Светлана Чернышёва
БИРЯКОВСКАЯ БЫВАЛЬЩИНА
БИРЯКОВСКАЯ БЫВАЛЬЩИНА
Предисловие
Однажды мне в руки попала замечательная книга Т.А. Андреевой «Вологодская бывальщина». Решение пришло незамедлительно:рассказать о жизни своей малой родины, где рядом с известными, в разное время вошедшими в историю, земляками проживают свою не менее удивительную жизнь обычные люди и даже животные. А так как жанр позволяет грустить и веселиться, верить и не верить, литературное путешествие в село Биряково, первое упоминание о котором относится к тысяча шестьсот двадцать третьему году, должно быть увлекательным.
Известно, что в восемнадцатом веке относилось Биряково к Стрелицкой волости Тотемского уезда Вологодской губернии. Много с того времени случилось перемен, но осталисьщедрые дарами леса, чудесная речка Стрелица, огромный, поднимающийся в небо Кульсеевский холм, а главное – люди, которые всегда были настоящим богатством Биряковской земли.
Святой колодчик
Однажды мы отправились поклониться святым местам, связанным с именем преподобного Вассиана Тиксненского. Шли от Бирякова по старой извилистой тропке. Сначала идти было трудно, но постепенно становилось легче. Было в этом путешествии особое благочестие.
Деревенька Бурцево оставила после себя лишь массивные вековые деревья, ветви которых поднимаются к самому небу. А когда-то, ещё во времена правления Ивана Грозного, на правом берегу речушки Ретчи стояло поселение, Малое Бурцево, всего в три избы. В одной из них и жил с семьёй весьма состоятельный крестьянин, он же портной, Василий. Однажды Василий понял, что есть у него другое предназначение. Так и случилось: стал он монахом, наречённым после пострига Вассианом. А после его смерти стали происходить в наших местах чудеса…
Вот и к жене кадниковского купца, Четвертухиной, в девичестве Бурцевой, муж которой страдал болезнью глаз, явился во сне старец и повелел построить часовню близ деревни с таким же названием, как фамилия её отца. Проснувшись, она рассказала о видении мужу и душевно просила помочь ей исполнить волю явившегося святого. Узнала Четвертухина, что между двумя деревнями, в нескольких метрах от реки Тиксны, бьёт ключ. Здесь, по преданию, преподобный Вассиан умывался и погружался в молитвенные размышления. Говорят, вода в ключе целебная. А называют его «Святым колодчиком». Вот сюда и прибыла с большим душевным порывом купеческая жена и построила часовню. После этого стал купец лучше видеть.
К сожалению, теперь на месте церковной постройки остались только камни-валуны. А как же «Святой колодчик»? Вновь появились добрые люди: установили деревянный навес с куполом, почистили дно, смастерили деревянные мосточки. В общем, стал источник местом памяти преподобного Вассиана. Самое замечательное, что каждый год двадцать пятого сентября собирается на святом месте большое количество людей на духовный молебен, а значит, живёт благодатная земля в сердцах неравнодушных к ней людей.
Наш Рубцов
Когда я училась в школе, жил у нас в деревне талантливый мужик Василий Рубцов. Бывало, возьмёт гармонь и давай петь на всю округу, так что раньше петухов деревню разбудит. И весь его репертуар мы наизусть знали…
Иногда пел Василий, как-то особенно душевно, песни на стихи поэта Рубцова. Казалось, что каждый звук и слово – про нас, биряковских. Наверно, потому, что жили родители Николая Михайловича Рубцова в нашей, уже утраченной, деревеньке Самылково. Именно здесь, на биряковской земле, появились на свет старшие сёстры Николая – Надежда и Галина. Сохранился даже двухэтажный дом, в котором, по словам старожилов, жили Михаил Андрианович и Александра Михайловна Рубцовы. А позднее дом купил кулак Верещагин и перевёз из Самылково в Биряково, где по сей день и стоит он в самом центре села. Долгое время служил он автостанцией. Ходят даже легенды, что сам Николай Михайлович, проезжая по старой сельской дороге, заходил, не зная о том, в бывший родительский дом. Но, видимо, «ветер был сильней», и не остановился поэт у нас... Но называл же он своей родиной деревню Алекино, место, где появилась на свет его мама!
Наш Василий Рубцов тоже был родом из Алекино, он даже сына назвал Николаем. И хотя не интересовался Колька поэтическим творчеством, хороший парень получился, инженер-строитель. Да разве и могло быть иначе?..
Незадолго до рождения будущего поэта семья Рубцовых покинула землю своих предков. Но, если бы ещё три месяца… был бы великий Рубцов только нашим, ведь уготовила же ему природа огромный Кульсеевский холм, куда можно взбежать, чтобы упасть в первозданную траву, и красивую речку с поэтическим названием Стрелица…
А ещё – фамилия Рубцов самая распространённая в наших местах, и этого-то у нас уже не отнимет никакая неведомая сила.
