Сложность лесковского миропонимания и мироощущения отлилась в сложность лесковской художественной системы.
Биографические предпосылки связывали писателя с миром фольклора, устного красноречия, церковной письменности, старинной книжности.
Отношение к русской художественной старине как к литературному источнику было присуще Лескову. Он находился в ближайших отношениях с древностью: самый его художественный метод находился под прямым воздействием древней литературы, ее способов изображения мира.
Писатель воспринимал национальную культуру как многоветвистое целое, ценности разных эпох – как вполне совместимый в современном ему искусстве, а значит, практически едва ли не равноправные. «Он сделал необычайно много для возвращения эстетических сокровищ древнерусского периода в лоно поной словесности. Художническая позиция Лескова отвечала его пониманию русской действительности XIX века, в которой он усматривал чересполосицу бытовых укладов, сплетение «древлеотеческого» и сиюминутно рожденного, взаимоотрицание и взаимоподдержку сосуществующих начал».
Писатель практически настаивал на единокровности языковой стихии древней Руси и живого просторечия новой эпохи. «Доказывая это, Лесков, широко опиравшийся на старинные источники, не позволял заимствованиям оставаться в языке произведения массой статичной, мертвым декоративным перенесением, как-то бывало у Даля и Мельникова-Печерского. Любимая им динамическая, сказовая форма служила для фильтрации архаики: из старого принималось лишь то, что было органично разговорности. Живущее в народе искусство устного рассказывания помогло выработаться абсолютному слуху художника. Оттого речь бесчисленных рассказчиков у Лескова всегда полифонична. В словесной гамме монолога отражается многосложность внутреннего мира личности. Здесь и собственно голос некоего психологического «я» (рассказчика), и эхо его социальной биографии, возникающей в отзвуках встреч, бесед, в отпечатках книжности, в отголосках молвы, песен».
|
|
Одна из основных черт восприятия бытия Н.С. Лесковым – изображение человека из народа. Благодаря знанию народных традиций, образа жизни простого человека, писатель сумел создать особый мир высоконравственных, духовно богатых и справедливых людей. В повести «Житие одной бабы» автор отразил мир глазами простого человека, и, таким образом, по-новому взглянул на события окружающей жизни.
Повесть «Житие одной бабы» появилась в 1863 году в «Библиотеке для чтения» (№ 7 и 8) под псевдонимом М. Стебницкий. Впоследствии Лесков значительно переработал повесть (убрал всю историю отношений Насти с «маленькой барышней» Машей, анекдот о том, как колокол в церковь везли, рассказ о поездке молодых к Настиным «господам» и весь финальный очерк, игравший роль эпилога и рисовавший крестьянскую жизнь после отмены крепостного права) и дал ей новое название – «Амур в лапоточках». Известно, что писатель планировал поместить переработанный вариант во второй том «Рассказов Стебницкого» (вышел в Санкт-Петербурге в 1869 году), однако при жизни автора вторая редакция повести так и не была напечатана. Писатель подарил рукопись П.В. Быкову, который редактировал его собрание сочинений с 1889 года, а также составил «Библиографию сочинений Н.С. Лескова. За тридцать лет, 1860–1889».
|
|
В 1924 году П.В. Быков публикует повесть под названием «Амур в лапоточках. Крестьянский роман. Новая неизданная редакция» (Л., 1924). В послесловии он пишет: «Своему «опыту крестьянского романа» Лесков придавал немалое значение. Пересматривая это произведение и устраняя его недостатки, он стал с течением времени все больше и больше подчеркивать выводы, порою сильно волновавшие его. Собрав однажды тесный кружок литературных друзей, Николай Семёнович прочел им роман и тут же заявил о намерении переделать его коренным образом. Намерение свое Лесков осуществил. Значительно изменив роман, он предполагал выпустить его отдельным изданием, но не решился сделать этого в виду существовавших в то время (конец 80-х годов) тяжёлых цензурных условий».
Примечательно посвящение повести Викентию Коротынскому, литератору XIX в., написавшему одни из лучших биографий Кафтана Шимеля Янкелевича (Шлизголя), виленского нищего-благотворителя (1800–1865), пользовавшегося в свое время широкой популярностью, и польского поэта Людвига-Владислава Кондратовича (Сырокомли Владислава), чьи сочинения были «полны поэтического огня и любви к народу». «Посвящая повесть биографу «людей из народа» и создавая «Житие одной бабы» в жанре очерка, Н.С. Лесков ставил себя как автора в один ряд с теми литераторами, кто в народе видел истинную праведность и кто сам был в гуще народной».
