– Наши, наши! – закричал Вася и, гремя трофейными автоматами, побежал навстречу партизанам.
Это были разведчики эсманских партизан.
– Кто здесь вел бой? – спросил старший.
– Мы… Они вели бой, – начал возбужденно Вася. – Ох, и дали немцам жару! Удирали во все лопатки… Даже я с трофеями, – с гордостью похвастался он, показывая автоматы.
– А с кем же они сейчас ведут бой? – спросил партизан.
Действительно, в том месте, откуда только что ушла группа, бой разгорелся с новой силой. Там стреляли пулеметы, автоматы и винтовки. Рвались мины. Над лесом одна за другой взвивались ракеты разных цветов.
Несколько секунд мы стояли в недоумении.
– Ура! Товарищи! – закричал вдруг Калинин. – Свой своего бьет, чтобы чужой духу боялся.
– Не может быть, – искренне удивился Петя.
Это было действительно так. Немцы, которые прочесывали лес с востока, услыхали бой и поспешили на помощь группе, действовавшей с запада. К этому времени мы покинули свое место, а они приблизились к месту боя и были встречены огнем своих соотечественников, успевших привести себя в порядок. Не разобравшись в обстановке, подошедшие немцы открыли ответный огонь. Завязалась лихорадочная перестрелка, поддержанная минометным огнем из лагеря. Жаль только, что она продолжалась всего около десяти минут. Но нам и это на руку.
Накоротке обсудив положение, мы пришли к выводу, что на этом участке сейчас переходить весьма рискованно. Подошли к ближайшей партизанской заставе и остались на ночь. Трофейное оружие от нас с благодарностью приняли партизаны.
В полевой сумке ничего интересного не оказалось. В ней была чистая карта местного района, фотографии и дневник офицера. Костя просмотрел дневник и пересказал его содержание. Офицер жаловался на трудности борьбы с партизанами, которые «выглядывают из каждого куста».
– А ведь он прав. Из куста ему и смерть пришла, – заметил Костя Рыбинский.
Настроение у всех было приподнятое. О трудностях ночного перехода через болото никто и словом не обмолвился. Это хорошо. Основной темой разговора являлся бой. Маленькая, но крайне необходимая для группы победа нами одержана. Это сразу настроило людей на боевой лад.
– А здорово мы им всыпали! – торжествовал Юра. – Я смотрю, а он, фашист, идет… Большой, морда красная: на украинских курках да яйках отожрался. Я как дам очередь прямой наводкой – он с копыток…
– А я вижу, идут шесть гитлеровцев, – подхватил с азартом Володя. – Идут прямо на нас. Слышу, Лешка, сержант, говорит: «Разрешите», – а капитан не разрешает. Лежу, прицеливаюсь, а мушка прыгает, прыгает. Никак фрица не поймаю. Вдруг капитан как крикнет: «По фашистам, рота, огонь!» Так я первую очередь и дал, не прицелившись. Только смотрю, а гитлеровец взмахнул руками, выпустил автомат и сел…. У меня сразу мушка прыгать перестала…
– Опасно подпускать так близко, могут гранатами забросать. Если бы они не растерялись, а сразу бросились на нас, то нам пришлось бы худо, – вмешался в разговор Рыбинский.
– А мне кажется, совершенно правильно поступил капитан, что подпустил близко, – доказывал Стрелюк своему тезке. – Представь себе: мы раньше открыли бы огонь и уничтожили дозор, а главные силы тем временем развернулись бы к бою и начали наступление на наш куст. Вот тогда действительно нам было бы скучно. А так мы их ошарашили, как обухом по голове. Поди узнай, сколько нас. Да им не до этого было. Вот тебе, Юра, расчетливость и выдержка, о которых мы говорили позавчера, – закончил Стрелюк, обращаясь к Королькову.