Хранитель
В последний раз я была в селе Спасском два года назад, любовалась Спасо-Преображенской церковью, вернее, тем, что от неё осталось. Пожалуй, это самое важное место для любого жителя нашего села. Трудно выразить словами чувство сожаления о разрушенных храмах Стрелицкой волости.
Уже стало известным, что настоятель прихода Феодосий Евгеньевич Малевинский был не только хранителем истории родного Стрелицкого прихода, но исвященником, крестившим родителей поэта Николая Рубцова.К сожалению, жизнь этого человека, этнографа, историка-краеведа, основателя церковно-приходской школы и библиотеки-читальни, оборвалась трагически: в крещенские морозы девятнадцатого января тысяча девятьсот тридцать восьмого года, по приговору «тройки», был расстрелян ещё один Божий заступник нашей земли. Спустя тридцать три года тот же январский день станет роковым и для Николая Михайловича Рубцова.
Истоки «Истоков»
Работала в Биряковской школе учительница Нина Михайловна Чекалёва. Пригласила она однажды на душевную встречу своих бывших учеников, чтобы узнать об их успехах. И прибыли представительные люди: генерал, глава Сокольского района да профессор Вологодского государственного университета. А много лет назад были они обычными сельскими школьниками, бойкими и озорными, но школу и свою учительницу уважали.
Радовалась Нина Михайловна своим любимым ученикам, особенно – Александру Васильевичу Камкину, который дал жизнь новому школьномупредмету «Истоки». Родился Александр Васильевич на окраине села Биряково, в деревенькеАлекино, стоящей на высоком, красивом месте. Видимо, родная деревня и открыла в сердце будущего профессора огромный источник земной мудрости.
Обелиск
Наверно, у каждого человека есть особенное место, где он обязательно должен остановиться, чтобы вспомнить… А у нас, жителей и гостей биряковского сельсовета, – этот обелиск.
Тридцать лет назад, девятого мая, открыли на нашей земле памятник погибшим воинам, сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны. Время шло, уходили и вновь рождались люди, но не увядали гвоздики, знаки вечной памяти и любви. И две стелы мемориала словно взлетают ввысь, в мирное небо, вознося восемьсот фамилий биряковских героев, отдавших жизнь за свободу родины.
Прялочка
Жила у нас в деревне Евстолия, весёлая и озорная старушка. Ещё по молодости, на гуляниях, приноровилась она шутить с прялочкой. Была у нашей, биряковской, прялки такая особенность: в центре еёприлаживали зеркальное стекло и украшали медными пластинками. Значит, не только любоваться на себя можно, но и с парнями заигрывать – солнечные зайчики пускать.
Каждый тогда задорные песни-частушкисочинять умел. Только Сашка Затёсов, здоровый и красивый крестьянский парень, всё равно, лучше всех распевал:
В Красну армию пришлют
Платочек для милёночка,
На платочке вышьют буквы:
«Будь героем, дролечка».
Как-то раз дева Евстолия навела солнечный луч прямо Сашке в глаз и – быстрей в сторону, мол, я тутни причём. Молоды были, озорны.И всех-то забот: землю вспахать, засеять, половики соткать, пряжу спрясть, сено заготовить, мёд собрать да частушки попеть…
В январе сорок второго ушёл Сашка на войну.А вернулся калекой. Евстолия его до последнего любила, «героем» и «огоньком» называла, но немного он пожил. Зато женский её век оказался долгим:прожила Евстолия Дмитриевна до восьмидесяти трёх лет. Бывало, возьмёт прялочку и лучик солнечный пытается на зеркальце поймать, да и Сашеньку любимого вспомнит:
Ягодиночка изармии
Приедет боевым,
Научи меня, подруга,
Как ухаживать за ним.
Ленинский путь
Это было ещё в пятидесятые годы, когда люди в нашем селе, как и во всём Советском Союзе, шли «Ленинской дорогой». После очередного школьного совещания решили ребята собрать макулатуры больше всех в Биряковском районе...
Административные реформы не раз перетряхивали наши земли.Втысяча девятьсот тридцать пятом году объединилисоседние деревни, от Чекшино до Туровца, а центром сделали селоБиряково. Было постановление: создать газету «Ленинский путь», где будут отмечаться самые передовые достижения Биряковского района.
