гость и род слона - карлика, сходный с
1) Пригород Лондона. Прим. перев. •
вымершим теперь родом, скелеты которого попадаются порою на о. Мальте; встречаются и свиньи (или, вернее, — к стыду все тех же непредприимчивых фабрикантов— единственная драгоценная свинья!), красный попугай и другие животные, оловянные и деревянные.
Ветки грушевого дерева прелестны. Они-то и привлекают белых поселенцев (которых я подозреваю там), чьи тростниковые хижины виднеются и па берегу, и внутри страны. Возле первых лежит масса дров грушевого дерева. Но набег чернокожих дикарей с соседнего левого острова надвигается, и единственный поселенец, ясно видимый, это—человек в форме карабинера, убегающий за помощью внутрь страны. А там вдали,
посреди ветвей, виднеется и та самая помощь, которую он ищет.
Отвага этих чернокожих дикарей равняется разве их жестокости. Они носятся по морю в своих грубых челноках, попросту сделанных из полоски картона. Их собственный остров (одни из лежащих на юге с левой стороны) представляет из себя скалистую пустыню, изобилующую пещерами. Главная пища жи-
телей—мясо диких коз, но в погоне за этими животными вы наталкиваетесь порою и на бурого медведя (ценою в 6 пенсов), сидящего у входа в свою пещеру. Тут же вы видите и маленьких деревянных животных, напоминающих гвинейских свинок, населявших когда-то, в более счастливую пору, ту швейцарскую ферму.
Наконец, очередь доходит теперь до левого острова. И он такой же дикий и скалистый, но населен уже не черными неграми, а краснокожими индейцами, шатры которых, сделанные Уэллсом - младшим из простой ко-
ричневой бумаги, грубо, но характерно разукрашены символическими фигурами (молом); их свирепые, хорошо вооруженные обитатели устремляются наружу при малейшем подозрении о нападении. Обратите внимание и на особенный, романтический берег этой земли, изобилующий раковинами. Я должен заметить, что в скалах этого острова заключены огромные минеральные богатства. Тут имеется серебро не только листовое и рудное, но огром-
ные самородки металла, обнаруживающиеся при плавке в железной ложке безнадежно изломанных оло-
вянных солдатиков... Остров этот представляет совсем исключительный интерес для исследователя-геолога. У индейцев, как видите, имеются две прирученные коровы,—оловянная и деревянная (см. вышеприведенные замечания о скудости оловянных животных).
Так вот как должна быть обставлена игра. Затем мы строим корабли и отправляемся исследовать эти острова. Строим мы их из наших деревянных брусков с прямыми килями, сделанными из двух деревянных обрезков в 9*4 1/2дюйма, которые очень удобно передвигать
по полу. Капитан Уэллс - старший плавает по бухте между восточными и западными островами; судно его вооружено тяжелыми орудиями и гордится своей чрезвычайно воинственной армией, пламенеющей, повидимому, уже из одной любви к искусству. (Я подозреваю их в империалистских замыслах..).
Капитан Уэллс - младший стоит, очевидно, на якоре между своими северными и южными островами. Судно его несколько более мирного типа. На палубе я различаю леди и джентльмена (немецкого происхождения) с чемоданом в руках,—двое из наших немногочисленных статских. В чемодане, несомненно, лежат образцы товаров и маленький разговорный словарь на негритян-
ском наречии. Быть может, капитан хочет причалить к берегу и освободить потерпевшие нападение хижины, а, может быть, высадиться "на берег и, построив плотину, приняться за разработку руды в скалах, дабы наполнить свои трюм серебром. А может случиться, туземцы убьют и съедят джентльмена с чемоданом... Все это полнейшая неизвестность для капитана Уэллса - младшего.