Я прислушивался к оживленному разговору, и душа моя переполнялась гордостью за наш маленький, но прекрасный коллектив. Но как ни интересен для меня был разговор, проведенные без сна сутки и усталость давали себя знать. Глаза непослушно слипались, голова склонялась. Засыпая, я думал, что завтра предстоят новые испытания для группы…
А на следующий день к нам прибежал Вася с радостной вестью. В Сумскую область шли три опытных разведчика отряда Наумова. С ними предстояло совершить переход и нашей группе.
Вася чувствовал себя именинником. Не шуточное дело – сам добыл оружие в бою. Да еще какое оружие! Это высоко ценилось у партизан. На зависть товарищам‑подросткам он ходил с трофейным автоматом.
– Мне надо уходить, – сказал солидно Вася. – До свидания.
Мы пожелали ему счастливой встречи с родными, поблагодарили за помощь.
– Что вы? Это вам спасибо. Вы помогли мне добыть автомат. Счастливого вам пути, – сказал он и, как бы случайно, добавил: – А меня уже назначили в пешую разведку. Но комиссар сказал, что если добуду коня, то переведут в конную. Коня‑то я достану, – закончил он уверенно, пожимая руки разведчикам.
В его словах и во всем поведении было столько достоинства, гордости и упорства, что мы невольно поверили: такой и коня достанет себе, и будет хорошим разведчиком.
Опускался вечер над лесом. Мы провожали Василька молчаливым взглядом, а он уходил один под темные своды громадных деревьев, маленький, щупленький мальчишка с большим и отважным сердцем. Мы смотрели ему вслед и с тревогой думали о том, что на трудном пути разведчика он еще не раз встретится с ненавистным и коварным врагом. Вот и сейчас ему предстояло идти в ту сторону, где затаились напуганные нами враги, где лежало зловещее таинственное болото.
ПАРТИЗАНСКИЕ РАЗВЕДЧИКИ
Партизанских разведчиков возглавлял Инчин Анатолий Иванович, или просто Толя, как его называли товарищи. Высокий, сухопарый парень с белесыми бровями и чистыми голубыми, глубоко посаженными глазами. Из‑под его замасленной кепки выбивался сноп светлых волос. На нем были кирзовые сапоги и темно‑синий плащ. На поясе подвешены гранаты‑лимонки.
Толя был лейтенантом. Война его застала в Карпатах. Выполняя задание, он с группой товарищей оказался отрезанным от своей части. Пришлось вести неравный бой. Оставшиеся в живых пробирались к своим, на восток. При попытке перейти линию фронта Толя нарвался на мину и был контужен. Его подобрали товарищи и оставили в крестьянской семье. Он отлежался и вновь пытался перейти линию фронта, но под Брянском попал в плен. Его заперли в сарае. Толя подрыл ход под стенку и бежал. Но вскоре снова попался полицаям и был приговорен к расстрелу. И вот Толя в числе десяти обреченных, конвоируемый полицаями, идет к месту своей гибели.
На кладбище привели вечером. Остановили возле ямы, черневшей на фоне снега. Развязали руки и приказали раздеваться.
Раздевается Инчин, но не может и не хочет представить себя лежащим в этой холодной яме. Против смерти восстало все существо. Ему не один раз на фронте приходилось смотреть в глаза смерти. То было в бою! Но теперь… стоять под дулами вражеских автоматов и покорно ждать смерти? Нет! Жить! Жить и убивать фашистов. Бежать, только бежать!
– Товарищи, на свободу! – выкрикнул Толя и бросился от ямы в темную ночь. За ним метнулось еще несколько человек. Позади выстрелы.
