Иван Константинович Черданцев
Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов
Иван Черданцев
Красный орел
Герой гражданской войны Филипп Акулов
Автор выражает признательность Маршалу Советского Союза Филиппу Ивановичу Голикову, полковнику в отставке Леониду Афанасьевичу Дудину, члену партии с 1908 года Владимиру Федоровичу Сивкову и другим, ветеранам гражданской войны, оказавшим серьезную помощь в работе над этой книгой.
Гуляют по Уралу легенды о Филиппе Акулове, человеке выдающейся храбрости, талантливом командире, стойком борце за Советскую власть в годы гражданской войны. Есть еще такие люди – акуловцы, – которыми он когда‑то командовал, такие же непоколебимые и бесстрашные, как он.
Сложен и труден характер Акулова, круты повороты его жизни, до сих пор мало изученной, противоречивы оценки, которые давали ему люди. Одно несомненно – имя Филиппа Егоровича Акулова по праву значится среди имен тех самородков, что вышли из самой гущи народной, среди тех полководцев, чьи доблесть и преданность революции делали Советскую Армию непобедимой.
Военный талант Филиппа Егоровича Акулова ярче всего раскрылся в огне гражданской войны. Великие идеи Коммунистической партии перевернули жизнь Акулова и направили его неукротимую энергию на осуществление задач, поставленных революцией. Без этого так бы и потерялся он в многоликой крестьянской массе.
Легендарный командир легендарных полков Красной Армии, прославившихся в истории борьбы за Советскую власть, Филипп Акулов относится к славным народным героям, подвиги которых стали примером служения Родине.
Доверие
Июль 1918 года.
Встревоженно гудит Катайское, старинное купеческое село. Будто кто палкой ткнул в пчелиный улей и разворошил его. Просторные улицы забиты возбужденными, горластыми добровольцами – пешими и конными, с винтовками и без винтовок, в военном и в деревенской пестряди, в сапогах и обутках, в ботинках и босиком. На площади спешное обучение строю, выкрики командиров, разбивка по отрядам и командам.
– Станови‑и‑сь!
– Кто служил пулеметчиком – шаг вперед… Арш!
– Нале – гоп!
– Кто из Петропавловского – сюда!..
Формировался 1‑й Крестьянский Коммунистический полк. Разрозненные дружины и отряды собирались под единое командование: надо было защищать свою, недавно утвердившуюся Советскую власть.
Сновали посыльные, скрипели телеги, густым облаком поднималась с дороги пыль и оседала на каменных лабазах катайских купцов.
Наметом пригнал на площадь всадник, с ходу спрыгнул с коня, истошно закричал:
– Чехи в Далматово! Банда Куренкова у самого Катайска, в Черемисской мятеж. Белые – кругом!..
Тяжело поводила боками загнанная лошадь, грязная пена падала в мягкую пыль.
– Без паники! Чего орешь, дура! Иди в штаб…
– Кто не был в армии – напра – гоп!
– Слушай команду!..
– Нет оружия – ясно? В бою добудете!
– Унтер‑офицеры есть?
На унтер‑офицеров особый спрос. Нужны командиры – ротные, взводные, батальонные. Есть решение: назначать унтер‑офицеров на командные должности как знающих военное дело. Из бывших офицеров в полку пока один – подтянутый, стремительный, с острым горбатым носом Дудин, доброволец Красной Армии. Это он обучает вновь прибывших, сортирует, пытается навести порядок.
– Чей отряд? Будете полуротой…
Тут же на площади в двухэтажном доме с деревянным верхом и белым каменным низом расположился штаб. Парадное крыльцо с железной крышей и желтыми балясинами ведет сразу на второй этаж.
В прокуренной комнате сидит, сжав ладонями голову, Подпорин, командир формирующегося полка. Он сердито сопит, играет желваками и разглядывает школьную карту Пермской губернии (другой нет), отыскивая Далматово, Черемисскую, Крестовку, Мясникову – места, о которых торопливо рассказал прискакавший в Катайск дружинник. Самого его Подпорин закрыл в соседней комнате, чтобы остыл, пришел в себя, не устраивал паники: и так трудно разобраться в обстановке. Правда ли в Черемисской мятеж или со страху ему показалось – трудно проверить. Разведка еще не организована.
Кустистые брови Подпорина насуплены, обвислые прокуренные усы закрывают губы, безмолвно выговаривающие названия помеченных на карте деревень и сел. На столе рядом с картой – увесистый маузер, серым яйцом граната. Тут же мятая фуражка и кусок черствого хлеба.
