Шамиль Абряров
Скажите, пожалуйста, относите ли вы себя к исполнителям авторской песни? Что отличает этих исполнителей от артистов других жанров?
Строго говоря, деление произведений искусства на жанры — дело маркетологов. Нужно, чтоб человек, придя в музыкальный магазин, знал к каким полкам ему идти. Но у нас нет ни этих полок, ни этих магазинов. То, что совершенно естественно для западной цивилизации, у нас малоприменимо. Только в качестве имитации, каковой наша культура на поверхности и является. Всему, что не имитация, места в этой действительности нет. Оно существует вопреки, наперекор и вынуждено лишь выживать. Примеры приводить не буду.
Если б я торговал музыкальными записями, я бы, скорее всего, поставил мои записи на разные полки. Чудом изданный на «Мелодии» в эпоху смятения умов и краха идеологии виниловый диск «Уходящим за живой водой» — на полку авторской песни, просто потому что песни там исполнены примерно в этой стилистике, достаточно спокойно. Магнитоальбом, известный как «Пирог со свечами» — на полку «Русский рок». А концертный альбом «Медленный день» — на обе. Если бы у меня была возможность, я бы делал аранжировки каждой песни в разных стилях. В чистом виде авторская песня — это под гитару, сочинил — спел. Вообще-то не думаю, что пишущему человеку полезно заранее самого себя ставить на какую-то полку, если он не ремесленник от искусства. Вот им надо очень четко себя позиционировать, чтоб хорошо продавать.
Когда мы говорим об авторской песне, важно не попасть на минное поле неопределенностей. Нельзя всерьез утверждать, что такого жанра нет. Это просто неправда. Надо просто ясно понимать предмет разговора. Жанр этот обрел окончательные формы в конце прошлого века, и его отличительные признаки люди интуитивно чувствуют. Надо их только внятно назвать.
Когда движение КСП формировалось, много путаницы было в головах людей. Много копий было сломано и много было споров о «чистоте рядов» просто потому, что изнутри себя поколение проросших из-под брежневского катка ростков плохо себя осознавало. Надо вспомнить, что это были дети родителей, видевших «хрущевскую оттепель» и успевших понять, что плетью обуха не перешибить. Дети эти жили в условиях тупо жужжащей пропагандистской машины, которая в лучшем случае надоедала или даже бесила, а в целом воспринималась, как надоедливый фон, фильтруемый сознанием. Да и те, кто этот фон производил, относились к делу небрежно, и лепили халтуру абы как. В стране не было ни искусства, ни культуры в нормальном понимании. Была пропагандистская имитация, как все это псевдоморфозное (по выражению Шпенглера) государство, где не было ничего настоящего, все сплошь подделки и имитация. Однако люди-то были настоящие, как ни крути. И это вообще единственная надежда человечества как целого. Человека, каждого в отдельности, невозможно, или крайне тяжело, превратить в тупое животное и очень затратно поддерживать его в этом состоянии. И хотя технологии персонажами наверху пищевой цепочки совершенствуются, и мы наблюдаем кое-какие успехи в нелегком деле изничтожения человека в человеке, пока что человек одерживает верх, пусть и в следующем поколении, в детях, но только это пока не дает осуществиться мрачным сценариям Оруэлла.
Вот эти дети, получившие как правило высшее техническое образование, то есть не трудящиеся на ниве пропаганды, как их сверстники, имевшие несчастье вляпаться в гуманитарные вузы, люди с достаточно свободными мозгами, не принужденные забивать свое существование бессмысленной абракадаброй о строительстве коммунизма, скорее почувствовали, чем осознали полное отсутствие живой жизни вокруг. Ее не было даже внутри самого студенчества с комсомольцами, старостами, стукачами, карьеристами, научным коммунизмом и прочей дрянью. Люди ушли в лес. Там у костра были первые простые, но не воняющие, как все советское, песни из туристического фольклора вперемешку с песнями еще малоизвестных авторов.
Картина эта достаточно упрощенная, но нам сложнее сейчас и не нужно.