Инчин не помнит, как, подгоняемый свистом пуль, перебежал кладбище, пронырнул под проволочной изгородью. Впереди пустынное заснеженное поле. Пополз… На кладбище выстрелы, крики, стоны…
Когда выстрелы прекратились и пули перестали свистеть над головой, Анатолий поднялся и пошел. Куда? Все равно, лишь бы подальше от кладбища… Силы покидали его. Сел отдохнуть. Клонило ко сну. «Замерзаю», – успел подумать Анатолий и потерял сознание…
Пришел в себя на вторые или третьи сутки в теплой хате в селе Камень недалеко от Стародуба. От бабки, которая подобрала беглеца, Инчин узнал, что бежало трое. Одного пристрелили на кладбище под проволокой. Вторым был директор средней школы села Воронок Понуровского района Самусь Петр Афанасьевич. Он босой добежал до хутора Фатеевки и спрятался в еще теплую баню. Его кто‑то выдал. На следующий день Самуся расстреляли. И лишь Анатолию удалось спастись. Нашлись добрые люди, которые приютили, обогрели, накормили…
После длительных скитаний Толя пришел в Хинельские леса, там он встретил партизан и остался в отряде. Толя возглавлял разведку и часто ходил в Сумскую и Курскую области. Ему были знакомы все маршруты…
С Толей и его товарищами мы договорились о времени выступления. Нас такие попутчики вполне устраивали, тем более, что они согласились часть нашего груза переложить на свои плечи.
– Теперь можно воевать, – освободившись от половины груза, торжествовал Юра. – А то черт знает что: воевать или таскать вещмешок. Как Иисусов транспорт.
– Почему Иисусов? – спросил Рыбинский.
– Потому что транспортом Иисуса является осел, а мы навьючились, как ослы.
– Посмотрим, как ты, божий транспорт, запоешь, когда придем на место, – сказал Костя в тон Юре. – Эшелоны под откос будем пускать каждый своим толом.
– Ох, и напугал, – сказал с ехидцей Юра. – Моя взрывчатка тоже будет на месте…
В назначенное время группа в сопровождении опытных разведчиков‑партизан выступила в Сумскую область. Впереди теперь шел Толя.
Шли лесом. Минут через тридцать оказались перед болотом. Оно дышало уже знакомым нам гнилым запахом. При виде болота меня передернуло. Однако вслед за Толей в зловонную жидкость погрузился и я. К счастью, это болото было не очень топкое, и мы его преодолели с меньшей затратой сил, чем вчера.
– Ноги переставляйте, не вынимая из воды, – поучительно сказал Толя. – Вот так: чуть приподымите и скользите, как по льду. Видите? Шуму почти нет… Так и реки переходят. Сил меньше требуется.
Когда вязкое болото, там уже подымать ноги поневоле приходится.
Мы последовали совету партизан. Действительно, идти стало легче. Шум и всплески воды совсем прекратились. Но теперь трава путала ноги. Приходилось то скользить, то вынимать ноги из воды.
Через час вышли из болота и оказались в лесу, наполненном таинственной тишиной.
Немецкие заставы остались позади. Но это не значит, что мы гарантированы от встречи с противником. В любом месте он может организовать засаду или, обнаружив наши следы, выслать погоню. Группа шла быстро и настороженно. Нервы все время натянуты. Незначительный треск сухих веток под ногами отдается в ушах выстрелом. В конце концов беремся друг за друга и идем гуськом.
Вдруг движение замедляется.
– Стой! – говорит Толя. – Впереди наезженная дорога. Надо проверить, нет ли противника, и подтянуть группу. Переходить будем одновременно.
– А не лучше ли по одному? – спрашиваю я.
– Нет. Чем меньше затратим времени на переход дороги, тем лучше. Если по одному, то первые могут пройти, а последующие будут замечены противником.
– Но он может с таким же успехом заметить и всю группу?
– Может, – спокойно ответил Толя. – Зато мы все будем вместе на той стороне. Пойдем быстро, и противник не сумеет изготовиться к стрельбе. А когда войдем в лес – пусть гонится.
Все приготовились к переходу через дорогу.
– Переходить спиной вперед, – отдал распоряжение Толя и тихо скомандовал: – Встать! Пошли!