Позарез захотелось октябрёнку Володьке Андрееву в эту ленинскую газету попасть, чтобы основательно войти в историю. Потрудился он на славу: все деревеньки ближние обошёл, собирая ненужную бумагу. Вот, только вывезти не получалось. Пришлось к брату Ромке обращаться.Атот – парень не промах –макулатуру на колхозном тракторе перевёз. К сожалению, отцу ребят за это сильно попало от бригадира, зато Володька и Ромка заслуженно стояли «в почётном карауле» у памятника Ильичу. Потом они рассказывали, что ничего из высоких коммунистических лозунгов не поняли, но рука вождя, поднятая вверх, действительно указала им правильный жизненный путь.
В пятьдесят девятом году исчезлагазета, а вместе с ней ушёл в историю Биряковский район, да разве нам привыкать…
Верите ли, но Володька и Ромка стали бизнесменами.Кто знает, может, туда и вела эта Ленинская дорога…
Биряковские плачи
Задумала Наташка Пономарёва замуж выйти непременно по народным обычаям, чтоб жилось долго и счастливо.Для этого пришлось ей искать и старательно переписывать народные плачи.
Трудно сейчас представить, нов прежние времена причитала биряковская невестушка и при помолвке, и за два дня до торжества – в скрутник. Длинные и напевные плачи читались перед зваными гостями. А утром, перед венчанием, тоже соблюдался свадебный обычай – невеста должна была голосить. Лишь прося благословения у отца, меняла интонацию– на более торжественную:
Много тебе я благодарствую
За твоёблагословеньецо;
Как твоёблагословеньецо
Долговечно и памятно,
Как на чужой-то сторонушке
Изо дна моря вынесет,
Из-под серого камушка;
Как на чужой-то сторонушке
Будет мне поступь великая
От чужих добрых людей
И от чужого чуженина.
Обидно только, что напугала Наташка своими познаниями народной жизни жениха.Так что, плакала теперь наша красавица совсем по другому поводу. Но, если говорить серьёзно, так ли уж плохо поплакать до свадьбы?Куда хуже после неё…
Чудной
Семён Попов пас коров в местном совхозе. Хорошее было время: много приходилось работать! А он и не жаловался.Скотину пас да самогонку попивал…
Однажды доярка Фрося Васильева выдала ему по первое число:
– Семён, и как охота? Смотри, не захлебнись…
– Ты уж извини, Фросюшка, но нельзя мне зла желать.Мужик я чудной, всё, что мне пожелают, самим же и отливается.
Доярка Васильева поправила свой любимый зелёный платок с васильками на макушке, который носила, не снимая, да и пошла восвояси.Что на Семёна попусту время тратить?..
Только на следующий день вытащили Фросю из пруда, но уже без платка, хорошо, ещё живую. Видно, голова закружилась, когда половик полоскала, а может, предсказание Семёна сбылось. Вот, с тех пор «чудного» мужика и стали сторониться на деревне. Но, не могут же все бояться! Сосед, Пашка Невзоров, прибегал. Самому страшно, а к деду тянется:
– Семён Пантелеймонович, можно, я тебе компьютер пожелаю?Хорошая вещь, очень нужная…
– А на что он мне, коров-то пасти? – смеялся Семён.
Как-то после школы прибегает Пашка к «чудному». И надо же!Сидит Семён и на ноутбуке коров пасёт.Иважно так на мальчишку посматривает. Тут уж Павлик не выдержал:
–Я эту вещь для себя заказывал, а ты играешься!..
Плюнул и домой поплёлся. Только мимо, как назло, птица огромная пролетала, она ему тут же за плевок и ответила. Долго Пашка лицо обтирал да на Семёна ругался.
Это потом стало известно, что пустил, по доброте душевной,«чудной» мужик диалектологическую экспедицию к себе в большой дом, а сам на время поселился в зимовке. Вот девчонки-диалектологи и научили Семёна на компьютере скотину пасти. Трудился он, да не жаловался!
Дивные девчата
В начале июня приехали в наше село девчата из Вологды, диалектные слова выискивать. Собрались они к нам основательно: тазики, чайники, утюги, раскладушки… Глядели мы на этих девчат и думали: до чего же ладные и дивные.
А как баньку им протопили, так и насмотрелись от души. Сначала они голые бегали на улицу выливать воду из тазов, видимо, боялись сгноить пол в баньке. А потом и вообще гурьбой, с криком, наружу вылетели. Семён скорей к бане.Спасать, думает, девчат нужно, угорели. От них-то и узнал, что нашли девчата в предбаннике веник-голик… И заварили его в тазике кипятком... А уж как хлестаться начали по-деревенски, так удивительно, что ещё двери с косяков не сорвали и окошечко не выбили! Разве знали они, что настоящие-то берёзовые венички всегда высоко под потолком подвешены?!..
