Дедушка скажи: “Почем у тебя повязка
на глазу, морщины на щеках и шрамы
на лбу”,- милые мои друзья, это следы
жестокой войны и тяжелого труда.
От осенних заморозив, и холодных ветров корчится осиротевшая земля в ожидании снежного одеяла, шершавым языком непогода, слизнула божественную красоту осени. Листья деревьев, последним дыханьем туманной дымкой окутали лес. Желтым ковром легли на землю. Голые ветки покрылись тонкой пленкой льда, зябко звенят, на колючем северном ветре не истово вызывают, холодную дрожь по всему телу. Дымчато-оранжевая тучка как лохматый сибирский кот крадется между звезд по мутному небу, предвещая непогоду. Грузные пестрые тучи низко плывут по горизонту, как дойные коровы по цветущему лугу. К вечеру мохнатые снежинки, как гнус закружились в воздухе, белой пряжей заткали всю округу, молочной пеной повисли на деревьях и игральных снарядах двора, чтобы лучше увидеть приход зимы.
Я вышел на балкон влетающие в форточку снежинки покружились в воздухе как оборотни и мелкими росинками падали на щеки, вызывая не приятные ощущения. Стая голубей прилетели к скамеечке на дворе в надежде, чем-то поживиться. Посредине двора, кряжистое нагнутое дерево с сучьями придавленными снегом своими ветками касались земли, и служило стартовой площадкой для подъёма к вершинам деревьев. Я помнил, как ты, внук мой, Роман с друзьями лазил по ним, какое вы испытывали удовольствие от этого.
Видя, все это, я вспомнил друга своего детства Гришку, он говорил: “Я залезу на самую вершину, самого высокого дерева, и заиграю на своей балалайке так, что все певчие птицы из округи слетятся ко мне, образуя, сводный птичьи хор, прославляя неувядаемую красоту природы и неповторимое её творение – человека”. Думал ли, в это время этот обаятельный талантливый мальчик, что через каких-то десять лет, слепая юношеская любовь приведет его по кровавой дорожке штрафного батальона в седую вечность, и не оставит о себе доброй памяти потомкам. Я вспомнил тропинку, по которой Вы бегали с сестричкой, она была уже под снегом. В голубом сарафанчике, на фоне высоких деревьев, она казалась дюймовочкой с распущенными косичками бежала за тобой. И какая-то не видимая тоска сдавила душу мою и невольно слеза, закрыла взор мой на божественную картину прихода зимы. Но я увидел добрую сказку о далеком и близком мне детстве о счастливой юности, овеянной первой любовью.
Война, в крови и слезах утопила память мою о невозвратном прошлом, второй год лилась солдатская кровь, страдали и погибали мирные жители и в невероятных мучениях и страданиях погибали невинные детские души. С госпиталя возвращался в свою действующую часть на фронт, железнодорожная станция гудела как пчелиный улей при роении. Группа офицеров и солдат, стоя у летнего буфета в сопровождении баяна пели песню о походе Ермака. Десятки мужских голосов в звуки баяна слились, в грозную бурю народного гнева призывая, к смертельной борьбе. На перроне в окружении молодёжи группа матросов выбивали яблочко, сопровождая криками “полундра”,- боевым кличем морского флота, вызывающий повсеместно, смертельный страх у врагов. Разношерстная шумная толпа провожающих, прижала к перилам призывников. Они без головных уборов, наклонив стриженые, головы слушали напутственную проповедь священника. В позолоченном подряснике, с образом божьей матери на груди с крестом в руках с ниспадающими на плечи седыми кудрями,- он олицетворял апостола, извергающего распятием нечистую силу.
Горькою накипью выплеснулся из толпы “женский” плачь, вероятно, получившая похоронку на мужа, теперь провожала сына, чтобы отомстить за отца и поруганную родную землю. Не одержимая Русская душа при любой обстановке не расстается с песней и пляской. Девушка под гармонь задорно пела, провожая милого в армию,- я наказ тебе даю: “Беспощадно бей врага за любовь и Родину мою”. Вся обстановка станции призывала к непременной победе над врагами. Для обмена воинского предписания на проездной билет я пробирался к воинской кассе и услышал знакомую мне мелодию, войдя в вокзал, увидел музыканта исполняющего её на скрипке, он кивнул головой приветствуя меня, и продолжал играть,- это был Гришка.