Отличительно чертой этого движения был, несмотря на наличие внутри разных векторов, в целом не радикальный и вполне конформистский настрой. Люди лишь хотели чего-то человечного, живого, «душевного», как они это понимали, чего не было вокруг, главным образом по зомбоящику. Люди были неискушенными, наукам манипулирования не обучены, да и вообще первые поколения не закатанных советским катком в асфальт. Надо вспомнить, что именно эти люди заново открывали для себя русскую культуру. Начинали, как водится, с «серебряного века», поскольку эту поэзию, худо-бедно преподаваемую в школах, невольно открывали сами преподаватели, называя попутно фамилии поэтов, которые не следовало бы называть, поскольку их не было даже в библиотеках. Вот эти люди перепечатывали то, что могли найти, на пишущих машинках в несколько копий под копирку, когда последняя копия была практически слепой. Кто-то имел доступ к копировальному аппарату, и под страхом тюрьмы, копировал вообще все, что можно было достать на русском языке. Я говорю об этом так подробно, чтоб был понятен общий фон, на котором выросла авторская песня.
Конечно кому-то «достались» в родители недобитые интеллигенты-образованцы с хорошими книжками в шкафах, но в целом это было «пещерное» поколение, дети рабочих и «ИТР», вынужденные осваивать культурное наследие человечества по слепым «ксерокопиям», забиваемым глушилками «вражеским голосам», глухим аудиозаписям, случайным «разоблачительным» статьям в каком-нибудь «Ровеснике», сносках мелким шрифтом в «исторических» или «философских» советских книжках. И радостно делясь своими находками со сверстниками. Утрируя, — как аборигены на острове, ковыряясь в том, что вынесло на берег. И это я говорю не обо всех, не о тех, кто продолжал «строить коммунизм» на комсомольских стройках, делавших карьеру в райкомах комсомола и т.д. Я говорю об очень незначительной части мыслящих молодых людей, которых вышвырнуло из обустроенного для идиотов социума. Вот как раз та часть этого поколения или двух, которая более или менее комфортно или терпимо прижилась в социуме, но которой явно не доставало в нем чего-то человечного, уходила в лес на фестивали клуба самодеятельной песни. Уровня самосознания этой, как принято было говорить, субкультуры хватило, чтобы ощутить себя исполнителями не «самодеятельной», а (гордо) «авторской» песни. Хотя ощущение ущербности, неполноценности что ли, уровня музицирования и стихосложения, осталось, но ушло в «подсознание». Движение это не отличалось радикализмом. Анекдоты рассказывали, как и весь советский народ, шутили про власть и про брежнева, но песни всегда нейтральные. Здесь ведь как и с теперешним митинговым движением — пока оно стихийно и самоорганизовано, поделать с ним ничего нельзя. Не с кем, как они говорят, «договариваться». Вот Рыжков влез в телевизор, партию ему пообещали разрешить, если хорошо себя вести будет, ему и достаточно. А на слетах были организаторы, куда ж без них. Вот с ними и договариваться не надо было. Вызывали «куда следует» и объясняли, как себя вести нужно. Поэтому со сцен крамолы не звучало. Перед допуском на сцену исполнителей «прослушивали». И все из добрых побуждений, ты же не хочешь, чтоб слет запретили. Хотя и эти меры были избыточны, поскольку ну не отличалась эта, как сейчас говорят, «движуха» радикализмом. Радикалы были, но они собирались в других местах и ими занимались серьезно в серьезном ведомстве. КСП-шниками занимался комсомол, этого хватало.
Я намеренно не говорю сейчас об авторах, а только о движении, поскольку мы, насколько я понял, его судьбу и пытаемся понять.
На ваш взгляд, переживает ли этот жанр сегодня определенный кризис?
Не знаю даже, как он сейчас существует, в каком виде. Знаю точно, что люди до сих пор ходят в лес. Ходят их дети и внуки. Поют весь джентельменский набор известных песен. Но это уже скорее форма проведения досуга на пленэре, отвлечение от унылой серой жизни, встреча со «своими» — шашлыки, пляж, волейбол… Диски известных исполнителей покупают или скачивают. Ходят на концерты. Авторы не бедствуют, многие разъезжают по миру, где достаточно наших соотечественников.