А другой раз ещё больше всех удивили: решили сделать исторический снимок с коровами. И в тот момент, когда бык рога наставил и заревел истошно, девчата, никого не спрашивая, бегом в середину коровьего стада. Досадно: фотография получилась неважная. Да и забор Семёну с Егорычем два дня пришлось чинить: девчонки, убегая, все доски посшибали.
Через неделю засобирались домой городские гостьюшки. А тут баба Глаша зашла к ним, с молочком на дорожку.
– Ах, девоньки! Не торкаясь, зашла-то, простите!– воскликнула она с огорчением.
Долго ещё раскрасневшаяся Глафира оправдывалась, молоко разливала, на жизнь жаловалась… Вобщем, о чём они там говорили, мы точно не знаем. Но, всё же, девчонки,когда уезжали, спросили:
– «Торкаться», – это как?..
–Ладно, записывайте, не зевайте: «торкаться» – громко стучаться,– важно сказал Семён Попов. – Ежелиполучится, через год опять к нам приезжайте, дособирывать словечки.
Вот так и уехали.А мы ещё долго их вспоминали: такие дивные девчата.
Циркач
Жил в нашей деревне очень забавный кот Фимка. У кого и когда он появился, мы не знали. А умел он всё: на лапах стоять, тапки носить, через голову прыгать. Поживёт у одних стариков две недели, съест всё самое вкусное, да и у других потом пригреется. Вот однажды он к Семёну Попову наведался, а тот на него внимания не обращает и молоком не балует. Крутился Фимка вокруг Семёна час-два, а потом на задние лапы встал и, отступая задком, зацепился за край половика, наступил на собственный хвост и плашмя полетел на пол.
Кот, конечно, хотел удивить Семёна трюком, а получилось, что здорово рассмешил. Ну, как тут молока не нальёшь?! Лакал кот молоко как-то без аппетита, опасливо щурясь на хозяина. Похоже, думал: «Не заслужил я». Хотя под конец успокоился и замурлыкал, словнорешил: «Ничего, это ещё не последнее представление, исправлюсь…».
Охотник-рыболов
По деревне много таинственных слухов ходило. За стол сядем, сразу про разбойников вспоминаем, которые сокровища где-то недалеко спрятали. Или, ещё хуже, начнём Чертовское озеро на карте искать, а его там нет…
Один Егорыч ничего не боялсяи был страстным охотником и рыболовом. До сих пор не помнит, почему в тот вечер с ружьём в лес отправился – то ли под муху попал, то ли петух клюнул.
А места у нас красивые: вырубка на вырубке. Лес всегда был источником пропитания, и рубили его нещадно, за американские деньги да финские конфеты.Представьте, даже «холдинг» в нашей глуши появился!Так что, живём и рубим-губим, только щепки летят.
Погулял Егорыч по просторам, собрался домой, а как выбраться, не знает –тянется проклятая вырубка на огромные километры, во все стороны. Никаких мыслей, одно только отчаяние – ни пути, ни дороги. И вдруг увидел впереди белую, как облако, собаку, соседского пса Амура, и обрадовался.Двигался пёс беззвучно, а мужик за ним брёл, откуда-то новые силы появлялись. Вывел облачный пёс его на лесную тропку, а сам как будто испарился.По этой глухариной тропеЕгорыч до деревни и добрался. А как только дом свой издали увидел, так сразу и вспомнил, что собака-то соседская – уже полгода как издохла…
Пришёл наш охотник-рыболов домой и напился, а после этого кто в его историю поверит?..
«У Семёна»
Приехали в деревню артисты. После представления в сельском клубе пошли они к бабе Глаше за козьим молочком, а обутку на крылечке сняли, чтобы чистоту и уважение к хозяйке соблюсти.
Вышли обратно с бидончиком парного молока, а обуви-то нет.
Ну, что говорить, они везде заглянули, только, всё равно, хоть босиком иди. Тогда им Глафира и объяснила, что есть в деревне, «у Семёна», необычная выставка: там обувь со всей деревни хранится.
Гости, конечно, удивились. Хозяйке по этому поводу ничего дурного не сказали и босиком отправились в крайнюю избу. Трудно описать состояние приезжих, когда увидели на частоколеогромное количество обуви: домашние тапки, детские ботиночки, резиновые сапоги и даже валенки... и собственныемодные кроссовки. А потом Семён рассказал, как появилась эта заборная чудо-лавка – благодаря щенку Дружку, которого невозможно отучить воровать у соседей обувь. Так что, если с вами подобное приключится, милости просим к Семёну!
Послесловие
Летом в Бирякове чудесно! Цветут душистые липы, переливаясь своими желтеющими серьгами в солнечном свете.Их запах сливается с ароматом садовых ягод и полевых цветов. Можно полюбоваться с высокого холма речкой со звонкимименем Стрелица.Где-то внизу, на берегу, галдят громкоголосыедевчушки и озорные мальчуганы... Когда-то и мы были такими же.