Зашуршала трава, послышался глухой топот полутора десятка пар ног. Мгновение – и дорога позади. Пусть противник ищет нас в том направлении, куда ведут следы.
Это старый испытанный метод разведчиков. Расчет на простачков. При мало‑мальски внимательном взгляде на след не трудно определить истинное положение. Однако на практике нередко находились такие простаки и клевали на приманку.
На дневку группа остановилась в лесу, около ручья, поросшего густым кустарником.
В то время, когда мы отдыхали, Дуся целый день возилась возле радиостанции, но ей так и не удалось найти неисправности. Радистка молчала и с трудом сдерживала слезы. Даже ярый противник женщин Юра и тот сказал тоном взрослого мужчины:
– Ничего, Дуся, не беспокойся. Все будет в полном порядке.
Однако порядка не было.
С наступлением темноты мы возобновили движение. Чтобы сэкономить силы, пошли заброшенной дорогой до Белых Березок, перешли мостик и оказались перед грудой развалин. Уцелевшие трубы печей, словно зенитки, угрожающе нацелились в небо.
В прошлом это было большое село, расположенное на южной границе Брянских лесов. Оно тянулось вдоль речушки на протяжении полутора километров.
При отходе частей Красной Армии в селе были оставлены тяжелораненые советские воины, которые после выздоровления вместе со всеми взрослыми мужчинами ушли в партизанские отряды. Дома остались старики, женщины и дети. Когда партизаны начали делать налеты на вражеские штабы, гарнизоны и железные дороги, фашистское командование стало применять карательные меры против мирного населения, надеясь этим самым заставить партизан отказаться от борьбы.
Гитлеровские каратели ворвались в Белые Березки и соседние села и полностью сожгли их. Тех, кто пытался тушить пожары, расстреливали на месте или бросали в костер и сжигали заживо. Такая участь постигла и партизанские семьи. Фашисты со свистом и хохотом расстреливали беззащитных жителей… Этими расправами гитлеровцы рассчитывали запугать мирное население, добиться его повиновения и тем самым лишить партизан поддержки. Однако надежды врага не оправдались. Жители, лишившись крова, уходили в лес и от скрытой помощи партизанам переходили к активным действиям. Они пополняли партизанские отряды и с оружием в руках мстили врагу за сожженные хаты, поруганных жен, матерей и сестер.
…Вид сожженного села напомнил мне декабрь первого года войны. Тогда фашисты удирали из‑под Ельца. Там они показали свое звериное лицо, оставляя на пути своего бегства горы пепла и развалин. Но там проходил фронт. А здесь гитлеровцы воевали с мирными жителями.
Среди сопровождающих нас партизан один был молчалив и угрюм. Звали его Дмитром.
Когда группа вошла в село, Дмитро подошел к одному из пепелищ, снял кепку и склонил голову. Было тяжело смотреть на этого сгорбившегося, убитого горем человека. Трудно поверить, что это тот Дмитро, который с нами преодолевал болото, совершал переход. Он наклонился, взял горсть земли, перемешанной с золой, и начал мять в руке. Так в глубоком молчании простоял несколько минут, затем медленно поднял глаза, полные слез, посмотрел вокруг отсутствующим взглядом, скользнул им по уцелевшему журавлю возле колодца. Вдруг опомнился, посмотрел на нас и быстро отошел от места, где когда‑то стоял его дом.
Толя шел со мною рядом и рассказал о причине глубокой скорби своего друга.
– Дмитро первым из села ушел в партизаны. Дома у него остались отец, мать и сестренка. В селе нашелся предатель. Когда пришли фашистские каратели, он выдал семьи партизан. Семья Дмитра была заживо сожжена в собственном доме.
– Что произошло с остальными жителями? – спросил я.
– Кого расстреляли, некоторых арестовали, – продолжал рассказывать Толя. – Кому удалось убежать, те из леса наблюдали за ужасной расправой.