Возможно и новые авторы появляются, но я думаю, что как генератор какой-то духовной среды этот жанр уже не работает. Сейчас вообще время сплошного «пост» — постмодернизм, пост авангардизм, пост классицизм. Все выглядит так, как будто все формы уже известны и ничего нового не придумать. Я говорю «выглядит», потому что жизнь жива, и мы не знаем пока, что она может родить. Никто не предвидел, как будет выглядеть жизнь в эпоху интернета, когда все уже казалось раскатано до уровня земли. Никто не знает, что будет, когда люди научатся тому, что сейчас умеют единицы. Можем ли мы вообразить каким будет мир, где все владеют обыкновенной телепатией? Ложь станет невозможна. Государства, как мы их знаем, перестанут существовать. Или элементарная вещь — физическое бессмертие. Или, далеко ходить не надо, запасы углеводородов еще вчера считались конечными, а сегодня — сланцевый газ дешевле, чем наш. Кто мог предсказать?
Вообще надо попытаться выделить главный месседж, посыл жанра, если это вообще возможно, тогда будет легче понимать, каковы перспективы. Здесь важно не то, что сочинил какой-то отдельный автор, а то, что было выражением общих настроений, что стало хитами в этой субкультуре. Цитировать тут не надо, это только внесет ненужную путаницу, если примерно, то это что-то вроде: «мы классные ребята; нас немного, но мы вместе; мы умнее вас; мы вам не мешаем, и вы к нам не лезьте; мы умеем правильно любить и страдать, если надо; жизнь, хоть и сложна, но прекрасна; мы умеем чувствовать тонкие вещи». Добавьте что-нибудь от себя, но в целом получится как-то так. Может ли такое мироощущение быть в кризисе? Сейчас как раз вроде бы самый подходящий для этого жанра период в жизни государства — классический застой. Махровый. Вонючий. И образованному обывателю самое место бежать от дурноты в леса. Мне кажется не все это еще почувствовали. И не до такой степени смраден и безнадежен воздух вокруг. Но если этот воровской беспредел продолжится, а все к тому идет, то у жанра прекрасные перспективы. Другой вопрос, востребован ли будет это способ уйти от действительности. Мне кажется, что у какой-то части горожан, не имеющих сил противостоять мерзости, или просто не желающих связываться с подонками — безусловно. Но поскольку ваша газета студенческая, думаю, для молодежи самая нормальная позиция — это радикализм. В молодости надо обязательно быть радикальным. Протухнуть всегда успеете. А лучше бы выжить в целостности.
Как трансформировался жанр авторской песни со времен СССР?
Никак.
Куда идти молодым исполнителям жанра, чтобы найти свою аудиторию?
Если эти авторы есть, и если они хотят развиваться именно в этом качестве, то на слеты.
Вы бы могли сказать, что западная авторская песня отличается от нашей? Чем?
Никакой западной авторской песни нет. Там вообще, как я уже говорил, жанровое деление — чистый маркетинг, чтоб обывателю удобней было ориентироваться среди моря полок в магазине. Я бы вообще не проводил никаких параллелей с развитой современной культурой. Раньше, к примеру, кино не очень понятное обывателю, где есть четкая авторская позиция режиссера, называли авторским. Отсюда, кстати, и заимствовано нынешнее определение предмета разговора. Но в европейской культуре для такого кино есть полочка, которая называется арт-хауз. Кому интересно, идут прям туда. И имена всем известны. Есть прокатное кино, блокбастеры, саги, драмы, триллеры, малобюджетное и т.д. Никаких проблем. Развитая культура и индустрия. Всем хорошо.
Авторы, которых мы называем вот этим длинным определением, просто песни сами сочиняют и поют. А могли бы, возможно, продавать другим исполнителям. Могли бы писать для кино. Могли бы записывать диски с оркестром. Выступать в Лужниках. Они поют, аккомпанируя себе на гитаре, не потому, что им так нравится, а потому что по-другому — никак и негде. Человек с гитарой автономен и ни от чего не зависит, взял инструмент и спел. Прямое действие. Direct Action. Это единственное, но неоспоримое преимущество такого самовыражения. Надо помнить, что эта ситуация характерна для стран третьего мира, к коим мы и относимся. Помните Виктора Хару, певца песен протеста в Чили? Вот как-то так. Если из тебя прям хлещет, так что же тянуть? Гитару в руки и вперед.
Далекие аналогии можно было бы провести с Францией 60-х годов, откуда и было украдено и беспардонно обгажено слово «шансон». Но даже патриарх французского шансона Жорж Брассенс играл в сопровождении контрабаса. К тому же он обладал очень красивым голосом, песни его были глубоки и остры и он прекрасно акомпанировал своему пению на гитаре, то есть был вполне самодостаточен и с одним инструментом. И вполне себе собирал залы. Для его песен такое аскетичное музыкальное сопровождение было вполне достаточно. Те, кто у нас на берегу моря нашел осколки его пластинок, решили, что это жанр такой, петь надо под гитару обязательно, ну, словом, как обычно у аборигенов.