Подпорин – рабочий, в прошлом крестьянин. Когда‑то служил в армии рядовым и совсем немного унтер‑офицером, пока не разжаловали за революционную работу. Воевать почти не пришлось: с самого начала войны с немцами был ранен и сослан под полицейский надзор как неблагонадежный в глубокий тыл, в Зауралье. В Камышлове и жил всю войну, работал на сапожной фабрике, вел подпольную работу, возглавлял большевиков города и железнодорожного депо, устанавливал Советскую власть. В Катайск Подпорин прибыл по решению Камышловского уездного комитета партии в начале июля для объединения имеющихся в этих местах партизанских отрядов. Объединив отряды, он приступил к созданию полка. 13 июля 1918 года им был подписан приказ о переформировании Катайско‑Далматово‑Никитинского отряда в 1‑й Крестьянский Коммунистический Красный Советский полк. В него вошли отряды и крестьянские дружины Катайской, Лесковской, Петропавловской, Никитинской, Далматовской, Шутинской и других волостей.
Трудно приходится Подпорину. Военного образования – никакого, грамоты – четыре класса. Тем не менее нужно собрать людей, обучить их, бросить навстречу белочехам, на подавление мятежей, на разгром банд…
Подпорин скрипнул зубами, отбросил карту губернии, высунулся в окно, крикнул на всю площадь:
– Командиры – ко мне!
Пока собирались, ходил по комнате, тер утомленные глаза, раздумывал, как подчинить отряды единому командованию, навести революционную сознательную дисциплину, организовать разведку, штаб, установить хоть какую‑нибудь линию фронта. Хотя… Какой тут, к шутам, фронт, если каждая деревня, как островок лесного пожара. То полыхнет в ней огонь ожесточенной схватки – новый добровольческий отряд ли появится, кулацкая ли банда одолеет, то внезапно затихнет и притаится, пока идет скрытая, подспудная возня. А там уж – кто возьмет верх: кулаки или беднота. И в каком месте взметнется новый сполох – разве определишь?
Ясно пока одно: главная опасность надвигается с востока, со стороны Шадринска, захваченного три дня назад белочехами, и с юга, из башкирских волостей, в которых гуляют казацкие отряды. Есть еще опасность на западе, где мятежные белочехи с Южного Урала напирают на Екатеринбург. И, может быть, самое опасное – кулацкие мятежи, вспыхивающие с приближением белочехов.
…В раскрытое окно вливается полуденный зной и разноголосый гам. Мягко оседает на подоконник пыль. Бьется о стекло мохнатый шмель.
Подпорин раскуривает трубку. В мундштуке сипит никотин: надо прочистить.
В комнате, между тем, собрались командиры. Подпорин оглядел их, спросил, будто потребовал:
– Мне нужен помощник. Из знающих военное дело. Что скажете?
А что сказать? Вот они тут, командиры‑мужики: Кобяков, Григорьев, Тарских, Шементьев, Маслаков. Не все из них унтер‑офицеры, есть просто рядовые, побывавшие на фронте по царской мобилизации. Один Дудин кадровый военный, офицер, но он – начальник учебной команды и начальник штаба, который еще не создан. Мобилизованные офицеры в штаб не явились. Одни остались дома, другие оказались в Шадринске у белых. Не хотят воевать золотопогонники за народную власть!
– Знаете кого‑нибудь боевого, стойкого?
– Филипп Акулов!
– Кто он? – спросил Подпорин, сведя брови.
И сразу же услышал в ответ:
– Офицер. У него вся грудь в крестах – Георгиевские всех четырех степеней. И медали…
Кто‑то возразил:
– Крестов нету. На гимнастерке одни дырочки.
И еще кто‑то добавил:
– Урядником он тут был, местный…
Подпорин насупился.
– Зачем мне такой?
– Да нет, он свой. Крестьянин из Шутинского, совсем рядом отсюда. Сейчас он выбран военным комиссаром волости, народным судьей и председателем волсовета.
– А как же – офицер? – вскинул кустистые брови Подпорин.
– Это – точно. Нигде не учился, произвели за храбрость.
– Боевой, военное дело знает. Только пойдет ли? Он не захочет, ему все нипочем…
Подпорин прекратил разговоры:
– Послать предписание о явке! Подводу за ним выслать. Чтобы честь по чести.
А сам задумался. Кто же все‑таки этот Акулов?
Родился Акулов 29 июля 1878 года в селе Шутинское Камышловского уезда Пермской губернии в семье крестьянина. Кроме него у родителей было еще трое сыновей.