– Где же сейчас тот предатель? Неужели так безнаказанно ему сошло?
– Мы больше месяца охотились за ним. Никак не удавалось поймать. Наконец случайно захватили его на вечеринке, которую справляли полицейские. Этот трусливый гад, стремясь спасти свою душонку, рассказал подробности гибели семьи Дмитра. Но упорно отрицал свое предательство. Припертый доказательствами, прекратил разыгрывать из себя «невинную овечку» и показал волчьи клыки… Ну, ясное дело, в расход. Только с тех пор Дмитро стал неразговорчивым, угрюмым и жестоким. В бою дерется, как лев. Одно ему командование не доверяет – это захват пленных. Не может он переносить живых врагов, особенно полицаев‑предателей.
СВЯЗЬ ЕСТЬ!
Всю ночь шли по азимуту и к рассвету остановились на отдых в молодой сосновой роще. Сосенки в полтора‑два метра высотой вытянулись стройными рядами. Их пушистые ветки касались земли. Стоит зайти в рощу на два‑три метра, и ты становишься невидимым. Густые ветки укрывали нас от палящего солнца.
Все полегли спать на сухой душистой хвое, обильно устилавшей землю. Не спали лишь Дуся и часовые, которых мы назначали на всех остановках, привалах и дневках. Кроме часовых, непосредственно в расположении дежурили Кормелицын, Калинин или я, чтобы своевременно принять необходимые меры при нападении противника. Такого порядка мы придерживались с первого до последнего дня пребывания в глубоком тылу врага.
На этот раз дежурил Кормелицын, и я мог спокойно отдохнуть, так как устал не меньше остальных. Уснул сразу же, как только прикоснулся головой к вещевому мешку. Спал в обнимку с автоматом. Не знаю, сколько проспал, но был разбужен криком. Не успев раскрыть глаза, я схватился за автомат.
– Что случилось?
– Есть! – кричала Дуся, пренебрегая мерами предосторожности. По ее лицу катились крупные слезы.
– Тише. Что есть? – не понял я.
– Связь есть! Меня слышат «на пять», и я слышу… Принимаю радио, – тараторила она.
Передо мною была прежняя Дуся. Только теперь она казалась во много раз красивее и добрее. Сон как рукой сняло. Еще бы! Связь с Большой землей установлена!
– Молодец, Дуся! Золото! Спасибо тебе, – от всей души поблагодарил я радистку. – Давайте потихоньку крикнем «ура».
– Ура! Ура! Ура! – прохрипели, проснувшись, товарищи.
Разведчики с уважением смотрели на Дусю и ждали, когда она закончит принимать радиограмму.
Дуся быстро писала цифры. К ней возвратились прежние уверенность и спокойствие. Приняла радиограмму и начала выстукивать на ключе ответ, что означает на языке радистов «дать квитанцию». Затем выключила рацию, отложила ключ, сняла наушники и принялась расшифровывать радиограмму. Через несколько минут Дуся вслух прочла: «Чем объяснить ваше молчание? Доложите место нахождения. Беспокоимся. Павлов».
Все слушали с большим вниманием. После стольких мытарств нам было приятно сознавать, что о нас где‑то там, на Большой земле, беспокоятся. Стало легче на душе, как будто свалился с плеч тяжелый груз. Больше всех торжествовала Дуся. Ведь она сдержала свое слово. Ее авторитет в наших глазах несравненно возрос.
– Ждут ответа, – напомнила радистка.
Я быстро набросал ответ: «Находимся (координаты). Все в порядке. Неисправность рации устранена. Мельник». Под этой кличкой я был известен командованию.
Дуся слова превратила в цифры, заменила их другими величинами и передала в эфир. Приняла квитанцию и получила указания о времени вхождения в связь.