Вы видите теперь, как развивается игра. Мы собираем предметы и перемещаем их, строим и перестраиваем, водружаем бумажные флаги на булавках, покоряем народы, даруя все блага цивилизации их странам. Целыми днями мы наблюдаем их жизнь. И, наконец, когда все это прискучит нам, появляется старая щетка, и мы сжигаем паши деревья, разоряем острова, убираем фигурки в маленькие ящики комода; доски, изображавшие острова, прислоняем к стенке,—словом, убираем
все прочь. Но проходит несколько дней, и, смотря по настроению, мы снова затеваем какую-либо игру. Но никогда, никогда не повторится уже прежняя игра. Теперь это будет, напр., пустыня, и доски изображают уже холмы; нигде ни капли воды, кроме озер и рек, начертанных нами мелом...
Да после описанной выше игры подражать уже но трудно, и я хочу приступить теперь к рассказу о том, как мы строили города.
Рис. 2. Террасовидный холм, на котором стоит ратуша. На заднем плане—зоологический сад.
ОТДЕЛ III.
Как строить города.
Мы всегда строим двойные города, как, напр., Лондон и Вестминстер или Будапешт, так как двое из нас обыкновенно желают быть и лорд-мэрами и муниципальными советниками, и во имя местной независимости и счастья так и приходится устраивать их... Однако,, когда сюда присоединяются железные дороги или трамваи, то рельсовый путь считается общим, при чем мы выработали прекрасный закон, в силу которого рельсы должны быть уложены, а стрелки открыты таким образом, чтобы всякий желающий мог пустить со своей
станции сквозной поезд взад-вперед без особых переговоров или личного вмешательства в административную область другого. Нежелательно, чтобы другие шагали через чьи-либо дома, стояли в открытых мостах, а в крайних случаях сшибали с ног или даже наступали на кого-либо из граждан. Порою это ведет к объяснениям, в которых потом приходится раскаиваться...
Итак, мы всегда делаем двойные города или же у крайней узловой станции один город с двумя кварталами — Красный Конец и Синий Конец. Весьма тщательно мы отмечаем границы между ними, у граждан же наших хватает настолько местного патриотизма, что они очень редко сбиваются с пути у той узенькой белой полоски, которая разграничивает их муниципальную верность...
По временам у нас происходят выборы мэра. Это что-то вроде народной переписи. Правом голоса пользуются лишь граждане о двух ногах и, по крайней мере, одной руке, словом, люди, способные стоять. Голосующие могут также подавать свой голос, сидя верхом па коне; бойскауты, женщины и дети не пользуются правом голоса, хотя там и происходит усиленная агитация к устранению этой несправедливости. Зулусы и лица, производящие впечатление иностранцев, как, напр., индейская кавалерия и краснокожие индейцы, также лишены этого нрава. То же самое можно сказать и о лошадях и верблюдах без всадников; ну, а слон никогда и не добивался этой привилегии, да, по видимому, и не желает ее: он влияет па общественное мнение и так совершенно достаточно—уже одним кивком головы...
Мы построили, а я сфотографировал один из наших городов, чтобы нагляднее показать увлекательность этой игры. „Красный Конец" будет справа от читателя и занимает собою большую часть холма, на котором стоит город, тенистый зоологический сад, ратуша, железнодорожный туннель через холм, музей - церковь и лавка. В „Синем Конце" имеется железнодорожная станция, четыре или пять лавок, множество домов, трактир и примыкающая к станции тростниковая ферма. Граница, начертанная мною, точно верховным владыкой (который в одно и то же время делает холмы и туннели и заставляет произрастать деревья!), беспорядочно вьется между двумя лавками возле собора, обходит его сбоку прямо на ратушу и идет далее между тростниковой фермой и плацем для стрельбы. О природе холмов я уже говорил выше, и на этот раз у нас не было озер или другой какой придающей красу воды. Однако последнее очень не трудно сделать при помощи куска стекла (напр., из стеклянной крышки
какого-либо ящичка), положеного на серебряную бумагу. Такую воду очень легко правдоподобно населить так широко распространенными ныне целлулоидными тюленями, лебедями и утками. Бумажные рыбы находятся под поверхностью и могут быть рассматриваемы любопытными Разумеется, большая часть веселья в этой игре зависит от остроумной комбинации различных предметов. И это непременное условие, иначе все дело у вас быстро превратится в бессмысленное скопление неудачных замыслов.