Жанр «Жития одной бабы» тяготеет к структуре очерка, поскольку Лесковым даётся установка на «слово-факт» и невыдуманное происшествие. Грязь, теснота, побои, насилие над слабыми (особенно над детьми) – вот что с бесстрастностью очеркиста и с сердечным сокрушением писателя, полного сочувствия к своему народу, констатирует автор. Сюжет повести укладывается в биографическую схему жития очень условно. По сути, испытание смирения и кротости главной героини, кроме общих для многих подобных женщин ее круга испытаний материальными лишениями, сводится к испытанию несчастливым замужеством. В нем слились прочие лишения, и все бесправие, безволие, зависимость Анастасии. Житие, таким образом, свелось к описанию горестного житья-бытья одной бабы из народа, подобного многим другим судьбам-житиям. Очерковость повести придаёт социальный характер описания.
|
|
«Житие одной бабы» – первое крупное произведение Лескова, долгое время многими критиками рассматривалось как неудачный опыт писателя. Так, например, Л. Гроссман отмечал лишь принцип построения драмы «на отсталых и жестоких нравах самого крестьянства». Внимание Б.М. Другова было акцентировано на растянутости описания и диалогов, необработанности материала, а введение в текст песенного и фольклорного материала считалось «искусственным» и тяжеловесным.
Однако позднее повесть была по достоинству оценена многими литературоведами. В частности, Н.С. Русина отмечала мастерство Лескова-художника в описании деревенского быта, знании фольклорного, песенного материала, который служит способом выражения внутреннего мира героев. В целом, как полагает автор, ««Житие одной бабы» стало своеобразным определением творческой позиции Лескова».
Многие исследователи отмечают, что в «Житие одной бабы» органично переплетены традиции классического реализма, фольклора и древнерусской литературы.
Женская тема волнует Лескова в данной повести. В повести «Житие одной бабы» главной героиней является Настя – девушка из народа, исполненная, вопреки несовершенству окружающей жизни, дивной внутренней красотой и духовной силой. Настю насильно выдают замуж за деревенского дурачка из богатого дома, и однажды она бежит с возлюбленным Степаном, женатым на сварливой женщине. После многих мытарств Степан оказывается в тюрьме, а Настя – в сумасшедшем доме. Её насильно возвращают к мужу. Она убегает вновь и, скитаясь, замерзает. Такова сюжетная линия повести. Лесков возвышает страдания простой женщины, отсюда – название «Житие». Благодаря указанию Лесковым на жанр произведения, становится понятным принцип изложения материала в стиле жития святых.
Некоторые исследователи проводят параллели между жизнью Настасьи в «Житие одной бабы» и житиями разных святых. Так, например, В.Ю. Троицкий находит схожие мотивы в бытии Насти с «Житием протопопа Аввакума» в аспекте упоминания о родителях, изгнании, скитании, заточении в темницу.
Филатова Н.А. утверждает, что по сходству жизненных обстоятельств судьба Насти Прокудиной имеет много общего с судьбой блаженной Таисии («Память блаженной Таисии»). Настю Прокудину тоже насильно выдают замуж, провоцируя тем самым на совершение греховных поступков. Главная героиня испытывает нравственные страдания, не может смириться со своим новым положением. Взаимоотношения Насти и Силы Ивановича Крылушкина – одного из героев повести – имеют сходство с духовной дружбой между Таисией и Иоанном Коловым.
В.Ю. Троицкий рассматривает «Житие одной бабы» с позиции реалистической литературы и приходит к выводу, что в повести мастерски представленные зарисовки деревенского быта. По его мнению, типические отношения людей объясняют многое в судьбе героини. Социальная среда, в которой живет Настя Прокудина, губит все то лучшее, что было заложено в молодой женщине природой, воспитанием и традиционной культурой. Жизнь ее могла сложиться совершенно иначе, если бы не вмешательство родного брата, думающего только о личном богатстве и собственной выгоде. «Писатель сумел изобразить во всей полноте трагическую долю женщины, связав ее множеством нитей с судьбами крестьянства и широким социальным миром России», – говорит В.Ю. Троицкий.