– Нас будут слушать непрерывно. Обязательные сеансы три раза в сутки: в восемь утра, в два дня и в восемь вечера, – доложила радистка, собрала рацию и довольная ушла спать. Вскоре ею овладел спокойный и глубокий сон. Это был ее первый настоящий отдых со времени выхода из Брянских лесов.
У меня от возбуждения пропал сон. Я сидел и думал. Как хорошо продумана связь! Нас слушают круглые сутки. Это дает нам неограниченные возможности. Мы можем в любую минуту связаться с Большой землей и доложить добытые нами сведения о гарнизонах, передвижениях, перевозках противника в его глубоком тылу. Обязательные сеансы необходимы для передачи очередных донесений и получения указаний Центра.
Вопрос связи в разведке – вопрос жизни. Самые ценные и достоверные данные теряют свое значение, если они доставлены с опозданием. Бесперебойная связь вселяла в нас уверенность в свои силы. И теперь, где бы мы ни были: на марше, на диверсиях или в бою, – как только наступало время связи, мы создавали Дусе условия для нормальной работы. Мы всегда помнили указания полковника Павлова: беречь радистку и дорожить связью, без крайней необходимости никуда не отпускать Дусю одну.
Забегая несколько вперед, должен сознаться, что помнить‑то мы об этом помнили, но обстоятельства иногда вынуждали нас рисковать. Когда группа вышла в свой район и начала активные действия на железной дороге, нам нужна была крепкая связь с населением. Необходимо было узнать, есть ли полицейские в ближайших деревнях и селах и сколько их. Все ребята, кроме радистки, были одеты в военную форму и появляться в населенных пунктах могли лишь ночью, скрытно, чтобы не заметили полицейские.
Но иногда обстановка не позволяла ждать до ночи. Кроме того, дневная разведка имеет ряд преимуществ перед ночной: днем можно все рассмотреть, а жители охотнее и смелее вступают в разговор. Вместе с тем увеличивается и опасность.
Встал вопрос: как поступить?
Выполнить эту задачу вызвалась Дуся. Я колебался, беспокоясь за судьбу радистки, но она меня успокоила:
– Ничего опасного. У меня есть справка, выданная немецкими властями, что я следую домой в Курскую область.
Я знал, что у Дуси был такой документ, но использовать его на деле она должна была в крайнем случае. Я вынужден был согласиться с предложением девушки.
Начались приготовления. Дуся по карте внимательно изучила местность, наименование сел, усвоила задачу, а затем переоделась и предстала перед товарищами в полной своей красе. Все с восхищением посматривали на нее. В туфлях на каблучках она казалась еще стройнее и выше.
– Невеста, хоть сейчас под венец, – сказал с восхищением Саша Гольцов.
Экипировка была признана удовлетворительной. Начали репетировать, как Дуся будет себя вести при встрече с полицией. Я в роли полицейского задавал различные вопросы, а девушка отвечала заранее выученную легенду, из которой следовало, что она работала в Чернигове, но заболела и ее за непригодностью к работе отпустили на родину в город Льгов Курской области. Прежде чем отправиться в дальний путь, она около месяца пролежала в одной крестьянской семье недалеко от Чернигова. Оправившись от болезни, вот уже две недели находится в пути… От Конотопа до Путивля проехала на попутной машине с немцами и теперь путь держит на Рыльск, а там и до родного города рукой подать…
Экзамен, по нашему мнению, Дуся выдержала успешно. Однако мы ей посоветовали при встрече с мирными жителями стараться как можно меньше рассказывать о себе, а больше расспрашивать дорогу на Рыльск и попутно узнавать о вражеских гарнизонах.
Приготовления закончены. Дуся весело прощается с нами. Но в глазах ее тревога. Мы тоже беспокоимся, желаем ей удачи и просим быть осторожной.
До опушки рощи девушку провожали Савкин и Костя Рыбинский. Дальше она пошла одна, а ребята замаскировались в кустах: им предстояло ждать ее возвращения.