С этого привлекательного места я снял две фотографии—с правой и левой стороны. Для осмотра его главных видов я позаимствую, пожалуй,
обычный стиль путеводителей: начну с железнодорожной станции. На довольно близком расстоянии я снял с нее большую фотографию, представляющую для входящего посетителя разнообразную и занимательную картину. Там и сям снуют носильщики (из коробки с носильщиками!) с тележками и ручным багажом. Некоторые из наших чересчур малочисленных статских расхаживают по платформе; особенно обращают на себя внимание два джентльмена, леди и маленький сердито поглядывающий ребенок; тут же и деревянный матрос (ценою в 1 пенни!), заплетающий ногами в таком неприлично-пьяном виде, какого теперь, по счастью, встретишь не часто. Две храбрые собаки с молчаливым презрением взирают на его оброшенность. Скамья, возле которой он пошатывается,—часть какой-то сломанной игрушки, о происхождении которой я давно уже забыл; подобный же обломок и станционные часы, равно как и металлический столб, на котором написано название станции. Мы находим, таким образом, что многие игрушки становятся пригодными лишь тогда, когда уже отчасти поломаны...
Заборы в конце платформ не что иное, как куски дерева из игры в „Матадор",—той великолепной и поучительной игры, которая, если не ошибаюсь, явилась к нам из Венгрии, и медленно, но прочно завоевала симпатии английских детей. Тут же,—и это я говорю с сожалением,—красуется и мычащая реклама о „Краске для волос" Джаба, с распущенными волосами (на фотографии волосы не вышли вполне ясно). Сделано это Уэллсом-старшим, очевидно, самим роком предназначенным стать писателем реклам для ближайшего поколения. Из своего скудного досуга он тратит немало времени на выдумку и рисование реклам о воображаемых продуктах. Оставляя в стороне много веселого, прекрасного и благородного в жизни, он увлекается изучением и подражанием рекламной литературе и подъемными машинами. Вместе с братом своим он издает газету, почти всецело посвященную этим докучливым рекламам. Обратите также внимание на плакат над входом в туннель, навязывающий мыло Джинкса проезжающим путешественникам. Продолговатый предмет на плакате представляет, несомненно, плитку этого зловредного навязываемого продукта. Над зоологическим садом красуется -надпись: Зоо, за вход 1 пенни; нельзя умолчать и' о вывеске зеленщика—нарисованная капуста с надписью: Купи ее... В этом отношении Уэллсу-младшему больше нравится Совет лондонского графства, и он пред-
почитает обнаженные стены. Надеюсь, вы сможете прочитать его заявление над трактиром: „5 фунтов штрафа с того, кто приклеит сюда объявление".
„Возвращаясь со станции",—как гласит путеводитель,—и еще раз взглянув на пассажиров, ожидавших права объехать круг па открытой платформе, а также „обратив внимание" па замечательные платформы, сделанные нами из досок в 9*41/2 д каждая, мы поворачиваем налево, к деревенской улице. Электрический омнибус (в менее прогрессивные времена это была одноконная больничная повозка) стоит в ожидании пассажиров, а по дороге к трактиру „Вишневое Дерево" вы замечаете двух нянюшек; у одной из них на руках ребенок с головой из пластилина. Хозяин трактира — небольшая комическая фигура из гипса; вывеска его прикреплена булавкой. Если судить по живости, с какой множество карабинеров устремляется к двери, то очевидно закуски здешние пользуются завидной репутацией... Кстати трактир, как и станция, и некоторые частные дома, крыты жесткой бумагой.
Эта бумага для крыш была одним из наших великих изобретений. Мы купили толстую жесткую бумагу и изрезали ее на нужные нам размеры. По окончании игры мы вкладывали эти крыши друг в дружку и клали на книжные полки. Сложенные таким образом крыши годятся и на следующий раз.