Неповторимая мелодия унесла меня в далёкое детство. К вековому дубу, стоявшему посередине двора, о котором я когда-то писал. На могучих сучьях дуба, под крышей зеленого шатра как в спортивном зале клуба играла наша детвора. Как по канату, по тонкому сучку, мальчик с палкою идет к стволу. На обратной стороне ствола девочки венчают с кошкою кота, воробей мимо пролетел, на сучек любимый не сел, увидела издалека, что на нём играет детвора, пролетел между веток и листьев сел на дуб и притаился, - смотрит, чем бы поживиться, но увидел кошечку с котом, чирикнул и был таков.
Из-за туч луна ревниво поглядывала на влюблённую пару. На скамейке возле дуба, сидели парень с девочкой, и нельзя сказать, чтобы красивой, но которую, непременно можно было полюбить. И про неё не скажешь, что привлекательная с виду девушка, но в её бесконечно голубых глазах таились, неуемные желания, в которых можно было утонуть. Как в любви ей объяснялся, слышал только ветер да она,- объятые в едином стремлении и порыве, они превратились в неделимое целое. А что дальше было, это тайна бытия, это видела зарница да украдкой луна. Ни кому об этом не сказала, что с пареньком сидела их младшая сестра.
Теперь, наблюдая за дубом из своего окна, я вспоминал, детство и юность. Остановись прекрасное мгновение, не уноси с собою время, не послушало оно, своим путем пошло. Очарованные музыкой люди, не услышали сигнала о посадке, но когда сильнее ударил колокол, Гриша перестал играть, толпа дрогнула и началась посадка, по стихийно образованному проходу ему помогли сесть, через двери в “Пульманский” вагон, приспособленный для перевозки людей, - сесть через двери вагона не было ни какой возможности. Даже крыши вагонов, были облеплены людьми, как мухами грязный стол. Я подошел к окну отправляющего поезда, - две пары сильных рук помогали мне влезть в вагон через открытое окно. Гришка пригласил меня сесть с ним рядом на нижнюю полку двухъярусных нар.
Всю ночь до рассвета мы проговорили с ним, утром он заснул, я подошёл к окну, в утреннем рассвете, мне показалось, что не поезд идет, а земля со всеми ужасами воины движется на меня, как будто говорит, смотри и запоминай. Разломанные трубы у сгоревших крестьянских хат, зияли черными пастями от дыма как скорбные памятники среди пепла и домашней утварью, сгоревшей деревенской хате. Едкий запах дыма, горящего зерна, на развалинах элеватора, слезоточив глаза и перехватывал дыхание. Дымящие развалины скотных дворов, чадили навозной гарью и жареным мясом от сгоревшего скота. Ветреная мельница, за развалинами крытого тока раскачивалась подобно маятнику, и болталась в воздухе, своими разбитыми крыльями. Проводник объявил следящая остановка “Н” кто-то со вздохом сказал, что недавно справляли полувековой юбилей этого молодого промышленного города.
Проезжая по его территории я увидел не развалины города, а сплошное месиво бетона желез и земли. Кое-где, кровавые лоскутья одежды, с частями человеческих тел висели на торчащей арматуре бетонных плит. На краю города, на развалинах доменной печи вокруг костра толпились чудом уцелевшими люди, вероятно готовившие себе еду. Вечно враждующие между собой собаки и кошки, теперь терлись возле их ног. В загородном парке, между насажденными фруктовыми и декоративными деревьями иссеченными пулями на широких аллеях, в два ряда прямыми бесконечными линиями стояли берёзовые кресты, на некоторых из них висели немецкие каски как посмертная награда немецким офицерам. Мне показалась, что под крестами не земляные холмики, а трупы фашистских рыцарей, не кресты, а копья и мечи, сделанные русскими умельцами, торчали из их тел.
Гордость за свой народ, и за его армию придавало в меня уверенность, в неизбежную нашу победу. История не знает такой силы, способной победить наш народ. Уже который год земля ждет пахаря, он приходит, но не сеять зерно, а защитить её от врага. А если придется героический пасть на грудь родной земли, то она отблагодарит тем, что вырастит поколение, которое будет помнить и чтить наш подвиг, совершённый, ради жизни наших потомков. Доехал до станции моего назначения, при расставании Гришка сказал: "Встретимся на Параде Победы",- ни он, ни я, тогда не знал, что в день Победы он будет лежать в земле, а я с тяжелым ранением в госпитале.