Жанр французского шансона, вообще имеет глубокие средневековые корни. И название оттуда же, кстати. В конце прошлого века у них появился «новый шансон», связанный уже с технологиями, новыми ритмами, так что «жизнь не стоит на месте».
Вообще нигде в мире нет какого-то оголтело-шовинистического отношения к жанру как таковому. Это дикость для европейца в …дцатом поколении. Вас просто не поймут, если вы полезете к ним, размахивая руками, со своими «ты меня понимаешь». И нет тут никакой национальной нашей особинки, какого-то специального нашенского жанра авторской песни, знамени всего прогрессивного. Вот еще раз повторю, написал хорошую песню, взял инструмент и спел, прямое действие. Прекрасно. И все. Никакой больше идеологии в этом поступке нет. Идеология есть или нет в ваших песнях. В том, что и как спето. А уж под гитару или, как раньше, под баян — не важно. У нас баян долгое время был самым что ни на есть народным инструментом. Что ж его чураться?
Что бы вы сказали людям, которые уезжают «за бугор», потому что «ловить здесь нечего» и пишут коммерческую музыку?
Коммерческая музыка — понятие не конкретное. Наверное, это когда музыка пишется, потому что это просто работа такая? Без вдохновения, ремесленно, на потребу пьяной публики? Как-то так? Ну то есть бессовестные такие люди, которые в принципе могли бы водкой торговать, но почему-то решили заняться музыкой? Ну это я так, абстрактно. Не знаю, мне с такими людьми не о чем говорить вообще. Но есть же вполне себе хорошая музыка, которая и продается хорошо. У нас, конечно, с этим плохо. Но в нормальном обществе — это вполне нормально. Брассенс вообще-то был анархистом и им и остался до конца жизни, но зарабатывал он именно своими песнями. Только в нашем воспаленном мозгу, где все перемешалось, получать деньги за свой труд, почему-то как-то не так. Вот как я бы сказал: надо всегда делать то — и только то, — что считаешь нужным и правильным, и ни шагу в сторону или назад. И надо искать возможность этот продукт как-то продавать, не себя, подчеркиваю, а продукт, обязательно найдете.
По поводу отъезда — а какие могут быть тут вопросы? Сейчас люди не уезжают навсегда, разрывая все связи и надрывая душу. Как-то легче с этим. Всегда можно вернуться. Человек, поживший, как вы говорите, «за бугром», и вернувшийся сюда, очень ценный кадр для страны (не для государства). Никто не возвращался «оттуда» таким же как был. Изменения происходят очень серьезные. Люди начинают понимать, что у тех слов, которые они слышали, вроде «народовластие», «вежливость», «privacy», «частная собственность», «предприниматель», «полиция» и т. д., есть содержание вообще или содержание отличное от того, к которому они привыкли. Возвращаться домой всегда было тяжело, особенно по-первости, если вы понимаете, о чем я говорю. Некоторые впадали в глубочайшую депрессию. Я вот, когда из Франции вернулся, мне было пятнадцать лет тогда, из дома не выходил неделю. Многие рассказывают о тех же ощущениях и сегодня. Значит, ничего не изменилось. Другое дело, что мало кто возвращается. Жалко страну.
Что для вас значит фраза «голос поколения»?
Пожалуй, ничего.
Писать музыку сегодня в России — значит «рубцевать себя по нежной коже», или это легко?
Сегодня в России ничего легкого нет вообще. Хуже атмосферы не было даже при брежневе. Тошнота осязаема. Если человек занимается музыкой как таковой, не связанной с текстами, он может как-то существовать за счет интереса к его работам в отстальном мире. Музыкант может писать музыку к фильмам, спектаклям. Я не думаю, что это как-то особенно тяжело для души. Музыка, наоборот, освобождает. Исполнение музыки тоже. Если вы имели в виду песни, то я бы даже не стал начинать эту тему. Как-нибудь в другой раз.
Что лежит на вашей прикроватной тумбочке из книг?
Давно уже не читаю никакой беллетристики. Последний раз — у моря на пляже лет шесть назад. От прозы невозможно уже ждать никаких открытий. Все книги уже написаны. И прочитаны.