В портрете героини присутствует художественно значимая деталь – «материнские агатовые глаза», в которых продолжает жить «страшная задавленность», что «не давало Насте силы встать за самое себя». Проданная братом «за корысть, за прибытки» в жены придурковатому парню, героиня Лескова точно умерла, «будто душечка ее отлетела». Отсюда мотив духовной смерти становится сквозным в повести. С «равнодушно убитым взглядом», с почерневшим лицом она сидит на собственной свадьбе, в своем обыкновенном «убитом состоянии» проживает дни в доме мужа. Тем драматичнее на этом «мертвом» фоне воспринимаются сцены-прорывы, когда Настя вдруг начинает «кричать не своим голосом», или «жалобно» так «смотрит» на людей «и все стонет: «Куда деваться?», как бы предугадывая собственную безысходную участь рабы.
О народных традициях в творчестве автора пишет А.А. Горелов в монографии «Лесков и народная культура». Проза Н.С. Лескова насыщена огромным числом фольклорных материалов, которые выступали «документами жизненного процесса». Это народные приметы под Петров день, и святочные гадания, анекдоты, а самое главное – песня, без которой невозможно существование главной героини. Заканчивается песня – заканчивается и жизнь Насти Прокудиной.
«Фольклорное, подчас даже этнографическое вниманием к жизни было постоянным состоянием писателя. Оно отвечало потребности Лескова в соприкосновении с возможно большим числом лиц, событий, явлений – потребности познания России», – приходит к выводу А.А. Горелов.
В жанровом понимании повесть Н.С. Лескова, как уже было упомянуто ранее, не является традиционным житием, в ней писатель по-своему преобразует характерные особенности жизнеописаний святых. Все древнерусские житие имели каноническую структуру, которую творчески использует Н.С. Лесков. Любое древнерусское житие начиналось с краткого упоминания о родителях святого. Как правило, они оказывались людьми благочестивыми. Иногда святой происходит от родителей нечестивых. Главная героиня повести «Житие одной бабы», Настя Прокудина, из «неблагополучной» семьи. Она крепостная крестьянка. Мать ее – женщина простая, добрая и благочестивая, а отец – человек грубый и жестокий: «Мавра Петровна отличная была женщина. Доброте ее меры не было, всем она все прощала. Муж ее тиранил, увечил и пьяница к тому же был, а она как овечка Божия». Заимствуя прием антитезы из древнерусской литературы, Н.С. Лесков акцентирует внимание на том, что Настя, выросшая «в безобразии и срамоте», сумела сохранить человеческие качества: скромность, послушание, благочестие, как и любой главный герой житийной литературы.
В центральной части повести Н.С. Лесков не придерживается агиографической структуры. В древнерусских житиях святой с юности начинает подвижническую жизнь. У Насти Прокудиной все складывается иначе. Ее против воли выдают замуж. «Не шучу, а ты пойдешь за него замуж», – объявляет Костик сестре. Как и в древнерусской агиографии, Н.С. Лесков вводит мотив предзнаменования – предупреждения. Против свадьбы Насти с Григорием сам Бог: «Когда водили Настю вокруг налоя и пели: «Исайя ликуй! Дева име во чреве и роди сына Еммануила», она дико взглянула вокруг, остановила глаза на брате и два раза споткнулась, зацепившись за подножье». Поддержана данная мысль и народным суеверием, приведенным Лесковым в повести: «В толпе пошел шепот: «Ох! нехорошо это, бабочки! не к добру это она, болезная, спотыкнулась-то!» Так и вина Настя хлебнула с Григорьем из одной чашки «в знак единения», тихо и покойно. Но когда поп велел им поцеловаться, она как будто шарахнулась в сторону, однако дала себя обнять и поцеловать молча». Настя не просто споткнулась, что означало близость несчастия, но запнулась дважды, что знаменовало трагические события. Примета, таким образом стала символом утраченной воли.