Дуся вышла на дорогу и, не оглядываясь, неторопливой походкой направилась в сторону деревушки, скрывавшейся за бугром. В руках девушки болтался узелок с запасными кофточками, бельем, краюшкой черствого ржаного хлеба, щепоткой соли и двумя вареными картофелинами…
Вечностью показались мне те пять‑шесть часов, в которые отсутствовала Дуся. Я не мог успокоиться, ругал себя, что на это рискованное дело послал радистку. Посмотрю на рацию, и опять тревога. Вдруг радистка не вернется, и радиостанцию уже больше никто не развернет. В воображении рисовались картины одна неприятнее другой…
К всеобщей нашей радости, опасения оказались напрасными: еще засветло Дуся возвратилась. Она блестяще выполнила задание. Побывала в трех населенных пунктах. В двух из них было по пятнадцать‑двадцать полицейских. Документов никто не спрашивал. Крестьяне сочувствовали и старались помочь ей.
И удивительное дело! Теперь, когда радистка вернулась, когда все удачно сошло, я уже не раскаивался в том, что послал ее на задание. Больше того, через несколько дней вновь дал ей поручение, а затем еще и еще… Дуся все больше входила в роль разведчицы и чувствовала себя спокойно и уверенно.
Но нежданно‑негаданно произошел случай, заставивший нас отказаться от посылки радистки в разведку. Однажды Дуся, выполняя задание, вошла в село недалеко от Путивля и лицом к лицу столкнулась с полицаем. Она хотела пройти мимо, но полицейский остановил ее и спросил документы. Он бегло прочитал справку, перелистал фальшивый паспорт, а затем внимательным взглядом окинул девушку и тихо сказал:
– Документы – липа. Немедленно уходите отсюда, пока вас не заметили, и больше в этих городских туфельках в селах не появляйтесь. Везде полно немцев…
Это было так неожиданно, что Дуся не нашлась, что ответить. Она машинально взяла свои документы из рук полицейского, вошла в первый попавшийся двор и огородом выбралась из села. Ей казалось, что полицай вот‑вот выстрелит в спину. Девушка старалась быть спокойной, но ноги не слушались. Перевалив через бугор, она что было сил бросилась к реке, переплыла ее и лишь теперь почувствовала себя в относительной безопасности. Успокоившись, Дуся начала обдумывать все, что с ней произошло. И тут ей с большим опозданием пришла в голову страшная мысль: «Чуть не попалась! Что бы было тогда?»
Дуся возвратилась на базу раньше, чем мы ее ожидали.
Вечером группа ушла со своего места, а на следующий день там побывали немцы и полицаи, прочесывавшие лес и рощи. Значит, сведения, которые Дусе сообщил полицейский, были верными: везде полно немцев. Но кто был тот человек, мы так и не узнали.
После этого случая, послужившего для нас хорошим уроком, мы больше не посылали радистку ни на какие задания.
ТЯЖЕЛОЕ ИСПЫТАНИЕ
От места нашей дневки до Ямпольского леса было двадцать восемь километров. Пройти это расстояние за одну ночь мы были не в состоянии. Днем идти опасно. Партизанские разведчики предупредили нас, что в Ямполе и окружающих селах много немцев и полицейских. Решили местом очередной дневки избрать небольшую рощицу, которая была обозначена на карте зеленым пятном и находилась в шести километрах ближе леса.
Нам предстояло пройти около двадцати двух километров. Мы прилагали все силы, чтобы достичь этой рощицы до восхода солнца. Однако нас постигло горькое разочарование. На месте рощи остались лишь пни. Ни единого кустика.
Из деревень, лежащих поблизости, пастухи выгоняли скот на пастбище. Утренняя тишина нарушалась лишь щелканьем кнута, мычанием коров, голосистым напевом петухов и ленивым лаем собак. Это так не похоже на войну. В отличие от сел, расположенных вблизи Брянского леса, где гитлеровцы истребляли все живое, а людей вынудили скрываться в лесах, здесь еще сохранились скот, птица и даже собаки. Не хотелось верить, что где‑то здесь таится опасность.
