Обратимся к специфике политической жизни в нашей стране и тому, как при помощи теории общественного выбора можно ее проинтерпретировать.
Почему в советском обществе коррумпированность власти была качественно более высокой, чем на Западе? Недавно скончавшийся американский экономист Манкур Олсон, специально занимавшийся конкретизацией теории общественного выбора применительно к советской системе, дал двоякое объяснение этого феномена.
Нарушение закона тем менее вероятно, чем больше лиц страдает от этого и потому стремится его пресечь. На Западе от подкупа государственных чиновников выигрывают взяткодатель (получивший неположенные льготы) и взяткополучатель (повысивший свой личный доход), но проигрывают потребители и конкуренты взяткодателя, а политические конкуренты взяткополучателя всегда рады использовать компромат на собрата по профессии.
Принципиально иная ситуация присутствовала в советской экономике дефицита. Когда продавец через «черный ход» продавал товар по завышенной цене, подкупая при этом контролеров, то существенно выигрывали и покупатели, и продавцы-коррупционеры, и коррумпированные чиновники. Следовательно, почти все «имеют побудительные мотивы к нарушению закона, при этом почти ни у кого не возникает стимула сообщать о таких нарушениях властям. Не только совокупный побудительный мотив частного сектора толкает его обойти закон, но и все побудительные мотивы, характерные для частного сектора, оказываются на стороне тех, кто нарушает правила и постановления. Когда таких постановлений и ограничений, вводящих “рынок наоборот”, становится слишком много, рано или поздно частный сектор (поскольку все, или почти все, его представители имеют побудительные мотивы... к подкупу чиновников) делает правительство коррумпированным и неэффективным»[5].
Другое объяснение феномена тотальной коррумпированности основывается на анализе тайных соглашений бюрократов - представителей хозяйственной, партийной администрации. Пока среди бюрократов царила острая конкуренция (как в 1920-1950-е годы), центральное правительство получало достоверную информацию о положении дел на местах и потому сохраняло контроль над ситуацией. Однако в условиях политической стабильности конкуренция совбюрократов ослабевает, усиливается их корпоративная солидарность, которая логически ведет к формированию тайных соглашений (формальных и неформальных) для утаивания ресурсов от Центра. «Наконец, наступает этап, когда отдельные крупные государственные предприятия, отрасли промышленности и государственные структуры превращаются в организованные коалиции, способные скрыто и осторожно сотрудничать в общих интересах в ущерб диктатуре центра»[6].
Предложив глубокое объяснение особенностей советской коррумпированности, западные политэкономы, однако, пока так и не дали аналогичного ответа на другой вопрос: почему же в 1990-е годы, после начала радикальных рыночных реформ, коррумпированность не снизилась, а, напротив, многократно возросла[7]. Объяснение постсоветской коррумпированности только лишь наследием «реального социализма» представляется явно недостаточным. Очевидно, необходимо поставить вопрос о границах применения в России идей теории общественного выбора.
Теория общественного выбора (как и неоклассическая экономическая теория в целом) есть способ теоретической рефлексии, самоосмысления западной цивилизации (прежде всего, американского общества). Базовая ценностная установка этой цивилизации - последовательный индивидуализм, когда главным субъектом всех сфер человеческой жизни считается (и реально является) активный, во многом самодостаточный индивид, способный рационально отстаивать свои действительные интересы либо самостоятельно, либо в добровольном союзе с другими такими же индивидами. Приверженность к индивидуалистической рыночной системе потому априорна и не подвергается серьезному сомнению.
В современной России ситуация совсем иная. Во-первых, в России даже в начале XXI века все еще отсутствует гражданское общество - способность граждан к самоорганизации для активной защиты своих интересов. Во-вторых, и в наши дни в стране нет полного консенсуса по поводу желаемой модели социально-экономического развития.
В этих условиях центральное правительство, осуществляющее рыночную модернизацию, принципиально не может осуществлять политику как честный обмен производимых правительством товаров и услуг на политическую поддержку всех основных групп населения. Увы, значительная (б о льшая?) часть населения политически не организована и не считает построение рыночного хозяйства желательной целью. Поэтому правительство может вести обмен только с организованными прорыночными группами, заведомо представляющими меньшинство населения (нефтяное лобби, финансовые круги и т.п.). От остальных групп правительство вынуждено «отделываться» демагогическими обещаниями, выполнение которых часто заведомо невозможно.