После окончания сельской церковноприходской школы Филипп начал помогать старшим по хозяйству – пахать, боронить, сеять, ухаживать за посевами, убирать хлеб, молотить.
Жизнь его ничем не отличалась от жизни сверстников‑односельчан. И только неуемная страсть к лошадям да хороший голос как‑то выделяли его среди остальных.
В 1902 году Акулова взяли на военную службу.
Он мечтал попасть в кавалерию. Мечта эта сбылась. Его зачислили в гусарский полк и определили место – Петербург. Там и служил.
Премудрости военной науки давались легко, гусарская служба пришлась по характеру. По натуре нетерпеливый, крутой, быстрый, он ловко сидел верхом на разгоряченном коне, свист сабли, ссекавшей лозу, будоражил в нем кровь. Началось быстрое продвижение по службе. В 1903 году он окончил учебную школу, в 1904 году произведен сначала в младшие, а потом в старшие унтер‑офицеры. В этом звании он и уволился в запас в 1905 году[1].
Филипп вернулся в свое село, женился, стал крестьянствовать. Однако бедняцкая нужда заставляла его искать приработка на стороне.
Работал он поденщиком «на кудельке» в городе Асбесте, шахтером на Алапаевских горных приисках Ленского золотопромышленного товарищества[2]. Одно время служил урядником конной полиции в уездном городе Камышлове.
Тяжелая жизнь крестьян и рабочих принуждала его задуматься над бесправным положением народа. Он приглядывался к революционной борьбе, сочувствовал революционерам.
Когда в 1914 году началась мировая война, Акулова мобилизовали в первый же день. Воевал он в стрелковых и кавалерийских частях. Некоторое время был начальником конной разведки 21‑го Сибирского стрелкового полка[3]. Последняя его должность в царской армии – младший офицер Сумского гусарского полка[4].
Во время войны выявился военный талант Акулова, храбрость, умение ориентироваться в обстановке, принимать быстрые и правильные решения. За эти качества, без обучения в каких‑либо военных заведениях, командование присваивает ему офицерский чин. Опять идет быстрое продвижение по службе: в 1915 году Акулов становится подпрапорщиком, потом прапорщиком, в 1917 году – подпоручиком, а затем – поручиком[5].
За храбрость и находчивость в бою он был награжден медалями и Георгиевскими крестами всех четырех степеней[6]. Как известно, кресты и медали не слишком часто доставались простым солдатам из рабочих и крестьян. Однако Акулова, видимо, нельзя было не наградить за выдающуюся храбрость.
Один из его подвигов в империалистическую войну – захват вражеского пулемета. Сделал он это в одиночку, идя прямо на выстрелы (потом удивлялся, почему не задела ни одна пуля), зарубив пулеметчиков. Приводил он неприятельских «языков», совершал с конными разведчиками смелые вылазки в тыл врага, добывал ценные сведения. Был он и в плену, бежал из‑под расстрела.
О своих подвигах он обычно не рассказывал. Не любил. Только об одном, пожалуй, говорил – о бегстве из‑под расстрела. Вспоминал, как кинулся в сторону от наведенных на него винтовок, как убили немцы двух его товарищей, бежавших с ним, как сам он, раненый, сумел спастись, как лежал больше суток в холодной воде, держась за корягу и истекая кровью… Эту историю он начинал рассказывать домашним несколько раз, но ни разу не доводил ее до конца. Замолкал на полуслове, скрипел зубами и ругался. Видно, слишком неприятно, даже через много лет, было вспоминать то чувство беспомощности и бессилия, какое он тогда испытал.
Геройство Филиппу доставалось недешево: он много раз был ранен, лежал в госпиталях. Одиннадцать ранений получил он за войну. После лечения приезжал ненадолго домой.
В одну из таких побывок он узнал о свержении царя. Говорят, сначала не поверил, а потом изрубил его портрет, висевший в доме, а заодно и иконы и сжег все в печке.
После переворота погоны он не снял и сразу же поехал в свою часть в Галицию, на фронт. Ехали вместе с тезкой – тоже Акуловым и тоже Филиппом Егоровичем, полк которого стоял по соседству с 5‑м Алексеевским гусарским полком, в котором служил Акулов. Тезка погоны снял, а Филипп – нет. Думал, еще не конец старой власти и армии. Правда, перед Москвой все‑таки пришлось снять, не то вместе с ними можно было потерять и голову. В полк свой Акулов добрался благополучно. Там и застал его Октябрь.
Многие офицеры подались на Кубань и Дон к белым. Лестью уламывали они и Филиппа, полного георгиевского кавалера, сулили ему златые горы, но против Советской власти он воевать не хотел, ждал, что дальше будет.
