В двадцать два Саша был убежден, что жизнь пролетела мимо, не задев его даже краем. Друзей у него никогда не было, знакомых парней трудно было назвать даже товарищами. Работа вызывала чувство, похожее на сверление бормашины, и не потому, что он неправильно выбрал профессию. Ни одна профессия не была тем, что подошло бы ему. Денег он не нажил, зато кое‑что осознал. Даже если он стал бы Биллом Гейтсом, то это не приблизило бы его к счастью.
Александр был одиноким, как затерянный в океане камень, по недоразумению называемый островом, но с каждым днем окружающие были все меньше ему нужны. День за днем он отгораживал себя от мира глухой стеной, даже не зная, хочет ли защитить себя от мира или мир от себя.
Пути Господни неисповедимы. Жизнь иногда преподносит такие совпадения, что можно усомниться в наличии у Всевышнего вкуса. В этот раз судьба сыграла с Александром в рулетку, и призом был шанс проснуться в воскресенье.
Двадцать третьего августа в девять часов утра, отправляясь на свой еженедельный сеанс репетиторства, он вытянул счастливый билет, когда сел спросонья не на тот автобус. Нельзя сказать, что такого с ним раньше не происходило. Двух лет для того, чтобы нормально ориентироваться в «незнакомом» городе, ему было недостаточно. Но как получилось, что в этот же день он оставил бумажник на тумбочке в коридоре? Это тоже с ним бывало, но два таких события еще ни разу не совпадали.
К тому же автобус оказался пригородного сообщения и увез парня не по обычному городскому маршруту, а в неведомые дали. Он благополучно проспал до самой конечной остановки, а когда сошел, оторопело хлопал глазами, пытаясь взять в толк, куда его занесло. Стоя на пустой остановке посреди чистого поля, Данилов еще не начал выгребать последние медяки из кармана, как уже понял – не хватит. Но он не почувствовал испуга, обычного в таких случаях. Мысль пройтись до дома на своих двоих не вызвала у него отторжения. Даже, наоборот, понравилась.
|
|
Сколько отсюда до городской черты? Километров десять? Больше? Еще лучше.
Александр давно мечтал привести свои мысли в порядок. А лучшего способа, чем размеренная пешая прогулка вдали от людей, он не знал. Тем более что погода стояла ясная, дождя не ожидалось, а на открытой всем ветрам дороге жара не так утомляла, как в раскаленном металлическом коробе автобуса.
Помахивая пакетом с учебниками, Саша бодро шагал по нагретому асфальту, отгоняя мух и редких комаров, вдыхая сухой горячий воздух и чувствуя, как необыкновенная легкость разливается по всему телу. Странно, но он совсем не огорчался, хотя только что лишился возможности заработать энную сумму денег. Заботиться ему было не о ком, с голода он не умирал.
Его всегда привлекали безлюдные пространства. Здесь, вдали от чужих взглядов, он по‑настоящему отдыхал душой. Иногда парень даже представлял, что в мире, кроме него, нет никого. Это была одна из его любимых фантазий.
Он шагал по обочине шоссе, протянувшегося через бескрайнюю равнину, кое‑где пересеченную зелеными линиями лесопосадок. Мимо него с ревом проносились автомобили, обдавая ядовитым дымом выхлопов, и в какой‑то момент Данилов почувствовал жгучее желание оказаться от цивилизации еще дальше.
На первом же перекрестке он свернул на второстепенную асфальтированную дорогу, потом – на безвестный грунтовый проселок, потом – и вовсе на тропинку, уходящую в редкую березовую рощу. Александр шел, куда несли его ноги. Он отключил сознание, предоставил «автопилоту» направлять его движение. Внутренний компас вроде бы вел его в верном направлении, но он бессознательно выбирал самый длинный и непростой маршрут, чтобы максимально оттянуть встречу с опостылевшим городом.
|
|
Парень и сам не знал, чего он добивался. Сбежать от цивилизации таким путем еще никому не удавалось, а заблудиться в этих трех соснах было невозможно даже при его талантах. Стоит пройти километр в любую сторону, и ты обязательно уткнешься в автомобильную или железную дорогу, выйдешь к дачному кооперативу или, на худой конец, к линии электропередач. А уж звуки антропогенного происхождения слышны из любой точки этих пригородных лесополос.