В этой ситуации вывод Хайека о «постоянной эксплуатации неорганизованных и не поддающихся организации групп» оказывается особенно актуальным. Политика как обмен вырождается в политику как обман - обман основной массы граждан политиками, которые, объективно закладывая фундамент будущего демократического общества, вынуждены действовать заведомо не демократическими методами. Политическая поддержка привилегированных групп в атмосфере самоизоляции государства от рядовых граждан неизбежно стимулирует и тотальную коррупцию «слуг общества».
Таким образом, рационально-эгоистические политики в России принципиально не могут организовать подлинно демократические взаимоотношения правительства и общества по рецептам теории общественного выбора. Быть может, бюрократическая коррумпированность государства является неизбежной формой «кавдинских ущелий» прогресса, не проходя сквозь которые невозможно дойти до гражданского общества и подлинной демократии.
«Все не так, как надо…»
Впрочем, только ли в России невозможно реализовать концепцию политики как честного обмена?
Факты показывают, что «социальный контракт» между политиками и избирателями - социально-экономические программы в обмен на голоса на выборах - не очень честно выполняют и в развитых странах. С одной стороны, политики склонны «забывать» собственные предвыборные обещания. С другой стороны, избиратели избегают участвовать в голосовании.
«Провалы в памяти» после завершения предвыборных компаний - это, можно сказать, «профессиональная болезнь» политических деятелей и Востока, и Запада. Находчивые политики давно научились находить своей «забывчивости» благородное объяснение. Можно вспомнить хрестоматийный пример Гарольда Вильсона, лидера лейбористской партии. После победы на выборах 1964 года он возглавил правительство Великобритании, и вскоре стало ясно, что оно отступает от предвыборной платформы лейбористов. Отвечая на вопросы журналистов, Г. Вильсон заявил, что предвыборные обещания давал-де лидер лейбористской партии. Теперь же он премьер-министр правительства Ее Величества и несет ответственность перед королевой, парламентом и всем народом Великобритании, а потому политика правительства не может и не должна совпадать с позицией одной (пусть даже правящей) партии[8].
Подобное казуистическое объяснение, возможно, является допустимым с позиции идеалистического понимания политики как служения «общему благу». Однако теория общественного выбора такого объяснения принять категорически не может. Действительно, сторонники победившей на выборах партии обнаруживают, что, «продав» свои голоса, они вовсе не получают обещанный «товар». Зато сторонники проигравшей на выборах партии неожиданно получают выигрыш, ничего за него не «заплатив». Это аналогично тому, как если бы в магазине двое покупателей изъявили желание купить разнокачественную колбасу, а продавец им обоим дал бы одинаковую «усредненного» качества, объяснив это тем, что он должен равно заботиться о нуждах всех покупателей.
Столкнувшись с жульничеством «продавцов от политики», «покупатели» вынимают свое оружие - уклонение от выборов.
В современном мире немного демократических стран, где бы в выборах участвовало более 80% всех избирателей. Например, в США явка на избирательные участки в ходе президентских выборов уже в начале 1920-х годов упала до 50%, в бурные 1960-е она на какое-то время превысила 60%, но затем скатилась до прежних 50%[9].
Когда на выборы приходит лишь половина избирателей, то избранные на выборах политики начинают чувствовать себя несколько неуютно: если победитель получает, например, чуть более 50% голосов (как Дж. Буш на выборах 2000 года), это значит, что его поддерживает лишь немногим более четверти всех потенциальных избирателей.
Поведение избирателей-абсентеистов, с точки зрения теории общественного выбора, является не менее жульническим, чем поведение политиков-обманщиков. Такие избиратели ничего не «платят», но получают «товар» в виде правительственных программ. Это равносильно поведению потребителя, который вообще не ходит в магазин, но бесплатно получает точно такой же набор продуктов, как и обычные покупатели.
Таким образом, политический процесс уже в минувшем веке буквально во всем мире начал приобретать черты не взаимного обмена, а взаимного обмана.