Интересно также включение образа свахи Варьки. Лесков и прозвище ей даёт «Варька-бесстыжая». Какова же может быть свадьба, когда сваха – гулящая женщина. Измена по христианским традициям является грехом. Однако Лесков даёт трактовку данного факта в фольклорном ключе, используя пословицы и прибаутки: «Ну да «у нас (как говорят гостомльские мужики) из эвтого просто», – ворон ворону глаза не выклюет. У нас лягушек очень много в прудах, так как эти лягушки раскричатся вечером, то говорят, что это они баб передразнивают: одна кричит: «Где спала! где спала!» – а другая отвечает: «Сама какова! сама какова!». Пословицы по своей сути выражают народную мудрость, подмеченную многими поколениями. Вновь возникает мотив нелёгкой женской доли и грешной человеческой сути. Отступление от канонов жития видится и в лирической песне. Очень часто греховная любовь допустима. А в христианстве нужно соблюдать правила.
Так Лесковым показан факт двоеверия русских людей. С одной стороны, в повести соблюдены христианские традиции: таинство венчания Насти и Григория, с другой стороны в сознании народа сохранились языческие пережитки, представленные суевериями и возможностью прелюбодеяния.
Дурное предзнаменование сбывается, брак оказывается несчастливым и недолгим. И в традиционных житиях встречаются описания сложных семейных взаимоотношений, бытовых неурядиц. Подвижник отказывается от «мирской суеты», отдав предпочтение «жизни духовной». Настя Прокудина вынуждена жить «в миру». После свадьбы она резко меняется, подвергнув свою жизнь серьезным испытаниям.
В канонических житиях святого часто преследуют бесы, воплощающие греховные соблазны. Молитвой, постом и воздержанием подвижник одолевает дьявольское наваждение. Главную героиню повести постигла страшная болезнь: «Змей, змей огненный, ай, ай! За сердце, за сердце меня взял … ох! – тихо докончила Настя и покатилась на лавку». Все стали говорить, что в молодой женщине сидит бес. Настя борется со своей болезнью. Сначала ее лечил отставной солдат-знахарь, затем отец Ларион. Никто не мог помочь, пока не взялся за нее Сила Иванович Крылушкин.
Сила Иванович не обещал вылечить Настю, как это делали другие: «Пускай поживет у меня: посмотрим, что Бог даст. Всякая болезнь от Господа посылается на человека и по Господней воле проходит». Однако, Настю Прокудину вскоре насильно возвращают домой. Болезнь ее начинает прогрессировать, в результате молодая женщина сходит с ума. Чиновники запрещают Крылушкину заниматься врачебной практикой. Он вынужден оставить собственный дом и отправиться далеко от родных мест. Подобная судьба постигла многих святых, например, Аввакума и его семью: изгнание, скитание, заточение в темницу на долгие годы.
Интересно и символично имя «Сила Иванович Крылушкин». Сила земли (в букв. значении Сила – «дикий, лесной, молчаливый») через нейтральное (общерусское) «Иван» – к небу в его народном ангельском представлении (Крылушкин) являет в имени целителя героини ее спасение земное и небесное. Лекарь и вернул Настю на землю, дав ей здравый ум и примирив с людьми, и вознес ее дух, жертвуя собою сам, как истинный врачеватель. С уходом его из жизни героини закончилась и ее собственная жизнь.
Лесков обращается к традиционному житию, когда его герои попадают в особенно сложные жизненные ситуации. Святые в агиографической литературе отличаются «возвышенными свойствами гораздо более высокого качества», нежели персонажи повести «Житие одной бабы» Н.С. Лескова. Но прожить праведную жизнь, «в миру», не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего, не осудив врага, гораздо труднее. Именно такой создает писатель Настю Прокудину. Как и в древнерусских житиях святых, в повести встречаются ссылки на текст Священного писания. «С радости все целовался пьяный брат, продавший родную сестру за корысть, за прибытки», – говорится о Костике. Возникает образ Иуды, продавший Иисуса Христа, поцелуем указав легионерам на Спасителя. Истолкование цитат Священного писания у Н.С. Лескова иное, чем в житийной литературе. Сравнивая Костика с библейским Иудой, автор усиливает отрицательные черты характера данного персонажа, в частности предательство собственной сестры.