Оставшись наедине с собой, Саша часто терял счет минутам. Так случилось и в этот раз. Уже потом точное время катастрофы – без десяти два после полудня – он узнал только по остановившимся часам.
Березняк сменился запущенным сосновым бором. После городского смога дышать было невероятно легко, а приятный полумрак радовал глаза Александра, уставшие от монитора. Тихо похрустывала под ногами прошлогодняя хвоя. Тропа выглядела давно нехоженой.
Неожиданно до парня долетел далекий нарастающий рокот, а его взгляд уловил странное движение на чистом небе. Он надел очки, задрал повыше голову и в просвет между широкими стволами сосен увидел, что небосвод рассекает множество росчерков. Инверсионные следы. Двадцать, тридцать, сорок – он никогда бы не подумал, что столько самолетов может разом кружить в новосибирском небе. Может быть, это авиашоу? Скорее всего.
|
|
Все они двигались по параллельным траекториям, держа путь в сторону города, и скорость их была куда больше, чем у обычных пассажирских лайнеров. С удивлением наблюдая за странным зрелищем, парень и представить не мог, как ему повезло. Ракеты летели с дозвуковой скоростью, иначе ему не сохранить бы барабанные перепонки.
Получив пищу для размышлений, он пошел дальше. Может, это и шоу. Или авиасалон. В любом случае его калачом было не заманить на массовые мероприятия. Он вообще мало чем в жизни интересовался.
В этот момент до него долетел гул, ослабленный расстоянием, а ноги уловили слабую вибрацию почвы. Данилов пожал плечами. Мало ли, может, неподалеку идет тяжелый товарный поезд или проводят взрывные работы на разрезе. Железной дороги поблизости вроде бы не наблюдалось, так что второе предположение больше походило на правду. Вот только не было в помине угольных разрезов в окрестностях Новосибирска.
Парень не мог знать, что сам город был изуродован десятком маленьких карьеров, возникших там, где закончили свой полет крылатые ракеты с конвенциональными боеголовками. Вестники приближавшейся грозы.
Странно, но на этом Сашино везение не кончилось. Когда через четверть часа на западе зажглось второе солнце, он смотрел в противоположном направлении. Просто парень еще не изжил детской привычки вертеть головой по сторонам. «Солнце» это было оранжевое, огромное, слепяще‑яркое. Настолько яркое, что, пронаблюдав его краешком глаза долю секунды, парень наполовину потерял зрение. А следом пришла боль, такая острая, будто в глазницы залили раскаленное олово.
Данилов инстинктивно закрыл лицо руками, но было уже поздно. От полной слепоты его спасли очки‑хамелеоны и заросли, находившиеся между ним и источником светового излучения. Еще приличное расстояние и слабая облачность, которая установилась в последний час над обреченным областным центром. Но частичное ослепление на несколько часов и резь в глазах на пару суток он заработал.
Жжение распространилось на все открытее участки тела. К счастью, Саша еще раньше, мучаясь от жары, снял черный пиджак – дань желанию выглядеть солидно. По законам физики тот поглощал больше тепла и мог бы вспыхнуть, а белая рубашка и светлые брюки только начали тлеть. Парень отделался покраснением кожи лица и рук.
А в пятнадцати километрах к востоку разом оборвался миллион жизней.
Там, где недавно возник из ниоткуда исполинский огненный шар, сейчас собиралось гигантское облако пыли. Оно вытягивалось, разбухало, пока не стало походить на гриб шампиньон, вонзившийся в стратосферу. Издали казалось, что все это происходило без единого шороха, как в немом кино. Оттуда, из центра остывающей сферы, отставая от светового излучения на несколько секунд, во все стороны со скоростью реактивного самолета устремилась взрывная волна. Чтобы добиться такого же эффекта при обычном взрыве, понадобилось бы больше тротила, чем производит мировая промышленность за год.
Но Саша не видел ничего. Он остервенело катался по траве, сбивая давно погасший огонь, крича не то от боли, не то от ужаса. И вдруг его вопль потонул в реве накатившей бури.
Сам он никогда не догадался бы залечь. Данилов добросовестно посещал занятия по ОБЖ и знал, что должно следовать за вспышкой. Прямо у опушки тянулся глубокий овраг. Учитывая расстояние до эпицентра, у парня имелось почти десять секунд, чтобы добежать до него. Но его мозг не успевал за скачками реальности. Сознание находилось еще там, в прежней жизни, которая стремительно уносилась вверх вместе с пеплом и дымом. Поэтому он остался на месте.