Я был направлен в часть, на должность командира разведывательной роты, которая стояла в обороне. На левом фланге её передовой линии был, оборудован саперами наблюдательный пункт. Изучая местность, я увидел на нейтральной полосе солдат ползущих к передовой, волоча за собой попарно на парашютных стропах брёвна. Откуда-то низко пролетела “рама”, захлопали наши зенитки, но было уже слишком поздно, "рама" была на расстоянии, вне зоны поражения цели, опоздали наши девочки, подумал я, но вот немецкие мальчики не опоздали, навесным огнём, с шестиствольного миномета “Андрюшка” смешали с землёй обломки брёвен и тела ползущих солдат. От свежего запаха крови и пороховой гари кружиться голова, луна из-за черной тучи, поглядела на эту ужасную картину, отодвигая её как занавес. Как бы показывая богу и говоря, погляди на своих чад, что они делают со своими собратьями, с крестом на пряжке, на котором, сын твой, нес мучения ради мира на земле. Даже Всевышний не мог разделить и остановить эту кровопролитную войну, все вокруг обрело темный оттенок и стало напоминать картину ада.
Наблюдая я увидел ползущего в нашу сторону солдата, он то поднимался на четвереньки, то падая на грудь, и впиваясь пальцами в землю, продвигался вперед, посланный навстречу солдат, помог добраться ему до нашего убежище. Когда внесли его в наблюдательный пункт, то по лицу его нельзя было определить, не то что личность, но и возраст человека, лицо, обросшее бородой покрытое грязью с кровью, похоже было на смертную маску. Фельдшер осмотрел солдата и направил его для дальнейшего досмотра в санбат. Какие-то, неведомые чувства подтолкнули меня сопровождать его. В санбате хирург осмотрел его и спросил это Ваш солдат, нет ответил я, но я испытываю к нему близкие, и невероятно теплые чувства.
Хирург подошел ко мне и сказал: “В таких случаях, нам остается только ждать”, и распорядился приготовить его к операции. Раненный солдат попросил пить, что-то с тяжестью и болью екнуло во мне. Я подошёл к нему, он мутными глазами, как художник натуру осматривал меня с ног до головы, потом тихо как бы сожалея, сказал, Иван и ты тут, тогда я понял, что это Гришка. Осторожно обнял его, неловко по-солдатски поцеловал его соленную от крови и слез щеку. Тогда хирург отозвал меня в сторону и тихо сообщил: “К сожалению, ему недолго осталось жить, а потому я разрешаю Вам поговорить с другом”, - Гришка, поддержанный уколами, рассказал о прохождении службы в штрафном батальоне, если можно назвать это службой, я не стану повторять пережитые унижения и мучения человека, чтобы не отбить у любого человека любовь к жизни. А вот как попал, в штрафной батальон поведаю. После нашей разлуки поезд, в котором мы ехали немцы разбомбили, и тем самым, не допустили до линии фронта. Оставшихся в живых солдат отвели в прифронтовой поселок для формирования и пополнения состава. Штабных работников разместили по квартирам, он работал писарем в строевой части. На квартире, куда он попал, молодая дочь лесничего, теперь уже солдатская вдова, увела его на кордон.
После формирования, восстановленная часть, отправилась ночью, по тревоге на фронт. Он, опьяненный любовью и самогоном, крепко спал, и не слышал сигнала тревоги, а она не разбудила, и не сказала посыльным о его месте нахождении. Знала-ли тогда она, что её слепая женская любовь, подвергнет его смертельным мучениям и последующей гибели. На второй день, патрули, еще не доспавшего Гришу привели в комендатуру, и военный трибунал, как дезертира, приговорила его к отбыванию наказания в штрафном батальоне. И с тех пор пошла его служба по кровавой дороге штрафного батальона, в конце которой в истории его болезни было написано боец штрафного батальона Колмыков Григорий Семенович, рождения 1917–го года, умер от ранения в живот, и посмертно реабилитирован.
Ох, Гришка, Гришка, не отыграл тысвоё веселье, не нёс к постели невесту на руках, в какой стране твоя могила, в чьей земле покоится твой прах, и в дни поминания, никто могилу слезой не окропит. Только ветер в траве забвения печально зашуршит. И пока живы мы, фронтовики: “Никто не забыт и нечто не забыто”, и тебя, мой друг Гриша Колмыков, я всегда вспоминаю и поминаю в светлые майские дни нашей с тобой Победы. Была великая война, сколько крови пролито, нет тому мерила. Кровь, невинно пролитая русским народом, остановила, и победил фашизм. Союз Советских Республик врагами не рушим, под руководством Сталина и партии коммунистов. Может быть сыро, но справедливо, описано мною прожитое и увиденное, но правда вещь упрямая, её можно хулить, но не возможно ложью подменить, рано или поздно время выплеснет её на поверхность истории и всё расставит по своим местам,- хотелось нам этого или нет.
Автор рассказа:
Турецкий Иван Дмитриевич, Инвалид Великой Отечественной войны,
Командир разведывательной роты, 94 года.