В минуты особого психологического напряжения в житиях святых герои часто обращаются к Богу через обширные монологи, диалоги, молитвы. В «Житие одной бабы» интересна молитва Мавры Петровны накануне свадьбы Насти и Григория: «Будь благословен день и час, вонь же Господь наш Иисус Христос страдания претерпел». Перед какой иконой молилась Мавра Петровна, к кому обращалась за помощью, Н.С. Лесков не пишет. Известно только, что читалась молитва с особым усердием, с верой, с надеждой на помощь и заступничество. Существуют молитвы на стыке книжной и устной традиции. Церковью они не возбраняются. Молитвы, идущие «от сердца», «от души» угодны Богу, но их использование совершенно недопустимо в традиционных древнерусских житиях. Автор повести своеобразно использует житийную символику. У Н.С. Лескова она гораздо сложнее, чем в агиографической литературе.
В повести Н.С. Лескова, как и в традиции древнерусской словесности, велика роль символов. Обращает на себя внимание традиционный образ «огненного змея». В повести Н.С. Лескова он сопрягается с сюжетным мотивом нежелательного замужества. Сложившиеся представления об огненном змее лишь вкраплены в текст «Жития одной бабы». Мотив сожительства женщины с бесом (змеем) хорошо известен в русском фольклоре, в мифологической прозе и в сказках. Он разрабатывается древнерусскими авторами в «Слове о Иване, затворнике многотерпеливом», в «Повести о Соломонии Бесноватой» и в «Повести о Петре и Февронии Муромских». В «Житии одной бабы» видение огненного змея обусловлено тоской и одиночеством главной героини.
В «Житии одной бабы» маленькая Маша – дочь помещика, воспитанница Насти Прокудиной, видит чудесный сон, в котором символы играют решающую роль. Это и Хвастовский луг – символ райского сада, «дети … все хорошенькие, голенькие с крылышками». – ангелы, «женщина простая, только хорошая такая». – образ Богородицы, венок (венец) – награда, достигшим Царствия Небесного, знак победы над грехом, мученичество. Не случайно такое количество символов сосредоточено в одном небольшом фрагменте произведения. Сон Маши важен в композиционном плане. Жизнь Насти с этого момент изменилась кардинально. Именно во сне отражена вся дальнейшая судьба главной героини: страдания, потеря близких людей, страшная болезнь, душевные переживания.
В жизни своей Настя Прокудина совершила серьезный грех – прелюбодеяние, что по житийным канонам совершенно недопустимо для главного героя. За это ли наказывает ее Господь? Любовь ее чиста и искренна. Скорее всего, болезнь не наказание, а испытание. Не случайно Н.С. Лесков упоминает Иова Многострадального: «Прослывешь у них грубияном да сварою, и пойдет тебе такая жизнь, что не раз, не два и не десять раз взмолишься молитвою Иова многострадательного: прибери, мол, толоко, господи, с этого света белого! Семья семьею, а мир крещеный миром, не дойдут, так доедут; не изоймут мытьем, так возьмут катаньем».
Можно предположить, что безумие Насти – получение особой благодати. Почему именно благодати? Безумного в древнерусской литературе называют юродивым. Юродство – высшая благодать от Бога. Именно особой божественной благодати удостоилась Настя Прокудина. Она не была святой, как главные герои житий. Она не прошла путь подвижничества в том традиционном понимании, как это принято в агиографической литературе. Жизнь ее закончилась совершенно иначе, нежели у святых. Тем не менее, благодаря традициям житийной литературы жизнеописание обыкновенной русской женщины приобрело особую многомерность. Настя живет по вечно действующим евангельским законам. Она способна победить то зло, которое ее окружает. Н.С. Лесков убеждает в этом читателя, благодаря древнерусской составляющей в картине мира данной повести. Он использует приемы антитезы, символику, цитаты священного писания, библейские персонажи, структуру агиографии, по-своему дополняя и перерабатывая данный материал.