Но даже если укрытия нет, встречать ударную волну лучше лежа, чем в полный рост. Только это Данилов и успел сделать в последнюю секунду, прежде чем фронт избыточного давления в пятнадцать килопаскалей вжал его в землю, как исполинская рука. Он уже был слишком слаб, чтобы выдавить из человека внутренности или переломать кости, а вот капризный механизм часов его не пережил. На такую встряску они рассчитаны не были.
Он лежал долго, пока предметы не обрели четкость, а боль в глазах не стала терпимой. Потом Саша осторожно провел рукой по лицу, коснулся тех мест на теле, где одежда успела затлеть. Вроде ничего страшного. Он уже хотел подниматься на ноги, когда услышал еще один удар, послабее. Но земля после него дрожала даже дольше, чем после первого.
Данилов пролежал еще минут десять, и тут до него долетел запах дыма вместе с тихим потрескиванием. Именно они и вывели его из оцепенения.
Александр встал и пошатнулся. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку, соединенную с грилем. Ожоги саднили, кожа лица и рук горела огнем. Одно успокаивало – кости, похоже, остались целы.
Он огляделся и оторопел. Настолько переменилось все вокруг. Листья и почти все ветви с деревьев пропали, и теперь те стояли по‑зимнему голые. Но на этом сходство с холодным временем года заканчивалось. Кругом доминировал черный цвет. Добрая треть сосен лежала, как после сильного урагана. У тех, что устояли, кора потемнела и потрескалась с западной стороны. Зеленый, которого и так было мало, почти исчез. То тут, то там среди пожухлой травы виднелись темные островки подпалин, которые быстро расширялись во все стороны. В воздухе летали хлопья невесомого пепла.
Еще был красный цвет. Чадным пламенем горели остатки кустарника, муравейники, валежник. Сама тропинка почти не изменилась – несколько тополей упали прямо на дорожку, но их легко можно было обойти.
Треск тем временем становился все сильнее. Похоже, его источник приближался, и Саше это не понравилось. Парень понял, что ему угрожает, и теперь быстрым шагом шел по тлеющему бурелому, устилавшему дорогу, прочь от города.
Он выбрался обратно к шоссе. Асфальт стал горячим и вязким, как только что уложенный, дорожное полотно покрывал тонкий слой горячего пепла. Сквозь дым, щипавший глаза, Саша заметил вдалеке черный силуэт автомобиля. Тот был неподвижен.
Ветер дул в его сторону и гнал за собой поток нагретого воздуха, а за ним шел огненный вал. Александр ускорил шаг. Прошло две минуты, а может быть, пять, и он понял, что треск не ослабевает. Тогда Данилов побежал изо всех сил. Но далеко уйти ему не удалось. Совсем скоро путь ему преградила стена горящего леса. Встречный пал. Его загоняли как зайца. Правда, этот огонь не приближался к нему, а спокойно пожирал сухие деревья, образовавшие завал на дороге.
Саше пришлось наугад свернуть вправо, на очередной проселок, и теперь он бежал, чувствуя, как сжимаются огненные клещи. Через пять минут у парня начали слезиться глаза, чуть позже он почувствовал першение в горле. Стало жарко как в бане, с него градом лил пот. Задыхаясь от дыма, он несся, не разбирая дороги.
Неожиданно на пути у него оказался Транссиб. Может, не сама магистраль, а какое‑то ее ответвление. Полумертвый от угара и черный от копоти, как шахтер, он взобрался на железнодорожную насыпь и распластался прямо на шпалах, тяжело дыша. От его одежды к тому времени остались грязные лохмотья. Но он был жив, и это было главное.
Всего через несколько минут с двух сторон от насыпи полыхало море огня. В этом месте деревья почти вплотную примыкали к путям. Конечно, то была не девственная тайга, а зеленые насаждения сталинских времен, но это мало что меняло. Страшные засухи июля и августа превратили сибирские леса в идеальный корм для огня. Лесные пожары и так стали бичом последних лет, давая много работы Министерству Чего‑то Страшного. Световое излучение взрыва стало спичкой, поднесенной к бочке с бензином.