В начале восемнадцатого года, ближе к весне, возвратился он в родное село. Пробежал по улице в распахнутой шинели. Фуражка сдвинута на правое ухо, лихо торчит чуб, гимнастерка пустая, без привычных крестов и медалей.
Обрадовал жену Татьяну:
– Дома теперь буду. Отвоевался. Хватит.
Всплакнула она на радостях.
– Умаялась я тут одна‑то. Заплот вон покосился: подправить некому…
– Ладно, подправим. Сам стосковался по работе.
Стал он готовить сбрую к весне, подремонтировал телегу, заменил доски на крыше погреба. Избу брату затеял строить…
Татьяна радовалась, но Филипп вскоре охладел к хозяйству, не до него было.
Мужики‑односельчане гордились Филиппом.
– Не каждому дано, – рассуждали они, – из мужика в ваше благородие выйти. Да еще Георгиевские кресты всех степеней, медали… Тут талант нужен! Носок такой в военном деле иметь…
На вопросы мужиков про медали и кресты Филипп насмешливо фыркал:
– Генерал снял. Видите, только дырки на гимнастерке.
– Неужто содрал?
– Ну, уж если правду говорить, – неохотно объяснял Акулов, – то сам я их сорвал. Генерал этот приехал к нам на передовую в наступление звать. А мы навоевались! Хватит уж за царя да толстопузых свою башку подставлять. Это я ему прямь на прямь и выложил, – усмехнулся Филипп. – Укорять меня крестами начал… Ну, я сорвал их и…
– Неужто так и лишился совсем? – удивлялись мужики.
– Да нет. Подобрал потом. Домой привез, в сундук спрятал. Теперь они ни к чему! Теперь такое заваривается, не до царских крестов…
– Как так? – беспокоились мужики.
– Власть новая, врагов у нее много, – неопределенно отвечал Филипп.
И все чего‑то ждал, присматривался.
Фронтовики, все больше беднота, встречая Филиппа, укоряли:
– Ты что же это от нас воротишься? Советская власть – она не только для бедняков – и для середняков тоже. Теперь, брат, к одному краю давай – к нам или к Крысанушке. В сторонке не устоишь…
Крысанушко – самый богатый мужик в селе. Его добротный пятистенок, крытый железом, стоит в центре села, напротив церкви. Полсела ходит у него в работниках в страдную пору. Мужик прижимистый, жадный. К тому же волостной староста.
За него Филипп держаться не собирался. Но и на речи фронтовиков отвечал уклончиво:
– Недосуг все…
Однако бурная жизнь, развернувшаяся в селе, захлестнула и его.
Верховодил бедняками Дмитрий Шелементьев, большевик. Ходил он по селу независимо, не ломая шапки перед Крысанушкой. Уверенно председательствовал на собраниях.
– Мы – власть в селе, нам и устанавливать порядки, а не богачам, – говорил он. – Ушло их время!
Из соседнего села Крестовского приходил в Шутинское Протас Худяков, тоже фронтовик и тоже бедняк. Протас когда‑то батрачил, ходил на заработки в Камышлов, Алапаевск, Ирбит, работал на заводах. В войну дослужился до младшего унтер‑офицера, встретился на фронте с большевиками и сам стал большевиком. Солдаты избрали его в волостной Совет.
В установлении Советской власти в селе Протас принимал самое активное участие.
И Худяков и Шелементьев нравились Филиппу, было в судьбе всех троих что‑то общее…
Неожиданно для себя Акулов оказался избранным в волостной Совет. Крестьяне по предложению большевистской ячейки выбрали его вначале народным судьей, а потом и председателем Шутинского волсовета.
В Совет вошли также Худяков и Шелементьев. Один возглавил земельный отдел, а другой – работу с беднотой.
Избрание Акулова на эти должности было свидетельством глубокого уважения к герою и кавалеру Георгиевских крестов. Даже кулаки первое время признавали Филиппа, ибо видели в нем человека заслуженного, получившего награды от самого царя. Решал он спорные вопросы между старыми и новыми порядками, утверждал Советскую власть. Решал, как надо, переделывать после него волсовету не приходилось. Не терпел никакой бумажной волокиты. Выслушает, уставившись круглыми глазами на человека, будто насквозь его видит, скажет свое решение, словно ножом отрежет.
Однажды перед пахотой волсовет начал перераспределять землю, отнимать у богачей излишки и передавать бедноте. Кулаки пытались сохранить землю, уговаривали Филиппа, угрожали. Потом поняли: бесполезно, враг он им. За Советскую власть Акулов стоял твердо. И хотя политические убеждения его сложились позднее, он сразу же показал себя искренним защитником интересов трудовых крестьян.