В повести обнаруживаются идейные и структурные признаки бытовой сказки. «Такая сказка обычно посвящена бытовой тематике. Их действие происходит в обычной обстановке – в деревне, в поле, в лесу и т. д. Их герои – мужик, солдат, работник и т. п.». Повесть «Житие одной бабы» полностью соответствует указанным признакам. Одной из затрагиваемых тем являются семейные отношения. Повесть содержит зачин, развитие сюжета и концовку. Начинается повесть с характеристики Костика, затем рассказывается о нелёгкой женской доле Анастасии и заканчивается повесть надеждами писателя на улучшение жизни женщины. Однако стоит отметить наличие в повести фантастических мотивов. Например, появление огненного змея, который крадёт душу Насти, словно саму Василису Прекрасную. «В русских народных сказках змей живёт нередко у огненной реки и стережёт «Калинов мост», по которому попадают в царство мёртвых». Так, «калинов мост» и река в Настиной песни становится предвестником близости смерти:
«Из-за бору, бору зеленова
Протекала свет быстрая речка,
Стучала, гремела по каменьям острым,
Обрастала быстра речка калиной, малиной.
На калиновом мосточке сидела голубка, –
Ноженьки мыла, полоскала,
Сизые перышки перебирала,
Бедную головушку чесала,
Расчесав головушку, взворковала:
Завтра поутру батюшка будет...
Хоть он будет иль не будет, тоска не убудет?
Вдвое, втрое у голубки печали прибудет».
В повести «Житие одной бабы» следует отметить и многособытийность, что присуще волшебной сказке. В повести раскрывается довольно продолжительный период в жизни главной героини, в высшей мере напряженной и драматичной. Как правило, герой сказки должен пройти через ряд испытаний. Так и Настя проходит испытания сначала страданиями по «нежеланному» браку, потом грехом, затем болезнью, тюрьмой и в конце концов смертью.
Символичны также и сказочные образы, которые становятся отражением Настиной души: ивушка и голубка в лирической песне. Даёт Лесков и портретную характеристику героини: «…а таки пригожая была девушка. Высокая была, черноволосая, а глаза черные, щечки румяные, губки розовые…».
До свадьбы Лесков называет Настю ясочкой: «В эти дни недели, что оставалось от рукобитья до свадьбы, Настя ко всем как ясочка все ласкалась; словно как прощалась со всеми молча, а больше всех припадала до матери да до маленькой Маши». Данное слово является исконно русским, употреблённое в уменьшительно-ласкательной форме от яска – «звезда» того же корня (ěsk-), что и ясный. Ясочка буквально – «звездочка». Порой данному слову находят другое происхождение, от слова «ясный»: солнце ясное. Таким образом, возникновение образа красной девицы позволяет говорить о проявлении сказовой манеры.
В повести «Житие одной бабы» имя собственное занимает одно из центральных мест. Всего в повести упомянуто несколько десятков имен. Это персонажи, в той или иной степени связанные с главной героиней. Примечательно, что героиня, имеющая в произведении два имени и семь вариантов одного из них (главного, крещеного имени «Анастасия»), не названа в заглавии повести. «Житие одной бабы» – заглавие, идущее вразрез со всей агиографической традицией: оксюморонное сочетание высокого именования жанра (житие) соседствует с просторечным «баба», обозначающим героиню, никак не выделенную из общего числа подобных ей мирских женщин. Житие всегда содержит в заглавии имя почитаемого подвижника; здесь этого имени нет, быть может, в том числе потому, что главная героиня повести и двуименна, и безыменна одновременно. Примечательно, что крещеным именем «Анастасия» героиня в повести не названа ни разу. Она выступает в повествовании как Настя, Настька, Настасья, Настюша, Настюшка, Настасьюшка, Настасья Борисовна и Настяка-сухопарая, как зовут ее в традиции «полуимен», о которых повествователь пишет особо. Имени в повести придается исключительное значение.
О наличии сказочных мотивов говорит и появление прозвищ. Со своим личным именем человек проходит через всю жизнь. Но есть ещё одно имя, которое может появиться у человека и сопровождать его какое-то время, а иногда и в течение всей его жизни. Это прозвище. Прозвища появились более тысячи лет назад, затем послужили основой для образования многих русских фамилий. Прозвище – неофициальное имя человека. В словаре Сергея Ивановича Ожегова дается такое определение: «Прозвище – название, данное человеку по какой-нибудь характерной его черте, свойству». В отличие от имени, прозвище отражает не желательные, а реальные свойства и качества носителя и фиксирует, таким образом, особый смысл, который имели эти свойства и качества для окружающих. Людям прозвища могут даваться в разные периоды их жизни, и во многих случаях известны ограниченному кругу людей.