Продвигаясь по нашей дороге мимо „Вишневого Дерева", и удержавшись от искушения заглянуть туда, мы входим в торговый квартал. Товар в окнах ручной работы—из пластилина. Тут же мы видим мясо и окорока „м-ра Уодди", капусту и морковь „Тод и братья", торговый дом „Джокиль и К0". Все служащие в наших магазинах обязательно должны быть в белых колпаках. По улице взад-вперед снуют бойскауты, мимо гремит телега; большинство взрослого населения занято своими делами, а, идя по дорого, играет хор музыкантов, одетых в красное. Сравните эту оживленную картину с таинственностью моря и леса, скал и водоворота в предыдущей игре.
Далее идет обширная церковь или собор.. Здание это—утрированная подделка под готический стиль; оно очень напоминает нам церковь, которую мы когда-то видели в пути вверх по Рейну, во время нашего кратковременного пребывания в Роттердаме. Одинокий скаут, помня заветы лорда Гальдэна, входит в высокий портал храма. Пройдя собор, мы попадаем в музей. Слово это—не пустая похвальба: музей заключает в себе образцы минералов, раковин,—тех самых больших раковин, которые мы находили на берегу в нашей предыдущей игре,—исполинские черепа вымерших кроликов, кошек другие чудеса в этом роде. Второстепенные достопримечательности могут быть расположены на полу, едва видимые из окон.
„Теперь", — как говорит путеводитель,—мы возвращаемся по своим стопам к магазинам и, свернув влево, поднимаемся под деревьями на террасовидный холм, на котором стоит ратуша. Это великолепное здание увенчано колоссальной статуей серны; оно двухъэтажное с зубчатой крышей и склепом (вход направо, по лестнице), служащим для заточения преступников; тут же городская стража в костюмах старинных лейб-гвардейцев.
Посмотрите на кошку и собаку в яростной схватке внизу. Спуск по просторной прямой лестнице ведет с откоса холма к „Синему Концу". Оба льва, лежащие по каждую сторону лест-
ницы,сделаны из пластилина и исполнены таким непостоянным художником, как Уэллс-старший, он же и мэр „Красного Конца". Вот он здесь налицо. Фотограф наш попал в счастливую минуту в истории-этого города, когда оба мэра беседовали на террасе перед дворцом. Уэллс-младший, мэр „Синего Конца", стоял на лестнице в костюме британского адмирала; Уэллс-старший (одетый всадником), верхом на коне, находился на площадке. Городская стража отдает им честь, а с холма множество музыкантов, одетых в синее (отчасти они скрыты деревьями), верхом на серых конях направляются к ним навстречу.
Пройдя мимо ратуши и повернув направо, мы выходим к зоологическому саду. Здесь нам попадаются двое из наших статских: джентльмен в черном, леди и большой бойскаут, — вероятно, их сын. Мы входим в сад, оберегаемый бородатым привратником, и сразу нам бросается в глаза музыкальное выступление трех со-
бак, исполняющих, как сказал бы путеводитель, - „нежную музыку". Ни в одном из кварталов города нет, кажется, и отдаленного запрета относительно употребления музыкальных инструментов. Да, это не место для укрепления нервов...
В саду содержатся неизбежные слоны, верблюды (которых мы разводим, почему их и имеется достаточное количество), сидячий медведь, доставленный из пещер предыдущей игры, козлы из тех же мест,—теперь они приручены и свободно бегают по саду,—неописуемо неуклюжие слоны-карлики и другие редкие животные. Сторожа носят форму, напоминающую одеяние железнодорожных сторожей и носильщиков. Мы блуждаем по саду, возвращаемся обратно, спускаемся с холма близ оружейной школы, где виднеются солдаты, стреляющие в цель, проходим через огороженное место старой тростниковой фермы и, таким образом, возвращаемся к железнодорожной станции, чрезвычайно удовлетворенные всем виденным и почти одинакового мнения о достоинствах и привлекательности каждого из городских кварталов.