Классовое чутье помогло ему выбрать правильный путь. Став на сторону Советской власти, Акулов остался верен ей до конца. Такой уж был у него характер: если что делать, то делать решительно и бесповоротно. Очень помогла Филиппу работа с большевиками в волсовете. Себя Филипп не считал большевиком, но на всех заседаниях ячейки присутствовал. Несколько раз ездил на съезды председателей волсоветов в уездный центр Камышлов, где большевистское руководство ставило задачи укрепления Советской власти. Эти задачи он практически осуществлял у себя в волости, опираясь на большевистскую ячейку, которая полностью ему доверяла, видела в нем волевого, энергичного председателя.
В конце мая 1918 года против Советов поднялся чехословацкий корпус, следовавший на родину через Сибирь. Появились белые отряды. В июне вся Сибирь оказалась в руках врага.
Мятеж белочехов – как береста в куче сухих дров. Полыхнули кулацкие мятежи по селам.
В Шутинском был создан отряд по борьбе с мятежниками. Командиром хотели было назначить Филиппа, но он отказался:
– Пусть Шелементьев командует. У меня еще рана не зажила, вон осколки из ноги выходят.
По предложению большевистской ячейки крестьяне выбрали Акулова волостным военным комиссаром.
Обстановка требовала незамедлительного отпора врагу.
За короткое время в волости образовалось несколько добровольческих партизанских отрядов и дружин. Большой отряд Шелементьева вобрал в себя малочисленные отряды и стал называться объединенным. Всей работой по созданию добровольческих отрядов и мобилизацией крестьян в Красную Армию руководил Акулов. Военное дело он знал, авторитет его как человека военного был большим.
С приближением белочехов становилось все более неспокойно в окружающих селах, особенно в сторону Тамакуля, богатого кулацкого села, где столкнулись силы белых, движущихся из Шадринска, и красных, направленных из Камышлова и Катайска. Часть кулацких сынков из Шутинского подалась под Шадринск…
В это напряженное время и вызвали Акулова в Катайск. Татьяне, своей жене, он сказал, что едет ненадолго, наскоро простился. А вернуться домой ему пришлось только после окончания гражданской войны.
Явился Акулов к Подпорину в тот же день.
– Кто звал? – с достоинством, прищуря глаза, спросил он. За этим вопросом стояло: Шутинское – волость, Катайск – тоже волость, кто мог вызывать Шутинского волостного комиссара?
Предстал перед Подпориным в гимнастерке, темных шароварах, ярко начищенных хромовых сапогах и мягкой фетровой шляпе.
«Вырядился!» – раздраженно подумал Подпорин. Он, не торопясь, чистил о рукав гимнастерки медное колечко трубки, набивал ее табаком. Из‑под косматых бровей искоса оглядывал Акулова.
Строго спросил:
– Чин в армии?
– Поручик.
– Как относишься к платформе Советской власти?
Акулов сидел на стуле против Подпорина, так и не сняв шляпы, покачивал носком сапога, курил замызганную трубку. В глазах у него застыло разудалое озорство. На миг сверкнул в них огонек, и сразу переменилось узкое лицо, построжало.
– Ты меня не испытывай! Я не перед попом на исповеди! И за отношение к Советской власти не бойся…
– Вот что, Филипп Егорович, – проговорил Подпорин. – Я напрямик хочу…
Акулов перебил:
– Я тоже напрямик: тебе офицер нужен?
Встретились два острых пронзительных взгляда – один холодный и спокойный, другой – нетерпеливый, придирчивый.
– …и помощник, командир Красной Армии, – с силой закончил Подпорин.
– Ну, это другое дело, – хрипло рассмеялся Акулов. – Я думал – только офицер.
Дрогнули тонкие ноздри его хищного носа.
– Доверишь? – напряженно спросил Акулов, убрав под стул хромовый сапог и подавшись вперед.
Острые и властные глаза его впились в Подпорина. Во всех чертах лица – собранность, решительность. Похоже, в любой момент сорвется с места, крикнет команду или еще что‑нибудь решительное, как приказ. Он весь тут – без раздумий, колебаний, сомнений и долгих рассуждений. Про таких говорят: грудь в крестах или голова в кустах.
Но Подпорин увидел и другое: внимательные, пытливые глаза, в которых кроме лукавства и безумной удали угадывалась честная и открытая душа человека, которому нельзя было не доверить…
– Доверю! – спокойно и решительно ответил Подпорин и скосил глаза на хромовые сапоги.