Вот, притихли они, и безмолвнотечёт время, словно кем-то запущенная стрела...
РАССКАЗЫ
Кружевичка
Жил-был в небольшом вологодском селе вдовый мужик. И была у него дочушка Катеринка. Хорошая деушка выросла – красивая, работящая. Незнакомцев сторонится – платочком закрывается, а для своих – старается, до заката трудится.
Жили бы, не тужили. Да лонись приснился мужику сон. Видел он, как богатство прямо с неба в руки упало. Держит и дивится – красота-то какая! Серебряные снежинки, как монетки, ровненькие, а ещё – витиеватые... Только во сне такое и бывает! А в доме напротив жила одна кулёма, и звалась в народе Кикиморовной, хотя была тороватая да сметливая. Как только про соседский сон узнала, тут же замуж засобиралась. Напялила фуфайку поновее, в снегу обвалялась и на крышу полезла, чтобы мужику прямо в руки свалиться. Хорошо ещё, в телегу на соломку упала, а то неизвестно, чем бы дело закончилось. Свадьбу сыграли – мужик всё чуда ждёт! А через денёк, откуда ни возьмись, явилась и дочь её Анфиска, ряженая и крученая. Было той дочке годков тридцать али поболе, а она всё незамужняя ходила. Потому что ленивица – коли сделать что попросят, запричитает на всю деревню, точнохолодянкой окатит:
– Ой, измучали, совсем не отдыхала...
Зато Катеринка на минутку не присядет, ни днём, ни ночью, не курнёт. Хорошо, зимой работы немного, можно и кружевочки поплести. И на Благовещенский базар съездить. Душа-то ждёт-радуется.
– Батюшко, а,батюшко, отпусти меня на торговлю посмотреть-подивиться, – упрашивала Катеринка. – Бают, что мастерицы новой кружевной манере обучились, а мы всё густыми городами выплетаем.
А отцу даром – езжай, может, денежку заработаешь. Собрала деушка свои изделия, да с гармонистом Васькой и отправилась на лошадочке. А как на торгу оказалась, так и обмерла. Красота подействовала.
– Полюбуйся, Вася – настоящее сокровище, узор сцепной, а само мерное, тонюсенькое, просто удивительное, – ахает Катеринка. Глядит снова и снова удивляется: платья, косынки, тальмы, покрывала, вуали и чепцы – всё из кружева...
А пареньку и примечать некогда – всё красотой деушки любуется. Взглянет – глаза слепит. Для всех сиротка – крохоборница, а ему – любовь-отрадушка.
Тут, на торгу, и узнала Катеринка, что учит новому мастерству мещанка Анфия Брянцева. Обрадовалась, а потом поняла, что пятак на обучение трудно будет у мачехи выпросить. А Кикиморовна сразу выгоду поняла. Будет кружево волшебное – век не голодать. Сиротку отпустила, но и денег не дала. Стала деушка думу думать, как у мастерицы манеру перенять. А тут как раз Васька нарисовался:
– Выходи за меня, я тебя у батюшки и мачехи высватаю.
Подумала Катеринка и обещание дала, что сделает себе чудесное приданное и станет Васькиной жёнкой. А сама к Брянцевой отправилась – проситься на безвозмездные уроки. Анфия Фёдоровна не стала расспрашивать: трудись. Благородная оказалась. Поклонилась сиротка мастерице и дочке её Софье, поблагодарила. Вот там она настоящее чудо-то и увидела. Всё в избе кружевное – скатерти, накидочки, занавески, покрывала…
А как села за льняную подушечку-куфтырь, намотала нитки на коклюшки, перенесла сколок, наметила иглами узор, так и зазвенела работа. Мастерила узоры, сколь нужно часов, без передышки, сколько душа пожелает. Так и обучалась.
А Ваське – жди. Деревенька хоть небольшая, а гармонисту всегда подруга найдётся. Не терпится парню, вот и стал Катеринке напоминать:
– Моя зазнобушка, давай жениться, а то передумаю.
Приуныла славница и говорит парню:
– Любовь только в молодости жаркая, а потом куржаветь начнёт, коли терпеньем и заботой не сдобришь. Если бы ещё полгода подождал, то век бы твоей была.
Сказала и за работу принялась. Долго бродил Васька, раздумывая. Дров наколол, землю вспахал, картошку посадил, сено собрал, а она всё кружева плетёт. И стал он под окнами играть, зазнобушку вызывать:
Мастерица-кружевница, мне коклюшкой подыграй.
Я в тебя давно влюблённый, обещанье исполняй!
А Катеринка плетёт, глаз не поднимает, голосом не отзывается.