– Что будем делать? – спросил на ходу Леша Калинин.
– Останавливаться нельзя, – озадаченно ответил я. – Надо пробиться к лесу.
– А сколько до него километров?
– Около шести.
– Да он рядом. Посмотрите, – сказал Кормелицын.
Лес был виден, и казалось, что до него не больше двух километров. Но это только казалось.
– Все очень устали. Надо хоть на полчаса сделать передышку, – сказал Леша.
– Нет, Леша, этого делать нельзя. Если мы остановимся, все уснут как убитые. Лучше следующий переход сделаем покороче, – сказал я и обратился к разведчикам: – Товарищи, напрягите силенки. Нам во что бы то ни стало надо пробиться к лесу.
– Дотянем, – первым отозвался Рыбинский.
– Надо, так дойдем, – поддержал Стрелюк.
– Что за разговор? Конечно, дойдем, – угрюмо заговорили наперебой остальные.
– Оружие иметь наготове. Не отставать. Петя, будешь замыкающим, – отдал я короткие распоряжения, поправил вещевой мешок и скомандовал: – Пошли!
Группа, не задерживаясь на бугре, спустилась в лощину и растянулась вдоль тропки, вытоптанной стадом. Рядом чуть слышно журчал ручеек, поросший травой. Слышалось кваканье лягушек.
– На дождь расквакались, – сказал Сережа, но разговора никто не поддержал.
Село, расположенное справа, нам было хорошо видно. Деревушка слева скрывалась за бугром. Лощина, по которой мы шли, сворачивала то вправо, то влево и, наконец, уперлась в большое село, рассекая его на две части.
– Пойдем напролом, через село, – предложил Толя.
– Нет, прикрываясь садами, обойдем слева. В селе могут быть полицаи. Не будем задерживаться, чтобы быстрее перейти большак.
Я свернул влево и повел группу в обход. Взошло солнце. Село начинало свой трудовой день. Бойко перекликались петухи, курица кудахтаньем возвещала миру о снесенном яйце. До нашего слуха доносились приглушенные голоса. Кто‑то отбивал косу, видимо собираясь на сенокос. Ее металлический звон резко выделялся среди людских голосов, лая собак и кукареканья петухов. В огородах, блестя росой, тянулись к солнцу лук, подсолнухи, кукуруза. Через плетни свешивались ветви вишенника, дразня нас сочными, рубиновыми ягодами. Среди картофеля там и сям алели пышные маки. Белые хаты утопали в зелени. Все тихо, спокойно и вдруг…
Село охватила какая‑то лихорадка. Послышались возбужденные голоса, заливистый собачий лай. Затем один за другим прогремели три выстрела.
– Тревогу поднимают, – сказал Толя. – По‑видимому, нас заметили.
Похоже, что так. Я хотел предупредить, чтобы не отставали, но этого не потребовалось. Все подтянулись, крепче сжали автоматы.
– Огонь без команды не открывать, – предупредил я. – Шире шаг. Кормелицын и Рыбинский ‑ наблюдатели с тыла.
С ускоренного шага перешли на бег. Вещевые мешки неуклюже запрыгали на спинах. Рядом с Лешей бежит Дуся, придерживая рукой рацию. Автомат мешает ей.
Вот и гребень высотки. Еще метров тридцать‑сорок, и мы будем недосягаемы для выстрелов. Но в этот момент из села выскочили человек пятнадцать с винтовками и открыли беспорядочную пальбу. Над нашими головами пропели пули.
– Полицаи, – сказал Стрелюк. – Посмотрите, как нахально прут.
– Кормелицын, Рыбинский и Рябченков, остановите их! ‑ приказал я. – Остальные бегом за высотку.