В повести «Житие одной бабы» Лесков рассказывает о прозвище Насти: «ну, а у Насти этих телес не было, так ее и звали Настька-сухопарая». А также повествует и о других кличках: «У нас все всякому своя кличка приложена, и мужикам, и бабам, и девкам: Гришка-жулястый, Матюшка-раскаряка, Аленка-брюхастая, Анютка-круглая, Настька-сухопарая».
Интересен тот факт, что Настя отличалась даже фигурой от обычного, традиционного понимания русской женщины, поэтому прозвище её имеет негативный оттенок. Настина фигура не соответствует физической форме, закреплённой в фольклоре. Обычно в традиционном смысле женщина должна была быть полногрудой, круглолицей, физически крепкой, чтобы управляться с хозяйством и выкормить детей. По такому принципу выбирали в жёны. Существуют даже народные лирические песни, в которых муж «жалуется» на «худую» жену. Таким образом, внешний облик Насти, как и внутренних дух не соответствовал народным бытийным устоям.
Даёт Лесков прозвище и будущему мужу Настасьи: «В деревне все считали его дурачком и звали Гришкой-лопоухим. В прозвище Гришки Прокудина выражены негативные характеристики. Лопоухий в простонародье означало «глупый, нескладный, нерасторопный». Настасья сама его называла «гугнявым», что являет негативное отношение героини к Григорию.
Степан – любовник Насти, напротив всем своим обликом напоминает сказочного добра-молодца на коне: «Смотрит Настя, а топот и песня все ближе, и вдруг перед самыми ее глазами показался статный русый парень, в белой рубашке с красными ластовицами и в высокой шляпе гречишником». Имя «Степан» (в буквальном значении – «венец»), при всей нейтральности и распространенности, в повести стало знаменательным. Венцом мученическим стала его любовь с Настей и для него, и для нее. При этом Степан стал одним из немногих персонажей, с которым молчаливая героиня вступает в диалог, раскрывается в общении, в большинстве случаев для нее не доступном. Описание внешности и силы Степана сходно с богатырскими образами былин. Называют Степана ясным соколом в лучших былинных традициях. Степан отличается красотой, статью, силой и самое главное – умением петь, как никто другой, что имеет важное значение для Насти: «Смотрит Настя, а топот и песня все ближе, и вдруг перед самыми ее глазами показался статный русый парень, в белой рубашке с красными ластовицами и в высокой шляпе гречишником»; «показалась телега на гнедой лошади. Мужик шел возле переднего колеса. Видно было, что воз тяжелый»; «Степан засмеялся, обмахнул сбитую с него Натальею шляпу и, тряхнув русыми кудрями, сказал…»; «работает как вол, никуда не ходит, только свои песни поет»; «– Нет, этот уж ловче всех, голосистый такой. – Ловче всех, так должно, что Степку Лябихова ты слышала. Он первый песельник по всей Гостомле считается». Встречается схожее описание внешности богатыря Микулы в былине о Вольге и Микуле:
«Как орет в поле оратай посвистывает,
А бороздочки он да пометывает,
А пенья-коренья вывертывает,
А большие-то камни в борозду валит.
У оратая кобыла соловая,
Гужики у нее да шелковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота.
А у оратая кудри качаются,
Что не скатен ли жемчуг рассыпаются;
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да черна соболя…».
Можно сравнить Степана с Садко. Степан Настю покорил своим голосом, как и певец Садко морского царя.