Мастерица-кружевница, деушка учёная,
Не могу я больше ждать, сердце закопчённое.
Обидно гармонисту, а что тут поделаешь – полгода-то ещё не прошло.
Мастерица-кружевница, всё никак я не дождусь.
На кикиморе Анфиске, вот, возьму я и женюсь.
Ну, Анфиска услышала, так сразу из избы вылетела:
– Женись, Вася, коли обещанье дал.
Через день сваты приехали. Кикиморовна все полотенца с вышивками вывесила, кружева разложила, а потом плакальщиц позвала. В день свадьбы наполнилась кутьсверстницами-молодками. Причитать нужно, а Анфиска счастлива – сияет, словно керосиновая лампа. Пили, ели, а потом плясать пошли. А жених сидит – гармонь из рук вываливается. Заорала частушку невеста, словно холодянкой обдала, громко и визгливо:
С женихом я повстречалась у окошечка избы.
Я ему пообещалась, а он смотрит не туды...
Все, конечно, поняли, что Васька Катеринкой любуется. А она всё глаз не поднимает – кружево плетёт. Ну, дело-делом, а песням и частушкам она у Брянцевых тоже выучилась. Хочешь-не хочешь, а всему у настоящей-то мастерицы научишься!.. Сама Анфия Фёдоровна с песнями трудилась. Сколько раз к ней барин Иваницкий приезжал, всё частушки записывал.
Вот, плетёт кружева Катеринка, а сама слушает, как играет Васька. Не вытерпела и зазвенела, словно реченька, нежно и душевно:
Ой, коклюшечки мои, звонкие, еловые,
Мастерство не утаишь, кружева-то новые.
Вологодские узоры, научилась я не зря.
Я себе найду другого, чтоб сильней любил меня!..
И так уж не по себе жениху-гармонисту – Анфиска-то совсем опротивела. Показалось ему, что глаза у невесты жабьи, лицо поросячье, а руки медвежьи… Сидел Васька рядом со счастливой кикиморой и горевал.
А Катеринка, как в воду глядела – появился у ней суженый. Приехал знатный молодой купец из Москвы за кружевным товаром. И до того ему вологодская деушка понравилась, что хоть сватов засылай.
– Это уж не забава, обожгла сердце, окружила душеньку, – клянётся молодец. – Даю слово, что буду жалеть тебя до глубокой старости.
Обрадовалась Катеринка, принялась приданное показывать. Красота неземная. Что тут только не вырисовано – узоры снежные, чудеса лесные, фигуры дивные. Верно, мастерица-кружевница. А в это время и отец подошёл, так что, можно и договариваться. Все уж и думать про Анфиску и Ваську забыли, коли дело такое затеялось.
Свадьбу назначили. Невесту сам отец за рученьку привёл. Вот оно чудо – верно, царица небесная. Никто в жизни красоты такой не видывал. Глазки с поволокою, щёчки жарче солнышка, коса длинная, тёмно-русая, заплетённая жемчугом-узором. А свадебный наряд весь из тонюсенького кружева на вологодский манер. Как не залюбуешься?!
Женился столичный купец на Катеринке, и стали они жить-поживать, да горя не знать. Не разлучишься с такой-то жёнушкой, да изделия её в больших городах за тысячи продавались.
Васька счастье своё потерял, терпенья не хватило. Бывает, со слезами у отца прощения просит… А от этих слёз проку-то мало – не вернёшь. Вот, так и живёт свой век с кикиморой, да ведь не только он один... Чудо-то, оно только во сне быстро показывается, а в жизни его заслужить нужно!
А труженица Катеринка и подружек мастерству выучила, теперь кружевниц в наших местах хватает. И каждая мастерица свои чудеса выплетает, словно на судьбу гадает: звёздочка – богатство, гребешок – здоровье, вилюшка – радость, а снежинка – нетающая любовь.
Волшебное масло
Говорят, была такая семья: дед Егор да баба Катерина. Хорошо жили, дружно – по молодости, а как старость пришла, всё не так стало...
– Убери, Катерина, свои клубки, а то я весь нитками опутался, хуже кота.
– А сам-то, посмотри – половицы скрипят, короб прохудился, дверь вываливается, а заслонка с дырой! – побелев, закричит бабушка Катерина.
– Чего орёшь? – обиженно пробубнит дед Егор. – Двадцать лет уж с дырой, а ты только сейчас сорвалась...
Однажды разобиделся старик, лёг на кровать, закрыл глаза и словно окаменел. День лежит, неделю не встаёт. Люди заходят, жалеют, причитают, а он – ни живой, ни мёртвый.
– Жаль мне, Егорушко, – умоляет Катерина. – Ну, прости ты меня. Ничего без тебя не мило, пить-есть не могу.