15 июля 1918 года, на второй день после организации 1‑го Крестьянского полка, он назначил Акулова своим помощником[7].
С этого времени и начинается служба Филиппа Егоровича Акулова в рядах Советской Армии. Было ему в ту пору уже сорок лет.
Первые победы
В начальный, организационный, период деятельности полка Филипп Акулов ничем не выделялся среди других командиров – Кобякова, Тарских, Тимонина, Григорьева, Дудина. Более того, вначале к нему, бывшему царскому уряднику, относились с недоверием. Правда, все эти сомнения быстро рассеялись. Акулов был своим человеком, к тому же успел проявить себя в борьбе за Советскую власть. Выяснилось также, что, работая в Камышлове урядником, он помогал подпольщикам: передал им ящик с наганами, за что его и сняли с должности.
Первым, кто сразу же поверил в Акулова и по достоинству оценил его, был командир полка Петр Подпорин. Прежде всего Подпорин был стойким и непоколебимым большевиком, хорошо понимающим свой революционный долг и задачи, вытекающие из общей обстановки. Своей высокой идейностью, преданностью партии, нравственной чистотой он, несомненно, оказал большое влияние на Филиппа Акулова, на формирование его мировоззрения. Подпорин помог ему разобраться в классовом характере начавшейся гражданской войны, разъяснил принципиальные особенности зародившейся Красной Армии, которую от царской армии отличала идейная сплоченность, сознательность, верность революционному долгу.
«Каждый красноармеец должен ясно и определенно уяснить себе, кто он такой и каковы его задачи, что он должен делать, – писал Подпорин в одном из своих первых приказов, который так и был озаглавлен: «О понимании революционного долга товарищами красноармейцами». – …Он служит беззаветно своему долгу… Каждый из нас должен свято и непоколебимо блюсти чистоту нашего идеала…»[8].
Если бы Филипп Акулов не усвоил этого с самого начала, если бы он не принял всем сердцем новую армию, он не смог бы стать народным героем.
В том же приказе говорилось о том, каким должен быть командир Красной Армии: «Кто наши начальники и для чего они? Наши начальники – наши лучшие товарищи, избранные из среды нашей, лучшие люди, которым мы выражаем свое доверие… Начальник сосредоточивает в себе наш ум и нашу волю»[9].
Акулов твердо руководствовался этим положением в своей боевой деятельности. Он умел быстрее и вернее других командиров оценить обстановку, схватить основное, главное и незамедлительно принять решение, которому следовал неотступно, твердо, без колебаний и раздумий.
Организационный период создания рот, батальонов, полков не был легким. Стекавшиеся в Егоршино под защиту формирующейся здесь дивизии различные добровольческие отряды имели своих выборных командиров, которые не всегда охотно выполняли распоряжения вышестоящих руководителей.
Отряды, большие и малые, называли себя партизанскими. Они выступали на защиту Советской власти по собственному почину. Действовали вначале тоже по‑партизански, самостоятельно. Имея своих бойцов, свое вооружение, своих командиров и свои обозы, иногда значительные, они мало зависели от создаваемого армейского командования и старались сохранить свою самостоятельность. Тем более, что первое время они не получали от этого командования ни вооружения, ни питания, ни обмундирования, – каждый отряд вынужден был обходиться своими средствами.
В этих условиях руководить полупартизанской массой было не так‑то просто. В конечном счете вопрос этот решался сознательностью бойцов и авторитетом командира. Филипп Акулов был именно таким авторитетным и волевым командиром.
В своей деятельности по созданию полка Акулов брал пример с Подпорина, который был принципиален, тверд и даже беспощаден в укреплении революционной дисциплины. Многим командирам доставалось от него за излишнюю самостоятельность, многие жаловались на него вышестоящему начальству за то, что он был непреклонен и суров с нарушителями дисциплины, мародерами и дезертирами. Но Подпорин, невзирая на это, опираясь на партийную работу, делал свое дело и объединял все отряды и полки в одну группу. Вначале она так и называлась группой Подпорина, пока ее не переименовали в 1‑ю бригаду Восточной дивизии.
С такой же беспощадностью и твердостью Акулов формировал свой полк, пополнившийся за счет других отрядов. Полк раньше других в дивизии стал крепкой боевой единицей. 6 августа 1918 года был написан приказ о назначении Филиппа Акулова командиром 1‑го Крестьянского Коммунистического полка[10].