Лиственницы, сосны и ели быстро занялись, и вскоре гигантский костер запылал всюду, насколько хватало глаз. Искры, слетавшие с пылающих макушек деревьев, ложились совсем рядом с колеей, в которой укрылся полумертвый человек. Раскалившиеся стволы взрывались как петарды. Кругом стоял адский треск падающих и разрываемых пламенем деревьев.
Пожар бушевал не один час. К счастью, дым относило ветром в сторону. Саша страдал от страшного жара. Он в очередной раз потерял счет времени, теперь уже от шока и недостатка кислорода.
Когда он открыл глаза, пожарище догорало. Окружающий пейзаж напоминал ад из книжки Данте. Пепел был повсюду – на земле, в воздухе, даже в небе, которое успели затянуть набрякшие тучи. Александр не удивился бы, если бы узнал, что сам покрыт изрядным слоем сажи.
Видимо, кто‑то наверху решил смыть с него прах старого мира, и хляби небесные разверзлись. С потемневшего неба начал накрапывать теплый дождик. Но Данилов не успел обрадоваться. Саша вспомнил о таком явлении, как радиоактивные осадки. Он знал, что и так получил некоторую дозу в виде проникающей радиации.
Ему некогда было думать о розе ветров. Чертыхаясь, Данилов накинул пиджак и застегнулся на все пуговицы. На голову он надел пакет, из которого пришлось вытряхнуть конспекты, учебник и прочую мелочь. Парень расстался с ними почти без сожаления, подобрав с земли только одну вещь – свернутые больничные бахилы. Не далее чем вчера он собирался посетить стоматолога, но ретировался из‑за огромной очереди. Слишком плотный у него был график, да и зуб почти не болел. Просто маленькая дырочка.
Теперь эти резиновые штуковины оказались как нельзя кстати. Можно было натянуть их на ноги и снять, когда перестанет лить, оставив вместе с ними львиную долю радиоактивной грязи. Лучше такая защита, чем никакой, тем более что дождь успел превратиться в промозглый ливень.
И он опять убегал, теперь уже от падающей с неба воды – по рельсам, в поисках хоть какой‑нибудь крыши. Мог ли он знать, что впереди его ждет первое Откровение?
До ближайшего населенного пункта оказалось куда ближе, чем ему думалось. Рукой подать. Но лучше бы он туда не приходил. Там, где раньше стоял поселок городского типа с населением в тридцать тысяч человек, Александр увидел инферно. Вот что сила, пощадившая одинокого путника, смогла сделать с многоэтажными домами и с людьми, которые находились в них.
Человек брел по железнодорожной насыпи уже целые сутки, без сна и отдыха. Нетвердой походкой, шатаясь как пьяный, спотыкаясь и падая, он шел и шел, сам не зная, есть ли в этом хоть крупица смысла. Один раз, запнувшись о шпалу, он рухнул пластом и ободрал себе руку в кровь, но тут же поднялся, словно не заметил этого. Он стал почти нечувствительным к боли, потому что боль была тем, что преследовало его по пятам.
Лицо идущего было ужасно. Так может выглядеть тот, кто только что заглянул в разверстую пасть собственной могилы. Взгляд его поражал отсутствием концентрации. Человек смотрел в никуда, сквозь пелену реального мира, как будто видел то, от чего другие избавлены.
Откровение застало Александра Данилова далеко от родных мест, и теперь он возвращался туда. Где‑то в соседней Кемеровской области, в пятистах километрах по прямой лежал богом забытый Прокопьевск. В федеральных выпусках новостей этот город упоминался не чаще, чем раз в десять лет. В начале века он пережил краткое оживление, когда увеличивалась рождаемость и создавались новые рабочие места – в основном в торговле, но после кризиса 2008–2012 годов медленно умирал. Теперь это была дыра с населением меньше двухсот тысяч человек, с лежащей на боку промышленностью и полузакрытыми шахтами. Больше ничего заслуживающего внимания тут не было.
Но все то, что раньше было минусами, теперь превратилось в плюсы. Там не было ничего, что стоило бы самой завалящей ракеты. Этот город должен был уцелеть. Саше только и оставалось, что верить и надеяться.
Говорят, что дорогу осилит идущий. Но в этом случае все пока происходило наоборот. Дорога медленно, но верно осиливала идущего человека.