А он молчит. Смотри не смотри, а делать что-то нужно. Впрочем, мода была такая, чуть что, к гадалке бежать. Они в этих местах, словно баре, жили. Старуха подумала-поглядела на каменного Егора, дверь палкой подперла, и к гадалке. Вбежала в избу:
– Спаси, Прасковья!
А Прасковья как раз завернула последнего больного – денежку под подол сунула и тихим голоском пропела:
Что случилось, говори
И монетой одари.
Я на всё найду ответ,
Погляди сюда – на свет!
– Егор – ни живой, ни мёртвый, говорю! – баба Катерина даже разгневалась, надоели причитания гадалки, каждый раз одно и то же.
Тут уж Прасковья тон изменила:
– Не ест, не пьёт? Помрёт, значит. Слышно, в деревне судачат: совсем ты старика съела.
А баба Катерина тут разревелась: и гадалка–не подмога. Хотя Прасковья, действительно, умная была:
– Поедешь в Марфино, там Николай Верещагин волшебное масло изобрёл, называется «Парижским»...
– Да на што мне масло непонятное, коли своё есть, – пуще запричитала Катерина.
– Говорю, дак слушай! – грозно добавила Прасковья. – Волшебное оно, молодильное. Съест Егор, и помирать передумает.
– Не поверю, – кричит старушка, – пока не поможет, ни копейки не подам.
– Оно, конешно... – засуетилась Прасковья, – езжай, пока Егор не околел.
Ну, и поехала. Раздобыла масло. А как развернула дома бумажку, сама не удержалась, маленький кусочек откусила.
– Егор, – кричит, – пока ты лежишь, я на двадцать лет помолодела.
Тут и старик не утерпел, маслица волшебного попробовал. Стали они петь и плясать, а потом в наряды оделись и в люди пошли. Всем на загляденье!
Это потом уже поняли, что есть в данном волшебстве одна загвоздка – коли опять ссориться будут, то вновь придётся масло оплетать. Старость-то она тогда и приходит, когда люди всем недовольны становятся.
Ну, а Катерина с Егором, вроде, долго прожили, хотя... в Марфино не раз заворачивали. Да и по сию пору к нам, в Вологду, за чудесным маслом из разных земель наезжают – молодость-то, она всем нужна. Цельными бочонками закупают.
Красотка
В деревне о моей бабушке судачили всегда, даже прозвище дали – Красотка. В воспоминаниях сельских старушек Шурочка навсегда осталась баской и благолепной. Работала в совхозе, коров доила, половики ткала, кружево плела. Всё везде успевала: и на работе, и в доме. Особенно любила соседям помогать.
Тяжело после войны людям в наших местах жилось. Перестали петь и на гулянья ходить. Даже собаки, и те замолчали, что тут скажешь – совсем их не осталось. Только Красотка никогда не унывала. Днём в поле, а вечерами для всей деревни обновки шьёт. И никто о ней слова плохого не скажет. Шурочка – свет в окне. А как пирогов напечёт, так всех и зазывает. Чаще других жалела хромого Николая Ивановича. Умный он, говорят, мужик, рассудительный, только болен от рождения…
Неизвестно, почему она его из всех женихов выбрала. Да и какой жених, если на двадцать годов старше. Тогда соседи долго судили да рядили, но что тут попишешь...
Надо сказать, что её красота никому покою не давала. Люди, как увидят, что она стог в одиночку мечет и босыми ногами по сену топчется, песни распевая, так жалеть и начинают:
– Ой, Шурочка, сгубила себя ты, наша бесценная. Что со стариком, с такой-то красотой, делать-то будешь?!
– Да, что вы, красота-то, она–в другом. Знаете, какой Николай душевный?.. А детки-то у нас, какие будут! – смеялась Красотка.
Время шло. Появились и дети. Однако жить проще не становилось. Пришлось Шурочке теперь на двух работах трудиться. С утра в совхозе, а вечером – при школе, где и дров наколоть, и воды принести нужно.
Николай тогда менингитом заболел, так что, срочно в больницу увезли. Шурочка,проведывать, на перекладных до города ездила. Так однажды, при вокзале, и нашла мальчишку Федуню. Сиротка, оказалось...
– Плохо мне! Тошно на свете жить... – шептал ей паренёк, поправляя взрослую неуклюжую шапку. – И зачем я на свет народился, коли мои родные – рано померли... А дядька лютый, чуть что, сразу кулаком в нос.
– Ну, коли родился, значит есть, зачем жить! – Успокоила Шура. – Каждая тварь на земле для чего-то живёт. Ты сам подумай, если бы дерева не было здесь, на этом самом месте, где бы мы с тобой от дождя хоронились?
– На вокзал бы пошли... Авось дежурный нас бы не прогнал, – задумчиво ответил мальчишка.