Сказочные мотивы отражены Лесковым также посредствам слова. Так следует выделить постоянное употребление в повести часто встречающегося в сказках союза «да»: «Чулан тут у них в сенях был из дощечек отгорожен в уголке; там их рухлядь кое-какая стояла: две, не то три коробки, донца, прялки, тальки, что нитки мотают, стан, на котором холсты ткут, да веретье – больше у них ничего не было». «Даже изба ей была милее, чем бесприютная прихожая в господской мазанке; а безобразие, пьянство да песни пьяные страсть как ее смущали»; «Пойдет, бывало, за водою к роднику, – ключ тут чистый такой из-под горки бил, – поставит кувшины под желоб, да и заведет…». Употребление выражения «правда ли, не правда ли»; обращения: «сокол ясный», «дурак сопатый»; вводного слова «бывало»; а также глаголов в совершенном виде: «вздумал», «смекнул» и так далее определяет сказочную композицию. Лесков использует огромное количество единиц разговорной лексики для погружения в жизнь русского народа, создания эффект присутствия. Повесть отличается широким употреблением обиходно-бытовой лексики: чулан; пунька; подклеть; жать, лексики эмоционально-экспрессивной: (включая частицы: мол; небось, междометия: бог с тобой; упаси господи; не приведи бог; наречия: исстари-таки), разных разрядов вводных слов: авось; вишь, слова-обращения: такой-сякой немазанный, касатик, мужичонко; повторы слов: Антонович да Антонович; свези да свези, преобладание диалога и т.д.). Данный факт позволяет не только присутствовать, но и участвовать в событиях, жить судьбою героев повести, погрузиться в народную среду. Многочисленные художественно-выразительные средства делают речь яркой, живой и запоминающейся: сравнения: «а глаза черные, как угольки, и такие живые, умные и добрые»; риторические вопросы в сказочной манере: «На кого же ты меня покинул? Кто меня приголубит? Кто меня пожалеет?»; эпитеты: «неуломный»; «неосмысленная»; «примасленный».
Для оживления речи и разговора Лесков использует пословицы, поговорки и различные прибаутки. «Это, – говорили, – улита едет, – когда-то будет!»; «за срам голова згинет», «живи, радуйся, назад не оглядывайся», «А у нас народ теплый, «в глазах деревня сгорит»», «Орел да Кромы – первые воры, а Карачев на придачу»; «Наш народ шельма прожженная»; «абы лихо спало тихо». Мотив «нежеланного брака» также выражен в поговорках: «Настя безропотно стала одеваться. Кузнечиха ей помогала и все шептала ей на ухо: «Иди, лебедка! ничего уже не сделаешь. Иди, терпи: стерпится, слюбится. От дождя-то не в воду же?», «Девка, – думала, – глупа; а там обойдется, и будут жить по-божьему». «Не так живи, как хочется, а так, как бог велит», а во-вторых говорят: «Жена человеку всякому богом назначена, еже бог сопряже человек да не разлучает».
В повести злым роком, предостережением и предопределением судьбы Насти становятся приметы: «У нас есть поверье, что влюбленная женщина всегда пересолит кушанье, которое готовит. Свекровь не столько жалела крупы или того, что жницы будут без каши, сколько злилась за допущение Настею злого предзнаменования: «Каша ушла из горшка, это хуже всего, – говорила она. – Это уж непременно кто-нибудь уйдет из дому.
В своей повести Лесков подражает местным и профессиональным говорам крестьянства: «Надоело ему это до смерти, злился он как змей лютый; а все по вечерам заходил к Прокудину. Стали большаки конопельку ссыпать, и Прокудин возов с пяток ссыпал», что создаёт наиболее полную картину жизни народа. Повесть Лескова полна временными обозначениями: время суток, дни, недели, месяцы, годы, но особый интерес вызывает календарная приуроченность событий к определенным христианским праздникам. Ход времени как бы замедляется вокруг главных судьбоносных событий жизни Насти: в первой части это невольное замужество, во второй – встреча Степана. Судьбы и характеры Насти, Степана, Костика во многом типичны для крестьянской среды, которая служит фоном для изображения главных героев. Благодаря этому связанный с конкретными персонажами повести мотив страдания воспринимается в национальном и общечеловеческом контекстах. Лексема «крестьянство» произошла от слова «крест», лексическое значение которого в данном случае передается в словосочетаниях «горькая доля», «тяжелая судьба». Тяжелый труд в определенные месяцы земледельческого календаря причиняет физическое страдание: «Но в страду и бабы неразговорчивы: плечи у них болят, поясницы ломит, а тут жар пеклый, духота несусветная; не до веселостей уж».
Таким образом, в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы» фольклорные и древнерусские традиции оказываются спаянными и слитыми воедино. Для реалистичного изображения крестьянской жизни Н.С. Лесков использует в качестве основы повести жития святых, дополняя и обогащая её народной речью, традициями и обычаями.
Источник: https://infourok.ru/agiograficheskaya-i-folklornaya-tradiciya-v-zhitie-odnoy-babi-1613480.html