Его губы беззвучно шевелились, произнося не то молитву, не то проклятие. Приблизься к нему кто‑нибудь, умеющий читать по губам, он разобрал бы слова Мандельштама, звучащие как пророчество, пришедшее из глубин века минувшего:
Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать.
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.
Если он не сошел с ума, то явно находился на грани, отделяющей здравый смысл от безумия. Этот человек, выбравший такое неподходящее время для своей прогулки, был странным и внешне и внутренне. Его лицо было землисто‑серым, мешки под глазами походили на гематомы. Сказать, что путник был худ, значило не сказать ничего. Узник Освенцима смотрелся бы рядом с ним весьма упитанным человеком. Во всем его теле не было ни одной окружности. Как персонажи компьютерных игр на заре трехмерной графики, он состоял из одних углов. Саша был голоден, не ел с того момента, когда все началось.
Его одежда выглядела так, будто была позаимствована у огородного пугала. Рукава порванной, явно с чужого плеча куртки были ему коротки. Брюки прожжены в нескольких местах и испачканы сажей. Осенние ботинки, которые при каждом шаге скрывались в грязи, разлезлись по шву и просили каши. Он, должно быть, сильно мерз, то и дело шмыгая носом и зябко ежась.
Синие сплетения вен просвечивали сквозь тонкую кожу рук, упрятанных в карманы. Кровь стыла у него в жилах в самом прямом смысле слова. Может, дело было в самом строении его тела, а может, в нарушении кровообращения. Саша чувствовал себя холоднокровной ящерицей, застигнутой заморозком. Он знал, что ему необходимо срочно раздобыть одежду по погоде, если он хочет протянуть хотя бы еще чуть‑чуть.
С погодой творилось что‑то неладное, и Данилов был одним из немногих, кто знал, чем это вызвано. Сначала он догадывался, а теперь был уверен. Его выводы основывались на статье из журнала «Наука и жизнь», прочитанной еще в школе, и на том, что он увидел собственными глазами за последнюю неделю.
В субботу, когда человечество совершило последнюю ошибку, выпустив ядерного джинна из бутылки, никто и подумать не мог, что худшее впереди; что испепелившее города пламя – это цветочки. Казалось невозможным, что может быть хуже. Нет, разумеется, про эффект «ядерной зимы» люди знали давно. Но мало кто предполагал, что из теоретических выкладок он может превратиться в реальность. Ни одна военная доктрина не учитывала вероятность такого развития событий.
Все были убеждены, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.
А потом был первый черный рассвет. Черное утро черного дня.
И был день первый – он же день последний. И поднятая взрывами пыль, пепел сожженных городов и лесов, дым от горящей нефти, резины и пластика поднимался в тропосферу и висел там гигантскими вихрями.
Регион Персидского залива наверняка превратился из обычной пустыни в радиоактивную. Но только ли он? Горело углеводородное сырье, горело топливо, запасенное на черный день в хранилищах, горела сама человеческая плоть. Скоро из‑за циркуляции воздушных масс черное облако накроет весь земной шар густой пеленой, вполне достаточной для того, чтобы ни один солнечный луч не достиг опустошенной поверхности.
Нечто подобное погубило динозавров. Все повторялось. Не зря древние считали, что история совершает круг. Только тогда всему виной был астероид, а на этот раз люди справились без посторонней помощи.
Разумеется, это произойдет не в одночасье. Но однажды запущенный процесс не остановить.
Становилось все холоднее не по дням, а по часам. У Саши не было с собой термометра, но по ощущениям ему казалось, что уже начало октября – не больше плюс восьми днем. Ночью температура опускалась еще ниже, и когда он просыпался, траву покрывал иней. Между временами суток пока еще оставалась разница, а солнце несколько раз в день выглядывало из‑за серой завесы.
Но тьма наступала одновременно с морозом. На самом деле именно она была первична, холод был ее следствием. И если эта ночь продлится не один месяц, то…
Вспышкой в сознание Данилова ворвалась мысль: «Прекрати!»
Нельзя думать о таком. Потому что существует непреложный закон мироздания – все страхи рано или поздно воплотятся в реальность. В отличие от желаний, которые не сбываются никогда.
Парень не раз убеждался в справедливости этого закона. Стоило ему подумать о неприятном, как оно было тут как тут. И теперь своими мыслями он подписывал смертный приговор тем, кому повезло пережить Черную субботу; хоронил их заживо, и себя вместе с ними.