– Авось, да небось... Хватит, как старушка, охать. Пойдёшь к нам жить, правда, у меня своих огрызков четверо, но, ничего, наши деревенские примут и помогут, – поманила паренька Шурочка.
Вот так и вернулись вместе.
Деревня встретила тишиной и покоем: старенькие избушки, баньки, сарайки... Солнце уже ушло на закат. Но в августовских сумерках чувствовался запах свежескошенной травы. Знать, день не прошёл зря!
– А ты говоришь, Федуня, зачем живут, – прошептала усталая женщина, – да вот, ради того, чтобы этим воздухом дышать и родной землёй любоваться. А ещё, чтобы людям помогать.
Мальчишка плёлся сзади, срывая большие травины.
– Погодахорошая! – пробубнил Федуня. – Здесь даже дождя не было. А это что? Дерево южное, слива? Срывай и ешь!..
Федуня надкусил незрелую ягоду, но не сморщился. Она была тёплой, а под твёрдой кожицей – живительная мякоть, которая утоляет жажду.
На шум выбежали дети.
– Эй, детвора! – обрадовалась мать. – У меня для вас подарочек. Смотрите, весь август ягоды провисели, а в сентябре уж нальются... Кто попробует – всем понравится!
– Мам, а этот замараха – и есть «подарочек»? – важно спросил старший. – Попробуй-ка, подними – хлопотно,небось! Вон, и за деревом, сколько ухаживали, а сливки только сейчас созрели.
– Так ведь мы терновник из косточки растили, я ещё в войну из Починка привезла. Война, а дерево растёт. И ничего ему не страшно, – объясняла детям Шурочка, не замечая, что думает вслух о приёмыше.
Заходящее солнце ещё раз пронзительно блеснуло, осветив листву деревца. Так началась новая жизнь нового здесь человека…
Сначала мальчишка присматривался, а потом привык, как только понял, что здесь не обидят и всегда пожалеют. Научился Федуня корзины плести и стога метать.
– Давай, подавай! – важно кричал Федуня, утаптывая босыми ногами душистую траву. – А я спляшу!
– Ты, главное, не слети со стога! – покрикивал старший, Сашка, – да лепи покраше, а то не стог, а однобокий калека.
Пролетели три года. Паренёк, после восьмилетки, в город подался, на завод, А вскоре и в жизни Красотки случилось...
Однажды ночью поднялась страшная, невиданная гроза, гул которой разносился по всему селу, пугая всё живое. От удара молнии сломилась терновая слива, так что, раскатились плоды, и треснул ствол. Вскоре после этого начались у Шурочки непонятные обмороки. Но её особенное положение в деревне заставляло Красотку улыбаться, не показывая своей беды, до себя ли было...
На её похоронах никто из соседей-сельчан не присутствовал, только дети и муж... Ей только исполнилось пятьдесят.
Много прошло лет, но однажды мне всё-таки удалось найти одну-единственную фотографию моей бабушки. Я видела на старом жёлтой снимке обычную женщину с забранными в пучок русыми волосами. Её высветленное солнечными пятнами лицо было печально, а полузакрытые глаза скрывали душу. А где же неземная красота утешительной силы? Я всматривалась и искала. Бабушка моя вовсе не была красоткой... Разве что другое вкладывали тогдашние люди в это понятие?
А в этом году наведался в наши места поседевший Федуня. Сколько ни пытались мы с ним найти слова, заговорить… Так и стояли у тернового дерева, которое появилось, как побег, от старого, сломленного куста. Зародилось и зацвело.
Дед
Родник легко обидеть, он ранимый,
Он всем принадлежит, и он ничей.
Надежда Игнатьева. «Родники»
Жил Александр Егорыч один в маленькой зимовке. Ни на что не жаловался. И в девяносто восемь уже не помышлял перебраться в большой дом, пустовавший рядышком. Когда жива была его милушка Александра Павлиновна, и было всё по-другому…
Каждое утро Егорыч выходил на крыльцо, брал коромысло и шёл на родниковый колодец. Вода на краю деревни самая чистая. Так ещё отец говаривал. А потом детки, внуки, правнуки – все туда бегали с вёдрами. Сейчас приезжают редко, пару раз за лето заглянут: жив ли ещё Егорыч? А он всё жив…
С утра старик растапливал печь. Долго срезал бересту с каждого поленка, выдвигал прохудившуюся заслонку, кряхтел, укладывая в костерок дрова и, наконец, пускал маленький горячий огонёк. Ставил потом старый медный самовар – вдруг кто заглянет…
– Дедо! Егорыч! – стучалась под дверью Лена Пономарёва. – Я водички принесла! Нет, поди, ни глоточка на питьё… Зайти-то можно?
<