1‑й Крестьянский был особенный полк. Причины его необычайной стойкости объясняются тем, что формировался он почти из одних добровольцев, в большинстве своем большевиков и сочувствующих им. Они создали костяк полка, из их среды выдвигались командиры, которым верили красноармейцы. Сознательная дисциплина, верность революционному долгу, товарищеская спаянность выделяли этот полк среди других.
Талант Акулова мог развернуться именно в этой среде, состоявшей из людей, которые понимали его смелые замыслы и осуществляли их с необычайной самоотверженностью.
8 августа 1918 года бригада Подпорина двинулась из Егоршино для наступления на узловую станцию Богданович. План операции был смелый: прорвать оборону врага, захватить станцию и повести наступление на Екатеринбург.
В районе Богдановича находилось несколько хорошо вооруженных белогвардейских полков, имелись ударные офицерские роты и чешские подразделения. Красноармейцам же не хватало оружия. Накануне наступления вышел приказ, в котором красноармейцам предписывалось «не разбрасываться патронами, а также гильзами и обоймами, ибо это – все наше богатство. При появлении аэроплана не производить стрельбу из винтовок, ибо это напрасная трата патронов…»[11]
«Ближайшая задача нашей бригады – занятие станции Антрацит…» – гласил приказ Подпорина[12]. Решение этой задачи возлагалось на 1‑й Крестьянский Коммунистический полк.
Начал Акулов наступление стремительно. Возглавив небольшой кавалерийский отряд, он смело атаковал станцию Антрацит, расположенную между Егоршино и Богдановичем, и захватил ее.
«На противника мы напали неожиданно, – сообщили из полка, – в полдень, как раз во время собрания, которое белые проводили на станции. Противник бежал в паническом ужасе, оставляя убитых на месте боя… У нас нет ни убитых, ни раненых…»[13]
В этом бою Акулов проявил себя не только лихим командиром, но и вдумчивым военачальником, отважно осуществлявшим смелый замысел. Стремительным и неожиданным для врага ударом в тыл группы кавалеристов, имевшейся в полку, он создал у противника панику и быстро, не теряя ни одной минуты, повел наступление на деморализованных белогвардейцев. Здесь он впервые осуществил прием, которым в дальнейшем пользовался блестяще: рейд в тыл к противнику. Переодевшись в форму белогвардейского офицера, Акулов с двумя конными разведчиками, также одетыми в форму белогвардейских солдат, проник в тыл белых, разузнал расположение частей, их боеспособность. Встречаясь с офицерами, здоровался с ними за руку, заводил разговор и выспрашивал у них все, что его интересовало. В расположение своего полка вернулся беспрепятственно[14]. После этого рейда он и начал наступление, в результате которого противник был обращен в бегство.
Начдив Овчинников не ожидал такого успеха. За несколько дней до этого он докладывал командарму:
«Части дивизии страшно утомлены и деморализованы беспрерывными боями. Требуется много усилий, чтобы сохранить хоть какой‑нибудь порядок, поэтому боеспособность наших войск оставляет желать много лучшего…»[15]
Молодой начдив не сумел правильно оценить ни силу революционного духа в войсках, ни командиров‑самородков, выдвигавшихся из солдатской массы, ни работу, которую они проводили по укреплению стойкости полков и бригады. Не оценил он ни Акулова, ни Подпорина, ни других командиров, которые достали ему победу под Антрацитом.
Во время наступления на Богданович Филипп впервые познакомился с Макаром Васильевым, сменившим Подпорина на посту комбрига.
Встречался с ним Акулов и раньше, когда работал председателем Шутинского Совета, но в памяти как‑то стерлась та мимолетная встреча. Ездил он тогда на уездный съезд председателей волсовдепов и впервые увидел мрачно сидевшего за столом президиума нового уездного военного комиссара и председателя Чрезвычайной Комиссии. Это и был Макар Васильев.
Не понравился он тогда Акулову. Был офицером, а носил какой‑то гражданский помятый пиджак и косоворотку. Сидел за столом сычом, ощупывал каждого в зале хмурым взглядом. Лицо какое‑то бабье, с толстыми щеками.
Теперь встреча произошла в тесной комнате начальника станции Антрацит. Здесь же находился Подпорин, с которым и прибыл Васильев.
– Новый командир бригады, – представил его Подпорин. – Вместо меня. Приказом по Восточной дивизии я направлен в месячный отпуск…
– Что за дьявольщина? – удивился Акулов. – Какой отпуск?
Потом резко повернулся к Васильеву.
– За что снимаете Подпорина?
– Снимаю не я…
– Подпорин создал полк, бригаду, которой командует. Бригада успешно наступает!