Саша был бы рад запретить себе думать, но не мог. Его мысли никогда не подчинялись ему.
Итак, если тьма не рассеется в ближайшие месяцы, то цивилизации придет конец. Она замерзнет, как теплолюбивое растение. Но это еще не самое страшное. Если мрак не рассеется, то за ближайший год многие биологические виды, обитающие на третьей планеты Солнечной системы, исчезнут. Уцелеют микробы, бактерии, в лучшем случае – тараканы и крысы. Человечества не станет как вида. Единицы выживших, если они и будут, позавидуют мертвым черной завистью. Даже если кто‑то из людей и сможет пережить катастрофу в безопасном месте, имея запас воды и пищи, то, выйдя из своего убежища, он обнаружит себя посреди бескрайнего кладбища. А это пострашнее, чем очередной ледниковый период. Земля будет напоминать Марс – мертвый холодный мир, непригодный для жизни.
Но он этого уже не увидит. Если холод станет арктическим или, тем более, марсианским, то его не спасут даже теплый полушубок и валенки – он просто не сможет дышать.
«Узнать бы, кто за это в ответе, – думал Александр, заходясь в приступах сухого кашля. – Кому пожелать перед смертью долгих и мучительных лет в этом аду?» Его слегка знобило. Он мог только надеяться, что это простуда, а не что‑то похуже. К счастью, легкая тошнота, которую парень почувствовал пару часов назад, прошла бесследно. Значит, не оно. Значит, простое отравление. А теперь его мучает самое обыкновенное ОРЗ.
Забавно. Обреченный человек, а внутри у него – такие же обреченные микробы. Род людской наверняка вымрет, как и большая часть животных. А что же бактерии и вирусы, населяющие их тела?
Последуют за нами. Хоть они и могут переносить чудовищные температуры, но не способны жить и размножаться вне организма‑хозяина. Если не станет людей, то и все микроорганизмы, паразитировавшие на них, обречены. В глубине души Саше было их даже жаль. Ведь они‑то были ни в чем не виноваты.
И пришел день четвертый, и тучи лопнули по швам, и копившаяся в них влага пролилась на выжженную землю мутным маслянистым дождем. Радиоактивные осадки выпали даже в странах, отделенных десятками тысяч километров от театра военных действий.
По шоссе М‑51 бесконечной вереницей растянулся поток измученных людей, в одночасье лишившихся всего. Беженцы. Это слово было правильным по сути, но могло ввести в заблуждение. Они не бежали, а шли. Эти существа, похожие на привидения, ковыляли, спотыкаясь в дорожной пыли, нестройной толпой, растянувшейся на многие километры.
Должно быть, нечто подобное происходило по всей стране. Или по всему миру, кто знает? Они шли, не останавливаясь, как будто за ними гнался лютый враг. Люди валились с ног от усталости, но привалы были короткими, и даже перерыв на сон они старались свести к минимуму. Никто не гнался за ними по пятам, но хуже любого преследователя был страх попасть под невидимые лучи.
Температура воздуха быстро падала, холодный ветер, дувший с северо‑востока, хлестал беженцев наотмашь, не щадя никого. Многие из них были одеты легко, так как не все догадались и успели прихватить из дома одежду на осень. А уж про зимнюю вряд ли кто‑то даже подумал.
Данилов влился в этот поток случайно, свернув не в том месте и тут же попав под магнетическое воздействие величественной процессии, змеившейся по автостраде насколько хватало взгляда. До этого Александр предпочитал опасную тишину проселков и второстепенных дорог, причем передвигался ночью, когда большинство нормальных людей забивались в дома и палатки и не высовывались до бледного подобия рассвета. Парень здраво рассуждал, что так он будет целее. Доверять нельзя даже себе, а уж другим и подавно. Защиты коллектив не предоставит никакой, в случае опасности ты все равно останешься наедине с неприятностями. Если так было раньше, то почему сейчас что‑то должно измениться в лучшую сторону?
Он долго избегал людей. Но потом разница между днем и ночью стерлась до едва уловимой, а люди, бегущие на запад, из уничтоженного города в сельскую местность, заполонили даже неторные проселочные дороги. К тому же от постоянных дождей колеи раскисли до полужидкого состояния, а каждая колдобина превратилась в глубокую лужу.
