Нежная и беззащитная. Сладкая и покорная.
Моя.
Темный воздух вокруг звенит от напряжения и страха.
Страшно не то, что происходит между нами. Страшно то, почему это происходит. Само мироздание дрожит в ужасе от того, что мы творим. Но иначе нам нельзя.
Горячая пульсирующая тьма заполняет комнату. Я принес эту тьму с собой, я принес ее тебе.
Ты смотришь на меня не отрываясь, ты знаешь, что мне нужно. Всегда знала, с того душного вечера, когда я напоролся на тебя в пустынном школьном коридоре.
Ткань ползет с плеча, и твой светлый силуэт словно вышелушивается из окружающей темноты. Обнаженная, мраморно-белая, ты кажешься призраком в непроглядном черном муаре ночи.
Ты снова — моя.
Как десятки раз прежде.
Как тогда.
Ты, магглорожденная, оказалась единственной, кто понял. Кто почуял непереносимую энергию убийства, гудящую в моей крови. Кто догадался, что мне слишком много этой разрушительной силы. Что я не справляюсь.
Ты оказалась единственной, кому нужна эта сила.
Ты приняла ее от меня.
Я снова вижу в твоих глазах ослепляющую пустоту желания. Только ты, только твоя душа способна забрать и то единственное, что могу дать тебе я — мою тьму. Только твой разум способен осознать и признать: тебе самой нужна эта страшная мощь. Но ты не боишься.
Ты ждешь. Я не буду нежным, и тебе не нужна моя нежность. Ты жаждешь заполнения пустоты.
Вряд ли ты понимала тогда, что заставило тебя замереть передо мной, будто под гипнозом. Но я — я видел, как судорожно ты облизнула губы. Слышал, как сбилось дыхание. Чувствовал, как рванулась мне навстречу та магия, что живет в тебе — холодная и режуще-светлая.
Я бы сдержался. Но ты не дала мне шанса проявить чудеса самообладания. Чтобы потерять голову, мне хватило одного твоего прикосновения. Кончиками дрожащих пальцев к манжете. Все.
Не страсть, не похоть — чистая магия в самом кошмарном своем проявлении стерла грани между грехом и добродетелью.
Если бы вся школа сбежалась в тот коридор, меня бы это не остановило. Если бы ты начала сопротивляться, я бы не одумался.
Я сгреб тебя в охапку и придавил к стене всем телом — ты тихо вскрикнула.
Я рванул вверх подол твоей мантии, задрал юбку — ты требовательно застонала.
Ты обхватила меня ногами.
Ты вцепилась мне в волосы.
Ты запрокинула голову и уперлась затылком в стену.
Ты теснее прижалась ко мне бедрами.
Короткая возня — лишь для того, чтоб расстегнуть брюки и сдвинуть в сторону твои трусики.
Ты нетерпеливо захныкала, почувствовав мои пальцы.
Ты была совсем мокрая — без ласк, без единого поцелуя.
И мое полубезумное возбуждение не имело ничего общего с обычным человеческим желанием.
Я всадился в тебя чуть ли не с размаху, глубоко, до упора. Вдавил, вжал, втрахал в эту стену. Ты искусала в кровь мою ладонь, которой я зажал тебе рот, и расцарапала мне шею сзади, под воротником.
Все закончилось быстро, грубо и опустошающе. Ты вздрогнула и обвисла в моих руках, а я не почувствовал даже удовольствия. Только вожделенное освобождение от темного кипучего кошмара, остающегося во мне после каждого убийства.
Я ушел, оставив тебя там, всхлипывающую и разбитую — свыкаться с новой, чужеродной силой, с новой сущностью.
Ужаснулся потом. Когда осознал.
Ни ты, ни я не хотели, чтобы случившееся — случилось. Мы — наши души, наши умы — не участвовали в том, что произошло. Магия, волшебство — то, что мы воспринимаем как естественную часть себя, показала, насколько мы заблуждаемся. Она распорядилась нами против нашей воли. Она изнасиловала нас обоих.
Я, возможно, заслужил это.
Но ты?..
А потом все повторилось. И опять. И снова.
Лорд окончательно свихнулся, редкая неделя обходилась без очередного «праведного» рейда. И каждый раз, когда я возвращался, накачанный под завязку душной мутью совершенного убийства, ты непостижимым образом возникала на моем пути.
И я никогда не мог от тебя отказаться.
Мне чудится, твои отчаянные стоны до сих пор блуждают вдоль стен моего кабинета. Я не знаю, что было грубее — мои руки или каменные плиты пола, на котором ты извивалась, принимая меня. Я не знаю, что страшнее — то, что мы делали, или то, что мы не были в этом виноваты.
Это нельзя было назвать даже грехом.
Грех — только тогда грех, когда совершается по желанию. А мы — не желали.
Не было в мире никаких причин ни для секса, ни для других отношений между нами. Ни я, ни, тем более, ты в здравом рассудке даже не подумали бы подумать о таком. Никаких причин кроме этой, граничащей с помешательством.
Но Лорд снова вызывал к себе, и я снова убивал, и возвращался, и ты снова находила меня… нет, не меня. Мою тьму. Короткая бесцеремонная случка, без наслаждения, по одной лишь звериной необходимости — и мы снова мы, едва терпящие друг друга злобный преподаватель и невыносимая всезнайка. До следующей смерти.
Я не могу понять, когда все изменилось. Не понимаю, как и почему.
Но сегодня я пришел к тебе сам.
Ты подходишь так медленно, почти плывешь в темноте. Чуть колышется в такт шагам твоя белоснежная грудь. Розовый язычок скользит по приоткрытым губам.
Ты соблазнительна, ты неотразима.
Ты никогда не была такой. Или просто я не видел?
Неважно.
Сегодня я хочу тебя.
Пуговицы сюртука и рубашки послушно расстегиваются под твоими пальцами.
Я жду. Сегодня я властен над своими желаниями, и я могу потерпеть.
Страшно не то, что происходит между нами. Страшно то, почему это происходит.
Страшно, что сегодня мы сами захотели этого. Мы слишком далеко зашли. Назад дороги нет, но ты и не желаешь отступать. Я — тоже.
Ты тепло дышишь мне в шею, ласкаешь губами кожу, пробуешь на вкус. И я не знаю, что нежнее — прикосновение твоих пальцев к щеке или напоенный темным дурманом ночной ветер.
Сегодня все будет так, как хотим мы. Сегодня это станет грехом, и нам больше нечем будет оправдаться. Это страшно.
Но ты не бойся.
Нам не в чем оправдываться. Разве только в том, что мы осмелились захотеть того, что нам приказали. Только в том, что сегодня мы — это мы.
Сегодня я буду обнимать тебя так, чтобы хрустели ребра.
Сегодня я буду целовать тебя, пока в легких не кончится воздух.
Я не буду нежным, но тебе не нужна моя нежность.
Само мироздание дрожит в ужасе от того, что мы творим, но ты не бойся.
Грех, разделенный на двоих — уже половина добродетели.
То, что мы совершаем — смертный грех.
Но, разделенный на двоих, он бессмертен.
Конец