– Видите ли, товарищ Акулов… – снова начал объяснять Васильев, но Акулов опять его перебил:
– Не имеете права!
Вмешался Подпорин:
– Я сам просил об освобождении, Филипп Егорович…
Акулов с удивлением посмотрел на него и стих, раздумывая над словами Подпорина.
То, что начальник вновь организованной дивизии был резко настроен против Подпорина, он знал. Уже был приказ об освобождении Подпорина от командования полком, а заодно и Акулова как его помощника. Приказ был отменен как совершенно необоснованный, но этим дело не кончилось. Бывали случаи, когда начдив просто‑напросто игнорировал Подпорина. Подпорин же не хотел поступаться своими принципами. Воспользовавшись успешным наступлением бригады, он счел удобным прямо и честно сказать начдиву: «Люди, говорящие разными языками и учитывающие момент каждый по своему, безусловно, пользы делу не принесут…»[16]Он просил освободить его от занимаемой должности и поставить на его место нового командира бригады. Начдив приказал Подпорину сдать бригаду и принять полк, но Подпорин отказался, зная, что Акулов, в военный талант которого он верил, не хуже его, а возможно и лучше, справится с командованием полка и что как человек военный он найдет лучший контакт с начдивом. Тогда начдив направил Подпорина в месячный отпуск…
– Да, дорогой товарищ Акулов, – повторил Подпорин, – я свое дело сделал, а командовать пусть будут военные. Макар Васильев – самый подходящий человек для командования бригадой. К тому же он коммунист, как и я. Не возмущайся, общий язык вы найдете.
– Между прочим, все мы командовать еще не научились, – вмешался Васильев, приветливо улыбаясь. – А обстановка такая, что надо как можно скорее научиться.
Голос его стал строже, пропала улыбка.
– И первое дело – не пороть горячку, а беспрекословно подчиняться вышестоящему начальнику. Я, товарищ Акулов, знаю Петра Никитича больше и дольше, чем вы. Мы вместе работали в Камышлове в напряженные дни и понимали друг друга всегда. И уважаю его не менее, чем вы. Но приказ, чем бы он ни мотивировался, есть приказ, и его нужно выполнять без нервозности и крика.
Говорил он басом, спокойно и внушительно. Был среднего роста, коренаст, в широких плечах его чувствовалась скрытая сила. Походил на глыбу, от которой веяло спокойствием и уверенностью. Акулов почувствовал, что эту увесистую глыбу не прошибешь с наскока, не сломишь. Как скажет Васильев – так и будет.
Побыв некоторое время в войсках, располагавшихся на станции, Васильев уехал в Егоршино. Вместе с ним незаметно и тихо уезжал Подпорин. Расставаться с ним Акулову было тяжело. Понимал Акулов, что терял он хорошего товарища, человека сурового, но кристально чистого душой. Прощание было грустным. Из‑под насупленных, как всегда, бровей смотрел Подпорин на Акулова ободряющими, ласковыми, будто умытыми, глазами. Впервые увидел Акулов, что глаза у Подпорина светлые. А он‑то думал, что они у него темные, строгие…
С Подпориным Акулов больше не встречался[17].
Васильев приступил к командованию бригадой. О лучшем командире не приходилось и мечтать. Богатый жизненный и военный опыт способствовал быстрому выдвижению его в число тех командиров и полководцев, которые создавали Красную Армию и вели ее от победы к победе.
Макар Васильевич Васильев в прошлом крестьянин. Работал грузчиком в Кронштадте, рабочим в литейных мастерских и на вагоностроительном заводе в Риге. Во время войны с Германией сумел окончить школу прапорщиков, командовал ротой. Принял активное участие в революции. В партию большевиков вступил в августе 1917 года. После Октября был избран командиром полка, а потом командиром 6‑го Сибирского армейского корпуса. Формировал красногвардейские части и отправлял их на борьбу с Красновым, выступившим против Советской власти на Дону, с немцами, наступавшими на Нарву и Петроград.
В Камышлов он прибыл в феврале 1918 года для расформирования 6‑го Cибирского корпуса и остался с группой командиров для партийной и военной работы в уезде. Его избирали уездным военным комиссаром, председателем ЧК, председателем уездного исполкома. Опять он организовывал отряды Красной Гвардии и отправлял их на борьбу с Дутовым, с белочехами и белогвардейцами, выступившими против Советов в мае 1918 года. Был организатором первых частей регулярной Красной Армии на территории Зауралья, формировал 1‑й Камышловский, 5‑й Уральский полки, при его прямом, участии создавался и 1‑й Крестьянский Комму<