Александр знал, что это ненадолго. Если верны его прикидки, то скоро вода на большей части суши будет существовать только в виде льда.
Данилов некоторое время колебался, прежде чем присоединиться к путникам. Направление их движения не совпадало с его маршрутом. Они шли в лагерь, в Коченево, что километрах в пятидесяти к западу от областного центра. Он же двигался на запад только затем, чтобы обогнуть областной центр по широкой дуге и выйти к реке на участке, который меньше пострадал от ядерного нападения. Уже там, переправившись на восточную сторону Оби, Саша планировал продолжить путь в юго‑восточном направлении – в соседний Кузбасс.
Но из разговоров других беглецов Саша понял, что ближайшие мосты через Обь перестали существовать, поэтому переправа на другой берег может стать невыполнимой задачей. В ледяной воде далеко не уплывешь, да и пловец из него был никакой. Лодки? Но если налетавший временами ветер гнул людей к земле на суше, то что помешает ему опрокинуть утлое плавсредство? А надеяться на то, что кто‑то оставил для него моторный катер или яхту, вряд ли стоило.
Трезво рассудив, парень решил, что родной город его подождет. Сначала надо было подумать о выживании. Мертвым он никому не сможет помочь.
Это напоминало миграцию птиц. Вряд ли всех людей выгнали из домов радиация и пожары. Данилов подозревал, что большинство идущих сорвало с насиженных мест то стадное чувство, что глубоко сидит в каждом, каким бы индивидуалистом он ни был.
Казалось бы, с приближением зимы все живое должно перемещаться на юг. Но направление движения диктовалось не климатом, а шоссейными дорогами. По разбитому проселку не осилишь и десяти километров с тяжелой поклажей, а людей, путешествующих налегке, заметно не было, не считая его самого. Большую роль играла и кормовая база. По вполне объяснимым причинам народ валил туда, где были относительно крупные торговые предприятия. И только в третью очередь путь определяли немногочисленные посты «чрезвычайщиков», редкие указатели на столбах и рекламных щитах и еще более редкие организованные колонны, двигавшиеся к таинственному ПЭПу. О смысле этой аббревиатуры парень мог только гадать.
Александр был песчинкой в водовороте, засасывавшем все новые и новые ручейки людей из городов и поселков, через которые лежал их путь. Они двигались практически в тишине, мрачно, почти торжественно, что делало их похожими на паломников.
Данилов ни с кем не разговаривал, впрочем, никто и не набивался к нему в собеседники. Это была толпа одиноких. Катастрофа не сблизила их, а развела по разные стороны баррикад, причем число этих баррикад приближалось к числу идущих.
Можно было по пальцам пересчитать сплоченные группы, которые повстречались Саше за время его одиссеи. Половина из них состояла из смуглолицых брюнетов с гортанными резкими голосами, а в другой половине, несмотря на славянскую внешность, угадывалась общая порода. Те и другие смотрели на своих попутчиков надменно и вызывающе.
Они выжидали, еще не решались действовать открыто, еще не были уверены в том, что закон ушел навсегда. Данилов напрягался всем телом, когда проходил мимо них, и старался выглядеть как можно беднее. Это было нетрудно. На его глазах еще никого не убили и не ограбили, но нескольких горемык, неудачно засветивших свое «богатство» в виде хорошей еды или полезных в походном быту предметов, вежливо попросили поделиться:
– Зема, ну зачем один такую тяжесть прешь? Давай пособим.
И они не отказались. Сами отдали свои рюкзаки, чтобы получить их назад порядком облегченными.
Волки уже сбивались в стаи, а «добропорядочные» граждане пропадали поодиночке, равнодушно глядя на творящийся рядом беспредел, лишь бы он происходил не с ними.
Раненых и обожженных в толпе попадалось много, но все же меньше, чем он ожидал. Это было тягостное зрелище. По пропитанным кровью и сукровицей бинтам можно было понять, что самыми распространенными травмами стали ожоги лица и поражения глаз. Чуть реже встречались ожоги и переломы рук. Саша почти не заметил тяжелораненых; особенно тех, кто не способен был идти сам.
Чтобы отвлечься от созерцания бесконечного потока, Данилов поднимал глаза к небу. Над головой от горизонта до горизонта раскинулась картина, завораживающая своей противоестественностью.