Заводной поезд с шумом подходит к станции. Мы занимаем места, кто-нибудь гудит или свистит за паровоз (который этого не может сделать), поезд вздрагивает, и мы „посылаем долгое, полное сожаления „прости" цветущему и веселому городу Серн"...
Теперь вы видите, как и в каком духе мы устраиваем ваши города. Нужно только немного фантазии, чтобы на сотню ладов дополнять и видоизменять этот план. Вы можете устроить картинные галереи—большая забава для маленьких мальчиков, умеющих рисовать; можно понастроить фабрик или разбить цветник,— что так сильно занимает умненьких маленьких девочек; ратуша может быть заменена укрепленным замком. А еще можно поставить весь город на доски и превратить его в Венецию с пароходами и лодками по каналам и перекинутыми через последние мостами. У нас бывали очень приличные пароходы из картона, с плоскими днищами; имелась и гавань, и пароходы отплывали к отдаленным комнатам и даже в сад, возвращаясь оттуда с самыми замечательными грузами, как, напр., с кипами нарезанных настурций... Затем мы складывали их в мешки из перчаточных пальцев; было у нас и множество игрушечных кранов для подъема тяжестей.
Разумеется, самая расстановка города—уже половина игры. Далее вы придумываете уже различные приключения. Когда я захотел сфотографировать подробную обстановку для иллюстрации этого рассказа, я принял большее участие в устройстве, чем я это обыкновенно делал. На то было добиться цельности картины, выделить ее задний светлый фон, подняв некоторые деревья, не давать одному предмету заслонять другой и т. д. в том же роде. Когда фотографирование было кончено, предметы оказались более естественными. Я ушел из классной комнаты. Когда я снова вернулся туда, то увидал, что группа карабинеров, устремившаяся в трактир, круто повернула назад и беглым шагом стройно и мрачно направлялась к железно дорожной станции. Слон убежал из зоологического сад в „Синий Конец" и важно выступал в сопровождении военного патруля. Первоначально разбросанные скауты дефилировали рядами. Уэллс-старший разрушал магазин „Джокиль и К0", а возле поворота была выстроена железнодорожная станция „Красного Конца". Бревна из „Джокиль и К0" очутилось в руках соседних лавочников. Далее, церемониал в ратуше кончился, и стража удалилась. Ко всему этому ветка городской железной дороги убегала в гору к подъезду ратуши, а оттуда в зоологический сад. Это было еще только начало нового периода в деле передвижения, маленькое железнодорожное торжество. Возникло множество остановочных пунктов простого устройства. Уже начали делать массу проездных билетов таких размеров, что пассажиры могли просовывать головы в середину и носить их так, как носит мексиканец свое покрывало. Затем артиллерийская батарея повернула на Высокую улицу, где шел разговор об укреплениях. Предположим, что дикие индейцы пустились через равнины налево и напали на город! Хотя судьба и доныне пощадила наши игрушечные ящики...
Так пойдет дело до уборки в пятницу вечером. Тогда мы срываем крыши и засовываем их посреди книг, осторожно возвращаем заводные паровозы в ящики,— ведь паровозы такая хрупкая вещь!—солдатиков, стат-
ских и животных водворяем в подобающие им места, снова сжигаем деревья,—на сей раз это уж душистые лавры... И все радости, печали, соперничество и успехи „Красного" и „Синего Конца" исчезают, как исчезли Карфаген и Ниневия, империи Ацтеков п Римская, искусства Этрурии и дворцы Крита, замыслы и затеи бесчисленных мириад живших когда-то детей... Быть может, все это и оставляет после себя какой-нибудь след, распространившись в сознании людей, а, может быть, остается лишь одно умирающее воспоминание...
Рис. 3. Железнодорожная станция в „Синем Конце".
ОТДЕЛ IV
Подъемн